
Полная версия:
Два тревожных дня майора Ковалева
Однако распоряжение майора о наручниках не походило на желание вести разговор в доброжелательном ключе, и это сбивало с толку. Майор был настроен явно не дружелюбно, и уговаривать, тем более призывать к сотрудничеству со следствием, похоже, не собирался. И зачем-то двоих помощников привлек, будто эти юнцы могут помочь. И сидят-то как, чинно да благородно, как ни в чем не бывало, я не я и хата не моя. Артисты, право слово. Будто не знают, с кем тягаться вздумали. Эх, молодо-зелено, учить вас надо. Кишка тонка, чтоб против Шилы идти.
– Садись, Шилов, – разрешил майор, – в ногах правды нет.
Шилов не заставил повторять приглашение-распоряжение дважды. Сел на единственный свободный стул возле двери, положил стиснутые наручниками руки на колени и с каким-то непонятным разочарованием подумал, что разговор все-таки сведется к уговорам. Они его до сих пор так и не поняли и принимают за какого-то дешевого фраера. Впору обидеться, если б было на кого. На больных и на ментов не обижаются. Ну-ну, попытайтесь.
Его тонкие душевные переживания детективу были неведомы, он навалился грудью на стол, сцепив руки и не собираясь, похоже, ничего записывать, и наивно поинтересовался:
– Не догадываешься, зачем я тебя вызвал?
Шилов равнодушно пожал плечами:
– Какая разница? Не хватало над каждой ерундой голову ломать…
Майор перевел взгляд на помощников, словно призывая их в свидетели столь равнодушного отношения подсудимого к собственной судьбе, и вздохнул:
– Не получается у нас разговора, не хочет он меня слышать. А бог свидетель, сколько раз я пытался помочь этому человеку, сколько времени и нервов потратил, сколько здоровья потерял, а ему это все ерундой видится, призадуматься и то лень. Кремень, а не человек. Железобетон.
Это походило на насмешку, что вспыльчивому Шиле не могло понравиться.
– Зачем вызвал, начальник? – Он едва сдержался от соблазна сплюнуть, пренебрежительно этак цыкнуть сквозь зубы в сторону стола. – Есть тема – говори, нет темы – отправляй в камеру. Мусолить ни к чему.
Помощники майора к разговору прислушивались не без внимания, хотя участия в нем не спешили принять. Ждали, похоже, своего часа. Пока говорил только майор.
– Даю я тебе, Шилов, еще один шанс смягчить наказание, – поведал он, – последний и решающий…
Киллер осклабился в широкой ухмылке:
– Вот спасибо, начальник, вот уважил так уважил, век не забуду. Бля буду. А если не договоримся, что тогда будет?
Шилов действительно ничуть не изменился и с прежней болезненностью воспринимал каждое слово оперативника. Для него даже само общение с сотрудником силовой структуры было невыносимым испытанием, любой мент действовал на его психику как красная тряпка на быка, особенно менты, стремившиеся козырнуть своими высокими полномочиями. В кабинете, ясный перец, это нетрудно, здесь за их спиной сила закона. А у Шилова лишь «браслеты» на руках да суд впереди, теперь перед ним даже эти вот юнцы плечами играют. Что ж, мертвого льва может пнуть даже ишак.
– Ничего не будет, – майор выглядел немного уставшим, – кроме суда и приговора. По правде говоря, Шилов, я не очень рассчитываю на твою разговорчивость, но несколько вопросов все-таки задам.
Против нескольких вопросов Шилов не возражал. Лениво зевнул:
– Дело хозяйское. Валяй, начальник.
И отметил про себя, что начальник по-прежнему не собирался что-либо записывать. Странно.
– Ты знал, что ваша «бригада» получала бракованные автоматы?
Киллер хмыкнул:
– Старая песня, гражданин начальник. На самолюбии сыграть хочешь? Хочешь меня против поставщиков настроить? Не выйдет. Я сто раз говорил и еще скажу, что никаких поставщиков не знал и знать не хочу.
– Вполне возможно, – согласился детектив, – но идти на крутую разборку с бракованным оружием, согласись, очень рискованно. Так ты знал или не знал об этом?
– Я знал только одно, – киллер пожал плечами, – что оружие в деле никогда не подведет и что потом его надо будет выбросить. И все.
Негусто. Главное, логично. Идущему на дело киллеру и впрямь незачем загружать мозги лишней информацией. Спрашивать, от кого он получал оружие, тоже бесполезно, наверняка назовет покойного «бригадира» Кудрина, а с покойника какой спрос.
Ковалев потер ладонью лоб, словно сгоняя усталость, или что-то обдумывая. Глянул внимательно на Шилова, пробежался взглядом в сторону помощников и решился, признался:
– Скажу честно, Шилов, следствие не располагает большой информацией о поставщиках оружия, а бракованные автоматы и вовсе стали для нас новостью. Уж чего-чего, а такого никто не ожидал.
Сидевшие в стороне помощники кивнули головами. А вот с признанием руководителя о неосведомленности следствия оба категорически не согласились, при допросе, наоборот, нужно давить подсудимого своей осведомленностью, а не разводить беспомощно руками. Из Шилова теперь слова не вытянешь, его так и распирает от усмешек, того и гляди лопнет.
– Плохо, если не знаете, – с издевательской искренностью посочувствовал киллер, – жалко, помочь не могу.
Ковалев оставил без внимания издевательский тон подсудимого и посоветовал:
– Ты в первую очередь себе помоги, Шилов. У нас помощники и без тебя найдутся. Ты о себе подумай. Я еще раз серьезно говорю тебе про последний шанс, больше возможности у тебя не будет. Через час на этом самом стуле будет сидеть другой «хановец», потом третий, четвертый, пятый-десятый, и двое-трое обязательно проявят благоразумие. Смекаешь, о чем речь? А уже потом твоя информация гроша ломаного не потянет.
Шилов возмущенно фыркнул:
– Я не давал никакой информации, гражданин начальник, и давать не собираюсь.
Надо полагать, на этом разговор можно было считать исчерпанным. Важный свидетель Шилов не имел подходящего настроения, чтобы беседовать с оперативником. И чем быстрей тот это поймет, тем лучше.
Ковалев по части догадливости обделен не был, и настроение «собеседника» угадал достаточно быстро. И вроде даже расстроился, молча обдумывая сложившуюся ситуацию. Потом хрустнул сцепленными пальцами, потянулся всем телом и повернулся к помощникам:
– Берите ручки, бумагу и пишите.
Короткое распоряжение оказалось для Шмелева и Быкова неожиданным. Шмелев недоуменно спросил:
– А что писать, Вадим Михалыч?
Недогадливость помощников майора немало удивила.
– Как что? Что видели, то и пишите.
Друзья переглянулись. На этот раз за подсказкой пришлось обращаться Быкову.
– А что мы видели, Вадим Михалыч?
Молодежь продолжала удивлять своим тугоумием. Впрочем, вопрос наверняка оставался загадкой и для Шилова, интуитивно почувствовавшего, что странная и непонятная задумка майора направлена против него. Иначе зачем он тут? Так и оказалось.
Майор на помощников не рассердился, а доходчиво и подробно объяснил:
– А видели вы, уважаемые пинкертоны, вот что, – он глянул на часы, – в тринадцать сорок пять вы находились в кабинете майора Ковалева и обсуждали с ним… Что, кстати, мы обсуждали?
– Заявление гражданина Буркова, – бодро откликнулся Шмелев, доставая из папки исписанный от руки лист бумаги, – вот это, Вадим Михалыч. Перед самым вашим вызовом поступило.
В отдельные моменты они могли быть очень догадливыми.
– Годится, – одобрительно откликнулся майор. – Итак, мы обсуждали заявление гражданина Буркова, когда в тринадцать сорок пять в кабинет на допрос доставили Шилова. Доложив о подсудимом, сержант конвойной службы вышел в коридор, и в этот момент арестованный неожиданно бросился к окну. Догадавшись о его намерении выброситься со второго этажа на асфальт и тем самым покончить жизнь самоубийством, Шмелев попытался помешать, но, к сожалению, не успел.
Ковалев сделал короткую паузу, оценивающе глянул на сверкавшего гневными глазами подсудимого и заметил:
– За таким разве успеешь, он и в наручниках резкий, как понос. Верно, Шилов?
Шилов от бессилия скрипнул зубами. Казалось, дай ему волю, и от майора вместе с помощниками мокрого места не останется. Да, такого поворота событий он не ожидал, тем более от Ковалева. Не знает, сучара ментовская, что любой блеф нуждается в своих рамках. На испуг решил взять.
– Думаешь, тебе все дозволено, майор? Не много ли возомнил о себе?
Голос Шилова пересох от ярости, глаза метали молнии, он чуть не задыхался. В душе киллер не верил задумке оперативника скинуть его вниз головой на асфальт, хотя в ментовской практике применяются и не такие гадости, но это с другими подследственными, с разными там слизняками, а чтобы подобное проделать с Шилой… Да в отношении него даже слабенький намек на это звучит как смертельное оскорбление. Шилу нельзя пугать такими вещами, с Шилой надо вежливо разговаривать. Забыл, видно, мент поганый, с кем имеет дело. Ладно, придет время, напомним.
– Написали? – Майор не обращал на Шилова внимания. – Время не забыли указать? Ну, если указали, то больше тянуть нельзя.
Речь шла, как понял Шилов, о непозволительности затягивать с его прыжком вниз. После этого сомнений насчет серьезности ковалевской затеи заметно поубавилось, а когда майор решительно приблизился к киллеру и грубо, за шиворот, как нашкодившего мальца, приподнял со стула и подтолкнул к окну, сомнений и вовсе не осталось. Все сомнения вытеснила жгучая ненависть к майору вместе с его подпевалами, вместе с его кабинетом, и вообще со всем этим зданием. Не будь их, все сложилось бы по-другому. Шилов готов был плюнуть самодовольному майору в лицо, и он не отказал бы себе в этом удовольствии, если б не ссохшиеся губы. Выдохнул гневно:
– А если выживу, майор? Не боишься следом полететь?
Арестованный понимал, что его показания в случае благополучного приземления вряд ли будут чего-то стоить против показаний оперативников, потому уповал на более действенный метод воздействия, хотя и знал, что испугать Ковалева непросто.
– Не выживешь, – усмехнулся оперативник, – а если выживешь, я первый навещу тебя в тюремной больнице и лично перекрою кислород. – А сам уже открывал внутреннюю половину рамы, рассуждая: – Пожалуй, через двойную раму с закованными руками действительно непросто выскочить, и самоубийца в этом случае вряд ли решился бы на прыжок. Но у меня в кабинете, к сожалению, внутренняя створка окна была открыта. Виноват, не доглядел. Самоубийца это сразу заметил и поспешил воспользоваться. Получается, что мой недогляд послужил ему подсказкой для исполнения давней задумки. За такую халатность придется, видно, понести взыскание и забыть на время о второй звездочке на погонах. Жаль, конечно, ну да ничего, зато на земле одним убийцей станет меньше.
Хорошее утешение, ничего не скажешь, хотя самому Шилову с этим согласиться было трудно. Особенно со сравнением его жизни с ментовской звездочкой. До чего додумался, гад. Ну и гад.
Теснившиеся в голове Шилова гневные мысли уступили место смятению, когда майор помог ему взобраться на подоконник и с силой толкнул в плечо. Шилов навалился на стеклянный проем, стекло сразу же звякнуло, на пол и на улицу посыпались, зазвенели осколки. У Шилова исчезли последние сомнения насчет серьезности майора. Не блефует, сучара ментовская. И столкнет ведь, гад, точно столкнет. И оправдаться потом сумеет, у них это как два пальца обмочить. А если и не сумеет, ему-то какая разница?
– Что остановился? – Рука майора снова потянулась к «самоубийце», норовя подтолкнуть. – Страшно стало? Или инвалидности боишься? Не бойся, я постараюсь, чтоб ты головой приземлился.
Шилов представил, как через секунду-другую его голова врежется в асфальт, как хрустнет череп, разбрызгивая вокруг кровь вперемешку с мозгами, тут же захрустят позвонки, лишая тело опоры и превращая его в бесформенную массу… Хорошо, если он умрет сразу, мгновенно, а если не сразу? Что будет, если в теле и в сознании сохранится способность чувствовать боль? Наверное, он будет кричать от этой дикой боли, если вообще сможет кричать. Скорее всего, будет просто стонать. Или бессознательно звать на помощь, просить, умолять, пока не умрет. И все. И не будет больше Шилы… А ведь совсем недавно адвокат порадовал новостью об амнистии, закон о ней Госдума, можно сказать, уже приняла. Хановцы духом воспрянули, потому что все под амнистию подпадают. На освобождение в зале суда никто, ясное дело, не рассчитывает, но приговоры получат намного мягче. Не от «пятнашки» до пожизненного, а от шести до «червонца». А это совсем другой коленкор. После такого срока ему не будет и сорока, а в этом возрасте жизнь не заканчивается, радостей можно нахватать полную пазуху. И они все будут радоваться, кроме Шилы. Про него и не вспомнят, наверное. Разве лишь по пьяни обмолвятся парой слов. Может, даже с уважением припомнят, как он выбросился из ментовского застенка, чтобы никого не сдать. Про свои раскрытые на допросах «варежки» смолчат, гниды. А ведь давали показания, выторговывали у предстоящего суда пару годиков, не гнушаясь ради этого топить друзей. Помощники-осведомители, как сказал майор. И он прав, такие всегда найдутся.
– Погоди, майор, – Шилов сглотнул появившуюся во рту слюну, попятился от разбитой рамы, – не брешешь насчет автоматов? Действительно фуфловые?
В этот непростой момент Шилов пожалел о присутствии в кабинете молодых оперативников, «колоться» при свидетелях не хотелось. Однако выбора не было, он думал сейчас о словах майора насчет ценности именно первой информации. Первая наколка действительно имеет свою особую цену, потому что может подсказать и натолкнуть на правильную версию, стать хорошей зацепкой в других допросах. Правда, его осведомленность о поставщиках оружия не такая уж обширная и конкретная, чтобы на многое рассчитывать, поэтому и нужно воспользоваться правом первого слова.
Майор недовольно пожал плечами, по-прежнему стоя рядом и не давая отойти от опасного оконного проема. Кажется, вопрос «самоубийцы», за которым легко угадывалось желание кое-что сообщить, майора не то что не обрадовал, а даже расстроил. Наверное, для него, как для любого мента, кончина безжалостного киллера была бы гораздо лучшим вариантом, чем его неожиданное решение дать показания.
– Действительно, фуфло, – подтвердил Ковалев. – Ну и что?
И глянул на часы. С момента, когда вдребезги разлетелось оконное стекло, прошло около минуты. За это время «самоубийца» уже давно должен был преодолеть расстояние до асфальтового покрытия и приземлиться, поэтому с каждой секундой дальнейшее его нахождение живым и здоровым в кабинете становилось непозволительным. Затяжка времени могла свести на нет ковалевскую задумку, и повторить ее уже никогда не удастся. А вот объяснений с начальством, а то и с прокурором, если Шилов сообщит адвокату о ковалевских методах допросов, майору не избежать. И разбитая рама будет тому наглядным подтверждением. Майор это хорошо понимает, потому и поглядывает на часы. Он сейчас как в цейтноте, и тянуть уже нельзя, и выслушать подсудимого тоже вроде нужно. Вдруг важное что-нибудь сообщит.
– Автоматы тульские, – коротко молвил киллер, словно спеша подстраховаться от последнего движения майора, – туляки нам оружие привозили…
Ковалев уставился на него снизу вверх непонимающими глазами, даже захлопал ресницами от удивления. И догадался:
– Ты решился на показания, Шилов? Я правильно понял? Или подышать еще хочется?
И от окна не отступил ни на шаг. Не полностью, значит, поверил. Или прикидывается.
– Только у меня условие, майор, – вместо ответа попросил подсудимый, – мое имя ни в какие протоколы не вносить и мои признания нигде не упоминать. От твоих поблажек никакого проку, когда меня сокамерники за стукачество на перо поставят.
После этого Шилов выразительно, прямо-таки строго, глянул на оперативников и решился покинуть опасный подоконник. Ковалев ему не мешал, даже поддержал за стиснутые наручниками руки. Подождал, пока недавний «самоубийца» примостился на стуле, и тоже вернулся на свое привычное место.
Кажется, авантюра сработала… Теперь, главное, не показать вида и даже голосом не выдать внутреннего торжества. Подобные вещи Шилов просечет моментально и опять ощетинится. Еще злее станет от нанесенного оскорбления.
– Проблем нет, – после короткой паузы заверил Ковалев и снова сложил в запястьях руки, подтверждая согласие ничего не фиксировать, – говоришь, туляки сами привозили оружие?
Шилов кивнул:
– Да. На легковой машине.
Значит, привозили небольшими партиями.
– Привозили сюда, в Рязань?
– Нет. Они встречались с нашими на дороге, на границе между областями, и перегружались.
Допрос, кажется, приобретал позитивный характер. Чтобы придать ему подобие разговора, Ковалев даже выпроводил помощников. Он тоже понимал внутреннее состояние Шилова, которому лишние уши наверняка давили на психику.
– Где конкретно перегружались?
Шилов замялся, пожал плечами:
– Не знаю. – Он понимал, что подобными ответами улучшить свое положение не сможет, поэтому поспешил добавить: – Последний раз стыковались в Зареченске. Я потому знаю, что тогда у наших движок застучал, и им на выручку две тачки ездили, одна для буксировки, а в другую оружие перегрузили. И я потом слышал, что машины ездили в Зареченск.
– От кого слышал?
Шилов снова замялся:
– Не помню уже. Времени много прошло, да и значения тогда не придал. У нас ведь чем меньше вникаешь во что-то, чем меньше нос суешь, тем лучше.
– Кто отправлял машины?
Ковалеву показалось, что подсудимый преодолел желание оглянуться на дверь, словно боясь быть услышанным кем-то еще. Сказал негромко:
– Вопросами оружия Хан лично заправлял, а кому поручал доставку, не знаю. Из нашей «бригады» к этому делу никто ни разу не привлекался.
Ковалеву не нравилось, что Шилов не назвал ни одной фамилии, и вряд ли назовет, потому что действительно не знает о чьем-либо конкретном участии в оружейном деле. Однако сведения о Зареченске, если они правдивы, могут кое-что дать. Если повезет, конечно, со свидетелями. Времени и впрямь прошло немало, теперь вся надежда только на неординарность ситуации, все-таки буксируемый от Зареченска до Рязани джип мог кому-то броситься в глаза, кто-то, может, обратил внимание на владельцев, а то и на номера. Хотя бы на одну-две цифры.
– Когда это было?
– Три месяца назад, в июле. Во второй половине, после двадцатого. Точно не помню.
– Ездили днем?
Шилов наморщил лоб, припоминая или соображая.
– Скорее всего, днем, потому что мы вечером в парилке про эту историю услышали. Во, майор, точно! Днем! А паримся мы всегда по пятницам, значит, дело было в первую пятницу после двадцатого. Глянь в календарь – и узнаешь точное число!
Шилов не скрывал радости, наконец-то он сказал что-то конкретное, что может вызвать доверие у майора. И на этой ноте припомнил:
– Покойный Кудрин, помнится, говорил тогда, что «стволов» нам теперь до самых ноябрьских праздников хватит. Прикидываешь, майор?
Шилов намекал, что до ноябрьских праздников осталось меньше двух недель, и очередная «стыковка», как он выразился, может произойти в эти дни. Сообразительный малый и, что важно, рассуждает логично. Не зря, значит, побывал на подоконнике, очень даже не зря. Вот что значит хорошо проветриться, бог даст, еще что-нибудь интересное припомнит.
– Где брали патроны?
Вопрос о патронах вписывался в разговор, однако Шилову этот неожиданный переход почему-то показался слишком резким. Он даже вздрогнул.
– Патроны?.. Здесь, в Рязани.
– Рязань большая, Шилов.
Легкая усмешка на тонких губах подсудимого заставила Ковалева замереть с недобрым предчувствием, он боялся услышать о причастности кого-то из УВД к снабжению бандитов боеприпасами. И облегченно перевел дух, когда Шилов сказал:
– Боеприпасы вэдэвэшники поставляют. Сидит там у наших на крючке один прапор. Не знаю, чем он заведует, но из крутых, «маслята» целыми коробками привозил.
Спрашивать более подробно о крутом прапорщике из дивизии ВДВ было бесполезно, маловероятно, чтоб в хановской группировке информация о столь ценном поставщике получила широкую огласку. Канувший ныне в неизвестность Хан конспирации уделял большое внимание, иначе созданная им группировка не просуществовала бы столь долгое время. С ней до сих пор не покончено. Свыше ста бандитов арестовано, а Рязань по-прежнему лихорадит. И оружие в город завозится не для стрельбы по воробьям.
И все же Ковалев не сдержался.
– И кто он, этот прапор? Имя, приметы, где живет? Только не юли, Шилов, в твоих откровениях пока нет ничего интересного. Сам посуди, ни одной фамилии ведь не назвал, ни одного номера машины. Какой суд сможет такой лепет принять за чистосердечные признания? Суду нужны доказательства твоего раскаяния, а их как раз и нет. С памятью нелады?
Шилов насупился. Не по душе, видать, пришелся жесткий тон детектива, хотя демонстрировать болезненное самолюбие было уже ни к чему. Если уж сказал «а», говори и «б». Однако с крайне низкой оценкой своих слов подсудимый не согласился.
– А Зареченск что, не доказательство? И прапор из ВДВ тоже пустой базар? – вскинулся он. – Да тебе за одну только партию автоматов полковника дадут, когда накроешь. А если еще ящик «маслят» перехватишь, то и вовсе национальным героем станешь. Перед тобой вся ментура шапки ломать будет. Сдались тебе эти фамилии. Вот ментовские замашки, на любом допросе сразу давай вам адреса, фамилии, явки. Как в кино про партизан. Вяжи братков с поличным, вот и будут фамилии. Не успеешь записывать.
Ковалев побарабанил пальцами по столу, не сводя с Шилова недоверчивого взгляда. Чувствовал, что информация о Зареченске имела немалую значимость. Если, конечно, Шилов не врет, и пути-дорожки тульских оружейников и рязанских братков действительно пересекаются именно там, и именно там автоматы из тульской машины перегружались в машину с рязанскими номерами. Шилов абсолютно прав в том, что раскрытие такого дела будет иметь большой резонанс. Однако хановцы далеко не простачки, тоже понимают, чем может грозить провал, и к «стыковке» подготовятся не хуже, чем в свое время российские и американские космонавты. Каждую мелочь учтут, и нет никакой гарантии, что не изменят место встречи. Не говоря уж о дате. А где взять столько людей, чтобы длительное время держать в поле зрения целый город? И незаметно, главное. Это просто невозможно.
Майор вздохнул:
– Легко сказать, накроешь. Для этого нужно знать место, время…
– Место я уже назвал, – бойко вклинился в его рассуждения Шилов, будто спеша закрепить за собой важную информацию, – а насчет времени можно покумекать. Ты прикидываешь, майор, что праздник на носу, и скоро ваша контора на усиленное дежурство перейдет. Так ведь?
Ковалеву ничего не оставалось, как подтвердить. Какой в том секрет, если о принимаемых силовиками мерах в канун и во время праздничных мероприятий знают даже в детских садах. Ход рассуждений подсудимого был ему хорошо понятен, но вмешиваться не спешил. Преобразившийся от потрясения киллер тоже нуждался в слушателе, пусть поговорит. Главное, чтоб не возомнил о себе слишком многого и не перестал считаться с гражданином начальником.
– Так, – кивнул Вадим.
Шилов вальяжно вскинул ногу на ногу и самодовольно произнес:
– Мы в такие дни никогда не «работали»… Так что авторитетно заявляю, что встреча произойдет до перехода конторы на усиленный режим. Просек, майор?
Майор просек и запоздало спохватился о «браслетах» на руках «собеседника». Надо было бы снять, когда Шилов решился на признания. Все-таки доверительный получился у них разговор, не для наручников. В следующий раз нужно быть более внимательным, тем более что Шилов этого заслужил. Опять же, если не врет.
Доверительному разговору вознамерился помешать затрезвонивший на столе телефон, и звонили, как сразу определил по гудкам Вадим, по внутренней линии. Возможно, Шмелев или Быков.
Вадим ошибся, звонил дежурный по УВД. Не ошибся он только в предчувствии услышать что-то жуткое, потому что к дежурному по УВД с хорошими новостями горожане не обращаются.
– Вадим Михалыч, – голос дежурного звучал то ли устало, то ли опустошенно, – на улице Дзержинского двойное убийство, звонок был пять минут назад. Сказали, что генерал распорядился направить на место преступления вас. Подробности нужны?
Ковалев покосился в сторону двери, стараясь не показаться подсудимому встревоженным или обеспокоенным. Елки-палки, не успеваешь с одним преступлением разобраться, а тебе на голову новые валятся.
– Не надо, – бодрым голосом отозвался Вадим и притворно возмутился: – Что за спешка такая? И почему опять я?
– Не знаю, Вадим Михалыч, – удивленно отозвался дежурный, но ответа не дождался, Вадим уже положил трубку. Развел руками:
– Жаль, не дали договорить. Придется еще раз встретиться. Где нам лучше продолжить, в СИЗО или здесь?
Шилов покосился на разбитую раму, пожал плечами:
– Мне без разницы. Ты только не забудь про свое обещание, майор. В наших кругах тоже есть понятие о честном слове, и за гнилой базар мы ответа требуем не только со своих…