Холмов трагических убийство

Перебирая руками и делая глубокие вдохи, он нервно оглядывался по сторонам и, не находя никого за бледными колосками, продолжал бессознательно бежать в случайную сторону. Постепенно он приходил в себя, но он не переставал страшиться своих мыслей, потому что никогда не знал, что взбредет ему в голову.

Джон, когда мы впервые познакомились с ним, сказал запомнившуюся мне фразу:

– Самое страшное, чего только может бояться человек, это своих мыслей. Запрыгнув в твой мозг однажды, она еще долго будет морочить тебе голову, и следующее твое столкновение с ней будет лишь еще страшнее.

Из книги “Дело о Безликой Семерке”

Удивительно, что шастанье меж трав может быть таким пугающим и безнадежным. Ни одного звука, ни одного шуршания не мог расслышать Рон, чтобы хотя бы получить надежду на благополучный конец. В итоге, он вышел из травы и упал на зеленую траву, освещенную лунным свечением, и погрузился в сон, полностью охвативший его разум и душу.

Уэбли очутился около реки, поверхность которой переливалась невинно-голубым сиянием. Он стоял на мягкой зеленой траве, и казалось, ничто не могло прервать воссоединение его с прекрасной природой. “Где я? – задался вопросом он. -Неужели это – то, куда все хотят попасть?” “Нет, конечно нет”. – ответил он сам себе, и ничто не могло переубедить его. К тому же, зачем ему попадать сюда? Но это не может быть случайностью. Донлон, никогда не веря в совпадения, решил найти ответ, на который никто и никогда не мог дать ответа. Он посмотрел вокруг – сплошная равнина, на которую проливалось тысячи дождей, сейчас была окутана солнечными лучами, беззаветно чистыми и очаровательными.

“Может, я в бреду?” – опять заговорил сам с собой Джон. Ничто не могло подсказать ему, где он и зачем тут находится. Смысл его присутствия здесь был не глубже, чем смысл того, что корни древ питают воды. Он попытался сделать шаг, но ничего не вышло – необъяснимая сила сковала его, и он просто не мог пошевелиться. Не чувствовавший ничего и не способный понять, что именно мешает ему почувствовать всю свободу движений, Джон предпринял еще одну попытку сделать шаг. В этот раз он приложил намного больше усилий, но сейчас его старания не дали никакого результата – и он вдруг почувствовал всю свою незначительность. Все, что выглядело в его глазах важным и имеющим смысл, неожиданно потеряло связывающую нить между ним. Все, к чему он стремился, так же стало ему чуждым и незнакомым. Любому существу, внезапно оказавшемуся тут, оставалось, разве что, раздумывать над содеянным. "Обычно прибывших сюда не беспокоит судьба всех остальных. – с сомнением выдвинул гипотезу блюститель закона, -Но я все равно не понимаю, почему оказался здесь".

Солнце сияло так ярко, что неба практически нельзя было рассмотреть. А может, это было вовсе и не солнце. При попытке взглянуть вверх, Донлона в мгновенье ока накрыла волна полуживых мертвецов, и ему померещилось, что среди них он различил Рона. Пробившись через тьму, он очутился около поля.

Кинув взор на серые облака, он вспомнил, где находится, и оттого ему стало не по себе: навеяла тоска, к сердцу подступил страх. Сначала ему показалось, будто память его заволок туман, но через некоторое время он все вспомнил – и то, где только что пребывал. Все до мельчайшей подробности он мог восстановить в своей памяти, каждый лист на деревце, каждую поющую птицу, каждую каплю росы. Донлон понял – он не может допустить смерти товарища. Он провел рукой по земле, чтобы взять свое оружие, но ничего не нащупал. Тогда его охватила паника, его бросило в дрожь только от осознания возможной вероятности гибели Уэбли.

– Куда ты запропастился? Мне пришлось расправляться с этими мерзавцами в одиночку. – посетовал Рон и махнул головой на лежащих на камнях негодяев, связанных рыболовной сетью. -Пытались поймать меня в свою дурацкую ловушку! Эта вообще – как услышал звук спущенного курка, я уж думал что обречен, начал думать о том, о чем обычно думают перед смертью, но, к счастью, она промахнулась. И кстати, о чем думаю люди перед смертью? Я вот подумал обзавестись парой бутылок крепкого вина, да…

– Я думал… я думал ты… – переводя дыхание, начал другой.

– Ничего. – с пониманием и теплом успокоил того Уэбли. -В любом случае – мы их поймали. А это главное. Надеюсь эта собака Уайлфер заплатит нам по заслугам. Не могу больше терпеть его выходок – расхаживает по всему участку и постоянно орет на всех, как идиот. Он всю жизнь дает приказы, и живет тем, что делают другие. Не надоело ли ему самому? Жду не дождусь, когда он распрощается с нами. Навсегда.

– Это точно. – придя в себя, встав, тихо произнес Джон. -Но задание это нам надо завершить. Не притащим их к Уайлферу – и нам можно распрощаться с нашими значками.

Примерно в шесть с половиной часов вечера пленных, которые в совокупности своей напоминали один большой мешок картошки, полицейские бросили в патрульную и отправились восвояси. Во время всей поездки они рассуждали о своей профессии и жизни: о том, почему каждый из них выбрал путь посланника закона, что будет с ними завтра, и, в конце концов, какой кофе они буду пить утром следующего дня. Им так нравилось беседовать, защищать свои позиции, приводить аргументы, выслушивать мнения, они были неравнодушны ко всему этому.

Дилемма была в том, что ни один из них не понимал, что порождало такую близость между людьми совершенно разных представлений о мире; а может, дружба это нечто большее, чем близость характеров, как представляли себе констебли, может это…

Автомобиль резко затормозил у входа в участок. За стенами были слышны озлобленные крики, которые обычно никого не тревожили, да и значимость их, чаще всего, была ничтожно мала. Рон взял за шкирку обоих жуликов и потащил их в здание.

– Ох-ох-ох, кого я вижу за порогом? – раздался восхищенный голос, исходящий из уст самодовольного Уалфера. -О, это же вы – та самая парочка профессионалов, о которых мне прожужжали голову все ваши “коллежки”. Ну что, кого на этот раз притащили сюда?

Он коснулся своей большой рукой шеи мисс Роуд и, разглядев все черты ее лица, топнул ногой по полу и с восторгом воскликнул:

– Неужели вы поймали их? Никому еще не удавалось в столь короткий срок управиться сразу с двоими. – он любопытно, будто заглядывая в душу, посмотрел в глаза Джону. -Или меня одурачивает моя память?

– Они не были трудной целью. – смиренно и безэмоционально сообщил Рон. -Мы выполняли свой приказ, и теперь преступники в ваших руках – на этом наша работа закончена.

На лицах обоих пойманных появился оскал – они были явно недовольны тем, что про них наговорил Уэбли.

– Но, несмотря на то, что они оба не опасны, – продолжил тот. -Все же советую выделить им по скромному уголку в Блессуорте.

Тут гнев сменился страхом: оба будущих заключенных в ужасе зарыдали, и начали умолять:

– Т-только не туда, только не туда! Мы не сможем находиться там, мы ведь ничего не сделали! О, боже, помилуйте нас и наши гнилые души!

Никакие метафоры не могли смягчить непреклонного Уалфера. Он, свысока посмотрев на обреченных, сказал:

– Вы ошибаетесь. Людей утаскивают в тюрьму не из-за того, что они сделали, а из-за того, что бы они сделали, будь у них такая возможность.

Понимая, что их, скорее всего, ждет мучительная смерть в темных закоулках этого невероятных масштабов бастиона, и что они никак не могут на это повлиять, слезы плавно перелились в истерический смех. “Никогда еще я не видел настолько правдиво испугавшихся людей”. – поймал себя на мысли будущий шериф. -“И все-таки их участь ясна и отвратна…”

Джон описывал мне Уалфера как низкого крупного мужчину лет пятидесяти. Он говорил о нем, как об опрятном и вежливом лице, однако по секрету мне сказал, что называть его так требует сам Уалфер. На самом деле он был ворчливым и никого не уважал – ему было дело только до выгоды, которую тот искал практически во всем. Он любил давать приказы, но чаще – откровенно бессмысленные приказы. Кажется, он получал удовольствие уже из того, что выжимал из своей власти все соки. Думаю, не стоит пояснять, что он прославился среди всех жителей как самый злобный и противный человек в городе.

Правда… я так и не понял кем приходился этот Уалфер Джону. Зачем он мне про него вообще рассказал? Я даже не знаю его имени! Надеюсь, что когда-то я это узнаю. <…>

Никогда не понимал, почему все так боятся этот Блессуорт? Уже не терпится побывать там и понять, отчего все приходят в ужас при его упоминании. Думаю, там убивают людей. Это ужасно – и я знаю это – но что там творится на самом деле, если мое предположение окажется неверным? Ответ на этот вопрос, если честно, мне хочется получить куда меньше, чем на любой другой. И тем не менее, именно он не дает мне спокойно спать по ночам.

Из книги “Дело о Безликой Семерке”

– Ты спас мне жизнь сегодня. – сказал Донлон, стоя у входной двери под крышей, Рону.

– Не преувеличивай. Они тебя даже не увидели – разбежались, словно крысы, кто куда, и решили первым делом избавиться от меня. Это была их главная ошибка. Вот если бы они сначала перерезали тебе горло, вот тогда бы…

– Давай не будем озвучивать то, что было бы в таком случае. – Джону не понравилась выдвинутая Уэбли версия. -Почему ты не убежал? У тебя ведь было все для этого – они тебя не видят, а у тебя есть машина.

– Не знаю. Я даже не задумывался о том, что могу поступить так. Возможно, в каком-либо из бесконечного количества вариантов сегодняшнего дня, это решение повлекло бы наилучшие последствия. – будучи ярым поклонником теории о существовании параллельных вселенных, которые влекут за собой целый перечень возможностей, что были за пределами человеческого разума, предположил другой.

Джону впервые за долгие годы почувствовал себя по-настоящему счастливым – сам того не понимая, он начал напевать про себя веселую песенку, и, еще очень много часов не останавливаясь рассматривать у себя в кабинете различные документы, вышел к утру на улицу, где только-только начинал нагреваться асфальт и птицы подготавливались к раннему пению, и лишь одна торжественная и исходящая прямо из сердца мысль была у него на уме: “Проснись и пой, город. Проснись и пой, мир!”

***

Шериф закончил свой рассказ и услышал хлопок двери. Это вошел Рон. Не успевший ничего сказать, погруженный в историю Донлона Мик сделал вид, что тщательно обдумывает свои дальнейшие слова, но на самом деле он размышлял о том, справедливо ли Уэбли вторгся в считавшееся секретным расследование.

– Итак, – недолго подождав, начал он. -Мы знаем где будет находиться Грейди. Это комната номер тридцать семь. Нам ни в коем случае нельзя испугать его – связи, которыми он охотно воспользуется при первой возможности, доставят нам массу неприятностей. Поэтому действовать будем по принципу использования доверия. Нам нужно втиснуться в тот круг, с которым он предпочитает общаться, и желательно некоторое время не выходить из него – делать вид, что мы такие же, как он. Поверьте, людям нравится видеть в других свои малость искаженные версии себя же. Так вот, когда мы поймем, что настало время действовать, нужно будет подготовить все для “контрольной операции”. Сначала как-то обезвредить собаку – если это не сделать, она сочтет нас за три больших куска мяса, и тогда жизни нам не видать. Затем нужно будет убедиться, что никто не может помешать нам – все подозрительные или любопытные лица не должны знать цель нашего пребывания в Гранд-Энде. Наконец, когда Грейди все нам расскажет, нельзя допустить, чтобы он распространил информацию про нас журналистам. Если это произойдет, можно смело считать наше расследование провалившимся. Чтобы добиться этого, нам нужно будет найти какой-нибудь компромат, у людей как он подобных немало. – он на секунду улыбнулся, а затем невозмутимо продолжил. -И только тогда, когда мы будем знать, кто посещал Гранд-Энд во время существования Семерки, и будем уверены в том, что он сохранит нашу секретность, только тогда мы сможем уехать отсюда. И желательно сделать это как можно скорее, так как с каждым днем количество наших преследователей может расти без нашего ведома.

Тут Донлон вспомнил об утраченном Солом листе, и, до конца еще не веря в то, что его кто-то украл, согласился:

– Да, с каждым закатом и рассветом заниматься всем этим становится все более опасно.

Трое полисменов перекинулись парой добрых и поддерживающих, но с некой долей подозрения взглядов, и попрощались друг с другом. Донлон и Бенсон остались в участке, а Уэбли решил переночевать “у своего друга”.

Всю ночь был слышен скрип поворачивающегося от ветра дорожного знака и жуткое карканье, издававшееся откуда-то из леса. Месяц осветил дорогу, но все вокруг нее оставил в полной темени. “-Почему все так странно выходит? А не спятил ли я?” – Джон рассмотрел еще одно досье, и в полночь откатился на спинку своего кресла и сладко задремал.

Насколько мне не было бы страшно за свою жизнь и жизнь моих приятелей, я не могу не признать то, что внезапно перевернувшая все дело с ног на голову перипетия, возникшая в нашем рассказе, вызывала у меня неподдельный интерес и энтузиазм, ведь что может быть авантюрнее, чем охотиться на сбежавшего при загадочных обстоятельствах безумного негодяя, который помешан на криминалистике жаждет лишь кровопролития? Одна только мысль об этом захватывает мой дух.

Из книги “Дело о Безликой Семерке”

Прогремел будильник. Джон раскрыл глаза и, посмотрев на время, они раскрылись еще сильнее.

– Десять часов утра, Мик! – гневно закричал он. -Где тебя до сих пор носит?

Не успел Бенсон откликнуться на возглас Донлона, как в дверь постучались. Причем постучались так громко, что удары можно было легко расслышать и на втором этаже. Примерно в это же время ошеломленный и поразивший всех до потери ума робкий женский крик оповестил на все здание:

– Говард сбежал! Эта дрянь Говард сбежал!

Глава 12

Что ж, не будем опережать события и вернемся к мирной жизни Сола. Эта преамбула призвана напомнить читателю, что Сол был весьма неприкаянным человеком, и потому за все то время, пока мы отвлеклись на стражей порядка, не сидел без дела.

1985

15 ИЮНЯ

Планк догадывался, что этим утром уже не увидит полисменов. Поэтому он со спокойной из-за отсутствия какой-либо ответственности за дело, душой, проснулся в десять часов утра и не торопился выходить из дома. Он знал, что на втором этаже точно так же поступит Джефферсон, и с нетерпением ожидал его пробуждения. Сол взял пачку печенья заварил чай, и начал трапезу, от которой чрезмерно веяло уютом и теплом. По его нехитрым соображениям, Паркинсоны-старшие должны были вновь отбыть в другой город, где начали бы новую работу. К слову, юноша не слабо интересовался их деятельностью – он обожал смотреть фильмы, но еще больше – обсуждать и критиковать их. Он мог часами беседовать о смысле, заложенном автором в произведение, но все, что ему удавалось делать в этом мало понимающим его мире, это изливать свои мысли на бумагу, дабы хоть как-то запечатлеть свои взгляды. Капли, оседавшие на стекле, совсем не пробуждали в Планке желание изменить все. Да и к тому же – что может изменить шестнадцатилетний подросток, у которого на пути все время встают либо злостные и одураченные жизнью неудачники, либо недоумки, все время пытающиеся найти незаконный способ поживиться?

Но Сол не предпочитал вынашивать тяжелые мысли – он либо сразу пытался избавиться от них, либо… хотя нет, здесь всего один вариант. Не прошло и двух часов, как сонный Джефф спустился к своему другу.

– Сколько можно спать? – возмутился Сол. -Ты вообще на время смотрел?

– Не-ет. – протянул Паркинсон. -А сколько сейчас?

Планк посмотрел на часы, висевшие на кухне, и, нарочито повысив громкость своего голоса, воскликнул:

– Двенадцать часов! Скорее одевайся, нам нужно кое-кого проверить. Пока Джон с Миком в своем “дальнем плавании”, нам нужно совершить много дел. Так что не медли и скорее начинай одеваться.

Джефф неаккуратно вскарабкался на ступеньку и потопал обратно наверх. Он заскочил в свою комнату на пару минут, и, выйдя из нее как из примерочной, предстал в своем обычном наряде: на нем красовалась футболка с двумя перекрещенными револьверами и самые обычные шорты. На ногах у него были испачканные в грязи сапоги, которые никак не сочетались в его остальным внешним видом. Но это его не беспокоило – и он, даже не зная намерений Сола, по прошествии трех минут был уже на улице и разглядывал представляющееся ему необычным дерево. Следом за ним вышел Планк, который уж точно не ожидал, что потратит целых десять минут на доказательство того, что у крыльца дома Паркинсонов находится не яблоня, а ленкоранская альбиция2. С предубеждением Джеффа боролась и Луна, которая заметно превышала по познаниям в этой теме своего брата и его товарища. Завершим эту бессмысленную дискуссию, Сол, уже направляясь в путь, сказал:

– Нам, на всякий случай, нужно проведать участок.

Паркинсон послушно прошел чуть дальше по тротуару, вышел на дороги и пошел за Планком. Льющий дождь пусть и доставлял неприятности, но воздух по-прежнему был теплым – в те дни только к вечеру мог начать выть леденящий душу ветерок, от которого доносился легкий холод. Во все остальное время же погода была непредсказуемой, да и летней ее назвать было довольно сложно. Скорее, время этих безмятежных дней могло сравниться только с сырой заунывной осенью. Это, конечно, раздражало Сола, которому было совершенно противно от всей этой безрадостной атмосферы, но и изменить это он никак не мог, и потому делал все, что было в его силах – озарял своим озорным существом все жизненные тропы, по которым приходилось ему проходить.

После отъезда полицейских, отделение стало заметно скромнее – вокруг него теперь не собирались компании смельчаков, которые подшучивали над двумя все время несогласными друг с другом детективов, не проезжали испытывающие судьбу подлецы – все они разом исчезли, как будто бы знали, что именно в этот день в участке никого не будет. “-Неужели слухи так быстро расходятся?” – вопросительно промолвил шепотом Планк при виде гробом возвышающегося над землей уединенного здания.

Дверь со скрипом отворилась. Зайдя внутрь, Планк не увидел ничего привычного: ни играющих в карты за третьим справа столом, ни деловито обсуждавшую что-то группу в углу комнаты, ни двух перекликающихся между собой блюстителей закона. Все, что открылось его глазам – это идиллически-покоящиеся столы, стулья, стойки. В пролетах между ними изредка наблюдались и констебли, которым, в силу их малого опыта, даже выходить из помещения для попытки поймать пусть даже самого мелкого преступника было рискованно. Планк, привыкший к немного иному укладу, но до сих пор не утративший чувство верности, связывающее его с этим местом, сохранил ту любовь, что все время испытывал к нему, и, с целеустремленным видом направился наверх. Не только Джефферсон посмотрел на него непонимающе – все внутри так же медленно последовали головой в его сторону, но затем, потеряв того из виду, продолжили заниматься своими делами. Паркинсон же не перестал сводить с него глаз и лишь неуверенно шел за ним. Твердая решительность Сола подействовала на него – он не знал, что будет в ближайшие пять минут, но ему это уже нравилось. Все время проверяя револьвер в правом кармане, он чувствовал себя в безопасности, так как знал, что одно из двух – Сол или пистолет – точно спасет его шкуру. К тому же – чего ему бояться там, где все хоть сколько-то опасные лица заперты на замок, верно? Однако при всем при этом ранее незнакомое ему чувство тревоги ни на секунду не покидало его – он вроде бы был в безопасности и прекрасно знал это, и источник страха был глубже, чем на подсознательном уровне. Планк попросил Джефферсона подождать на лестничном проходе, и прикусывая губу, подошел к клетке всем известного Вилли Говарда. Пытаясь походить на профессионального сыщика, он стал расспрашивать:

– Ты знаешь, что произошло сегодня ночью. Прекрасно знаешь.

Говард сконфуженно посмотрел на Планка и ухмыльнулся:

– Хм. О чем ты? Всю ночь я сидел тут, может быть, даже спал, уже точно не помню. Решетка здесь прочная, я проверял. – он немного улыбнулся.

– Пропажа. – пояснил Сол. -Пропажа кое-чего ценного… чего-то, что ценнее золота.

Вилли опять сделал смешок.

– Я думал тут все думают только о богатствах. Разве это не была первоначальная цель твоего расследования?

– Моего? – переспросил юноша.

– Да, именно так! – вцепился в решетку своими красноватыми руками Говард. -Хватит делать вид, что не считаешь, что это ты – лидер всего расследования. Я все знаю, в-с-е.

– Тогда почему-же не знаешь о краже? – непоколебимо перехватил разговор в свои руки Сол. -Не лжешь ли ты сам себе, пребывая тут в полной безнадежности?

– Мне совсем не одиноко. – посмотрел Говард в глаза Планку, как хищник смотрит в глаза своей жертвы перед роковым сражением. -Все эти люди вокруг – они такие глупые! Ничего не понимают, зато пресмыкаются у ног Донлона, у этого мерзкого человечка, в руках которого судьбы сотни пойманных. Думаешь, он понимает что творит?

Сол испугался дикого взгляда Вилли и отвел глаза на стену. Другой продолжил давить:

– Ми-ик. Вот он… он хотя бы что-то смыслит в своей профессии.

– Откуда ты знаешь? У него было все два задания.

– И оба он выполнил на ура. – замешкался Говард. -Слушай, не задавай лишних вопросов, ты вроде умный малый. У тебя еще есть много времени, чтобы свершить в жизни то, что хотел. В любом случае, даже если я ошибаюсь, помни, что жизнь – это один долгий полет, в котором может случиться все что угодно – от взятия новой высоты до сокрушительного падения. И, раз уж ты завел со мной разговор, за что я уже тебе благодарен, то держи нехитрый совет на будущее: если жизнь дает тебе шанс, ты не в праве отказаться от него.

Планк, расположившийся к приятным речам Вилли, не уловил конец мысли собеседника, и еще пару секунд просидел, глядя в стену. Заключенный показался ему человечным, со своими взглядами и мыслями, каким ему когда-то показался Паркинсон-младший. Представление о нем вмиг изменилось, и он, сам не поверив своему разуму, отошел от клетки обратно к лестнице.

Джефферсон встал у него на пути и развел руками в стороны:

– Пропажа чего? Ты сказал ему, что что-то ценное пропало. Что именно это было?

– Ты подслушал наш разговор?

– Расследование – общее дело, и мы оба должны знать, чем занимается каждый из нас, верно? В конце концов мы друзья, и не должны скрывать ничего друг от друга.

– Ты прав. Учти – ты сам попросил меня рассказать тебе. Три листа из моих отчетов пропали. Просто провалились сквозь землю!

– Но это ведь небольшая потеря, ты, думаю, их попросту потерял.

– Потеря, может, это и небольшая, но есть две вещи: первое – я точно не мог потерять их, и второе – это может быть значимой уликой. Если мы определим вора, то приблизимся еще на несколько шагов к раскрытию убийства. Я поразмыслил и остановился на единственном объяснении этого происшествия – кто-то не хочет, чтобы мы продолжали расследование.

Джеффа осенило. Он вспомнил про записку, брошенную в урну, которой, с высокой долей вероятности, там уже не обнаружится.

– Я тоже должен тебе о кое-чем рассказать. Около недели назад на пороге нашего дома я увидел записку. На ней было что-то вроде: “Делайте ноги, пока не поздно”.

– Почему ты мне раньше не сказал? Она есть у тебя? Если есть – то хвала дактилоскопии! – он уже начал воображать, как выходит на след убийцы и ловит его.

– Нет. Сол, прости, я совершенно не думал в тот момент… но я выбросил ее, счел бредом.

Интригующее ожидание сменилось полным разочарованием. Стараясь скрыть его, Планк сказал:

– Ладно, и без этого обойдемся. Черт, если листы и вправду крал кто-то из помощников Говарда, то теперь он не будет этого делать, так как я открыто дал понять, что подозреваю его в этом.

– Ты уверен, что это кто-то из Семерки? Ни у кого постороннего не было доступа к Вилли, и поэтому я не думаю, что это был его сообщник.

– Согласен, но кто другой мог украсть их? Нам нужно выйти из помещения, пока кто-нибудь другой не узнал о нашем разговоре.

Оба вышли наружу. Они попали под дождь, но так хотя бы никто не мог узнать, о чем они так страстно болтают. Все мысли и чувства смешались воедино, и идя домой они не переставали рассуждать кто был укравшим рукопись человеком, зачем он это сделал, почему она была ему нужна? На все эти вопросы на данный момент не было точно ответа, и с уверенностью можно было сказать, что все мысли, не приводящие к результату – бессмысленны.

У дома Планк и Паркинсон опять встретили Луну – держащую что-то блестящее в руках. Сол издалека попытался опознать что это, но девочка скрыла его за спиной. Заметив подходящих ребят, она, не переставая прятать неизвестный предмет, спросила: