Он(а). Книга 1

Ответ удовлетворил Дениса, и он продолжил пить чай, грызя печенье. Дарья продолжила дождь из вопросов:

– Откуда нам взять столько денег для данного мероприятия?

– Что-то я успел скопить за полгода, ещё я нашёл пару спонсоров, которым идея показалась не такой бредовой, и они согласились подумать.

– А исполнители? Кто-то должен будет играть на инструментах или ты планируешь запись использовать? – спросил Илья.

– Никакой записи, это важный момент. Один из вас играет на гитаре, а один – на барабанных, – хитро произнёс Эонару. – Да, Денис и ты, Илья, я о вас, вы составите мне компанию на сцене. Отвечая на ваш следующий вопрос: за мой счёт, вы будете оттачивать своё мастерство за эти полгода. Я смотрел записи ваших последних выступлений – очень высокий уровень. Вам нужно будет на определённых композициях показать всё, на что вы способны. С нами будет ещё симфонический оркестр, предварительная договорённость с ними тоже уже есть. На следующей неделе они начинают репетиции.

Илья пошёл пятнами от смущения. Он всегда стеснялся того, что хорошо умел играть на ударных инструментах, и всегда думал, что делает это не очень хорошо. Скромничал. Хотя в обычной жизни был довольно расчётливым молодым человеком, с аналитическим складом ума, но немного нетерпелив и иногда вспыльчив. Педантичен к своей внешности, всегда выглядит с иголочки, то же самое можно сказать о его отношении к вещам и работе. Некоторых это раздражало, порой, его излишняя скрупулёзность, но, в целом, пользы от неё было на порядок больше, чем вреда. О своих увлечениях старался не распространяться, так как считал это личным. Эонару был, конечно, другого мнения, он видел, насколько высок уровень у Ильи и не мог пройти мимо.

С Ильёй они познакомились на первом курсе, вместе их заселили в одну комнату общежития. Вначале их отношения, мягко говоря, не строились. Эонару считал Илью высокомерным выскочкой, а Илья Эонару – простаком и деревенщиной. Не сказать, что оба были во всём правы или неправы по отношению друг к другу. Но это были ещё те юношеские годы, когда кровь кипит, а в голове всё ещё гуляет ветер детства и грёз. Время всё расставило по своим местам, и довольно быстро: Эонару увидел в Илье довольно эмоционального и глубокого человека, ранимого и немного наивного, со стратегическим складом ума, если дело касалось денег или какой-либо потенциальной выгоды. При этом Илья был добр и по-своему заботлив, мог отдать последнее, если кому-то это было нужнее. А вот с учёбой дело не пошло. Ни в какую, и Илью это сильно волновало. В этой сложной для Ильи ситуации он и сблизился с Эонару, предложившему помощь «сокомнатнику» в учёбе. Так и началась их дружба.

– Я уверен, что есть более талантливые барабанщики, – сказал Илья, стараясь не выдавать своего смущения, что плохо получалось. – Я всего лишь любитель, не более того.

– Ничего не хочу слышать, – весело парировал Эонару. – Я видел и слышал, на что ты способен. Дальнейший спор на эту тему считаю бессмысленным. Ты со мной?

Илья сидел за столом, таращась прямо в лицо Эонару, на лице первого можно было проследить все эмоции: от гнева до принятия. Он попытался что-то возразить:

– Но я… – осёкся, поймав на себе взгляды других. Снова покрылся пятнами и выдавил из себя: – Я с тобой.

– А ты, Денис? – обратился Эонару к нему.

С Денисом он познакомился также в университете, но несколько позже: в конце второго курса. Тогда было распределение между учебными группами на какую специальность студент хочет пойти. Эонару терзали муки выбора, откровенно он не знал, куда хочет пойти. Денис предложил пойти вместе в одну группу, тогда и познакомились. Денис был очень умным и быстро соображающим молодым человеком, весёлым и немного сентиментальным, мог просчитать ситуацию на много шагов вперёд, логичен и рационален, но не лишён чувства прекрасного. С Эонару их дополнительно связало общее хобби: любовь к велосипедам, к которым подсадил его Эонару, с самого первого курса гонявшего на железном коне куда бы то ни было и в любую погоду. Между ними была здоровая мужская конкуренция в учёбе и в работе, что подстёгивала обоих стремиться к новым вершинам знаний и навыков. Оба честно признавали своё поражение, если кто-то был не прав, и выпячивали свои победы друг над другом. Денис помолчал, подумал о чём-то и сказал:

– Да, я с тобой, мне интересно, что из этого получится, заодно подтяну свои навыки. Нам всё равно потребуется ещё одна гитара и клавишник, не считая оркестра.

– Лёша? Ничего не хочешь рассказать? – хитро спросил друга Эонару.

– Как ты узнал?! – удивился Алексей. – Я никому не говорил и нигде не светился!

– Даша рассказала, – спокойно ответил Эонару. – Я и до этого знал, что ты умеешь играть на акустике, а тут ты ещё самоучка на бас-гитаре. Думаю, мы сможем натаскать тебя до уровня Дениса, хотя бы на тех композициях, которые будем исполнять. Идёт?

– Я так понимаю, выбора у меня нет? – с ироничной улыбкой спросил Алексей.

– Есть, конечно, я никого не гоню палками, – улыбнулся Эонару. – Клавишника придётся брать со стороны, возможно, из числа исполнителей оркестра. У меня нет знакомых, кто бы мог виртуозно играть на цифровом синтезаторе. На этом данный вопрос можно считать пока закрытым. Какие ещё есть вопросы?

– Я вспомнил, что ты говорил, что будешь параллельно заниматься Душой Симоны и исполнять на сцене. Как это возможно, если, когда мы были с тобой в Душе, все спали в реальности? – спросил Алексей.

Все посмотрели на Эонару, было видно, что не только Алексей об этом задумывался. Последний луч солнца промелькнул в бликах окна и скрылся за домом у горизонта. Короткий зимний день подошёл к концу. Эонару подбирал слова.

– Автопилот. Самая близкая аналогия, – Эонару замолчал, давая всем осознать услышанное. – Мозг человека многие вещи делает, не ставя сознание в известность о своих действиях. Тут я хочу провернуть что-то подобное: загрузить в ту часть мозга образы поведения, часть памяти и реакций – оставив возможность контроля напрямую из Души.

– То есть, как запрограммированный робот? – уточнила Татьяна.

– Не совсем. Робот не может отклониться от программы. В моём случае никто не поймёт, что сознания в теле нет. Я, если можно так выразиться, буду всё так же общаться и отвечать на вопросы, также реагировать, как и всегда, только с одним «но»: это будет всё базироваться на прошлый опыт и память. Сложно объяснить. Я покажу вам, когда доведу «автопилот» до завершения. Разницу можно будет увидеть во взгляде: вы увидите, когда в них будет появляться сознание и когда его там не будет. И, повторюсь, контроль мною остаётся, я этим развязываю себе руки в Душе. Мне нужно будет управлять внешней энергией, приходящей из зала, одновременно отыгрывая свою роль на сцене, – Эонару умолк, на его лбу выступила испарина, ему явно далось с трудом объяснение того, что он понимал абсолютно. Для него объяснить это было сродни вопросу «Придумай новый цвет и опиши его».

В комнате стояла тишина. Все явно по-разному восприняли информацию и далеко не все её поняли.

– Давайте доживём до демонстрации, и вам всё станет понятно, – изрёк Эонару. Прервал новую паузу Денис:

– Ещё ты говорил, что энергии у тебя хватит на что-то одно: или барьер в Душе Симоны, или перезапуск Ядра. А ты уверен, что даже на это одно у тебя хватит сил?

Вопрос Дениса вызвал оживлённый интерес у всех, он явно не приходил до этого на ум, и все удивились его простоте и логичности, смутились, что больше никто до этого не додумался. Эонару что-то формулировал в своей голове, наконец он заговорил:

– Честно, не уверен. Я исхожу из того, что моя Душа несколько крупнее, чем Душа Симоны, даже в изначальном виде, а значит, пусть ненамного, но суммарной энергии в моей больше. Далее, сейчас Душа, а точнее Ядро, потеряло значительную часть своей массы и объёма. Я надеюсь, что смогу перезапустить термоядерные реакции и зажечь главную звезду Души. Да, я понимаю, что придётся потерять большую часть своей Души, но со временем всё восстановится.

– А барьер? – спросил Артём. Все оглянулись на него. Артём редко задавал вопросы и вообще говорил. Такой характер.

– С барьером всё тоже непросто… – выдохнул Эонару. – Из-за удалённости Души Симоны, я не могу разведать, из чего сделан барьер и с помощью чего его проломить. К сожалению, тут потребуется только грубая сила, его снять может только Симона. Придётся по месту искать способы и инструменты. Пока что я просто собираю в Душе все возможные варианты воздействия в надежде, что что-то подойдёт.

Слова Эонару погрузили всех в мрачные раздумья. В и без того рискованном плане появилось ещё несколько узких мест, где всё могло пойти не так. По выражению лица Алексея можно было понять, что ему не нравится, когда появляются переменные, зависящие от случая.

– У нас будет ещё много мест, где нам придётся положиться на вероятность или удачу, – отвечая на немой вопрос Алексея, говорил Эонару. – Ничего лучше у нас нет и не будет. Мы можем лишь предсказать все возможные исходы и хотя бы подготовиться к части из них…

Эонару сидел на стуле, откинувшись на него, голова лежала на спинке стула, волосы свисали серебряным дождём и не доставали до пола сантиметров тридцать. Юноша обратил свой взор в свою Душу, на материнскую планету, где исполинских размеров, в самых высоких горах, был установлен таймер, отсчитывающий многокилометровыми огненно-красными цифрами оставшееся время жизни Симоны. С каждой секундой его сердце сжималось от боли и бессильной ярости, что нельзя всё сделать быстрее и по-другому. С каждой секундой частичка жизни Симоны сгорала навсегда, унося с собой немного, и без того слабой, надежды. Задача была ВОСКРЕСИТЬ Душу. Имел ли он право распоряжаться чьей-то жизнью, не положив на вторую чашу весов свою? Мог ли он заплатить такую цену сполна? Мог. Он знал, что мог. Всё уже было решено.

Разговор тихо шёл мимо него. Друзья что-то обсуждали. Эонару не слушал, он смотрел на далёкую звезду, которая с каждым днём блекла всё сильнее…

Глава 16. Интерлюдия

Эонару

Что ж. Стражей не удалось найти. Хотя за местные несколько лет обшарить миллиарды живых миров не представляется никакой возможностью. Эонару искал на материнской планете Стражей – системы, которая обращается вокруг Ядра, – но даже тут возникли сложности: из-за исполинских размеров мира пришлось искать очень поверхностно. Сигнатура Стражей неотличима от общего фона Души, а если они сейчас в анабиозе, где-то глубоко под землёй или в скрытном месте, то отличить их от камня просто невозможно. Если только буквально не наступишь ногой. Юноша решил, что терять время на поиски сейчас нельзя, и оставил это дело на потом.

Наблюдение за Душой Симоны велось непрестанно с помощью автоматических аппаратов на окраине души, на границе Тёмных миров. Периодически связь с каким-либо из них пропадала, и туда направлялись дроны для устранения прорыва демонов.

В каждой отдельно взятой Душе понятие местной силы, энергии, что поддерживает жизнь и свет, разнится. У Симоны – это магия, у Эонару – сверхразвитая техника, у кого-то другого – сила стихий или, например, людей. Последнее встречается у очень рациональных и последовательных, которые мечтают о вполне земных вещах, не пытаясь даже в своих грёзах обойти законы физики.

По всем порубежным мирам Эонару стояли автоматические комплексы обнаружения и устранения демонической угрозы. Если автоматика не справлялась, то к Эонару шёл сигнал, что силы тьмы велики и нужно прибыть ему самому. Пока что такого не случалось: сила света Души держала полчища клацающих пастей на удалении нескольких тысяч световых лет, создавая довольно обширную буферную зону вокруг Вселенной. Те единичные экземпляры, что смогли достигнуть пограничных миров, были слишком безобидны, чтобы их не смогла устранить техника, дежурящая день и ночь.

Всё свободное время юноша проводил здесь, создавая оружие для пробития барьера вокруг Души Симоны и защитные сооружения для сдерживания демонов. Иллюзий он не питал: сила его Души будет уменьшаться с расходованием энергии Ядра, и граница с Тёмными мирами поползёт внутрь его Вселенной, поэтому сотни тысяч пограничных безжизненных систем были превращены в бескрайние минные поля и нестабильные, готовые взорваться, потенциально сверхновые. На всех планетах стояли автоматические системы дальнего орбитального обнаружения и дальнего космического поражения. Живые планеты были окружены несколькими кольцами оборонительных и наступательных сооружений. По всем солнечным системам носились космические станции, напичканные оружием и являющиеся самыми мощными термоядерными фугасами. Эонару опоясал душу почти десятком колец линий обороны, вплоть до самой границы внутренних миров.

От Ядра души до самой периферии тянулись по межсистемным переходам гигантские энерголинии для работы всего технического добра. Каждый переход был оснащён массивными, толщиной в несколько десятков метров, гермодверями, чтобы сдерживать нечисть, пока закрывается портал. И системы самоликвидации – куда уж без них.

Самое важное для разрушения брони барьера было сосредоточено в крайних мирах. Там вооружение было представлено всем, что мог представить Эонару, а начинка была самой разнообразной, чтобы подобрать то, что сможет оставлять на барьере повреждения. Не забыл и сеть пунктов управления по всей Вселенной для координации и контроля за происходящим.

Эонару стоял на крыше передового наблюдательного пункта, на планете Заря-30 – крупной каменистой планете с почти отсутствующими океанами и обширными равнинами, ограниченными высокими горами, как мяч швами, сдерживающими части обшивки. Атмосфера тонкая, прозрачная, почти без погоды из-за малого количества воды на поверхности. Планета обращалась вокруг белого сверхгиганта с периодом обращения 1289 лет. К моменту начала концерта она будет самым удалённым от центра Души объектом. Стояла глубокая ночь, часть неба была усыпана звёздами, как булочка сахарной глазурью, а вторая часть, чёрная как смоль, обращённая к пустоте Тёмных миров, не имела ни единого источника света. Юноша стоял и смотрел на эту всепожирающую черноту, где была, уже почти не видная на таком расстоянии и из-за засветки собственной Души, тусклая звёздочка Вселенной Симоны.

– Осталось недолго… – шёпотом говорил он с Душой девушки. – Держись, родная, я близко…

Сестры

Жасмин раскидывала под потолком светящиеся шары, которые ещё и согревали довольно уютную хижину, где находилась она с Аделией. Аделия не приходила в себя с того момента, как впала в беспамятство, но более мягкий климат, близость к Ядру и усилия Жасмин дали результат: трупная бледность ушла, Аделия стала похожа больше на спящую, нежели на мёртвую.

Ядро практически не питало миры энергией: на граничных мирах, где была атмосфера, стало настолько холодно, что атмосфера этих планет выпала в виде снега различных цветов на поверхности небесных тел. Само сияние Ядра больше напоминало солнце во время полярной ночи – свет был цветом и силой одной свечи, смотреть можно было бесконечно долго, даже не щурясь. Звезда Лилиан не могла прогреть столь огромную планету в одиночку, да и общая температура космоса сильно понизилась, отбирая на себя и без того скудные источники тепла. Зимы на Рассуме стали очень жестокими: минус семьдесят градусов стало нормой. Летом едва дотягивало до нуля. Моря промёрзли до самого дна.

Жасмин почти утратила связь с Ядром и, как следствие, не знала, что происходит за пределами Рассума. Она догадывалась, что разумная жизнь должна была теплиться на самых внутренних планетах и вокруг самых горячих оставшихся звёзд. Девушка смотрела на сестру, на её бледную кожу, на мерно поднимающуюся грудь, волосы были распушены и лежали на подушке. Жасмин потеряла счёт времени и почти не помнила, что когда-то всё было по-другому. Подняла к небу за крышей глаза на исхудавшем лице, в них ещё горел огонёк жизни и надежды, несмотря на все лишения, Жасмин не потеряла своей природной красоты.

– Жас…мин… – тихо произнесла Аделия пересохшими губами. Жасмин от испуга чуть не подпрыгнула до потолка, опомнившись, она села у изголовья Аделии, взяла её густо оплетённую венами руку и посмотрела в чуть приоткрывшиеся глаза сестры.

– Сколько я… спала? – слабым голосом спросила Аделия, она смотрела в потолок невидящим взором.

– Уже больше десяти лет прошло, – ласково ответила Жасмин, её лицо расчертили влажные полосы слёз. – Мы дома, на Рассуме.

– Симона?

– Барьер всё ещё стоит, – стараясь говорить не дрожащим голосом, продолжала Жасмин.

– Значит, он не пришёл… не успел, – произнесла Аделия. Повернув голову к сестре, взгляд её прояснился, обретя вновь цвета морских глубин и свободу волн. – Это конец, Жасмин?

Жасмин отвела глаза от пристального взора Аделии, её сотрясали беззвучные рыдания, капли слёз падали на колени, расходясь серыми пятнами на белом платье. Собрав всю волю в кулак, она выдавила:

– Нет, Аделия, это не конец, – как можно твёрже постаралась произнести эти слова. Её золотые волосы съехали с плеча и безвольно упали, свесившись металлическим полотном. – Пока свет последней звезды не угас – надежда остаётся!

– Ты… всё такая же… упрямая, даже когда… всё летит во тьму… ты видишь свет… и пытаешься до последнего… идти к нему… до последнего… вздоха и… капли крови…

В комнату заглянула тишина и зашла плавной походкой. Жасмин решилась посмотреть на Аделию: та уже снова была не здесь, в беспамятстве, но что-то изменилось в её выражении лица. Оно было больше не отрешённо-безнадёжное. На нём было спокойствие и умиротворение, словно и не было всех ужасов последних веков. Голова была склонена в сторону Жасмин, но глаза закрыты. Со стороны казалось, что Страж мирно спал после тяжёлого дня или перехода.

Сестра смотрела на безмятежное лицо сестры и закрыла лицо руками. Плечи дёргались от рыданий, но в комнате стояла тишина. Сквозь пальцы просачивалась влага слёз и падала на простыню рядом с Аделией. Жасмин легла на грудь сестры, не в силах прекратить этот порыв чувств, она слышала размеренное биение сердца, слабое дыхание и тепло родной половинки своей Души. И молила внутри себя, чтобы ОН успел.

Симона

Шло время. Симона всё отчётливее чувствовала приближение последнего дня, но её это совсем перестало волновать. Дни становились всё однообразнее и короче. Жизнь схлопывалась до череды рассветов и закатов, между которыми, по ночам, разверзались пучины ужаса и безумия. Симона почти перестала спать, её график стал напоминать работу по сменам: спала она ночь через трое, чтобы истощённый бессонницей организм падал в бессильный сон без сновидений. Липкая тьма уже полностью обволокла Симону, сил бороться почти не осталось.

Кожа приобрела серый оттенок, тело исхудало, Симоне приходилось использовать тонны макияжа и косметики, чтобы хоть как-то скрыть следы крайнего истощения – морального и физического. Коллеги всё замечали, Симона сухо и резко отвергала все попытки ей помочь и не принимала поддержки, как волчица, загнанная в угол, огрызаясь на охотников. Она отвечала, что крайне устала от работы и ей нужен отдых. Репетиции и выступления были приостановлены на неопределённый срок, когда у Симоны начал пропадать голос. Все настояли, что ей нужен отпуск, пусть отдыхает столько, сколько нужно. Никто и не подозревал, что из этого отпуска она уже не вернётся к ним.

В гардеробе не осталось ничего хоть немного открытого: всё с длинными рукавами, воротниками, появились перчатки на руках, тёмно-бордовый шарф Симона не снимала даже дома. Густая и жуткая сеть вен оплела всё её тело, синева уже начала спускаться с плеч к груди и ползла со стороны спины. Последняя выглядела так, словно была в синих трещинах. Шею под этим «узором» уже нельзя было узнать… Перестала носить причёски, только распущенные волосы, скрывающие сзади «рисунок» смерти.

Девушка сидела дома, на постели, смотря на свои руки, и недоумевала:

– Почему я не плачу? Почему мне не страшно? Почему мне всё равно? Почему мне кажется, что я умру, а на следующий день всё равно проснусь… Смерть – это всё, конец… А меня это даже не волнует…

Девушка смотрела на свои руки в одинокой квартире, из которой ушёл уют: повсюду были разбросаны вещи, пыль не протиралась вечность, на полу следы от уличной обуви, в раковине на кухне горы грязной посуды, шкаф-купе открыт нараспашку… – Почему я до сих пор не выкинула это испорченное белое платье? Не отстиралось… Ведь столько раз порывалась… Ладно, в следующую уборку точно выброшу.

Симона встала, затянула потуже шарф, накинула серый плащ и надела перчатки. Вышла на улицу. Было уже поздно, шёл снег с дождём. Плащ моментально промок. Девушка шла по опустевшей улице, не замечая перед собой ничего, шла в никуда. Мимо проезжали машины, рассекая светом фар стену дождя и снега. Проплывали скелеты деревьев, мрачно провожающие девушку своими когтистыми ветвями. Пробегали редкие прохожие, спешащие домой, в тепло, от этой мерзкой и промозглой погоды. Симона даже не дрожала. Мокрые, не покрытые капюшоном, волосы прилипли к лицу. Пар вырывался из её рта рваными облачками. Так и проходили её ночи, дабы избежать кошмаров, если она посмеет сомкнуть глаза…

Николас

Николас, или для друзей просто Ник, ехал в машине, репетируя свои слова, чтобы не ударить в грязь лицом. Природная застенчивость часто вгоняла его в краску, когда на него просто обращали внимание, а если нужно было что-то говорить перед большой аудиторией – он терял дар речи. Спасение он нашёл в музыке, к которой у него был слух и композиторский дар. Многие годы спустя он стал звукорежиссёром и композитором в группе, где вокалисткой была Симона. Повзрослев, Ник смог переломить ступор перед выступлениями, но в делах более… утончённых всё ещё чувствовал себя семнадцатилетним мальчишкой.

Вот и сейчас он упорно разыгрывал в своей голове предстоящий диалог с разных сторон, чтобы быть готовым ко всему. На переднем пассажирском сиденье лежал большой букет красных роз, тихо шелестя листьями в ритм раскачивания машины. Ник украдкой поглядывал на него и ловил себя на мысли, что отчасти глупо дарить цветы той, кто получает их так много – анонимные и не очень. Но то были, чаще всего, цветы поклонников и фанатов. Ник был уверен, что цветы от чистого сердца девушке давно никто не дарил. Не потому, что не находилось воздыхателей, а потому что Симона была неприступна, как отвесная скала высотой в десяток километров, покрытая коркой из гладкого алмаза и обильно смазанная жиром или маслом. В общем, покорители сердца Симоны не могли даже начать восхождение, как были обречены на провал.

Нику думалось, что у него больше шансов на успех: многолетнее знакомство, бессонные ночи над новыми альбомами, текстами, эмоциональные записи и прослушки, доброе отношение Симоны к нему… На этом моменте он осёкся. За прошедший год Симона круто изменилась. Стала холодной и ещё более отстранённой, нелюдимой что ли. Ведёт себя словно машина и почти так же реагирует. Со всеми перестала общаться, стала чуть ли не затворницей, никуда теперь девушку не вытащить. Отвечает на все вопросы сухо и односложно. Неделю назад начал ещё и голос пропадать, в дополнение к общему внешнему виду. Похудела и осунулась, появились синяки под глазами, вечно в шарфе и перчатках.

– Ребята говорят, что, скорее всего, Симона чем-то болеет или у неё глубокая форма депрессии, – размышлял Ник, стоя на светофоре. – Может, последствия долгого одиночества? После смерти родителей и разрыва тогдашних отношений никто не слышал, чтобы у неё снова кто-то появился. За все десять лет. Было пару странных знакомств, но ничего из этого не вышло. И хорошо, что так.

Ник был сам из породы людей, что живому общению часто предпочитал общение с искусством или техникой. В своём деле ему не было равных, все его слушали и не спорили, даже Симона, даже сейчас, не огрызалась на Ника, в отличие от других. Сэму, бас-гитаристу группы, повезло несколько меньше: из-за его несколько ветреного характера и вечного дурачества он и раньше огребал моральные оплеухи от Симоны, а сейчас, пару раз, девушка, по мнению Ника, явно перегнула палку, но вечно неунывающий Сэм, конечно, обиделся, разобиделся обратно, но стал осторожничать.

– Он думает, что своими шутками сможет вытащить Симону из пучины тоски, но мне кажется, что как минимум Симоне всё равно, а как максимум – это её ещё больше злило, – усмехнулся Ник, поворачивая на улицу, где жила Симона. Лужи под колёсами расходились стрелами и негромко бурчали, ударяясь о днище машины. – А потом страдали все мы, от её скверного, даже не так – полностью отсутствующего настроения. Может, ей просто не хватает внимания и заботы? Любой человек нуждается в этом, а если в жизни лишь пустота и холод – то он дичает и становится ожесточённым и равнодушным.

За такими мыслями и прошёл остаток дороги. Скрипнули шины, машина остановилась. Дворники барахтались туда-сюда. Тёплая зима принесла дожди со снегом и почти не прекращающуюся слякоть. Ник сидел в машине, собираясь с духом и мыслями. Не часто он ходил к девушке признаваться в своих чувствах, и теперь его одолевало волнение. На Симону он смотрел всегда не совсем ровно, но вида не показывал, что даже девушка не заподозрила его за столько лет знакомства. Заглушил двигатель. Взял букет, вышел из машины и направился в подъезд. Поднялся на лифте на этаж, где жила Симона. Встал перед дверью, держа цветы перед собой, волнение проходило по нему волнами, внутри всё сжалось, когда он нажал на дверной звонок…