Игры Богов. Книга первая. Захватчик: Тропою войны

Каюм резко отбросил соперника на землю и тот начал жадно хватать пересохшим ртом живительный воздух.

–Этот человек, – указал на него Теймур, – решил взять то, что принадлежит мне. И за это будет наказан. В назидание всем. Мы не будем откладывать казнь. Она совершиться здесь и сейчас. Несите меч!

Ещё недавно смеющаяся толпа зрителей, довольная потешным боем, в недоумении замерла.

Казнь?

Удивлённые таким поворотом, тургары недоумённо переглядывались и шептались друг с другом.

А тем временем двое воинов поставили обессиленного, униженного таким поражением Куяша на колени и положили его руки на один из плоских камней, окружающих площадку.

Взмах сверкающей стали.

Крик неимоверной боли, разрезающей наступившую тишину.

Раскрытые в ужасе глаза людей.

Разлетевшиеся по сторонам окровавленные куски, когда то бывшие пальцами рук.

Медленно оседающая на землю Хайна.

Блеск стали.

Брызнувшая алая жидкость.

Куски рук.

Вот последнее, что увидел Куяш перед тем, как темнота застлала ему глаза и подняла высоко над землёй.

–Так будет с каждым, кто украдёт у своего соплеменника, – услышал он через пелену сознания слова каюма. – Не важно, что, жену или коня, новую сбрую или старое отрепье. Кара настигнет всех, будь то богач или бедняк. Есть много народов, которых вы будете грабить и убивать. Но в своём племени я требую порядка и уважения не только к себе, но и к каждому из вас.

Глава 18

Тёплые волны Розового моря нежно ласкают песчаный берег Фрикии. Золотая дорожка тонкого месяца бежит по тёмной воде, отражающей миллионы то гаснущих , то загорающихся на ночном небе звёзд.

Тишина.

Только шаловливый ветер шуршит широкими листьями на верхушках уходящих в небо пальм, да накатывающийся на берег прибой шипит белой пеной, уходящей в песок.

Вдалеке от берега, между холмов, в тесной тростниковой хижине, через щели которой проникает тусклый ночной свет, спят, прижавшись друг к другу, уставшие от тяжёлой работы на дневной жаре рабы. Перед дверью, на песке сидит уснувший надзиратель, смачно сопя пухлыми губами и уронив голову на грудь, методично поднимающуюся над толстым животом.

Ему снится сон.

Хороший сон.

Льёт золотой дождь и он, надзиратель, с головы до ног покрывается золотой пылью.

Рядом танцуют обнажённые прекрасные девы, а столы ломятся от жареной баранины и вина.

Одна из дев садится ему на колени и тянет коралловые губки к его лицу.

Надзиратель, нетерпеливо ёрзнув на песке, довольно вздыхает, наслаждаясь ночными видениями, и смачно причмокивает губами.

Рабам то же снятся сны.

Сны о далёкой, навсегда потерянной родине, о густых зелёных лесах, полноводных реках, белом пушистом снеге.

О том, что было когда – то таким близким, а теперь кажется просто сном, приснившимся в одну из ночей.

Вот маленький заблудший мальчик бредёт по ночному лесу к виднеющемуся вдалеке огоньку. Дремучие ели хватают его своими мохнатыми лапами, корявые ветки тянут когтистые руки, и мрачный хохот не спящих сов заполняет ночную тишину. Мальчик вырывается и идёт и идёт вперёд, пока всё вокруг не заполняется огненным светом. Таким ярким, что мальчик зажмуривает глаза. А когда открывает их, седой старик с мёртвыми глазами в упор смотрит на него и беззвучно шевелит посиневшими губами.

И мальчик, дико оглядываясь по сторонам, бежит, бежит, бежит, спотыкается и катится с обрыва вниз.

Летнее солнце лакает своим светом благодатную землю славличей. Зелёное море колыхающейся пшеницы радует глаз. Благодарные чувственной жертвой боги щедро одаряют детей своих природными богатствами.

По селению радостно снуют мужчины и женщины, готовясь к ежегодному празднику солнцестояния.

У одного из домов Койвуусиленно замазывает образовавшиеся между брёвен щели смешанным с соломой навозом. Мимо него проходит почти оправившийся от ран Ратибор и, не обращая внимания на брошенный в свою сторону нехороший взгляд молодого славлича, уходит по виляющей тропинке в сторону реки.

«И когда же ты свалишь отсюда? – Зло думает Койву. – Раны-то уже затянулись, пора бы и меру гостеприимству знать!» – И ещё более усердно, стараясь заглушить закипающую кровь, принялся за работу, злясь на себя за возникающие в его душе порывы ревности к поселившемуся в их селении охотнику.

Но, как ни старался славлич, не мог он забыть пойманный им взгляд Йорки, брошенный на раненого иирка. И этот стыдливый румянец, выступивший на её щеках. И то, что несколько дней не отходила она от чужака, излечивая его раны. Каждый раз, проходя как бы случайно мимо её избы, он заглядывал в узкие щели между брёвен и видел, с какой заботой и нежностью девушка протирала израненную грудь ненавистного ему соперника целебным раствором, а затем смазывала тёмной мазью. Как ему хотелось, что бы медведь подрал его, а не этого болотного дикаря, что бы у его ног сидела возлюбленная, что бы её руки нежно дотрагивались до его груди!

Вытерев руки о полы рубахи, Койву оглянулся и пошёл к лесу, в сторону, где скрылся из виду Ратибор.

Тихо ступая по мягкой траве, вскоре он заметил мелькающую между деревьев мохнатую куртку и остановился.

А что дальше?

Ну, подойдёт он к нему, скажет, что б убирался прочь из деревни и тот его послушает? Или… Что сказать ему? Что б оставил Йорку? Какой дурак! Даже не знает, что сказать. А, может, просто набить ему морду? Нет, точно дурак! Он и руку поднять не успеет, как этот мужлан наваляет ему самому по самые…

Койву посмотрел вперёд, туда, где недавно мелькнула фигура Ратибора, но ничего, кроме листвы не увидел.

Ну вот, теперь и думать не надо. Пока думал, тот и ушёл. Ну почему он такой не расторопный?! Сколько раз повторял себе: задумал- делай.

Чья-то рука больно схватила Койву за плечо и славлич, почувствовав лёгкую дрожь, возникшую в коленках, испуганно повернул лицо и столкнулся взглядом с опущенными на него суровыми глазами Ратибора.

«Ну вот, допрыгался! – подумал он.– Срам – то какой! Чуть в штаны не наклал, – добавил он, чувствуя, как холодная испарина предательским ручейком потекла по его спине.– Сейчас наваляет. Этот долго думать не будет».

Но, к его удивлению, Ратибор отпустил его плечо и просто спросил:

– А ты чего здесь? Гуляешь, али как?

Судорожно сглотнув подступившую к горлу слюну, Койву расслабленно опустил плечи и, пряча глаза и заикаясь пробормотал:

–Да я это, того… К реке шёл. Во, – вытянул он измазанные навозом руки, – смыть надо.

–А!– протянул иирк, поведя носом . – А я думал, за мной следом идёшь. Вот и решил спросить, чего надо-то?

–Да не, я, – начал было Койву, но запнулся, глядя на изображение на лбу Ратибора волчьей морды с клыкастой пастью и двумя, словно живыми, глазами.

«Нет, такого ночью увидишь, точно душу богам изрыгнёшь», – подумал он и попятился в сторону селения.

–Эй!– засмеялся иирк.– Река – то в другой стороне!

Но славлич, уже не разбирая дороги, через кусты со всех ног нёсся к виднеющимся среди деревьев домам, невольно представляя себе, что могло бы с ним сделать это чудовище, уличив его во лжи.

Нет, милая добрая Йорка никогда бы не смогла полюбить этого зверя!

Как может он в ней сомневаться?

Так и продолжая оглядываться в сторону стоящего где-то там, в лесу, но уже не видимого Ратибора, Койву, отдышавшись, видит, как по селению медленно идёт Йорка, плавно виляя округлыми бёдрами под тяжестью коромысла с вёдрами, расплёскивающими студёную воду крупными, сверкающими на солнце каплями на песок.

Отряхнувшись и ещё раз обернувшись в сторону леса, как будто боясь, что Ратибор вот-вот схватит его из-подтишка, Койву успокаивается и, восхищённо распахнув глаза, подходит к девушке.

– Завтра к вечере, – потупив глаза, говорит он, на что девушка, смешливо моргнув глазами, кротко отвечает:

–И я приду… к тебе… коли хочешь.

И хочет пройти мимо остановившегося парня, но тот, наклонив к ней голову, тихо спрашивает:

–А не обманешь? – и видит, как розовый румянец покрывает щёки стыдливой девушки.

– И венок сплету, – так же тихо отвечает Йорка, быстро подняв и тут же опустив глаза.

– Так я ждать буду? – с надеждой спрашивает влюблённый у отходящей от него Йорки, любуясь ей плавно раскачивающимися под рубахой бёдрами.

– На вечере, у мовни!– кричит, обернувшись, девушка и прибавляет шаг, словно боясь, что кто-то ещё услышит этот разговор и пристыдит её.

Один из рабов, высокий, худой мужчина с чёрными то ли от природы, то ли от копоти волосами, открывает ясно голубые глаза.

Через пальмовые листья на крыше хижины на него смотрят огоньки звёзд.

Мужчина встаёт и тут же другие рабы, почувствовав освободившееся пространство, так и не просыпаясь, копошатся и занимают его.

Мужчина выходит и, закрыв глаза, вдыхает прохладный ночной воздух и оглядывается на Надсмотрщика, услышавшего шаги и тут же открывшего глаза и вскидывающего в намерении ударить потревожившего его сон невольника руку. Но, увидев того, успокаивается:

– А, это ты, – бормочет он себе под нос и, опустив голову, продолжает сопеть.

Немой, а именно так прозвали мужчину за неспособность говорить, был здесь уже лет пятнадцать, если не больше. Ещё мальчишкой привели его на рудники мыть песок. Но Хозяин обратил внимание на хрупкого смышлёного мальчика, выводящего замысловатые узоры пальцем на песке, и отдал его в кузню. Там паренька научили придавать оружию особый вид, разрисовывая и украшая рукоятки мечей и кинжалов. Он никогда не пытался сбежать, хотя такая возможность представлялась не раз, никогда не перечил, не буянил, как некоторые другие рабы и вообще был тихим и смиренным. А поэтому пользовался особыми привилегиями, как, например, эта, посидеть ночью на берегу.

Немой подошёл к морю, обхватив колени, сел на влажный песок и опустил ступни в прохладную воду, настолько прозрачную, что звёзды отражаются на дремлющихна её дне разноцветных рыбках, прячущихся среди ветвистых кораллов и гладких камней в буро-зелёных слизких водорослях.

Шаловливо моргнула своим глазом далёкая Полярная звезда и мужчина поднял полные грусти глаза в сторону далёкой родины.

На лесной поляне, среди берёзовой рощи молодые обнажённые славличанки водят хоровод солнцу. Их стройные светлокожие тела украшают гирлянды свежесорванных цветов и длинные, струящиеся по плечам волосы.

– Выходили красны девушки,

Из ворот гулять на улицу.

К девушкам в круг выходит нагая, без единой лишней детали на теле Йорка с кипой цветочных венков в руке. Её отливающие золотом кудри спадают со стройной шее к покатым плечам на высоко поднятую упругую грудь с вызывающе торчащими тёмными сосками и жёлтыми змейками спускаются ниже, к тонкой талии и округлым мраморным бёдрам. Горделиво ступая, словно выставляя напоказ свою красоту, девушка проходит по кругу и выходит в центр. Подруги, тихо напевая, подносят к ней тонкий платок и завязывают глаза:

– Выносили соловеюшку на рученьке,

Проходя по кругу, Йорка раздаёт венки девушкам, которые те одевают на свои головы и продолжают водить хороводы:

–Посадили соловеюшку на травоньку,

На муравоньку, на цветы лазоревы.

Звонкий смех и радостные визги говорят о том, что все венки получены и вскоре толпа обнажённых красавиц щебечущей стайкой выбегает из леса и спускается на берег реки к дымящейся там мовне.

Мовня (баня) вместительное помещение из расставленных по кругу длинных стволов, накрытых шкурами и соприкасающихся вершинами, образуя отверстие, через которое выходит серый дым. Круглыми кольцами он поднимается в небо и, подхваченный игривым ветерком, поднимается выше и растворяется где-то там, у самых облаков, сливаясь с их мохнатыми шапками.

За деревьями мелькают светлые рубаки и вскоре группа молодых парней, тихо хихикая и переглядываясь, сбрасывают одежды и, крадучись, идут к мовне.

Посреди бани большой очаг с пылающим огнём, прямо на жарких углях которого стоит железный чан с булькающим кипятком. Рядом, на земле, покрытой мелкой галькой, деревянный ушат с холодной водой. Белый густой пар, исходящий от чана, окутывает обнажённых девушек, сидящих на расставленных по кругу деревянных брёвнах

Колошматя друг друга по спине и плечам еловыми вениками, они весело щебечут:

–Жару, подружки, жару дайте!

Одна из девушек плещет водой из ковша на горячие камни и от жара вода начинает шипеть, превращаясь в густой пар, обжигающий тела:

–Ой, мамочки! Жжёт-то как!

–Холодненько бы сейчас!

–По-холоднее хотите?

Одна из девушек зачерпывает ушат холодной воды и со всей силы плещет на подруг:

–А вот я вам!

Визжа от соприкосновения разгорячённых тел с ледяной водой, славличанки подскакивают с брёвен:

– Ай! Хорошо! Э! Холодно ведь! Ну, сейчас мы тебя! Ой-ёй! Лови её, девоньки! – и начинают хватать проказницу.

Но руки скользят по её потному от жара и влаги телу и она, ловко увернувшись, выскакивает из мовни:

–А! Ну что? Не поймали!

–Держи её!– выкрикивает Йорка и бросается следом.

Дружной гурьбой девушки выкатываются на свежий воздух и бегут к реке, сверкая красными разгорячёнными телами и размахивая блестящими от воды косами, и становятся жертвами выскочивших из-за мовни парней.

Визжа слаличанки отмахиваясь от них, стараясь не попасть в руки. Но молодые люди настырно хватают их за мокрые, скользкие тела и, хохочаи взвалив на плечи, несут к реке. Взмахи страстных рук и ног, игриво борющихся людей бурлят застоявшуюся воду, поднимая море брызг.

Йорке и ещё паре девушек удаётся отбиться от преследователей и они бегут к лесу, на ходу хватая лежащие у мовны сорочки. Но им навстречу выбегают Белояр и Койву и визжащие и хохочущие девушки поворачивают обратно к реке. Белояр хватает Йорку, но та, вывернувшись, проскальзывает у него между рук, бросается в холодную воду и плывёт дальше от берега. Койву прыгает за ней следом, догоняет несколькими мощными бросками и обхватывает за плечи.

– Долго ж ты ловил меня, любый!– смеётся девушка, ничуть не сопротивляясь, и плещет на него водой.

– Другие то же ш хотели, – пытаясь поцеловать, отвечает парень, но девушка ловко ныряет под воду под его рукой и выныривает чуть дальше Койву:

– Я ж только тебе досталась.

Молодой человек подплывает к Йорке, стараясь обнять её снова, но ловкая девушка, хохоча, выскальзывает из его рук.

– На днях сватов зашлю, – ловит он девушку и крепко прижимает её к себе.

Йорка, стараясь высвободиться, в упор смотрит на молодого человека:

– А меня спросить?! Может, не хочу я?!

Оторопевший от её слов парень ослабляет хватку, чего и добивалась хитрюга и она, неожиданно сильно оттолкнув его, быстро уплывает в сторону берега, крича другу:

– Приходи! Дам согласие!

Глава 19

– Я не хочу, что бы ты умер вот так быстро.

Яркое солнце осветило лицо Куяша и он с трудом открыл слипшиеся от слизи глаза.

Перед ним, освещаемая со спины золотыми лучами восходящего солнца стояла тёмная тень.

Застлавшая глаза пелена не позволяла Куяшу разглядеть человека и он с силой зажмурился и потёр веками.

Снова открыв глаза, пастух повёл взглядом по сторонам.

Степь. Степь. Степь.

Вороной конь с дорогой сбруей.

Несколько воинов на лошадях в сверкающих кольчугах поодаль мирно беседуют друг с другом, даже не смотря в его сторону.

Стиснув зубы, Куяш пошевелился, и тут же ноющая боль сковывала всё его тело.

Он поднял руки.

Окровавленные культяшки с запёкшейся на них почерневшей кровью обмазаны какой то мазью.

–Ты же помнишь, что я обещал сделать с тобой?– раздался знакомый голос со стороны изголовья.

Да, он помнил.

С трудом приподнявшись, Куяш посмотрел на свои ноги.

Обрубки с торчащими острыми костями.

–Зря ты отказался служить мне. Чего ты добился этим?

Голос каюма был удивительно спокоен и тих.

«Что же он за зверь – то такой?»– с ужасом подумал Куяшь, смотря обезумившими от своего положения глазами на изуродованное тело.

–Шаман постарался. Ты не умрёшь от потери крови. По крайней мере, так скоро. Если повезёт, тебя разорвут волки. Согласись, это более лёгкая смерть, чем быть заклёванным воронами. Хотя, кто знает. Ты думал когда – ни будь о смерти?

Теймур обошёл пастуха, присел напротив него на корточки и внимательно заглянул в глаза, словно стараясь достать пронзительным взглядом до самого центра души, спрятанной глубоко в голове:

–А она близко. Очень близко подошла к тебе. Ждёшь встречи с ней?

Собрав остатки всей своей силы, Куяш только и смог, что выплюнуть в лицо врагу сгусток, скопившийся в сухом рту.

Белая, с примесью крови масса, попала прямо в глаза каюму, но тот даже не шелохнулся, словно ничего не почувствовал.

Медленно скатываясь по упругой щеке, слизь зависла на курчавых волосах его бороды, упала на высушенную солнцем траву и впиталась между её травинками в чёрную землю.

–Рад, если это доставило тебе удовольствие, – резко встал Теймур и, взяв под узду коня, оглянулся в сторону пастуха:

–На десятки миль вокруг никого нет. До ночи далеко, так что у тебя будет время подумать, какую ошибку ты совершил, отвергнув моё предложение.

Уставшее за день от безумной людской страсти солнце ушло на покой, передав пост младшему брату. Ночная мгла коснулась уснувшей земли и бросила серебристую тень месяца на речную гладь.

Но люди, кажется, и не думали спать. Их радости не было ни конца, ни края. И даже окутавшая темень не остановила их разудалого веселия. Растянувшиеся цепочкой огней, по берегу реки пылали огромные костры, в которые веселящиеся люди опускали деревянные колёса и затем, горящими кругами, пускали их по крутому склону в сторону реку.

То тут, то там хороводы сменяются бесшабашным весельем. Молодые люди,крепко взявшись за руки, парами прыгали через полыхающие жарким пламенем костры, сверкая обнажёнными ногами из – под задранных подолов длинных юбок. А затем спускались к реке.

– На заре, на зорьке,

Под горой в оконьке.

Ой, раным-рано,

На Агуню свято.

Где краса Купала

Ночью побывала?

Ой, раным-рано,

на Агуню свято, – нежно поют девушки в белых холщовых рубашках с венками на голове и идут, держась за руки со своими избранниками, к реке.

–Чай на бережочке,

Со милым дружочком

Ой, раным-рано,

на Агуню свято, – продолжают девушки и, снимая с головы венки, пускают их на речную гладь.

Гаснут последние угли догорающих костров.

Сырость воды гасит плывущие по реке огненные колёса.

–Цветы собирала,

Венок соплетала.

Ой, раным-рано,

на Агуню свято, – затихая, поют в наступающей темноте девушки.

–Венок соплетала,

В реченьку бросала.

Ой, раным-рано,

на Агуню свято, – поглощает последние звуки опустившаяся на реку темнота.

Засыпает река, кусты и деревья. Даже люди, уставшие от долгого гуляния, расходятся по своим дома и без ног валятся на мохнатые шкуры.

Не спит только Ратибор.

Осторожно ступая по хрустящему ельнику, он углубляется дальше и дальше в лес.

Позади него гаснут огни последних факелов, звучный смех затихает и теряется среди звуков, наполняющих ночной лес.

Ратибор останавливается, прикладывает ладони к губам и издаёт звук, похожий на уханье филина.

Оставляя широкий след на примятом жёстком ковыле, превозмогая сковывающую всё его тело боль, Куяш делает ещё один рывок и в изнеможении падает лицом в высушенную солнцем землю. Высоко стоящее светило, кажется, пробирает его своим жаром до самых костей, испаряя последние капли влаги в истощённом от изнурительных усилий теле.

–Кар! Кар!

Кружат чёрные падальщики над изувеченным телом, предчувствуя скорую кончину и дармовое пиршество за упокой его души.

Гуляющий ветер подхватывает и разносит запах запёкшейся крови далеко по степи, щекотя ноздри голодных хищников. И они, поджав облезлые хвосты, вытянув острые мордочки, быстро семенят мягкими лапами между острых травинок ковыля навстречу сытному ужину.

Лёгкая прохлада приятным трепетом коснулась обожжённой солнцем щеки Куяша. Он открыл глаза.

Сколько он пролежал вот так?

Наверное, достаточно долго. Потому что палящее солнце уже спряталось за горизонтом, и ночная свежесть накрыла уснувшую степь.

Пастух осмотрелся по сторонам.

Чернота неба слилась в единое целое с чернотой земли и только яркие огоньки далёких звёзд определяли грани между верхним и нижним мирами.

Скрипя от боли зубами, Кияш подтянулся на обрубках рук и немного прополз в направлении ложбинки между холмов. Жажда иссушила его рот, а голодное нутро неприятно тянуло и призывно требовало пищи.

–У-у-у-раздался где то далеко голодный вой и пастух повернул голову в сторону звука.

Темнота.

Но он знал, что именно оттуда приближается опасность и, кряхтя от усилий и ноющей в остатках конечностей боли, быстрее пополз вперёд.

–У-у-у-у!

Неприятный звук не предвещал ничего хорошего и быстрее и быстрее гнал мужчину вперёд.

Холодная испарина крупными каплями покрыла сначала лоб, а потом и всё его тело, скатываясь по грязной от пыли и пота коже и падая на сухую траву. От физических усилий раны на ногах и руках открылись и мокрый кровавый след широкой полосой потянулся следом за ползущим телом человека.

Голод высасывал последние силы и Куяш, не в силах больше двигаться, упал лицом на землю и стал остервенело рвать зубами сухую зелёную массу, что бы хоть чем – то наполнить нутро. Острые спицы ковыля резали его губы и рот и капельки крови приятно скатывались по иссушенному горлу. Мужчина на мгновение остановился и посмотрел на кровоточащие культи рук.

Алая жидкость скупыми каплями падала на траву.

Куяш зажмурил глаза, потянулся губами к руке и слизнул потрескавшимся языком красную влагу, выступившую на её срезе.

Ещё.

Ещё.

И не в силах сдерживать себя, мужчина крепким поцелуем присосался к источающей кровь ране.

Противная вязкая тёплая жидкость наполнила рот, готовая скатиться ниже, но перехватившая горло то ли от сухости, то ли от неприятия необычной еды, судорога комом перекрыла пищевой канал.

Куяш, крепко сжав зубы, замер.

–У-у-у!

Раздавшийся совсем близко голос голодного зверя заставил мужчину пересилить себя и сглотнуть противную жидкость.

Приятной благодатью разлилась кровь по истосковавшемуся по пище нутру, всё ещё тянущая, но уже не так сильно боль на мгновенье утихла и пастух продолжил свой полный боли и отчаяния путь.

Вскоре, словно в награду за свои муки, между дальних холмов он увидел слабый пляшущий огонёк костра и, воспрянув духом, пополз ещё быстрее.

–У-у-у-у!– громкий вой прозвучал совсем рядом, в каких – то нескольких метрах от мужчины и Куяш, повернув голову, увидел два мелькнувших в темноте зелёных глаза.

–У-у-у!– раздалось с другой стороны.

«Нет, так не должно быть. Когда спасение совсем рядом», – прозвучала пронзительная мысль и Куяш, собрав последние силы, отчаянно закричал:

–А! Помогите!

Глава 20

В пахнущей благовониями юрте перед подносом с мясом и пышными лепёшками сидели Теймур, Асан и Курдулай.

–Сколько их?– сурово спросил Теймур, откусывая кусок сочного мяса.

–Сотен десять- двенадцать, не больше, – ответил Курдулай, смачивая жирные руки в чаше с водой.

–А у нас?– обратился каюм к сидящему рядом Асану.

–Семь с гаком, – коротко ответил тот, ловя мелькающую в голове мысль: « Ну, вот и всё, конец тебе, волчонок. Числом задавят».

–Конные?– снова спросил молодой вождь, наблюдая, как Курдулай нанизывает на тонкую острую деревянную палочку кусок мяса.

–У них? Да, сотни три, – ответил тот, цепляя зубами кусок баранины с деревяшки.

«Их больше, чем я думал. И как это они так быстро объединились? Три клана… Сколько ещё в степи? Десять на востоке, шесть на севере. Двенадцать.., нет, пятнадцать на юге. Выжидают, гады… Но ничего, припомним, – облизывая губы, подумал каюм и встал с подушек на ноги:

–Скоро будут?

И, увидев, как тургары хотели тут же подняться, оставив еду, махнул им рукой, мол сидите, жрите дальше.

–Если на ночлег станут, завтра к вечеру, если нет,– продолжил Курдулай, но Теймур перебил его:

–Станут. А поэтому времени у нас вся ночь и полдня. Да, не думал я, что так быстро соберутся.

Высматривая жужжащую под пологом муху, Теймур задумался: «И куда это Учитель пропал. Сейчас его совет вот так бы пригодился! Как же победить превосходящего почти в двое врага и при этом сохранить как можно больше своих»?– продолжал думать каюм, наблюдая, как Курдулай снова нанизывает на палочку мясо.

Откинувшицся полог юрты прервал его размышления.

Вошедший воин-тургар преклонил колено и, посмотрев на своего командира, протянул ему свиток.