Игры Богов. Книга первая. Захватчик: Тропою войны

–Победа – женщина, – услышал он возглас молодого бойца, – и она отдаётся не всегда. Поэтому надо уметь ею овладевать!

Хатым почувствовал, как из центра его живота жгучие струйки боли побежали по всему его телу, достигая, казалось и самой головы. За голы жизни ему приходилось много драться, бить самому и быть побитым, но никогда он не ощущал ничего подобного. Боль была такой, словно чей-то кулак вошёл в его плоть и вырвал её наружу, вытаскивая цепляющуюся за него душу. Занесёнными пеленой глазами, Хатым видел, как соперник красуется перед улюлюкающей толпой и поклялся, что когда-нибудь обязательно отомстит ему за это унижение.

Узнав о смерти староко Каюма и о захвате власти Теймуром, Хатым понял, что его час настал. Безжалостно лишив гонца выскочки головы, он послал её молодому каюму, ясно намекая о своих намерениях и стал ждать. Он знал, что тот не простит подобное и его петушинный нрав обязательно начнёт рваться в бой. И поэтому по всей долине, от затерявшейся на горизонте степи и до начинающихся гор его лазутчики день и ночь прятались в ветках деревьев и кустарниках, высматривая врага.

Хатым знал, что Теймур со своей армией появиться именно здесь. Потому что не было более удачного места для перехода через горы, чем спрятанные в этой местности гористые тропы, ведущие к Дхалибу.

И однажды этот день настал.

–Они приближаются, – задыхаясь от быстрого бега, произнёс горец, преклонившись перед своим каюмом.

Чуть только алой зорькой над тёмным лесом забрезжил рассвет, да петухи прокричали подъём, оживились и улочки славличанской деревни. Бабы с коромыслами и вёдрами пошли на реку, молодые девки да ребятишки – в лес собирать заготовки на зиму, мужики в поле, а старики со старухами остались по делам домашним: похлёбку варить, да очаг топить. Все не спеша идут по своим делам, неспешно переговариваясь о случившейся накануне оказии.

–А волк- то огромный был, что человек, и на задних лапах бежал, – тихо рассказывает немолодая славличанка подруге, качая коромыслом.

–И вовсе не волк это, – перебивает её та, – а оборотень. И была их целая стая. Штук двадцать, не меньше.

Проходящий мимо старый дед брезгливо сплёвывает и сердито бросает в след:

–И ничто не двадцать.

–А ты почём знаешь? Сам видел?– останавливаются женщины.

Дед чешет за ухом и, решительно так отвечает:

–И ничто не был. Вон, Олеська рассказывала, – кивает он на молодую девушку с корзиной белья идущую в сторону реки, – она вчерась на воде была. Всё своими глазами и видела. Сотня была, никак не меньше.

Старик ещё раз сплёвывает и продолжает путь, а бабы, переглянувшись, окрикивают девушку:

– Олеська! Ты видела, что ли чего?

Девушка поворачивается к женщинам:

– Ну и что, коли видела?

Женщины спеша подходят к девушке и, перебивая друг друга, спрашивают:

– Ну, чего там? Волки, али кто?

Девушка ставит корзину на землю и лениво начинает, уже, наверное, не в первый раз:

–Ну, значит, полощем мы. А тут сорочка и поплыла. Йорка в воду, значит, за ней. А тут они, вроде волки.

–Я ж говорила, – перебивает Олесю одна из женщин, – а ты, оборотни, оборотни.

–Ну, вы чего, слушаете или как?– обижается девушка.

–Давай, давай, дальше.

Девушка интригующе смотрит на слушающих её славличанок:

– Ну вот, значит, я ей и кличу, брось ты её, ну, сорочку, ту, что уплыла. А она – в воду.

–Кто? Сорочка?– не поняла одна из женщин.

Девушка усмехается, будто думает: «Ну, и дуры же вы!» – а вслух отвечает:

– Да нет же, Йорка. А тут он, ну волк, который вроде вожак, что ли. Только на задних лапах. Хвать её.

Мимо разговаривающих женщин с обезумившими от горя глазами бежит, полный твёрдого желания, Койву. Женщины замолкают, смотрят ему в след и, тихо шепча, целуют и прикладывают три пальца ко лбу и груди.

–Ну вот, – заканчивает девушка, – на плечи взвалил и уволок.

–Так волк или оборотень? Уволок-то кто?– не унимаются женщины.

Девушка берёт корзину:

– А я почём знаю. Вроде волк, а может и оборотень. Меня рядом не было.

Глава 24

В лесной гористой местности начинались тропы, ведущие в южные земли, полные несметных богатств. Ещё в детстве Теймур с упоением слушал рассказы Учителя о высоких каменных пирамидах Дхалиба, украшенных замысловатыми барельефами и сверкающих от множества вкраплённых в них самоцветов, о диких животных с вытянутыми носами и огромными, свисающими ушами и маленьких смешных зверьках с человеческими лицами, скачущих по высоким деревьям. Слушал о подземных золотоносных рудниках и вероломных людях, населяющих этот ни с чем не сравнимый мир и миллионы раз представлял, как он, Теймур, пройдёт по каменной зале и золотой дождь миллиардами сверкающих капель покроет его прекрасное тело.

Но дорога туда должна быть долгой и опасной.

Но что такое время для того, кто решил стать властителем мира?

И что такое опасность для того, кто хотел стать непобедимым?

Очередной лишь способ доказать свою силу и бессмертие.

И Каюм-баши, собравший в своём войске несколько тысяч готовых на всё ради пригоршни золота тургар, двинулся на юг. Одновременно с ним десятки подготовленных групп вместе с Учителем отправились севернее, в западные земли ирков, исидов и славличей. Им предстояло пересечь Мёртвую пустошь, дикие леса и топи и выйти к землям, когда-то принадлежавшим их предкам.

Маячащие где-то в далеке богатства, воодушевляли армию завоевателей и спустя несколько недель они оказались у склонов зеленеющих гор. Никогда не видевшие ничего подобного, воины остановились и, замерев дыхание, задрали головы к небу, пытаясь рассмотреть уходящие в высь вершины, спрятанные в мохнатых шапках облаков. Привыкшие к жёстким пучкам ковыля да редким кустарникам, тургары с удивлением рассматривали кривые стволы деревьев с нанизанной на них густой зелёной листвой и тонкие стебли цветущих лиан с невообразимо красивыми яркими лепестками, собранными в пучок.

–Для Хатимы сорву, – Улумбек, привстав на стременах, потянул руку к одному из цветков и хотел было его уже сорвать, но в этот момент лепестки распахнулись и, обхватив открывшимся в нутри кольцом зубьев, сомкнулись на мужском запястье.

–А!– закричал мужчина, вылупив глаза.– Оно меня жрёт! Помогите!

Но все замерли, увидев, как, раздуваясь и смыкаясь, цветок затягивает руку Улумбека всё глубже и глубке.

–Ну! Чего вы стоите?– Орал несчастный, пытаясь выдернуть руку из засасывающего его растения. – А! Я же сдохну сейчас! О, моя несчастная Хатима, – крики боли переросли в полный отчаяния плач, и в этот момент над ожившей лианой мелькнуло стальное лезвие и зелёная липкая жижа брызнула из обрубленного стебля на окружающих. Несколько раз метнувшись в разные стороны, кусок лианы вдруг обмяк и обвис, а яркие лепестки посерели и сникли.

–Только ради Хатимы, – отъезжая, заметил спасший Улумбека тургарин.

–Вот спасибо тебе, – бормотал спасённый мужчина, сдирая с себя ненавистное растение, – век не забуду.

И, освободив руку из смертельной хватки, показал всем свою местами обсосанную до костей кисть.

–О, божешки ты мой, – присвистнул кто-то из толпы.

–Ничего себе, как прихватила!

–Засосала так, что Хатима отродясь и не делала!

И гулкий гогот раздался среди окружающих Улумбека воинов.

Просвистевшие стрелы застали в расплох смеющихся над товарищем тургар. Некоторые из них тут же замертво повисли на стременах, а другие, озабоченно вертя головами из стороны в сторону, пытались высмотреть врага.

Секундная тишина.

Свист.

Стальной дождь.

Падающие со своих лошадей люди.

–Щиты!– раздаётся возглас командующего.

И тут же, услышав хладнокровный приказ, начавшая было паниковать, пехота разбивается на группы и, подняв защиту, становиться непробиваемой, заслоняя собой выстроившихся за своими спинами конников.

Сотни стрел беспомощно бьются о прочную сталь и усеивают мохнатый травяной ковёр.

– Первые строевые! Вперёд! К лесу!– звучит новая команда и группы пехотинцев мелкими перебежками, так и не опуская щиты, приближаются всё ближе и ближе к спрятанным в зелёной засаде воинам.

Оставшиеся позади конница и пара рядов прикрывающих коней пехотинцев непробиваемой железной стеной разбиваются на две группы и расходятся по фалангам. Время от времени кто-то из них падает, сражённый метким выстрелом неприятеля, но ряды тут же снова смыкаются и продолжают движение.

Невозмутимость неприятеля так давит на горячие головы горцев, что они не выдерживают и, выскочив из-за своей засады, несутся с обнажёнными саблями на приближающегося противника.

Звон металла смешивается с криками людей.

Солнечные блики отражаются на сверкающем металле.

Алые брызги наносят узор на зелёный ковёр травы.

В тёмной избе на почти угасший костёр невидящим взглядом смотрит Мудрояр: « И что же это за оказия? Видно, разгневал я богов, что так лютуют. То на реке, то вот здесь. Видно на роду написано, сгинуть вот так, по юности. И где искать? Куда бежать? Люди бачут, волки. Да только те на ногах не бегают. Значит, толи нечистый какой, толи…»

С силой распахивается полог увесистой шкуры и в помещение почти влетает разгорячённый Койву:

–Благослови, отец наш! Благослови на поиск!

Мудрояр поворачивает поникшую голову к вошедшему молодому человеку.

Тот стоит, полный решимости и в поступи и во взгляде:

– Дай троих в дружки. Одному не сыскать, так бы не просил.

Вождь отрицательно качает головой:

– Не могу, – и, отвернув голову, смотрит на угасающие угли.

– Почему?

–Не могу людей на гибель посылать, – так и не поворачиваясь, тихо отвечает вождь.

–Она же дочь тебе! – яростно выкрикивает молодой человек, проклиная в душе нерешительность Мудрояра и тут же, замолкает, отступив назад, к двери, опасаясь гнева вождя.

Но, к его удивлению, тот спокойно встаёт и, выпрямив спину, подходит к молодому человеку. Заглушая внутренний страх и уважение, Койву нарочито вызывающе смотрит на него, стараясь утихомирить начавшуюся в коленках дрожь.

– Верно, дочь, – смотрит прямо в глаза юноше Мудрояр. – И, заметь, единственная.

– Да уж! Была б твоя плоть и кровь, – снова набравшись смелости, не отворачивая глаз, начинает Койву, но замолкает, увидев сверкнувший суровый взгляд и поднятую в замахе руку.Растратив весь запас своего пыла, он опускается на нары и закрывает лицо руками.

Мудрояр, готовый уже выкинуть этого наглеца из дому, нерешительно опускает руку на его голову:

– Боги послали мне Йорку, – тихо отвечает он и садиться рядом. – А потому роднее она родной дочери. Вот ты подумай, что люди скажут, коли приказ дам? А вот если кто сам, по доброй воле, держать не стану. И благословение дам и Йога обряд проведёт. Только где искать будешь? И сам погибнешь, и людей сгубишь.

Койву с силой хватает сжимает ладонь вождя и новый огонёк надежды мелькнул в его заплаканных глазах:

– Сам не найду, боги помогут, – уверенно говорит он.

– Эх, молодость – зеленость, – вздыхает Мудрояр и встаёт, похлопывая парня по плечу:

–Лады, ступай, коли найдёшь кого.

Койву резко подскакивает с загоревшимися глазами:

–Я, я обязательно найду!

–Ступай, ступай! Горяч больно. Не зря, видно, полюбился ты дочке.

Глава 25

–Час настал.

Так и не вытирая окровавленные руки, Хатым подошёл к окаменевшей в ожидании жене с опущенными глазами и крепко поцеловал её в губы. Она вскинула на него в последний раз глаза и тут же почувствовала, как холодная сталь медленно врезалась в её мягкий округлый живот и, обхватив руками мужа, приоткрыла рот, стараясь ухватить глоток воздуха. Поддерживая свободной рукой жену, мужчина крепче прижал её к себе и ещё раз поцеловал в открытые губы, глубже вонзая длинный кинжал в её обмякшее тело.

–Хатым!– услышал он эхом пронёсшийся по каменным сводам голос Теймура и, подняв окровавленное тело супруги, положил его на ложе. Там же, один рядом с другим, лежало трое его детей. Кровавые пятна алыми цветками распускались на золотом покрывале под их маленькими, так и не познавшими вкус жизни телами. Хатым с таким же каменным, как и стены его дома, лицом, дотронулся до каждого из них побледневшими от боли губами.

–Хатым!

Голос Теймура прозвучал уже у двери и мужчина, повернувшись к ней, гордо выпрямил грудь навстречу гибели.

Он не боялся смерти.

Она заберёт его в свои блаженные чертоги.

Он не боялся позора.

Он сделал всё, что было в его силах, что бы противостоять этому малолетнему выскочке.

Как и тогда, несколько лет назад, он бросил вызов первым.

И, как и тогда, он проиграл.

На всё воля богов.

Мощные удары в деревянную дверь заставили Хатыма отвести взгляд от семьи и посмотреть в сторону выхода. Медленно доставая саблю из ножен он видел, как вдребезги рушиться дверь и несколько воинов пролезают в её отверстие, готовые раскромсать врага.

Он ждал.

Но ничего не происходило.

Он сделал шаг вперёд, вытянув руку со сжатым в кулаке оружием, стремясь нанести удар по самому ближнему из врагов, и взмахнул самблей.

Но тот успел отклониться назад, опустив в нерешительности руку.

Просвистев в воздухе, сабля Хатыма опустилась, а ворвавшиеся в его жилище воины, сделали нерешительный шаг назад, не пытаясь не только нападать, но и защищаться.

Хатым остановился.

Он ждал чего угодно, только не этого.

Он должен был покинуть этот мир в битве с противником, но те словно не хотели этого боя.

–Ты не умрёшь, как герой, – раздался голос Теймура и стоящие в проёме воины расступились, пропуская своего вождя.

–И твоя жертва, – каюм окинул ложе с покоящейся на ней семьёй Хатыма, – была напрасной. Ты не воссоединишься с ними. По крайней мере, сейчас. Пусть эта боль до конца жизни преследует тебя.

Остались далеко позади берёзовые рощи с малинником и светлые, залитые солнцем поляны, красные от сладкой земляники. Густой хвойный лес с хрустящей от осыпавшейся хвои землёй тёмной полосой растянулся далеко впереди вдоль горизонта. Сосны – великаны вершинами так высоко уходят в небо, что, кажется, подпирают облака, а их мохнатые ветки крепко переплелись между собой, образуя непроходимую чащу. Кислая брусника ещё только- только наливает свои круглые головки, а масляные шляпки боровиков на крепких ножках прячутся от глаз путников под опавшей листвой. Хорошо вытоптанная тропа всё дальше и дальше уводит небольшой пеший отряд от земель славличей.

Ратибор идёт впереди, ведя за собой Йорку со связанными кистями рук. То и дело девушка оглядывается на фальшиво поющего Кантимира, бодро шагающего чуть поодаль, замыкая шествие:

– Стрела летит и цель близка,

Красавица сердце открыла.

Она любви к тебе полна,

Забрав твою волю и силу!

Ратибор поднимает с земли заросший мхом камень и, повернувшись в сторону друга, бросает его в успевшего отклониться певца:

– Заткнись уже, а!

Мужчина пожимает плечами, оглядываясь на оставшийся лежать на земле камень:

– А я что? Я ничего, всё по правде. Ну, скажи, коли не так?– пытается он вывести Ратибора из себя, но тот молча продолжает идти вперёд, не обращая внимания на друга и Кантимир, усмехнувшись, продолжает насвистывать мелодию.

Тихо шелестит редкими листьями холодающий от наступления ночи ветерок. Бросая последние лучи, медленно уходит за горизонт багровый лик солнца, стыдливо прячась за укутывающие небосклон тучи. На поле стройными рядами ложатся мрачные тени высоких деревьев приближающегося леса.

Йорка поворачивает голову назад, бросает грустный взгляд на последнюю, одиноко стоящую в поле берёзку и тяжко вздыхает: «Вот же душегуб лохматый! – Покосив глазами в сторону Ратибора, зло подумала она.– Тащимся не знамо куда. И не сбежишь ведь. И день не спит, и ночь не спит, словно дрёма и не берёт его. И на кой я ему? Неужто не понимает, что не люб он мне? А коли и понимает, на что надеется? Что силой возьмёт? Хотя да, этого ему не занимать, – Йорка искоса оглядывает идущую чуть впереди мощную фигуру. – И губы у него… – неожиданно для самой себя она вспоминает его жаркий поцелуй накануне, но тут же опять хмуриться, словно вредничая и не желая отступать от своего. – Ну, нет! Он ещё пожалеет, что связался со мной! Пусть только дотронется!»

Тропа сворачивает между ёлками в сторону далеко виднеющихся синих гор и вскоре путники выходят к крутому обрыву, в низком ущелье которого виднеется тоненькая нить бурлящего потока. Спускаясь по вихляющей между камней тропе, отряд выходит к широкой бурной реке.

– Надо узкое место найти, – осматривается Кантимир, – думаю, вверх по реке несколько часов, не больше. Видишь?– указывает он на раздвоенную верхушку горы, – там наше племя. От того, что не с реки идём, крюк дали и на другую сторону вышли.

Ратибор поднимает голову вверх. Тусклый солнечный круг медленно пускается к краю земли, оставляя небо темнеть.

–Ночлег нужен. Завтра перейдём.

Мужчина подходит к Йорке и гладит её по голове:

–Замаялась, милая?

И столько несвойственной ииркам нежности и ласки было в его прикосновении и словах, что девушка на мгновение усомнилась в своих впечатлениях о нём, но тут же сердито отдёрнула голову и надула губы, отворачивая лицо.

Наблюдая за очередной отвергнутой попыткой, Кантимир тихо засмеялся себе под нос и отвернул голову в сторону. Однако, его ухмылка не ускользнула от зоркого глаза охотника:

– Чего ржёшь?– прикрикивает на него Ратибор.

–Да так, – стараясь подавить приступы смеха, пытается серьёзно ответить следопыт. – Смешно больно, как ты около девки круги нарезаешь, – и, встав с большого валуна, потянулся, – пойдём, что ли, место поищем?

Глава 26

Конные тургары сгоняли толпы оставшихся в живых женщин и детей, завывающих от боли и горя, в зеленеющую долину. Там, величаво красуясь на лоснящейся лошади, гарцевал Теймур, держа верёвку со связанным по рукам Хатымом.

–Что бы ты сделал, победив меня, друг?– издеваясь, спросил молодой каюм.– Убил? Покалечил? Оставил своим пленником? Я не такой зверь, как ты думаешь! Но я должен обезопасить своих воинов. А твои люди, оставшись у меня в тылу, навряд ли будут любить меня. И я не хочу получить нож в спину. Прости, но я вынужден сделать это.

Хатым отчётливо видел, как несколько из женщин, стоящих позади всех, что – то шепнули своим ребятишкам и те быстро затопали своими маленькими ножками в сторону близлежащих деревьев, сопровождаемые плачущими взглядами матерей. Один из воинов заметил это и Хатым напрягся всем своим телом, ожидая его реакции. Но, к его удивлению, тот быстро отвернулся в другую сторону, словно и не заметил ничего и, нарочито грубо наехав на одного из подростков, что то тихо шепнул ему и направил лошадь от него чуть в сторону.

Оглянувшись, подросток быстро помчался к лесу, догоняя малышей, и вскоре они скрылись за высокими кустарниками.

Тем временем пехотинцы Теймура стали оттаскивать от женщин их малолетних детей и толкать их (или грубо нести ещё не умеющих ходить младенцев за ножки) в центр долины.

Одна из матерей попыталась отобрать у солдата кричащее тельце ребёнка, но тут же была зарублена вместе с младенцем несколькими ударами насмерть. Другие боязливо замерли, стараясь крепче прижать своих чад.

–Нет! Отдайте моего ребёнка!– закричала одна из несчастных, и сразу же её подхватил хор высоких и низких женских голосов, полных боли и отчаяния.

Крепко прыжимающих к себе малышей женщин и подростков грубо отталкивали и, согнав в отдельную толпу, выставили перед ними заслон пехотинцев с саблями на голо.

–Мама! Мамочка! У-а-а-а! – раздался по долине плач сотен детских голосов!

–Айса, Мамлик! Ханум! – кричали в ответ матери и более старшие дети, стараясь разглядеть в толпе угоняемых ребятишек, боязливо ворочающих головка на тоненьких шеях, своих братье и сестёр.

И сотни голосов, выкрикивающих прощальные слова и имена, слились в один кричащий гул, в котором не возможно было разобрать ни единого слова.

Одна женщина, вырвавшись из оцепения, бросилась к своему плачущему в толпе малышу, но меткий выстрел не дал ей даже добежать до него, и несчастная с торчащей из её спины стрелой так и упала лицом в траву, до последнего вздоха протягивая руку в сторону сына.

Хатым сильно зажмурил глаза.

Как же прав он был, когда дал умереть спокойно своим детям и жене!

Если бы это случилось с ними…

–Затоптать их!– услашал он страшный крик Теймура и в ужасе открыв глаза, посмотрел на него.

Как он был страшен в этот миг!

С залитыми от гнева кровью глазами, Каюм – баши привстал на своих стременах и, вытянув руку с обнажённой саблей в сторону ревущей сотнями голосов детской толпы орал голосом зверя:

–Затоптать этих мерзких выблюдков!

Но, опешевшие от такого неожиданного приказа солдаты с ужасом смотрели на своего повелителя и не двигались с места.

–Вы что, посмеете не последовать за своим господином?!– страшным голосом прорычал Теймур, зверски скаля зубы, и, с силой пришпорив лошадь, поскакал прямо на беззащитно трепещущую детскую толпу.

Боязливо переглядываясь между собой, от конницы нерешительно оторвался один, второй, третий воин…

В ужасе от увиденного замолчала кричащая женская толпа и только конский топот копыт гулом отозвался в истерзанных увиденной картиной материнских сердцах.

Прижимаясь друг к другу хрупкими, ещё не окрепшими тельцами, малыши с ужасом смотрели на приближающуюся к ним конницу. Кто- то из них держал на своих тоненьких ручках своих, более младших, братьев и сестёр. Кто-то, не в силах стоять, полз по высокой траве, кто –то…

–Примите, боги, души малюток!– раздался среди гробовой тишины заунывный, полный отчаяния и боли, голос.

Все обернулись на его звук и увидели стоящую с закрытыми глазами молодую женщину, прижимающую руки к груди.

–И дайте им в волю напиться блаженной священной воды, – один за другим подхватили её сотни женских голосов.

–В том мире сады и птицы поют. Там вас ваши отцы и матери ждут.

Сотни обезумевших от собственных деяний всадников вихрем пронеслись по долине, топча хрупкие, беззащитные тела.

–Будь ты проклят, Теймур, – тихо сквозь зубы прошипел Хатым и скупая мужская слеза, тонким ручейком скатившись по заросшей щеке, упала в мокрую от утренней росы траву.

По берегу, вздымая клубы песка, в сторону раскинувшейся среди песчаных холмов кузни медленно едет группа всадников с несколькими гружёными сундуками телегами.

Лавируя между несущих корзины почерневших от избытка солнца рабов, они приближаются к навесу, слезают с лошадей и направляются прямо к высочившему им навстречу толстому фракийцу.

–Рад! Очень рад столь уважаемым гостям, – раскрывает руки прибывшим учтивый Аслан.

Всадники снимают с поясов увесистые мешочки и кидают их на песок к ногам фракийца:

–Твой товар – наше золото!

Один из мешочков лопается и на песок выкатывается несколько золотых монет. Фрикиец жадно оглядывает их, делает знак Надзирателю, а тот, в вою очередь, кивает Рабу, который собирает монеты и, унеся их в угол навеса, бросает в стоящий там сундук.

–Всё, как и договаривались, – улыбается Аслан и делает рукой жест приглашения, – прошу!

Все дружной толпой заходят на кузницу, где стоят с десяток сундуков. Фрикиец делает жесты в сторону Немого и тот открывает их, показывая многочисленный товар: полукруглые сабли и прямые стальные мечи, короткие кинжалы и вытянутые кортики.

Один из всадников берёт саблю, смотрит на свет, проводит по лезвию пальцем, взмахивает ею.

– Не угодно ли будет испробовать на живом примере?– в учтивом поклоне заискивающе спрашивает Аслан и делает знаки одному из надсмотрщиков:

– Приведи ка… кого не жалко.

Надзиратель кивает и идёт к группе Рабов, промывающих песок, осматривает их, выбирает одного из них и толкает к группе гостей.

– Поставь ка его вон туда!– кричит толстяк, указывая на место между холмами вдалеке от кузни, и указывает на сундук гостям:

– Любое, на ваш выбор.

И, пока покупатель выбирает оружие, надзиратель толкает еле перебирающего ногами Раба к холмам:

–Да шевели ты копытами, мать твою!– покрикивает он и, взмахнув плёткой, заносит руку над съежившимся мужчиной, но почему то передумывает и опускает её:

–С тебя хватит. И так своё получишь, – отходит он от раба, одиноко стоящего среди песка.

Моющие песок рабы, не прекращая работы, дружно поворачивают головы в сторону несчастного и тихо переговариваются:

– Отмучился, прими его, боже, – говорит один из них и закрывает глаза, сложив ладони у груди.

Один из покупателей, наконец-то выбрав себе достойное оружие, ловко вскакивает на подведённую к нему лошадь и, издав воинственный клич и бодро размахивая новой саблей, во всю прыть несётся к стоящему между холмов мужчине.