Пути Основ

Куратор вовсе не расстроился. Это был не лучший, но один из наиболее вероятных вариантов. Кроме того, Стивену Джейкобсу не страшно было доверить спину в бою.

– Спасибо, командир. Знаешь, я успешно завершал операции, имея на руках куда меньшее. Кстати, – капитан прикоснулся ко лбу, – чуть не забыл. Помнишь, рекруты сегодня ушли на выпускное испытание?

– Угу. Я, когда подписывал приказ, еще удивился тому, какую цель им назначили. Обработать мальчонку, а потом отправить его на задание в собственный дом. Жесток ты иногда с человеческими душами, капитан.

– Думаю, он вернется, командир. Что-то в нем есть… знакомое.

– Что же, жизнь иногда выбирает странные пути, – полковник Джейкобс снова пододвинул к себе бумаги и кивнул на дверь, намекая, что разговор закончен.

Ветер. Штерн уже и забыл, каким жестоким может быть ветер в свободном просторе. Не размениваясь на порывы, он шел сплошной стеной ледяного воздуха, выдавливая из глаз слезы и тут же выпивая их досуха. Плотнее натянув кепку, юноша упрямо наклонил голову навстречу. Поникшая осенняя трава сухо шелестела под уверенным шагом. Путь домой не выглядел сложным.

Рекруты двигались реденькой группой, каждый сам по себе, но все же не теряя друг друга из виду. Иногда, сбиваясь по двое-трое, люди на ходу обменивались примитивными шуточками и усталыми подколками. Держать темп было непросто, и пустые разговоры смолкли уже через пару часов. Кто-то решил ускориться и убежал вперед, кто-то решил выбрать дорогу полегче. Штерн не обращал на это внимания. Еще у ворот лагеря он внимательно рассмотрел простенькую карту, прикинул лучший путь, и теперь был сосредоточен только на том, чтобы двигать ноги. Он быстро втянулся в ритм и не особо смотрел по сторонам, подмечая только нужные холмы, повороты дорог и редкие куртины степных рощиц. Он не двигался быстрее всех, но его неторопливый бег съедал километр за километром с уверенностью метронома. К середине солнечного дня некоторые курсанты послабее стали подтягиваться чуть ближе, следуя его ритму. Так было легче. Штерн по-прежнему бежал молча. К вечеру около него, чуть обгоняя или отставая, уже собралось около десятка человек. Лишь небольшая группа из крепких отличников лагерного стадиона виднелась далеко впереди. Где-то там оказался и Джинн, так что день Штерна прошел спокойно и почти приятно. Юноша дышал расслаблено и ровно. В шаге от него так же размеренно бежал Диез. Вскоре после выхода из лагеря он поравнялись, кивнули друг другу и с тех пор в равной мере делили и ветер, и солнце, и драгоценную, пахнущую тухлятиной воду. Оба ничего не спрашивали, изредка косясь друг на друга оценивающими взглядами.

Хотя с наступлением сумерек двигаться стало легче, Штерн остановился у группы искореженных ветром деревьев, едва только солнце нырнуло в туманную дымку дальних холмов. Сухая земля редко казалась ему такой удобной и мягкой. Блаженно вытянув почти бесчувственные ноги, он подставил лицо сумеречному младшему брату сурового суховея. Кто-то из курсантов нашел в себе силы сложить крохотный костерок, и уютное потрескивание веток добавило вечеру завершенности. Уставшие люди негромко перебрасывались словами через мерцающие и опадающие язычки пламени. Впервые за долгое время Штерн ощутил знакомый уют.

Диез опустился рядом. По-кошачьи длинно потянулся, подкинул пару веточек в огонь. Проверил обувь. Обменялся парой слов с другими рекрутами. Уставился на здоровенные, серебряными каплями висящие звезды.

– Слушай, столько времени рядом, и до сих пор нормально не познакомились. Скажи, Штерн – это правда твое имя, или прозвище? – голос прозвучал с такой натянутой непринужденностью, что Штерн совершено искренне рассмеялся.

– Меня так зовут. Мама говорила, в честь Основы Герхардта. А почему ты подумал про прозвище?

– Знаешь, среди милитов есть старый обычай брать псевдонимы: на территории лагеря Боевого полка мало кто хочет связывать себя с гражданской жизнью. Иногда опасаются той стороны, иногда этой. А милитам не важно, как тебя звали раньше, пока все знают, что ты – это ты, – напряженность на выразительном остроскулом лице постепенно сглаживалась.

– Зачем опасаться гражданских? – Штерн искренне удивился.

– Так уж повелось, в рекруты идут не только по собственному желанию. Полки не выдают своих, и люди, нажившие себе проблем в стенах каменных домов, бывает, ищут спасение за деревянным частоколом. Не сказать, чтобы командиры были в восторге от такого пополнения, но поток желающих не так широк, сам знаешь. В конце концов, все равны перед инструктором.

– А ты? – Штерн пристально оглядел угловатого молодого парня, будто видел его в первый раз.

– Я? – теперь настала его очередь рассмеяться. – Нет, меня среди цивилов никто не ищет. Сомневаюсь, что меня среди них хотя бы кто-то помнит. Диего, – он протянул руку, – но лучше называй Диезом. Все уже привыкли, даже я сам.

Штерн крепко пожал ладонь.

– Давно хотел спросить, а что это за коробочка, которую ты носишь на поясе?

– Это? А, это просто музыкальный плеер. Память о человеке.

– Я заметил, ты все время носишь его с собой.

– Знаешь, помогает настраиваться на нужный лад. Когда кто-то поет вместе с тобой, любое дело дается легче.

– Вместе все легче.

– Это точно. Слушай, а как вы там живете, в своих сеттлах? Говорят, у вас даже начальников нет. Города Сферы вечно грызутся между собой, а вы…

– А мы – нет. Это Окраина, Диез. Здесь живут потомки потомков тех, кто бежал от этой грызни. Люди здесь любят свободу и спокойствие. Не то чтобы у нас не было главных. Всегда есть кто-нибудь самый опытный, уважаемый, иногда просто самый старший. Но так, чтобы кто-то сидел в высоком доме и всем управлял просто потому, что у него звучная должность или древняя фамилия – нет, такого нет. Сеттлы продают свою продукцию ближайшему городу и покупают по грабительским ценам вещи, которые не сделать самим – вот и все наше подчинение. Мы просто работаем, просто живем.

– Как же вас еще не завоевали? Сколько там, в твоем сеттле, жителей? Двести? Триста? А сколько воинов?

– А зачем? Говорю же, с нас нечего взять, мы живем очень бедно. Охране местных губернаторов не улыбается неделю маршировать по степи ради десяти вилков капусты. Но все же… Иногда кто-нибудь пытается. Тогда сеттлы просто уходят.

– Как это?

– Посмотри вокруг, – Штерн окинул рукой бескрайний горизонт. Из сумеречной дали пришел низкий рокот. Ветер передвигал по равнине силуэты черных туч, несущих в Сферу Городов миллионы тонн дождя. – Может, у Сферы Городов и есть границы, но здесь ты их не найдешь.

Оба примолкли. Некоторое время они прислушивались к тихому обмену репликами вокруг костра. Кольцо людей около небольшого, почти символического огня становилось все плотнее. Понемногу подходили отставшие. И все равно, даже не считая тех, кто ушел далеко вперед, людей было слишком мало. Штерн то и дело поглядывал вокруг, стараясь разглядеть силуэты в опускающейся темноте.

– Не ищи. Их не будет, – Диез на секунду отвел взгляд от ночного неба и поглядел на соседа большими живыми глазами.

– Почему? Куда они делись? Разве выполнить задание и возвратиться в расположение полка – не обязанность каждого курсанта?

– Ты почти не общался с остальными и многого еще не знаешь. Представь, как проходит отбор среди будущих членов Боевого полка? Милиты ведь требуют многого. Память, хладнокровие, храбрость, умение размышлять – или бездумно исполнять приказы, когда нужно. Инструктор может дать «необходимый минимум» тренировок, и все же… Ведь там не сдают листики заданий. Твой настоящий экзамен – бой. Твой главный судья – вражеский нож и пуля. Найдут они тебя или нет – зависит от тебя, твоей головы, твоих рук, и от того, как они умеют работать вместе. Ты либо хорош и жив, либо плох и мертв. И никакими тренировками этого не проверить заранее. Ты либо веришь, что сможешь, и ставишь на это свою жизнь, либо отступаешь. Выбор дается тебе лишь один раз, когда ты идешь на первое задание. Если ты отвернешься сейчас – никто не задаст вопроса. Но если войдешь обратно в ворота деревянного частокола, пути назад уже не будет. Ты будешь принадлежать Полку. И дезертиров Полк не прощает.

Диез снова уставился на бездонное, застывшее в бесконечном падении звездное небо.

– Помнишь городок Сухие Рыбы, где мы недавно отдыхали? Он совсем недалеко отсюда и стоит как раз на Большой Дороге.

Штерн потянулся и подкинул в костер новую палочку.

– Остальные не вернутся.

Худощавый парень молча кивнул.

На исходе следующего дня Штерн увидел крыши родного сеттла. После многих часов размеренного, убивающего мысли бега еле ощутимый запах взрыхленной земли, сена, дыма и жилья ударил в голову не хуже браги. Запах дома.

На вершине до боли знакомого холма рекруты остановились. Здесь была цель формального задания, которое им дали в лагере. Нужно было оставить свой след. В ложбине около вершины холма быстро вырыли ямку. Каждый достал из рюкзака небольшую табличку с собственным именем. Прикрывая свою комковатой землей, Штерн вспоминал другой вечер на этом месте. Как и тогда, внизу шумела река. Казалось, все случилось невероятно давно… Его кольнуло странное чувство сомнения, вот только он не мог понять, в чем именно сомневается. Некоторые курсанты уже знали, что Штерн родился здесь. Он не делал секрета. Поэтому, когда он шагнул в сторону разноцветных заборов, никто не окликнул его. И все же на середине пути юноша услышал торопливо приближающиеся шаги.

– Никогда не был под крышей сеттлерского дома, – улыбнулся Диез в ответ на удивленный взгляд. – Хотя не скажу, что я вообще часто бывал под крышами.

Вечернее солнце красило крыши охрой. Улица была пустынной, будто в большом, многолюдном сеттле внезапно не осталось живой души. Штерна это смущало совсем немного. Он знал, что жизнь течет в этих домах тихо, не выставляясь напоказ. Его отсутствие было совсем недолгим по сравнению со всей сознательной жизнью, проведенной здесь. И все же что-то было не так. Его удивляли и беспокоили взгляды, которыми редкие встреченные сеттлеры бросали ему вслед. Хотя его лицо было открыто, серая одежда милита будто отделила его от людей. Даже когда кто-то узнавал его, вместо простого и теплого приветствия юноша натыкался на недоверчивость. Но что хуже того, он сам не мог поймать того знакомого с детства чувства, когда все вокруг было частью его самого, когда небо, люди и стены будто были его домашней одеждой, не по размеру просторной, но уютной. Он чувствовал вечную пыль на высушенной жесткой земле, слышал до боли знакомые голоса в обрамлении шума деловой возни. Но все это не складывалось, привычного уюта почему-то не было. Сеттл как будто стал ему мал. Штерн будто начал видеть сквозь него. За покатыми крышами знакомых домов вставали высокие кварталы больших городов, в конце пустынных улиц маячили ряды суровых, спешащих по своим делам людей. Завидев стены родного дома, Штерн с радостью тряхнул головой, отгоняя наваждение. Диез удивленно посмотрел на него. Он внимательно косился на сменяющие друг друга выражения на упрямом квадратном лице нового приятеля, но по своему обычаю, держал мысли при себе.

Взбежав по трем вытертым до блеска ступенькам, Штерн толкнул никогда не запирающуюся дверь.

Его не было всего несколько месяцев, но мать постарела так, будто прошло много лет. Ей понадобился лишь один взгляд, чтобы разглядеть лицо сына в тени под козырьком военной кепки. В три торопливых шага она подбежала и обняла его. Штерн впервые заметил, насколько выше матери он стал.

Диез замер перед захлопнувшейся дверью. Он пожал плечами и улыбнулся. Это была не его жизнь, хотя здесь было даже неплохо. Сеттл казался ему удивительно простым и одновременно совершенно непонятным. Эти прямые и бесхитростные люди вызывали у него подсознательную симпатию, желание встать плечом к плечу, и все же он боялся. Снова быть непринятым, чужим… На душе знакомо, болезненно заскребли кошки, и чтобы заглушить это чувство, он снова потянулся к старому, видавшему виды плееру. Волны нот привычно смыли беспокойство, и Диез вновь увидел мир ясным. В тесном, переполненном явным порядком и скрытыми противоречиями лагере Полка он стал своим. Там все было новым – но одновременно странно знакомым. Он вернется туда. Отбросив сомнения и умостившись в небольшом душистом стоге сена, Диез впитывал песню ветра и забытых инструментов, а холодное небо подмигивало ему миллионами сияющих глаз.

Лампа на столе отбрасывала острые тени. Лицо женщины, хоть и ярко освещенное возвращением сына, было очень усталым.

– Мам, они совсем не такие, как я думал.

– Они такие, как есть, и меньше всего они заботятся, как выглядят со стороны.

– Нет, правда. Я думал, это безжалостные убийцы, люди без сердца и совести. А это… обычные люди.

– Не обманывайся, сын. Зло может быть очень неявным. Оно не кричит о себе всем вокруг. Оно происходит тихо, пока все стараются его не замечать.

– Мама, они такие же, как все. Люди из плоти и крови. Они не чудовища. Они умеют дружить и защищать тех, кого ценят.

– Тех, кого считают полезным.

– Они не скрывают этого. В них есть искренность, которую я больше не видел нигде.

– Но почему именно Боевой полк?

– Мам, разве ты сама не говорила: «В драке один против всех – ищи главного»? Кто, как не самые страшные, самые сильные люди, отнимающие жизни, способны прекратить это? Я смогу. Пусть не сейчас, не через год, но я достучусь до них. Мам, мы вернем мирным людям справедливость. Больше никакого голода и черных мыслей о будущем. Вспомни историю Основ. Вспомни, как они вставали, все как один, против любой беды, любой опасности. Мы будем такими же.

– Но ты один против множества людей, десятилетий традиций и обычаев. Готов ли ты к чужой враждебности и собственным ошибкам?

– Но если не начну я, другой, третий, то как достичь цели? Я должен, мам. Даже если я потерплю неудачу. Так надо.

Легкий ночной сквозняк внезапно показался оглушительно громким.

– Ты точно хочешь этого?

– Я не знаю, мам. Не знаю, откуда это пришло. Просто чувствую. Так давно думал об этом, а теперь, когда нужно сделать шаг, радости нет. Но я решил.

– Хорошо, пусть будет так. За меня не переживай. Ты знаешь, соседи помогут. Просто… просто не забывай дом… А то дверь недавно скрипеть начала, и делянку за домом вскопать нужно, и… и…

Штерн накрыл ее ладонь своей. По его лицу текли слезы, но глаза смотрели ясно и прямо.

Глава 4

Начальнику разведки Полка.

Отыскать следы старого маршала на Южной Окраине было сложно. Если бы не дневник с упоминанием мест и людей, мы могли бы бродить здесь годами. Местные экономят слова, особенно в общении с чужаками. Зато когда удается кого-нибудь разговорить, выплывает много интересного. Похоже, этот Плащ у них что-то вроде местной легенды. О нем отзываются с уважением. Им совершенно точно не следует знать, что мы его «отправили в отставку». Наконец нашли следы Химмельхерца, который должен привести нас к Страннику. До этого я не мог поверить, что мы всерьез хотим разыскать персонажа сказок. Не знаю, каким будет этот Странник, но вот Химмельхерц точно на живого Основу не похож. Судя по редким описаниям, это обычный человек – молниями из пальцев не стреляет, подковы не гнет, мысли читать не умеет. Проследить за ним будет еще сложнее, чем за Плащом – тот хотя бы кого-то из местных интересовал. Но если повезет, у нас скоро появится способ.

Лейтенант Робер.

Ответ: Время и место встречи следующие…

Куратор.

Штерн ясно помнил момент возвращения. Он был удивлен (и немного разочарован) тем, как просто и безыскусно прошло официальное вступление в Полк. Знакомый инструктор, едва напрягший губы в приветственной улыбке, быстрое заполнение официальных бумаг, затем новые бесконечные тренировки – и никакой торжественности. Те, кто выбрал Полк, влились в повседневный быт лагеря, будто бы и не приняли только что самое важное решение в своей жизни. Дни заполнились рутиной, привычной, но трудно переносимой для непоседливых молодых людей. Поэтому новость о большой экспедиции на юг поставила всех новобранцев на уши. Все хотели увидеть новые города, пройти по дальним дорогам. Говорили, что в составе экспедиции будет и группа резерва, составленная из новичков. Юноши горячо обсуждали, как попасть в нее, готовились соревноваться и проходить самые сложные испытания. Но инструктор молчал. Тем больше новобранцы удивились, увидев обычный листок бумаги с именами. Тем больше удивился Штерн, обнаружив среди них свое. Сборы были недолгими – в лагере ему ничего не принадлежало.

Колонна бодро глотала километры и пыль. После осточертевших стен лагеря любое новое ощущение было в радость. Еще не свыкшиеся с доро́гой люди оживленно перекликались, глазели по сторонам и наслаждались горячим простором, расстилающимся во все стороны насколько хватало взгляда. Скрип тележек, звон железа, шорох ткани, похрапывание лошадей, шаги и голоса людей, – все складывалось в огромный всеобъемлющий гул, накрывавший экспедицию плотным одеялом. От множества людей и лошадей разило потом, но мощный свободный ветер Большой Дороги играючи уносил запахи прочь, и дышалось на удивление привольно.

На десятки и сотни километров вокруг не было глупца, чтобы напасть на экспедицию Боевого полка, но Куратор все равно выслал вперед полноценную разведку. Несколько пар опытных передовиков кружили со всех сторон колонны, набрасывая невидимую сеть разведданных на убегающую за горизонт дорогу. Сеть замыкалась двумя узлами, в одном из которых ждала группа штурмовиков, готовая ринуться в бой по первому сигналу, а в другом – лейтенант-координатор с планшетом и мощной рацией. Полковник Джейкобс одобрил предосторожности – бойцам нужно было размяться после месяцев сидения в лагере. Штерн и Диез вместе с еще тринадцатью новобранцами шагали в конце вереницы людей. Позади них тащились только телеги с хозяйством экспедиции, и загорелые, обветренные милиты арьергарда время от времени бросали в новичков плоские и острые шуточки. Хотя поклажи рекруты несли совсем не много, к вечеру каждого дня они не чувствовали ног. Поначалу некоторые порывались усесться на телеги, но техники и обслуга ревниво следили, чтобы лошадям не приходилось тащить лишний груз. Хотя вся обслуга состояла из гражданских, и, технически, должна была выполнять приказы любого милита Полка, робкие попытки юношей протестовать никто не услышал. Офицеры полностью поддержали обозников, лишний раз напомнив, что статус статусом, а свою полезность для Полка новичкам еще нужно доказать. Штерн на эти перебранки не обращал внимания. Рабочие будни сеттла и безбашенные игры сверстников подготовили его к моменту довольно неплохо. С особенной теплотой Штерн вспомнил некоторые хитрости Плаща о содержании обуви и носков в долгих переходах. От товарищей он секрета не делал, и его советы быстро переняли. Только самые ленивые – или гордые – сбивали ноги до волдырей. Тем не менее, уставали в дороге все. Даже внушительный и строгий полковник, поначалу шагавший в голове колонны, все же пересел на положенного ему коня. Каждый привал и ночлег приветствовались многоголосым вздохом облегчения.

В один из прохладных и звездных вечерних привалов, пока солнце и луна соревновались в покраске трав и мрачных облаков, молодые рекруты усердно копали землю. Диез, как-то ухитрявшийся находить положительное в любом моменте, нашел время взглянуть на бегучую палитру травяных волн и с восторгом указал на нее Штерну. Юноша согласно кивнул и продолжил возиться с большим деревянным щитом, который он пытался укрепить в неподатливой почве. Чтобы шестерни долгого похода крутились мягко, каждому члену экспедиции достались свои хозяйственные обязанности. Теперь новобранцы каждый вечер ставили заслоны от ветра, лишних глаз и непредвиденных осложнений. По крайне мере, внешних, со внутренними приходилось справляться самим. Хотя старшие офицеры настрого запретили пускать в обоз сторонних людей, кое-кто сумел исключиться из правил. Штерн с улыбкой вспомнил, как в утро перед выходом он столкнулся в лагере нос к носу с хозяином «Игривой овечки» Борисом. Если слухи не врали, неугомонный трактирщик не мог прожить и недели, не ввязавшись в какую-нибудь авантюру. Его затеи регулярно заканчивались успехом и почти всегда не приносили практической пользы. Раз за разом веселый бородач оставался с тем же, что имел в начале, и все с той же азартной улыбкой немедленно лез в новое дело. Вот и сейчас, похоже, трактирщик решил, что своей уютной «сферы влияния» ему уже недостаточно. В тот день Борис чувствовал себя в жилище милитов не к месту, поэтому с радостью отвел душу в разговоре. Оказалось, он выторговал себе место в экспедиции в обмен на качественное и дешевое продовольствие для нее. Так что, оставив «Овечку» на попечение помощника, необъятный хозяин барной стойки с двумя такими же пузатыми и помятыми чемоданами в руках с утра пораньше отправился к воротам полкового частокола. И вот теперь, бок о бок с рекрутами, Борис с воодушевлением забивал колышки для тентов, каждым вторым ударом промахиваясь мимо цели.

В этот раз, закончив работы по обустройству ночлега, Штерн не бухнулся спать, а побрел к обозникам. Среди них он приметил еще одно знакомое лицо и решил убедиться. Искал он недолго. Вынырнув из груды каких-то железяк, Яран приветственно помахал ему черной от масла рукой. Указав на небольшой складной стульчик, сам техник опять уткнулся в мешанину стальных пластин, прутьев и гаек.

– Чего не спится молодому человеку? – приглушенно пробурчал он, вытаскивая из недр кучи клубок проводов.

В тенях тусклой лампы техник поразительно напоминал Основу Знания и Мудрости, сражающегося с щупальцами сказочного монстра. Штерну потребовалось несколько секунд, чтобы стряхнуть наваждение.

– Добрый вечер, вир Яран. Просто зашел навестить, посмотреть, как у вас дела.

Маленькая хитрость юноши была настолько явной, что техник посмотрел на него долгим насмешливым взглядом и ничего не сказал.

Штерн обругал себя и решил говорить напрямую.

– Столько всего происходит вокруг. Так много людей идут вперед, что-то делают, но ни у кого не получается спросить, куда, зачем, и что со всеми нами будет. Вы хорошо к нам относились, вот я и подумал…

– Что я все знаю и читаю мысли старика Джейкобса? – Яран коротко усмехнулся. – Ты немного не по адресу. Я лишь техник, а техники знают про планы начальства еще меньше, чем милиты. Их дело – чинить сломанное и прыгать, когда скажут. Понимаю, ты хочешь знать, хочешь иллюзию контроля над своей судьбой, но парень, теперь ты – милит Полка, и единственная твоя судьба – выполнять приказы.

Увидев искреннее огорчение на лице юноши, мужчина немного смягчился.

– Парень, ты такой не один. Девять из десяти человек, – он кивнул в сторону вытянутой вереницы костров, – сейчас задается теми же вопросами. Разве что не отвлекают ради них престарелых техников.

Штерн смутился.

– Ну ладно-ладно, прости мои шутки. В нашем деле без этого можно сойти с ума, – Яран тщательно вытер руки чистой ветошью и подкрутил старую лампу. – Хотя планов Полка я не знаю, но вот о том, куда мы идем, мне кое-что известно. Так что присаживайся, и, как говорят, имеющий уши да услышит.

И Штерн услышал – о почтовых городах, как бусины нанизанных на нитку Большой Дороги, об отдаленных общинах приграничников и о людях, согласных обменять власть богатых домов на одно хорошее ружье и надежный плащ. По меркам даже открытых новым идеям Окраинных Городов, жители Южного Приграничья были странными. На их территории никто не зарился – ни один, даже самый жадный Город не смог бы проглотить эти огромные пространства выжженной солнцем жестокой земли, богатой разве что ядовитыми растениями да пылью. У них почти не было врагов – приграничники свято ценили гостеприимство и кодекс Основ и никогда не нападали первыми. Впрочем, назвать их безобидными было бы большой ошибкой. Их маленькие общины были единственным известным Ярану местом, где каждый человек, независимо от пола и занятия, едва выйдя из детского возраста, вешал на пояс оружие. Это не было прихотью – среди крупных хищников приграничных равнин ружье и нож меняли местами охотника и еду. Изолированные общины редко имели дело с городскими властями, а если уж случалась нужда – отправляли гонцов в окраинные сеттлы, к жителям которых относились вполне сносно. Кроме того, приграничники отличались странной особенностью – они очень ценили образование. В отличие от школяров Центральных Городов Сферы, они мало уделяли времени вопросам теологии или психологии, зато великолепно знали естественные науки. С незнакомцем, сумевшим дать новые знания об окружающей их земле, растениях и животных, приграничник был готов поделиться последним патроном. Неприхотливые жители общины почти всем обеспечивали себя сами и лишь изредка выходили к торговым постам, когда-то оставленными вдоль Большой Дороги бегущими от войны людьми. Сама Дорога, дальше к северу мощеная каменными плитами, здесь постепенно превращалась в поросшую травой колею, за ее состоянием следили лишь семьи почтовиков, обитавших в этих придорожных хуторах.