Рай-1

Актеон совершил переход так плавно, что корпус корабля даже не завибрировал, войдя в реальное пространство. И все же… Плут заметил едва уловимое изменение в корабле.

«Что-то не так», – подумал он. Но не мог понять, что именно.

Впереди звезда Рай горела оранжево-желтым цветом. Не совсем цвет Солнца, которое они оставили позади, но дело было не в этом. Три планеты системы, Рай-1, 2 и 3, были лишь пятнами, тонкими цветными дугами в потоке фотонов. Были и другие объекты, плавающие в темноте, но они были настолько малы, что чувствительные приборы «Артемиды» едва их регистрировали.

– Актеон? – позвал Плут. – Ты не замечаешь ничего странного?

Плут знал, что это просто глупости. На самом деле все прекрасно. Какие бы странные ощущения он ни испытывал, они ничего не значили.

– Актеон? – снова позвал он.

Искусственный интеллект молчал.

По крайней мере, Плут получил ответ на свой вопрос. Странность, которую он ощущал, заключалась не в том, что что-то не так с системой Рая, и не в корабле. Дело было в том, что он не мог связаться с корабельным искусственным интеллектом. Обычно они находились в постоянном контакте, обменивались записями, следили за работой систем. Но сейчас…

Робот пожал плечами, предположив, что у Актеона свои причины молчать.

Он двинулся к пассажирским отсекам. В заранее составленном расписании путешествия был указан момент, когда он должен начать процесс оттаивания и возвращения людей к жизни. Никто не назвал бы Плута халтурщиком.

Однако он успел сделать всего несколько шагов, как что-то ударило по корпусу «Артемиды» с такой силой, что корабль зазвенел как колокол. Из динамиков по всему кораблю завыли сирены. В каждом коридоре зажглись сигнальные лампы.

Плут прижался к стене. То, что случилось, едва не свалило его с ног.

– Актеон! – крикнул он. – Что, черт возьми, происходит?

11

Температура тела поднималась очень, очень медленно. Выход из криосна – непростой процесс, каждая клетка тела должна оттаивать по собственному графику. Спешка в этом деле недопустима.

Процесс начался. И как только температура тканей поднялась выше нуля, мозг снова начал функционировать.

Пришел сон, настоящий сон. Не такой, когда ворочаешься с боку на бок, а глазные яблоки под закрытыми веками вращаются, и не медленное шевеление медведя в зимней спячке. Саша Петрова спала в своем хрустальном гробу, и ее сердце делало один удар в сутки. Пальцы лежали расслабленно вдоль бедер, грудная клетка поднималась и опускалась незаметно. Глаза были закрыты.

Когда порог активности нейронов был пройден, импульсы запрыгали по синапсам, ионы потекли по привычным каналам. В затихшем мозгу зародилось нечто вроде мысли – беспорядочные вспышки, искры, что со временем стали обретать форму.

Она видела сны. Один за другим оживали органы чувств.

В своих грезах она слышала звук, похожий на шум волн, разбивающихся о берег. Она узнала ритм, особую мелодию. Ей снилось Черное море у берегов Севастополя.

Сашенька. Мне кажется, я четко сказала.

Поначалу сон не был сколько-нибудь связным. Просто беспорядочный набор чувственных впечатлений. Вкус ирисок и соли на коже первого парня. Его звали Родион, и он всегда хмурился, когда смотрел на нее, словно боялся, что она ему понравится. Она иногда касалась языком его бицепса или коленки, чтобы почувствовать вкус соли, и смеялась, а он притворялся, что это сексуально. Она вспомнила, каким на ощупь был купальник тем летом. К концу сезона он совсем износился, потому что она плавала каждый день. Соль и слишком много солнца, но кого это волновало? Она была молода. Соль на ее губах. Сейчас, во сне. Она облизнула губы.

(В другом месте, очень далеко, ее рот шевельнулся, но лишь едва. Чтобы коснуться языком губ, ей потребовались бы дни, недели, но во сне все идет своим чередом.)

Сашенька, в тебе нет жесткости.

«Никто меня так не называет, – сказала она. – Никто не имеет права называть меня Сашенькой, кроме…»

Тебе не суждено быть солдатом.

Мама.

Голос матери. Заладила одно и то же. Ты недостаточно хороша. Ты никогда не будешь достаточно хороша. Петрова знала, что может провести всю жизнь, мотаясь по миру, и никогда не выйти из тени своей матери.

Тем летом… Мать метила на должность директора Службы надзора. Это означало необходимость очаровать множество военных и запугать множество гражданских чиновников. А также первый настоящий отпуск за много лет. Она полетела на Землю, к морю, где могла пожимать руки грузным старикам и флиртовать с ними, и дочь взяла с собой. Волосы матери выглядели как пушистое облако. Они были предметом ее тщеславной гордости и, как и все остальное в ней, оружием. Благодаря им она имела внушительный вид. Свирепый, как у гривастого льва. Люди, с которыми она работала, предпочли бы иметь дело со львом.

Во сне Петрова смеялась.

(Воздух стал накапливаться в легких, облачко углекислого газа подлетело к ослабевшему горлу, готовясь вырваться наружу в следующем месяце.)

Жизнь научила солдат быть жесткими. А ты, моя девочка, не жесткая.

Однажды летом мать надела платье. Саша никогда раньше не видела ее без формы. Платье было из блестящей ткани, тревожно-красного цвета. В конце пирса устроили танцевальную площадку, и мать стояла под светом фонарей, вытянув одну руку. Ее глаза и волосы блестели. Саша подошла к матери, ступая босыми ногами, покрытыми горячим песком, по серебристому деревянному настилу.

Нет, нет.

На ней танцевальные туфли и белое платье, такое длинное, что она боялась наступить на его подол. Она шла по пирсу к матери, желая подхватить юбки, но не желая выглядеть как ребенок.

Казалось, пирс тянется бесконечно. Он становится все длиннее, а мама с каждым шагом все дальше.

Неожиданно Сашу стремительно обогнал солдат в белой форме. Он подошел к Екатерине и взял ее за руку. Его волосы были обриты, татуировки и пирсинг – удалены. Даже его руки в безупречных светло-серых перчатках выглядели иначе.

Вместе они начали двигаться под музыку, которую Саша не слышала.

Это был Родион. Ее парень. Тот, с кем она плавала каждый день. Теперь он танцевал с ее мамой.

Одетый как солдат. Курсант в форме офицерской школы Службы надзора. Очевидно, он-то был достаточно жестким. Он-то был достоин.

Над головами танцующих пролетали беспилотники, сканируя берег моря в поисках тех, кто мог бы помешать празднику. Два танцора двигались в такт. Саша завороженно наблюдала, как они покачиваются и кружатся.

Потом песня, видимо, закончилась, потому что они остановились.

Новобранец отступил от Екатерины. Повернулся и посмотрел на нее, на Сашу. Поманил пальцами, затянутыми в безукоризненно белую перчатку.

Во сне его лицо оставалось в тени. Глаз не было видно совсем.

Саша опустила взгляд на протянутую ладонь. Покачала головой, обхватила себя руками, словно защищаясь от морского бриза, и отступила назад, чтобы освободить место танцорам. Курсант снова повел Екатерину в танце – и они кружили, кружили, кружили, и когда мать вернулась на дачу, она потратила час, чтобы смыть с лица макияж и соль.

Почему юная Саша не взяла предложенную руку? Почему не пошла танцевать? Боялась материнской ревности?

Боялась собственной матери? Ни один ребенок не должен бояться…

«Привет», – сказал Сэм Паркер.

Он был рядом. Она не видела его, только чувствовала: его кожа касалась ее кожи, губы возле ее ключицы. Его руки обнимали ее.

(По левой руке пробежала судорога, слабое шевеление мышечных волокон. Пальцы сжались в кулак. Теперь она двигалась быстрее – кое-что изменилось.)

«Мне нравится эта часть сна, – решила она. – Но, Сэм, мне надо сосредоточиться на работе».

Хотя… здесь, в глубоком космосе, где никто не видит, она могла бы сделать небольшое исключение.

Родион был красавчиком. Долговязый, с острыми локтями и коленками, взгляд проникновенный – глаза поэта. Жаль, он так нервничал. Так боялся. Боялся заниматься с ней любовью, иногда боялся даже прикоснуться к ней. Слишком боялся, что сделает ее мать, если узнает.

На танцполе он положил руку на бедро партнерши. На теплый мягкий изгиб ее бедра. И не боялся.

К тому времени из него сделали солдата.

«Жесткий», – повторяла ее мать как мантру.

Ты недостаточно жесткая.

Я запрещаю тебе вступать в Службу надзора. Ты никогда не станешь солдатом.

Сэм Паркер взмахнул рукой, и Екатерина Петрова исчезла. Невероятно, что кто-то мог заставить Екатерину Петрову исчезнуть! И Родион, Родион тоже исчез, превратился в тень в солнечных бликах и пене волн. Паркер остался. Паркер там, с ней, в ее крошечном обиталище. В ее стеклянном гробу.

«Прости, – сказал он. Он был над ней. Вокруг нее. Капсула была недостаточно большой для них обоих, но – о, она была идеального размера. – Я знаю, тут немного тесновато. Мне просто нужно поговорить с тобой».

«Да? И что же такое важное ты хочешь сказать, забравшись ко мне в постель? Какое секретное послание ты принес, Сэм Паркер?»

«Нужно, чтобы ты проснулась», – проговорил он. Коснулся ее плеч. Встряхнул.

Сильно.

(Ее тело начало биться в конвульсиях, но словно в замедленной съемке. Веки приоткрылись, но глаза закатились. Конечности дергались, грудь вздымалась, не хватало кислорода.)

«Нет времени», – поторопил он.

Она начала поворачиваться к нему. На пляже в Севастополе она вытянула одну руку и погрузила пальцы в песок. Пальцы стали мокрые, липкие. Она почувствовала запах…

Крови.

(Кровь брызнула ей на лицо, когда она уткнулась носом в стекло капсулы, кулаки колотили по стеклу, ноги пинали, она кричала, завывала и отплевывалась, все тело вопило от тревоги.)

«Нас атаковали, – сказал Сэм Паркер. – Корабль получил серьезные повреждения. Тебе нужно проснуться».

«Что? Нападение? Невозможно», – рассмеялась она.

Он исчез.

Море исчезло. Один за другим исчезали предметы.

Облако. Пристань. Севастополь. Все быстрее и быстрее. Солнце.

Вдруг стало очень, очень холодно, и все вокруг промокло от крови.

Петрова открыла глаза.

Сирена отчаянно вопила. Петрова была невесома, обнажена и парила в облаке осколков кровавого стекла – все, что осталось от ее капсулы. Корабельная сирена в темноте завывала, включенная на максимальную громкость.

Нет.

Нет!

Она поняла, что это шумит не корабль. Крик исходил из ее собственного горла.

12

Чжан внимательно вслушивался. Приходилось фильтровать пульсирующий звук сирены, вой сигнализации и визг сообщений о тревоге, поступающих с его устройства. Все это очень отвлекало. Если закрыть глаза и сосредоточиться, можно услышать что-то еще.

Что-то гораздо, гораздо худшее.

Какой-то скрип, будто в доме с привидениями по собственной воле открылась дверь. Вскоре за ним последовал треск, словно что-то сломалось.

Он слышал корабль. Разламывался корпус корабля.

Он пытался вызвать Актеона, пытался вызвать капитана Паркера. Он даже пытался вызывать Землю, медицинское командование ОСЗ, своих работодателей – звал всех, кто мог бы помочь.

– Что происходит? – крикнул он.

Что-то ударилось о стену его отсека. Сильно. Мгновение спустя ударилось еще раз. И еще раз.

Он посмотрел на предплечье и понял, что браслета нет. Впервые за долгое время его не было с ним. Он… не знал, как к этому относиться.

Чжан едва помнил, как выбрался из криокапсулы. Он проснулся от звука сирен и слепящего света аварийных огней, и времени на раздумья не было – следовало срочно выбраться, пока воздух внутри капсулы не стал токсичным. К счастью, аварийное управление капсулой сработало как надо, и стекло разошлось от ударов его кулаков.

Едва оказавшись на свободе, он увидел, что одна из стен его каюты наклонилась под другим углом, нежели до того, как он уснул. Это выглядело… неправильно. Потом он понял, что это значит: корабль и сам изменил форму. Скорее всего, из-за столкновения с большим твердым объектом на невероятной скорости. Возможно, с осколком астероида или каким-то космическим мусором. Это явно нанесло огромный ущерб – стена каюты смята.

К несчастью, именно в этой стене находился люк. Единственный выход наружу.

Именно тогда он заметил скрип. Деформация металла. Корабль разваливался на части.

Бах. Бах. Баханье доносится из-за другой стены. Совсем другой звук. Словно что-то пыталось пробиться внутрь. Чтобы помочь ему? Может быть.

Что бы это ни было, оно не успеет до него добраться. Потому что он уже видел, как смятая стена, стена с люком в ней, начинает прогибаться наружу. В любой момент стена оторвется и полетит космос. Он представил, как это произойдет. Вот корабль разрывается на части. Все незакрепленные предметы вылетают в вакуум и вращаются по крошечным орбитам вокруг «Артемиды».

Одним из таких предметов станет и его мертвое тело.

Был, пожалуй, один способ избежать этой участи. В каюте не было гравитации, поэтому он оттолкнулся от потолка – тот был еще относительно целым – и полетел к кровати. Под ней находился ряд отсеков для вещей. В одном лежали одеяла и подушки, в другом – его одежда и набор корабельных комбинезонов с надписью «Артемида» на спине. Третий отсек заполнен аварийным оборудованием. Фонарик, аптечка, угрожающего вида ломик и, да, одноразовый скафандр, аккуратно уложенный в вакуумный шлем.

Была только одна проблема. Кровать располагалась у полуразрушенной стены. Ее частично раздавило от столкновения, или что там сломало «Артемиду». Когда Чжан попытался вытащить шлем, оказалось, что его плотно зажало между верхней и нижней стенками отсека. Он потянул сильнее. Без силы тяжести было трудно, но в конце концов ему удалось упереться ногами в стену возле отсека и снова потянуть. Шлем сдвинулся на пару сантиметров. Он дергал, тянул и проклинал его. Шлем издавал ужасный скрип, но мало-помалу двигался, пока не уперся в край отсека. Последний рывок, и – да! Шлем вырвался из ячейки и вылетел у него из рук. Чжан крутанулся на месте и поймал его, прежде чем тот успел отрикошетить от дальней стены.

Чжан прижал шлем к животу и на мгновение затаил дыхание. У него все получится. Он в безопасности, он…

Он осмотрел лицевой щиток и увидел огромную трещину, проходящую по прозрачному пластику.

Возможно, она появилась при ударе. Может быть, он сломал шлем, когда с такой силой выдергивал из отсека. Неважно. Он просунул руку внутрь шлема и надавил изнутри на разбитый лицевой щиток. Пластик раскрошился под давлением его пальца.

Шлем стал бесполезен.

Снова раздался скрип. На этот раз гораздо громче. Ближе. Стук у дальней стены не прекращался. Если бы стало тихо хотя бы на мгновение…

Стена сдвинулась на несколько сантиметров.

– Нет, нет, нет, – взмолился Чжан. Стена остановилась. Но затем начала выгибаться наружу, словно ее надувало, как оболочку воздушного шара.

Секунды. У него оставались секунды.

Он быстро, как только мог, натянул скафандр – его создали, чтобы надевать в спешке. На воротнике была большая красная петелька – за нее надо дернуть, и скафандр подтянется, уменьшаясь в размерах, пока не облепит тело.

У Чжана заложило уши. Он почувствовал, как начинает болеть голова, – давление воздуха в блоке падает. Это плохо.

Возможно… возможно, есть способ. Он обыскал кабину в поисках чего-нибудь, что можно использовать для починки шлема. Открыл отсеки, где хранились его личные вещи и оборудование. В аптечке было множество таблеток, инъекционных шприцов, капель и настоек. Должно быть что-то липкое, что-то, что можно превратить в клей. Что-то, что можно использовать.

Когда он увидел это, захотелось рассмеяться. Он бы так и сделал, если бы уже не задыхался. Обычный рулон медицинской клейкой ленты. Белая, шириной около двух сантиметров. Выдержит? Крайне маловероятно. Но что нашлось, то нашлось.

Он замотал шлем как мог и натянул его на голову.

Стена снова сдвинулась, скрип снаружи усилился до ужасающего, а затем внезапно прекратился.

Тишина. Полная тишина. Он знал, что это значит. Весь воздух за стеной вытеснен, там только вакуум – и ничего, что могло бы защитить его.

Он понял, что забыл о важном. Дрожащими руками он застегнул шлем. Из-за толстой ленты почти ничего не было видно. Затхлый, обработанный химикатами воздух из системы жизнеобеспечения костюма обдувал его лицо.

Мгновение спустя стена перед ним просто исчезла.

Это было похоже на трюк иллюзиониста. Вот перед ним стена. Через мгновение – чернота космоса.

Чжана вышвырнуло в пустоту, руки и ноги его болтались, и он больше ничего не мог сделать.

13

Петрова плыла сквозь облако битого стекла и собственной крови, и ее захлестывала паника. Все тело болело, адреналин зашкаливал, и она не могла остановиться, не могла потратить даже секунду на то, чтобы понять, насколько сильно она ранена.

Она была голой, замерзшей и напуганной. Она чувствовала, как дрожат губы, ощущала боль в кончиках пальцев. Перед ней в воздухе парил корабельный комбинезон, и она схватила его, натянула на голые ноги, просунула руки в рукава, застегнула на груди и почувствовала, что стало немного теплее.

«Я справлюсь, – подумала она. – Я офицер Службы надзора, у меня… у меня есть внутренние ресурсы, к которым я могу обратиться, я могу…»

По телу пробежала неприятная дрожь, и ей пришлось свернуться в клубок. Оставалось только зажмурить глаза и пережить приступ тошноты, страха и дрожи. Потом все прошло. Она выпрямилась и попыталась сделать глубокий вдох.

«Я офицер Службы надзора и не собираюсь умирать в каюте», – повторяла она про себя как мантру, пока не поверила.

Помогая себе руками и ногами, она долетела до люка и ударила ладонью по кнопке разблокировки. Но ничего не произошло.

– Нет, – сказала она. – Ну давай же. Давай.

Она снова и снова била по кнопке. Это должно было сработать. Даже если корабль разорван на куски, даже если они потеряли всю энергию, разблокировка двери должна сработать, черт побери.

Она надавила на кнопку. Ноль эффекта. Никакого предупреждающего сигнала или мигающей лампочки. Что, черт возьми, происходит?

– Нет! – крикнула она. – Актеон? Где ты? Сэм? Паркер? Кто угодно, черт вас побери. Кто угодно!

Она снова нажала на кнопку. На этот раз ей ответили. Автоматический голос заговорил через крошечный динамик, установленный над дверью:

– Проводятся ремонтные работы. Некоторые функции недоступны. Ошибка семь.

– Что? О чем вы? – воскликнула она. – Актеон, что происходит?

– Бортовой искусственный интеллект Актеон в данный момент недоступен.

Очевидно, проигрывается запись. Но Актеон недоступен? Как такое вообще возможно?

– Оставайтесь в своих каютах, пока аварийно-спасательная служба не даст разрешение покинуть корабль.

Петрова покачала головой. Аварийно-спасательная служба… серьезно? Они в световых годах от ближайшей спасательной службы. Даже от Рая-1 слишком далеко, чтобы получить помощь.

– Нет, – сказала она. – Нет, это не сработает, это…

– Оставайтесь в своих каютах.

Она хлопнула по кнопке.

– Оставайтесь в своих каютах.

Голос звучал как-то неправильно. Сдавленный, искаженный – у нее не было времени выяснять, что с ним не так. Она снова и снова нажимала на кнопку.

– Пассажиры. Пассажиры, оставайтесь.

– Нет. Я отказываюсь.

Она понятия не имела, от чего отказывается, но собственные слова придали ей сил. Уверенности. Она вцепилась в края люка и сильно толкнула, упираясь ногами в стену. Она упиралась и толкала, пока люк не распахнулся – так быстро, что она едва успела отдернуть пальцы, чтобы их не защемило. Прежде чем люк снова закроется, она вылетела в коридор.

В дым, обломки и красный свет.

Кругом царил ад. Катастрофа. Как будто корабль разорвали на части, а потом подожгли.

Она боролась с желанием вернуться в относительную безопасность своей каюты. Нет, что бы ни происходило, само оно не исправится.

– Есть тут кто-нибудь? – крикнула она. – Доложить о состоянии! – Ответа не последовало. – Паркер? – позвала она. – Сэм?

Она оттолкнулась от стены и полетела в коридор. Гравитации не было, вообще никакой. Дышалось с трудом. Вдоль стены тянулись люки, каждый из которых вел в пассажирскую каюту. Над каждым горел красный свет. Эти лампы были единственным источником света в коридоре.

– Эй, – позвала она. Чжан был в одной из этих кают. – Эй, доктор? Вы… вы тут?

Кругом стоял зловонный запах горелого пластика, и она то и дело вытирала нос, оставляя на рукаве полоски крови. Она подумала, что ее действительно могло ранить, когда криокамера разлетелась на куски. Быстрый осмотр ничего не выявил – ни зазубренных осколков стекла, торчащих из живота, ни глубоких ран на ногах, – но она была так полна адреналина и страха, что не могла ничего исключить. Она провела пальцами по волосам, и кусочки стекла высыпались наружу и заплясали перед глазами. Затем стекло пришло в движение. Осколки посыпались в сторону, как будто их влекло какое-то неуловимое воздушное течение.

– Доктор Чжан! – кричала она, колотя по одному люку за другим. В маленькие окошки было видно немногое: угол кровати или отблеск света, отражающийся от пустой криокамеры. Она добралась до последней каюты в коридоре, заглянула внутрь и увидела…

Нет. Этого не может быть. За маленьким окошком – искореженный металл и сломанный пластик, а больше ничего. Пустота. Космос.

– О боже, – вздохнула она. Несправедливо. Не… нехорошо. – Есть кто? Паркер, если ты меня слышишь… Я думаю, доктор Чжан может быть…

Она не сумела договорить. Не потому, что это было эмоционально тяжело, а потому, что сильно закашлялась. Воздух стал почти непригоден для дыхания. Она прижалась всем телом к стене, чтобы приступ кашля не унес ее по коридору.

Придя в себя, она попробовала дышать медленно и неглубоко. Кажется, это немного помогло, хотя глаза все еще слезились от дыма. Она не сразу заметила, что происходит с ее волосами: они свисали под углом. Болтались. В этом не было никакого смысла. Корабль лишился искусственной гравитации – она парила в невесомости. В таком состоянии волосы не должны свисать. И тем не менее.

Казалось, весь коридор перевернули, задрали один конец. Петрова зашарила по стене руками и босыми ногами в поисках хоть чего-то, за что можно было бы ухватиться. Должно быть, энергию снова направили на систему искусственной гравитации, только теперь она притягивала не под тем углом. Она должна была удерживать ее ноги на полу. Вместо этого тянула вбок, вдоль оси коридора. Но в этом и заключалась забавная особенность гравитации. Она никогда не тянет в сторону, вот в чем штука. В какую бы сторону гравитация ни тянула – это всегда вниз.

Петрова ухватилась за единственное, что смогла нащупать, – край люка, – обхватила пальцами, размышляя, надолго ли ее хватит. Хотелось закрыть глаза. Господи, как же ей хотелось закрыть глаза и чтобы все это исчезло…

Обломки посыпались на нее проливным дождем, куски металла и пластика летели по коридору, будто первые камешки, с которых начинается лавина. Она слышала, как корабль скрипел и стонал, когда гравитация сминала его истерзанные части.

Внезапно она оказалась болтающейся в пространстве, босые ступни били по воздуху, руки начали соскальзывать. Она изо всех сил вцепилась в люк, но этого было недостаточно. Засохшая кровь на пальцах стала скользкой, и она поняла, что осталось несколько секунд до того, как придется отпустить руки.

В ужасе она оглянулась и посмотрела вниз, в том направлении, которое теперь уже точно было низом.

Под ней простирался темный коридор. Он превратился в шахту, и она была в нескольких мгновениях от того, чтобы провалиться в ее необозримые глубины.

14

У Чжана перехватило дыхание. Сердце бешено колотилось. Он облизал губы – до боли сухие, язык был просто червяком, извивающимся во рту. Его глаза метались туда-сюда, он отчаянно пытался понять, что видит. Он двигался. Вращался, не имея возможности остановиться. Вот звезда, Рай, огненно-оранжевая, заливающая небеса жесткими бликами фотонов и радиации. Вот бок корабля, испещренный отметинами, как у трупа, разорванный и изрезанный, будто жертва аварии. А вот только звезды. Миллионы звезд.

Нет. Нет, это не звезды. Звезды так не врезаются друг в друга. Звезды не уходят рикошетом во тьму. Это не звезды, не россыпи света – это куски корабля. От остова «Артемиды» отлетели ошметки. Один из этих кусков металла и пластика пролетел в десяти метрах. Быстро пролетел. Чжан был рад, что эта штука не попала в него – если бы попала, то разодрала бы скафандр и, возможно, пропорола грудную клетку. Еще один осколок ударил в бок корабля достаточно сильно, чтобы оставить заметную вмятину, отскочил и улетел в темноту как пуля.