Между адом и раем

─ Я о твоей жене и начальнике ничего не знал… Да и знать не хочу… Иван Иванович мой шеф, а остальное мне по одному месту…

Затем он расправил плечи, и крепко взявшись за поручни коляски, решительно направился к выходу…

Только через неделю Тимофей Федоров кое-что узнал о том, что творилось и происходило вокруг его собственной персоны, когда он находился в больнице и несколько позже, у Овчаровых. Они приложили немало усилий, прежде чем он, калека оказался в довольно неплохом заведении. Они не только обивали пороги кабинетов омских чиновников, но и несколько раз звонили в Днепропетровск. Звонили и его жене. Антонида тихонько всхлипывала и вздыхала. Клялась встретить своего мужа и помогать ему во всем. Многое обещал и Сорока, директор автобазы. Однако ни жена, ни начальник слов своих не сдержали. Он был шокирован, когда во время собеседования директор Иван Иванович Тошнило показал ему карточку по учету прибывших. В ней было написано, что инвалид первой группы Федоров являлся круглым сиротой. Об его жене, о родителях, как и о двух сестрах-близнецах не было ни слова…

Новенький вышел на «свободу» через месяц, так называли обитатели дома престарелых и инвалидов выход в город. Едва он выехал на коляске за проходную, тут же остановился. Посмотрел на небо и улыбнулся. Темные тучи не портили ему настроения. Самое главное из услышанного и прожитого им за это тяжелое время ─ он поверил в свои силы, в возможность и необходимость жизни, путь даже она очень сильно отличалась от жизни здоровых людей. Он, как и тысячи ему подобных, хотел немногое ─ простого человеческого счастья. Песенка бывшего знаменитого сварщика и бывшего депутата районного совета народных депутатов еще не спета. Он вновь улыбнулся и стиснул зубы. Все то, что сейчас вторгалось в его жизнь, его вполне устраивало. Его не плохо кормили и одевали, проверяли даже на вшивость. В первый же день его тщательно побрили и подстригли под «Котовского». Ни первому, ни второму он не противился. Его полуседая шевелюра и борода не только его старили, но и часто раздражали его кожу.

Мысль посетить Шиянку, жилой микрорайон города, где он жил и работал, Федоров носил в своей голове каждый день и каждый час. Тоска по жене и сыну до боли сжимала его сердце. Своими потаенными мыслями с соседом по комнате он не делился. Как и не спрашивал его о личной жизни. Виктор, очень пожилой мужчина, потерявший левую ногу во время аварии на заводе, также ему расспросами не докучал. «Сокамерники» находили общий язык во время приема пищи и просмотра телепередач. В поле зрения мужчин были новости и футбол. Политиков, как правило, они не трогали. Считали их некчемными и дерьмом. О футболе же спорили до хрипоты. Федоров до этого мало интересовался этим видом спорта. Сейчас же его прорвало. Он не пропускал ни слова и ни строчки о своей любимой команде «Днепр».

Инвалид резко крутанул колеса. До его родной «кооперашки» было километра два-три, не больше. Не столь большое расстояние он преодолевал очень долго и с большим трудом. Специальной дорожки для велосипедистов, не говоря уже о дорожке для колясочников, не было. Он то и дело прижимался к обочине полуразрытой и перемытой асфальтированной дороге. Он слегка дрожал, когда мимо него на бешеной скорости проносились мощные грузовики, обдавая его потоками грязи и дыма. Легковушек он не так боялся. Его радовало, когда кое-кто из водителей притормаживал или сворачивал в сторону. Он иногда рукой приветствовал джентльменов.

Перед въездом в микрорайон Федоров вырулил на обочину и вскоре оказался перед сосновым бором. Около двух десятков деревьев ему до боли в сердце были знакомы. Он еще мальчишкой ходил сюда с родителями смотреть на белок. Он сильно переживал, когда их вообще не стало. Не сомневался, что небольшой лесной зверек-грызун с пушистым хвостом боялся людей. И не без причин. Кое-кто из двуногих зевак, увидев красивых животных, во всю глотку кричал или улюлюкал. Были и такие, кто устраивал настоящий марафон для обитателей соснового бора, надеясь их поймать. Тима никогда подобного не делал. Как он и не понимал, почему люди с каждым днем все больше и больше ненавидели и боялись друг друга. Страх за свою жизнь преследовал высокоорганизованных существ не только днем. Он усиливался стократ, когда город опускался в темноту…

Безногий обеими руками прокрутил колеса несколько вперед и остановился. Затем он привстал с сиденья и с облегчением вздохнул. Необычайно целебный воздух его пьянил. В этот же миг он почувствовал единение человека и природы. И не только это. Запах родного очага все больше и больше его притягивал к себе. Притягивал так сильно, что он не выдержал и заплакал.

Вскоре он подкатил к автобусной остановке и уставился на дом напротив. Его сердце тревожно екнуло, когда на окне своей спальной комнаты он увидел другие шторы. Вместо темно-коричневых были белые. Через некоторое время из первого подъезда вышла женщина. Она перешла через дорогу и остановилась возле магазина «Копейка», в метрах пятидесяти от автобусной остановки. Калека низко опустил голову, затем неспеша ее поднял и невольно вскрикнул. Вскрикнул не только от того, что увидел свою жену. Вскрикнул еще и от того, что она была очень хороша собою. Антонида была одета в джинсы синего цвета и белую кофточку. На ней, чуть выше груди была приколота большая брошь. При каждом движении она светилась, словно десятки маленьких солнц. Поверх ее одежды был светлого цвета плащ, он был нараспашку. На ее ногах были черные туфли на высоком каблуке. И не только одеяние жены вызывало восхищение у мужа. Ее некогда длинные черные волосы были перекрашены в белый цвет. Федоров невольно улыбнулся и сделал пару вращательных движений вперед, навстречу любимой женщине. И тут же в его руках сила улетучилась.

Прямо перед его носом промчался черного цвета «Мерседес» и резко затормозил. Из машины вышел пожилой мужчина. Его густые седые волосы, обрамлявшие голову, за исключением небольшой плешины на ее макушке, неплохо сочетались с его костюмом светлого цвета. Он подошел к крашеной блондинке и галантно поднес ее руку к своим губам. Затем слегка чмокнул ее в щечку и неспеша повел ее к машине…

Колясочник не то страха, не то от неописуемой наглости чужого мужчины по отношению к его жене замахал руками и со всей силой прокричал:

─ Ей, плешивый… Руки прочь от моей жены, пошел вон козел вонючий… Пошел вон, я тебе говорю…

Едва закрыв рот, он тотчас же поник головой. Вместо мощного голоса из его гортани раздалось не то шипение, не то нечто другое. Блондинка необычное поведение калеки заметила. Она остановилась и повернулась в его сторону. Мужчина в коляске, на голове которого была черная шляпа с большими полями, надвинутая по самые его уши, особого внимания сначала у нее не вызвал. Лишь после того, как он помахал ей рукой, он слегка вскрикнула. Дальше о чем-либо раздумывать ей не пришлось. Она почувствовала сильную руку Виктора и тут же последовала за нею…

Тимофей Федоров не сомневался, что жена его узнала. Узнала, но почему-то не подошла к нему. Возможно, причиной этому был седовласый мужчина, который был ее начальником, а может даже и любовником. Через некоторое время он пришел к однозначному выводу. Его жена, она же мать его сына была любовницей или супругой владельца иномарки. Он был далеко неглупым человеком. Иномарки, которых в городе было два-три десятка, имели спекулянты с большим размахом или номенклатурщики. У нищих дорогих тачек не было. Они им даже и во сне не снились…

К обеду калека подрулил к городскому рынку и остановился возле центрального входа. В левой части небольшого ангара продавали одежду, предметы домашнего обихода, в правой части ─ продукты питания. Мужчина, из глаз которого нередко текли слезы, вызывал сочувствие у прохожих. Некоторые из них совали в его протянутую руку деньги, одаривали конфетами или фруктами. К закрытию рынка у него был почти полный мелочи небольшой карман куртки-ветровки, которую он одолжил у соседа по комнате. Желание по-настоящему расслабиться то и дело преследовало сидячего.

Вскоре он оказался у пивнушки. Свободных мест за столиками не было. Однако едва он подъехал, как позади себя услышал голос:

─ Папаша, погоди немного… Мы уже заканчиваем…

«Папаша» повернулся и кисло усмехнулся. За свой возраст он не обиделся. Неподалеку от себя он увидел троих молодых парней. Они о чем-то очень оживленно разговаривали. Как только инвалид оказался у их столика, один из них, самый мощный по телосложению и с густыми черными волосами на голове, слегка приподнялся, и протянув ему руку, весело протараторил:

─ Земеля, сейчас мы уметаемся… ─ Затем он кивком головы показал на худощавого собутыльника и сказал. ─ Мой кореш Петька уже клюет… ─ Федоров бросил взгляд на белокурого парня. Он и на самом деле уже не вязал лыка. Его глаза были неестественно навыкате, изо рта бежали маленькие струйки слюны… Блондин последним поприветствовал калеку. Протянув ему руку, он сквозь зубы процедил:

─ Мы устроили сегодня небольшой сабантуйчик… – Ударив кулаком по столу, продолжил. ─ Моя Машка выскочила за другого фрайера… Я ею шлюху на одном месте видел…

Калека сильно нахмурился, этим выразил сочувствие бедолаге. Виновник торжества смачно плюнул и, ударив кулаком себе в грудь, истошно прокричал:

─ Ребята, я и взаправду ничего не беру в свою голову. Я первую бабу потерял… Пошла она на х… ─ Затем он приподнялся со стула и по очереди облобызал своих компаньонов. Они ответили ему не только подобным действием, но и крепко пожали ему руку. Сочувствие собутыльников придало белокурому очередную порцию жизненного оптимизма. ─ Опрокинув в свой рот содержимое бумажного стаканчика, он опять продолжил. ─ Корешки, я без бывшей не пропаду… Я вчера нашел себе другую милку… Галка, баба что надо…

Федоров в разговор молодых людей не вступал. Знал, что с пьяными лучше не связываться, тем более, если ты еще и физически немощный. Он сидел в коляске, словно истукан, лишь иногда крутил головой по сторонам. Пьяные парни его сейчас вообще не интересовали. Ему хотелось только одного, что было самым важным в его жизни. Как можно быстрее сесть за столик и отвести душу. Напиться, затем забыться. К его радости, ребята долго не задержались. На прощание белокурый по-дружески обнял калеку и еле слышно ему на ухо прошептал:

─ Тима, я хотя и пьяный, но тебя сразу же признал. ─ Увидев слезы на глазах инвалида, он продолжил. ─ В прошлом году ты делал оградку моим предкам… Хорошая работа…

Знаменитый мастер улыбнулся и слегка похлопал парня по его плечу. Что-либо сказать теплое на прощание неудачнику у него не было сил. У него самого из глаз предательски текли слезы. Ребята, взяв друга друга под ручки, пошли в сторону проезжей части дороги. Вскоре раздался голос Петра:

─ Эй, тачка, стой, стой, стой… Ребята, греби ее…

Федоров невольно оглянулся назад. Троица, увидел такси, бросилась ему навстречу. Водитель от страха резко ударил по тормозам. Белокурый первым рванулся к двери, и взяв за шиворот полуиспуганную пассажирку, вышвырнул ее из салона…

Что происходило дальше, безногий не стал созерцать. Он заведомо знал, что пьяные не только источник происшествий на дорогах, но и разрушали семьи. Он тяжело вздохнул и придвинулся к столику. Его глаза неестественно засветились. Компашка оставила ему полбутылки водки и крендель колбасы. У него приятно заиграло в желудке и потекли слюнки. В больнице и в доме инвалидов его пичкали полусухими макаронами и непонятным варевом из кислой капусты…

Калека дрожавшими руками пригубил бутылку, неспеша сделал пару затяжных глотков. Прозрачная жидкость прошла по его горлу и опустилась на дно желудка. От неописуемого удовольствия он громко крякнул. Затем он разломил крендель колбасы на несколько частей и одну из них, не очищая от пленки, с жадностью засунул в рот. И тут же с остервенением стал жевать очень приятную смесь мяса и различных специй. Утолив жажду голода, он облегченно вздохнул и откинулся на спинку коляски. Немного расслабился. Этому способствовала и погода. На дворе стоял сентябрь, солнце еще продолжало дарить людям свои лучи и тепло. Он улыбнулся и посмотрел на тех, кто сидел за столиками. В большинстве своем они курили и громко разговаривали. Желание к кому-нибудь из них подсесть и поговорить по душам, калека тут же подавил. Он вновь придвинулся к столику и пригубил бутылку…

Тимофея Федорова, лежавшего неподалеку от проходной «инвалидки», нашла Ирина Агафонова, подруга Антониды Федоровой. Она работала в социальном заведении медицинской сестрой. С женой знаменитого сварщика познакомилась совершенно случайно, в центральном универмаге. Антонида, как и она, искала себе сапоги. После таинственного исчезновения мужа в квартиру Федоровых дефицитов не привозили. Во время выбора высокой обуви из очень скудного ассортимента женщины незаметно вступили в контакт. Брюнетка не только первой предложила крашеной блондинке номер своего телефона, но и расспросила ее о тайнах по обесцвечиванию волос. Она давно собиралась это сделать, но не решалась.

Через неделю женщины вновь встретились в универмаге. На этот раз встреча не обошлось без обоюдных комплиментов. Крашеные блондинки то и дело цокали языками или обнимали друг друга. Нередко они подходили и к большому зеркалу, стоявшему в отделе головных уборов, любовались собою. За этим занятием и застал их Виктор Сердюков, бывший заведующий организационным отделом райкома партии. В бывших он ходил всего неделю.

Буквально час назад он был на собеседовании в областном комитете партии. Его упавший жизненный тонус после визита в огромный особняк значительно поднялся. Ему предложили место проректора по хозяйственной работе в горном институте. Биолог по специальности не стал артачиться. Да и зачем? У райкома свои премудрости и возможности, у престижного вуза ─ другие. Молодые девушки всегда радовали душу ловеласа. Только по этой причине его выгнали из райкома. И все началось из-за «старухи Изергиль», так прозывали за глаза старшую машинистку из машбюро. Татьяна Николаевна просто-напросто с ума сходила. Она отказывалась печатать все то, где не было визы первого секретаря. К Сердюкову, он курировал «печатное издание», часто приходили с жалобами. Он пытался приструнить женщину, но безуспешно. Она тут же кидалась в приемную. Вскоре в кабинете «палача» раздавался звонок. Звонил лично сам первый или его секретарша. Пожилой лысый мужчина и молодая женщина с длинной косой успокаивали его по единому трафарету. Ивченко до пенсии осталось два года, да и нервы у нее на пределе. Его просили правильно понять.

Мысль омолодить троицу престарелых «печатниц», работающих в машбюро, в голову чиновника пришла из низов, из жизни. Однажды он оказался в одной из средних школ района. Едва он открыл дверь приемной директора школы, как тут же остановился. Причиной этому была молодая и очень красивая секретарша, которая при виде импозантного мужчины, сильно зарделась. Аналогичное, скорее всего, произошло и с визитером. Он слегка перевел дух, на его лице появились капельки пота. Неизвестно, что было дальше, ежели бы из кабинета не вышел директор школы. Он вмиг бросился к чиновнику и почти по-лисьи улыбнулся. Затем протянул ему руку и мимоходом буркнул в сторону секретарши:

─ Лидия Петровна… Вам бы не мешало меня известить о визите ответственного работника районного комитета нашей партии… ─ Слегка покачав головой, словно просил одобрения у Сердюкова, он продолжил. ─ На первый раз, Лидия Петровна, объявляю Вам замечание…

Девушка еле слышно полепетала:

─ Извините, Борис Иванович, немного замешкалась… Извините, еще раз…

Важного гостя после этих слов словно подменили. Он крепко пожал руку директору и очень уверенным голосом произнес:

─ Борис Иванович… Да не берите так близко к сердцу наши функциональные обязанности… ─ Слегка хмыкнув себе в кулак, тут же добавил. ─ Это я во всем виноват… Забросал красавицу ненужными вопросами…

Затем он незаметно взглянул на работницу, ведающую деловой перепиской, текущими делами школьного чиновника. Блондика стояла навытяжку, словно солдат перед генералом. И лупала своими голубыми глазами то на одного начальника, то на другого…

Ефимцев утвердительно кивнул головой и повел гостя в свой кабинет. Сердюков пробыл в нем недолго. Он отдал директору пару копий документов, поступивших из горкома партии, и мимоходом поинтересовался делами в школе. Затем он распрощался. Едва закрыл за собою дверь, как перед ним вновь выросла секретарша. Она протянула ему руку и несколько дрожавшим голосом проворковала:

─ Товарищ Сердюков… Я Вам очень благодарна за защиту… Без Вас мне пришла бы хана… ─ На какой-то миг она замолкла. Скорее всего, боялась жаловаться на своего шефа. Затем она все-таки продолжила. ─ Борис Иванович почему-то в последнее время на меня сердитый… Право я и сама не знаю…

Импозантный мужчина крепко пожал руку молодой девушки, затем остановил на ней взгляд. Глаза молодого и красивого создания излучали только тепло и свет. Он улыбнулся и с уверенностью произнес:

─ Лидия Петровна, не переживайте… Я Вас в обиду никому не дам… Поверьте мне, Лида… ─ Затем он надел на голову пыжиковую шапку черного цвета и вышел вон.

Костюкова, проводив гостя, тут же опустилась на стул. Слегка прикусила свою нижнюю губу. Она сильно сожалела, что не полностью раскрыла душу начальнику из райкома. Ее пятидесятилетний шеф своими претензиями к ее работе в прямом смысле ее замучил. Не проходило и часа, чтобы он не вызывал ее к себе, независимо, где он находился, в кабинете или в классе, в спортивном городке или в подвале.

Произошедшее месяц назад семнадцатилетнюю девушку вынудило основательно задуматься. После обеденного перерыва Ефимцев попросил ее поработать вечером. Сослался на то, что нужно напечатать пару справок. Она улыбнулась и утвердительно кивнула головой. Деловая встреча была назначена на шесть часов вечера. Лида пришла в школу во время пересменки. Вместо технички бабы Шуры, престарелой женщины заступил Иван Иванович, бывший прапорщик. Она не знала, как служил еще молодой мужчина в армии, но в школе он работал из рук вон плохо. Он довольно часто клевал носом за небольшим столиком, стоявшим возле главного входа в школу, или храпел на диванчике в гардеробной. Костюкова на наплевательское отношение сторожа к своей работе не реагировала. Это было не в ее компетенции. Контролеров было хоть пруд пруди. Однако ни директор, ни его заместители лысого мужчину вообще не замечали. Ефимцев заходил и выходил из школы только через запасной выход.

Объяснялось это очень просто. Он ставил свою машину не возле центрального входа, а на школьном дворе, перед окном своего кабинета. Он не хотел лишний раз монтировать колеса старого «Москвича», как это приходилось нередко делать его коллегам. Кое-кто из школьников прокалывал им колеса машин или велосипедов. Больше всех доставалось математичке Галине Михайловне Проскуриной. Выпускница Московского госуниверситета отличалась излишней принципиальностью. Ей мог бы позавидовать сам Максимильен Робеспьер, деятель Великой французской революции. Она ставила двойки безбожно. Не исключением был и ее десятый класс, где она была классным руководителем. «Маленькая ведьма», так прозывали ее школьники за ее маленький рост, несмотря на подвохи, не сдавалась. После третьего прокола обеих шин велосипеда у нее украли насос. В этот же день она купила новый и положила его в учительскую, в свой шкаф.

Бориса Ивановича Ефимцева радовало, что наставники не жаловались ему на проказы учащихся. Каждый держал свою марку. Более подробную информацию о текущей жизни в школе и за ее пределами он получал от технички Александры Ивановны, ее фотография висела на Доске почета школы. Пожилая женщина, едва он входил в кабинет, прытью неслась к своему начальнику. Мужчина высокого роста с несколько угловатой фигурой внимательно слушал своего стукача и, как правило, утвердительно кивал головой. После его ухода, он откидывался на спинку кресла и от удовольствия цокал языком. Сведения доносчицы была в десятки раз полезней, чем «деятельность» партийной и комсомольской организаций вместе взятые. Пионеры у шефа авторитетом не пользовались. Дети еще мало что смыслили в жизни взрослых …

После глубокого осмысления «новостей», полученных от представителя социальной общности «советский народ», Ефимцев приступал к главному ─ фиксированию происшедшего и тех, кто в этом был замешан. Он подходил к сейфу и вынимал из него небольшую, но очень толстую записную книжку. Затем авторучкой делал в ней пометки. Фамилии шкодливых и неудобных ему персон полностью не записывал, кодировал по своему усмотрению. Боялся, что кое-то из учителей или секретарша найдут его досье и разгадают его ребусы.

Лидия Костюкова вошла в кабинет своего шефа в точно указанное время. Ефимцев сидел за письменным столом и читал свою любимую газету «Правда». Она лежала перед его носом всегда. С нею он никогда не расставался, будь это занятия или комсомольские собрания. Держал он ее в руках и во время встреч с контролерами из партийно-советских особняков. При этом он действовал по своему личному этикету, который он выработал на протяжении многих лет.

Узнав о визите начальника, он в своем кабинете заблаговременно делал перестановку скромной мебели. Некогда «родное» кресло ставил у продолговатого стола, за которым сидели во время оперативок или совещаний его подчиненные. Себе же ставил обыкновенный стул. В повадках важных гостей он не ошибался. Они с удовольствием опускали свои задницы в полумягкое кресло и тут же с серьезным видом давали ему ценные указания. Не отказывались они и от чашечки чая с лимоном или печеньем. Импортное кофе Ефимцев предлагал только исключительным персонам, к числу которых он относил секретарей райкома партии и выше. Чиновники из общеобразовательных учреждений его мало пугали. Больше всех он боялся идеологов. Не дай Бог что-то антипартийное ляпнуть в их присутствии! Как правило, при всех визитерах перед его носом лежал свежий номер «Правды». Он делал улыбку до самых ушей, когда контролер устремлял свой взгляд на печатную продукцию и начинал разговор с обсуждения передовицы…

Ефимцев с нетерпением ожидал прихода своей секретарши. В его голове был настоящий каламбур. Предтечей этому были семейные неурядицы. Мария, его жена работала в геологической экспедиции, не была дома по два-три месяца. За время ее отсутствия он пару раз прибегал к человеческому пороку ─ онанизму. Минувшее воскресенье стало для супругов вообще трагическим. Несмотря на ласки женщины, его член почему-то не реагировал. Подобный казус в совместной сексуальной жизни произошел впервые. Остаток ночи супруги провели по-своему. Толстая женщина после неудачи тут же захрапела. Мужчина же не спал. Он все думал и думал…

Прощание Ефимцевых в отличие от прошлых лет также было не ахти хорошим. Оно чем-то напоминало панихиду, церковную службу по умершему. Перед тем, как проводить жену в автобус, следовавшего к самолету, муж с тревогой в голосе произнес:

─ Маша, Машенька на тебе лица нет… Тебя словно подменили… ─ Затем через силу он продолжил. ─ Скажи, пожалуйста, что случилось… Я не понимаю тебя, моя любимая… ─ Увидев повлажневшие глаза мужчины, женщина сухо ответила. ─ Нет, Боренька, ничего не случилось… У меня все нормально… ─ Затем она слегка чмокнула мужа в щечку и быстро юркнула в автобус.

Едва самолет оторвался от взлетной площадки, Ефимцева прильнула к окну иллюминатора. Она сразу же заметила своего мужа. Он, высокого роста мужчина, выделялся среди толпы зевак, которые махали руками огромной серебристой птице, влетевшей в небо. Она тяжело вздохнула и откинулась на спинку кресла. Задумалась. Владимир, ее начальник все равно ей больше нравился. Она не сожалела, что через полгода у них будет совместный ребенок. Ее же муж на это был неспособен…

К удивлению Костюковой, задание для нее оказалось несложным. Вскоре она представила работу. Ефимцев внимательно просмотрел печатную продукцию и от удовольствия щелкнул языком. Подчиненная его указания, как и раньше, выполнила очень прилежно. Лида слегка покраснела, когда шеф пригласил ее на чай. Она придвинула стул к Т-образному столу, присела. Улыбнулась. Ефимцев готовил чай для нее впервые. Она внимательно следила за каждым движением пожилого мужчины. Не скрывала, что ей нравились ловкие движения его тонких рук. Нравился ей сейчас и его мясистый нос, который чем-то напоминал пятачок свиньи. Девушка незаметно вздохнула. Во время первого собеседования директор школы ей не понравился. Не говоря уже о том, как он относился к ней в последнее время. Своими неприятностями по работе она поделилась не только с родителями, но и с братом.

Александр был на пять лет старше своей сестры. Желание учиться он не испытывал еще в детстве, поэтому загремел в армию. И в армии он также филонил. Месяцами лежал в госпитале или выполнял спецзадание офицеров. Ремонтировал их квартиры или помогал перевозить им домашный скарб. После армии «дембель» не работал, сидел на шее родителей. Неизвестно еще как долго он лоботрясничал, но у его отца терпение кончилось. Он сильно переживал, когда видел пьяного тунеядца. Однажды он высказал ему все, что на его душе наболело. Сын не обиделся. Знал, что его предки жили от зарплаты до зарплаты. Переживал он и за свою сестру, она не поступила в университет, провалилась на экзамене. Первым рабочим местом сержанта запаса был хладокомбинат, он стал и последним. Через два месяца подсобный рабочий морозильного цеха уволился. Его не устраивала ни только мизерная зарплата, но и условия труда. Здоровяк от холодного воздуха постоянно кашлял и температурил. Родители на этот раз молчали. Никто из них не имел связей для хорошего трудоустройства сына. Ничем они не могли помочь и своей дочери…