Аттракцион Верещагина

Потом вернулся к контейнеру. Подцепил пинцетом полотенце – прямо за край, где алели буквы «П. Т.» – и аккуратно уложил его в пластиковый пакет.

3

Михаил Стальевич с трудом дождался окончания рабочего дня, на протяжении которого был вял, рассеян, словно ему в институтском буфете, где он выпил стакан кипяченого молока, подсыпали некоторую дозу психотропного вещества, что отразилось на его состоянии. Конечно, в буфете ему ничего подсыпать не могли. Максимум, в чем могли отличиться буфетчицы, – это не заметить мух, которые по их нерадивости изредка попадали в стаканы с молоком и красовались там, на белой поверхности, точно украшение на шее холеной дамы. Но сегодня, когда он пил молоко, обошлось без мух – лето давно прошло. И скандалить причины не было.

Михаилу Стальевичу было не по душе состояние заторможенности, в котором он пребывал. Он грешил на перемену погоды, но делал это скорее механически, нежели всерьез, ибо находился еще в том славном возрасте, когда не думают о старческих хворобах. Как бы там ни было, но он твердо решил, что вечером непременно выпьет коньяку. И хотя у него не было особой тяги к крепким напиткам, но сегодня он решил себе это позволить.

Михаил Стальевич надеялся, что Продушин позвонит ему и расскажет о результатах своей поездки к мусорному контейнеру, но тот не позвонил. Либо не доехал туда, занятый делами, либо «видения» Михаила Стальевича оказались несостоятельными, и предметы, обнаруженные там, не имеют никакого отношения к убитому. Даже если это и так, все равно мог бы позвонить и сообщить об этом, пожурив за ложную информацию.

Не единожды, как бы против своей воли, Михаил Стальевич обращался мыслью к жене убитого, Белле Петровне, Белле… (Кажется, ее фамилия по мужу – Тверская.) Вспоминал, как она ходила в тюрбане, отрешенная и печальная, как потом разрыдалась, а после поправила цветы в вазе… Он с неприязнью подумал в тот момент, что она играет роль, хотя видел, что женщина вполне искренне переживает случившееся. Но ему так хотелось думать. Не нравился ему и тюрбан на ее голове – ишь! вместо того, чтобы страдать, голову вымыла! Ох уж эти бабы! Сейчас, спустя почти сутки, Михаил Стальевич думал об этой женщине уже менее пристрастно и с каждым разом находил в ней привлекательные черты, которых не видел ранее. У него даже мелькнула мысль, что у нее милое лицо, и в нем есть благородство. Только лицо это немножко подпортил испанский загар. Благородные женщины, по его мнению, непременно должны сохранять бледность кожи на лице, ибо бледность является подтверждением их духовной сущности.

Он опять подумал о том, что следует сегодня выпить. Но для этого занятия необходима компания, пить в одиночку не хотелось. И Михаил Стальевич стал думать, кого пригласить в собутыльники. Неожиданно возникла дерзкая мысль, которой он поначалу испугался: а что, если обратиться с этим предложением… к Белле Петровне? Предложить ей распить с ним бутылку коньяка. Лицо Михаила Стальевича обдало жаром, словно он наклонился близко к пламени костра. В зрачках его, как обычно в минуты возбуждения, вспыхнула синева. А что, подумал он с петушиным задором, это был бы сильный ход – выпить коньяку в обществе вдовы! «Циник!» – вслед за этим урезонил он себя. Почему – циник? У нее – горе, ей необходимо снять стресс… И ему вдруг припомнился солдат-часовой из фильма «Сатирикон» Феллини, утешивший вдову, рыдавшую у тела мужа. «Грязно!» – отмахнулся Михаил Стальевич при мысли о подобном ходе вещей. Он не намерен был обольщать Беллу Петровну, но вот желание познакомиться с нею поближе, выпить, поговорить становилось все навязчивее. Интересно, решись он на это, как бы развивались события? Он звонит в дверь квартиры Беллы Петровны, и когда та появляется перед ним, говорит ей: «Добрый вечер! Я принес коньяк, не желаете ли со мной выпить?» «А вы кто? – спросит она, и на лице ее появится брезгливое выражение. – Какой, к черту, понятой! Пошел вон!» И будет права. Его присутствие в ее квартире в качестве понятого – не повод для продолжения отношений. Михаил Стальевич не был уверен, заметила ли она его вообще, сидевшего бо́льшую часть времени у стены молчаливой тенью. К тому же, судя по всему, она не из тех, кто способен в дни скорби на экстравагантные поступки. Тело мужа еще не предано земле, а какой-то сбрендивший мужик предлагает ей пить коньяк в его компании!.. Одним словом, встреча с Беллой Петровной была вещью нереальной, и не следовало разжигать себя подобными фантазиями.

Собираясь в конце рабочего дня покинуть лабораторию, Михаил Стальевич стал искать свой портфель и вспомнил, что оставил его в виварии. Он уже не помнил, в какой момент это произошло (то ли Лена-лаборантка задурила ему голову, и он пошел за нею, забыв обо всем, то ли Шапиро увел его к себе, желая обсудить с ним результаты своих опытов). Портфель лежал на стуле у рабочего стола. Взяв его в руки, Михаил Стальевич окинул взглядом виварий. В помещении никого не было. С тихим жужжанием моргала на потолке лампа дневного света. Моргающий свет ламп всякий раз будил в Верещагине тревожное чувство: словно сейчас в помещении появятся люди в форме и увезут его на Лубянку. Возникла эта мысль и сейчас. Подопытные животные, сидевшие в разных углах, вели свою тихую бездумную жизнь, не догадываясь о том, что уготовила им судьба в лице Шапиро, или профессора Кашеварова, или того же Михаила Стальевича… Верещагин вспомнил свой неясный по смыслу сон, где мыши, крысы и морские свинки собрались у его ног, рассчитывая на защиту от разных напастей. На мгновение он почувствовал жалость ко всем этим маленьким зверькам, которым приходилось вести свою недолгую жизнь по чьим-то чужим велениям и установкам. Но Верещагин тут же подавил в себе это чувство, понимая, что не в силах что-либо изменить во взаимоотношениях человека и подопытных животных, обреченных на мучения и укороченную жизнь. Даже если он выпустит своих немногих подопечных на волю, в целом ничего не изменится! А раз так, не стоит тратить на это нервы. В конце концов, мир за окном – один гигантский виварий, где рассажено по клеткам все человечество! И вектор его (человечества) подопытной жизни определяет какой-нибудь сидящий в космических сферах свой Кашеваров или свой Шапиро… «Да, надо выпить!» – лишний раз утвердился в своем желании Михаил Стальевич. И окинув взглядом виварий, покинул его.

В коридоре также моргала одна из ламп, и это добавило раздражения к его и так неспокойному душевному состоянию. «Куда смотрит администрация!» – посетовал он. От моргающего света казалось, что стены в коридоре подрагивают, словно кому-то захотелось сдвинуть их с места. Михаила Стальевича пронзила мысль: непременно что-то должно случиться в ближайшие часы. И вслед за этим он с иронией подумал: успеть бы купить бутылку, пока не разверзлась бездна!

В коридоре он столкнулся с Шапиро, вышедшим из своей комнаты. Тот был в светлом плаще и модной кепке.

– Иван Львович! – воскликнул Михаил Стальевич. – Я вижу, вы отбываете…

– Так же, как и вы, дружище! – отозвался Шапиро.

Они шли по коридору рядом.

– Какому чудаку пришло в голову при такой сакральной фамилии обозвать тебя Иваном? – сказал Михаил Стальевич.

– Начинается… – повел головой Шапиро. – Если бы я не был знаком с твоей приличной мамой, то подумал бы, что ты – антисемит!

– Весь день хожу сам не свой, будто с катушек схожу, – пожаловался Михаил Стальевич. – И при этом такое чувство, будто должно случиться что-то нехорошее…

– С тобой?

– И со мной тоже.

– Что именно?

– Не знаю…

Шапиро иронически хмыкнул.

– Уверяю тебя, марсиане на нас не нападут. И Матильду Кшесинскую ты у себя в кровати не обнаружишь.

– Кто такая Матильда Кшесинская?

– Неуч! Знаменитая балерина прошлого, любовница царя.

– Послушай, – страдальчески поморщился Михаил Стальевич. – С утра хочется выпить. Может, сходим куда-нибудь, посидим?

– Я – за рулем… – Шапиро сочувственно вздохнул, словно являлся большим любителем спиртного, и если бы не машина, то непременно составил бы компанию Верещагину.

– Можешь ты хоть раз бросить свой руль?

– Тебе что, не с кем выпить? А твои друзья?

– Друзья – далеко, а ты – рядом…

Некоторое время шли молча. Михаил Стальевич опять вспомнил о Белле Петровне. Она все больше и больше занимала его воображение.

Шапиро взглянул на часы и, что-то там прокрутив у себя в голове, точно машинист сцены, меняющий по ходу спектакля с помощью механизмов декорации, сказал:

– Ладно, посижу с тобой за компанию. Но пить не буду! – предупредил он. – Буду любоваться твоей пьяной физиономией…

– Ты – гений! – засиял Михаил Стальевич.

– Я знаю, – скромно согласился Шапиро.

Когда уже сидели в ресторане под названием «Гасиенда» и Михаил Стальевич выпил первую рюмку (ах, стервоза! хорошо пошла, и главное – свершилось!), Шапиро заговорил на неожиданную тему:

– Лена сказала, что ты забрал двух крыс из контрольной группы…

– Трепло! – поморщился Михаил Стальевич, давая оценку поступку Лены.

– С какой целью? – Шапиро старательно ковырялся вилкой в салате из морепродуктов, словно намеревался отыскать там королевскую жемчужину, попавшую туда по недоразумению.

– Я ставил эксперимент, – заявил Верещагин, не желая признаваться в истинной причине, по которой ему понадобились крысы.

– Какой? – Шапиро поднял на него удивленные глаза.

– Пока секрет…

– Надо доложить Кашеварову… Вон какой у нас Верещагин! Ни дня без строчки! Даже дома проводит опыты! Глядишь, и представит тебя к ордену. Орденок ведь не помешает?

– Я не тщеславный. – Михаил Стальевич выпил еще рюмку и признался: – Случилась неприятность: я оставил клетку открытой, и крысы исчезли. С концами! Всю квартиру облазил – пусто!

– Жди теперь появления популяции белых крыс в своем доме… Представляю эту картину. Белые крысы живут в подвале, разгуливают по помойкам! – Шапиро засмеялся и, прекратив, наконец, поиски жемчужины, принялся есть. – А то, глядишь, образуется популяция черно-белых крыс – точно черно-белое кино! Придется тебе тогда, чувак, переквалифицироваться в таперы, чтобы сопровождать это безобразие игрой на пианино.

В «Гасиенде» пробыли немногим больше часа. Некоторое время разговор шел о Кашеварове, их общем начальнике, человеке бесспорно ярком, способном извлекать из ничего неожиданные идеи, большого любителя всяческих заседаний, симпозиумов, конференций, где ему доставляло удовольствие разить острым словом своих оппонентов, сажать их в лужу, обвинять в невежестве, набирая тем самым очки себе и поднимая престиж своей лаборатории. Еще Кашеваров был коллекционером. С юных лет он собирал фигурки лошадей, которыми теперь, к неудовольствию жены, была заставлена бо́льшая часть его кабинета. По утверждению Шапиро, там имеются удивительные образцы из бронзы, сделанные известными мастерами восемнадцатого и девятнадцатого веков. Однажды, ухмыльнулся Шапиро, все эти лошади, весь этот многочисленный табун снимется с места и, изнавозив профессорскую квартиру, покинет его дом и скроется в неизвестном направлении. Если, конечно, до того всю эту коллекцию не выкрадет по наводке какой-нибудь ловкий домушник.

Затем Михаил Стальевич признался Шапиро, что купил пару крыс взамен взятых из вивария и бесследно исчезнувших. Рассказал об убийстве, случившемся в их доме, и как его уговорили пойти в понятые. Сообщил в подробностях, что происходило в квартире жертвы, когда там работала следственная группа, и что жена убитого… теперь уже вдова… довольно привлекательная женщина, вернувшаяся из Испании и обнаружившая в доме труп, на нервной почве вымыла голову и ходила по квартире в тюрбане из полотенца. Рассказал Михаил Стальевич и о своих «озарениях», где ему привиделись утерянное неизвестным водительское удостоверение и полотенце в пятнах крови, торчащее из мусорного бака, предметы, по его мнению, как-то имеющие отношение к убийству соседа, о чем он сообщил следователю. Причем одна и та же картина являлась ему дважды!.. Неожиданно Михаил Стальевич умолк, прервав свой рассказ… Только сейчас он сообразил, что «озарения» являлись ему в те минуты, когда он находился на кухне возле приобретенных им крыс. Бог ты мой, подумал он, неужели присутствие этих грызунов влияет на мозг, благодаря чему возникают картины, способные прояснить суть событий?! (Видимо, неслучайно торговавший ими мужик говорил, что это не простые крысы, а «те еще крысы!») Это открытие повергло Михаила Стальевича в состояние смятения. Шапиро же, не понимающий, что так неожиданно взволновало его товарища, смотрел на него с иронической гримасой. Он не доверял подобным историям. Нагрузился Мишка и несет вздор, решил он. Завтра – на трезвую голову – сам же потешаться над собой станет!

Взбудораженный своей догадкой, Михаил Стальевич выпил еще рюмку. И тут произошло нечто неожиданное, что заставило его на некоторое время забыть о сделанном им открытии.

В ресторане возник неясный шум, на который поначалу приятели не обратили внимание. В дальнем углу зала появилась странная процессия; двигаясь между столиков, она держала путь к выходу: трое мужчин, приблизительно одного роста, крепкого телосложения, похожие на телохранителей, и официант тащили на руках безжизненное тело женщины лет около пятидесяти. На ней было элегантное темное платье средней длины, черные чулки и красные туфли, шею украшало ожерелье из крупного жемчуга. Красивая голова ее в светлых кудрях, запрокинутая назад, безвольно болталась. Процессию сопровождали возбужденные голоса сидевшей вокруг публики, не привыкшей к подобным картинам в местах общественного питания.

Воззрились на процессию и Шапиро с Верещагиным. Вероятно, у женщины случился сердечный приступ, подумали оба. Когда процессия поравнялась с ними, Шапиро спросил у несущих тело мужчин:

– Что с нею?

Ответила на этот вопрос женщина, которая по всем признакам была мертва. Она неожиданно открыла глаза и, остро глянув в лицо Шапиро, сказала:

– Я умерла! – И тут же отключилась.

– Не понял! – растерялся обычно невозмутимый Шапиро.

– Да, это так… – подтвердил толстый мужчина с красным лицом, замыкавший процессию и несший в руках сумочку женщины.

– Если она умерла, следовательно, вы несете ее в морг? – нашелся язвительный Шапиро. Он не понимал сути происходящего и не желал выглядеть идиотом.

Ему не ответили. Процессия уже дошла до двери и скрылась за нею.

– Какая разница, куда ее тащат! – философски изрек за соседним столиком человек в очках и с ленинской бородкой. – Лишь бы не бросили на помойке.

И тут в ресторане, где до этого было тихо и чинно и ничто, кроме звона посуды и степенных разговоров, не нарушало спокойную обстановку, на полную мощь загремела музыка, словно на зал обрушилось цунами. Ничто не предвещало ее появления. Казалось, в этих стенах только едят и пьют, и сидящие здесь люди меньше всего хотели бы, чтобы их глушили громоподобными звуками, летевшими из динамиков. На небольшую эстраду выскочила полуобнаженная певица и завопила что-то жизнерадостное и неразборчивое, словно хотела убедить присутствующих, что в отличие от покойницы, которую вынесли ногами вперед, сидящие за столиками люди будут жить долго и счастливо.

Мимо столика, где сидели приятели, с важным видом проплыл рыжеволосый официант. В руках он держал блюдо, на котором в окружении зелени лежала жареная утка.

– Еще одна покойница! – отметил за соседним столиком тот же человек в очках и с ленинской бородкой. – Только эта, в отличие от предыдущей, уже побывала в преисподней!

Михаил Стальевич, будучи уже нетрезвым, запутался в происходящем: мертвая баба – это реальность или какой-то странный перфоманс, в котором они с Шапиро оказались невольными участниками? Если реальность, то зачем это кабацкое веселье и полуголая девка?

Шапиро тряхнул головой.

– Слушай, пошли отсюда! – завил он. – Я не могу находиться там, где творятся необъяснимые глупости!..

На улице шел редкий неспешный снежок, столь неожиданный для данного времени года – была еще половина осени, и столько же оставалось впереди. Мелкие белые хлопья плавали в воздухе, падали на землю и, коснувшись ее, тут же таяли.

Вечерний город продолжал жить насыщенной жизнью. Улицы, так и не опустевшие к вечеру, пугали числом машин и тем, что множество людей все еще куда-то ехало, толком не зная, нужно ли им это или нет. Казалось, жители города снялись со своих мест и катят в неизвестном направлении, спасаясь то ли от войны, то ли от чумы, то ли от другого серьезного бедствия.

Где-то на востоке над городом ярко светилось желто-красным небо – видимо, там случился пожар, и довольно серьезный. Так оно и оказалось. Впоследствии стало известно, что там полыхал, охваченный огнем, торговый центр, и двенадцать пожарных расчетов уже несколько часов кряду боролись с огненным смерчем, пытаясь обуздать его.

– По-моему, мир слетел с катушек! – пьяно констатировал Михаил Стальевич, оглядывая забитую машинами улицу, то ли огорчаясь по этому поводу, то ли веселясь. – А с мертвой бабой нас шикарно натянули!..

И протянул руку Шапиро, желая попрощаться с ним.

4

Придя домой, Михаил Стальевич первым делом отправился к крысам. Нужно было насыпать им корма и налить воды. Животные бо́льшую часть дня провели без еды и питья. Михаил Стальевич испытывал угрызения совести, понимая, что крысам пришлось нелегко. Завтра же он отвезет их в виварий, где им не придется страдать от голода; сотрудницы вивария постоянно следят за тем, чтобы животные были вовремя накормлены и имели в достатке воду.

Михаил Стальевич включил свет, и крысы, сидевшие до того тихо, зашевелились, задвигались в клетке, попискивая, словно хотели сказать ему: «Что же это ты, гомо сапиенс, забыл про нас и полдня продержал на голодном пайке!»

Михаил Стальевич насыпал зерна в лоток, налил воды в посудину. Крысы набросились сперва на воду, а потом на зерно. Поглядывая на них сверху, Михаил Стальевич почувствовал, что в физиологии крыс что-то не так. Не сразу он сообразил, что от клетки не исходит неприятный запах. Он принюхался более тщательно. Запаха действительно не было. И это было странно. Крысы жили у него третий день. Обычно, если не чистить клетку (а он ее не чистил, не до этого было), от опилок, которыми устилают ее дно, исходит сильная вонь. Чтобы этого не было, сотрудницы вивария чистят клетки ежедневно, а иногда делают это и по два раза на дню. Отсутствие запаха, надо сказать, сильно озадачило Михаила Стальевича. Он вновь принюхался, но уловил только слабый запах корицы, не более того, что явно не вязалось с физиологией грызунов. И впрямь, подумал он, какие-то необычные крысы достались ему, черт их дери! И в очередной раз пожалел о том, что не расспросил о них поподробнее у мужика с серьгой в ухе, у которого он их купил.

Сделав себе чай, он уселся к компьютеру, намереваясь проверить почту, но тут же забыл об этом своем желании, вспомнив в который уже раз о Белле Петровне. Ему казалось странным, что он думает о ней. Вчера, находясь в ее квартире, он не увидел в ней ничего особенного – обычная, несколько высокомерная женщина, которой давно за тридцать. Скорее он воспринимал ее с изрядной долей скепсиса: приехала с курорта, муж валяется на полу мертвый, а у нее слёз нет; выходит, не любила, или вместо сердца – кусок жести? А тут еще и голову вымыла! Потом все же разрыдалась, и, кажется, искренно, не работая на публику. И так же неожиданно оборвала рыдания и бросила в пространство: «Пардон!» – перед кем она извинялась, пойми тут! Он чуть со стула не свалился, услышав это «пардон!»… А сегодня – словно повернули в обратную сторону какой-то важный винт в его голове. Вчерашние впечатления странным образом изменили свою окраску, будто на сухом стволе дерева неожиданно появились зеленые побеги.

Допив чай, он вернулся на кухню, чтобы налить себе еще чашку. И все продолжал думать о Белле Петровне… Перед ним вдруг отчетливо возникло ее печальное лицо. Затем он увидел бокал с вином, который держала ее рука с длинными пальцами, и каких-то людей, толпившихся возле нее нечеткими тенями. Смысл явленной ему картины был неясен. Стараясь избавиться от видения, Михаил Стальевич тряхнул головой и наткнулся взглядом на клетку с крысами, стоявшую у балконной двери. Животные сосредоточенно жевали корм и никак не могли насытиться. Крысы! Конечно, это они провоцируют появление галлюцинаций. Но как-то не укладывалось в голове, что эти мирно жующие твари способны каким-то непостижимым образом вызывать в сознании разного рода зримые картины. Чтобы проверить это, Верещагин покинул кухню и прошел в конец коридора, где находилась дверь в спальню. Белла Петровна с бокалом в руке и фигуры людей вокруг нее исчезли. Он продолжал думать о вдове, но вот визуальные образы, являющиеся шифром чего-то неясного, растворились, как капля молока в стакане воды.

Михаил Стальевич вернулся к крысам. И опять ярко засветился перед ним образ Беллы Петровны в окружении размытых фигур. Черт побери, и вправду, подумал он, эти снежно-белые крысы с пятнышками на голове – удивительные твари! Они воздействуют на его сознание и зажигают там зрительные образы. С позиций здравого смысла – это полнейший бред! Вещь невозможная! И всё же, надо признать, это реальный факт… Шапиро говорит, что не может находиться там, где происходят необъяснимые вещи. Если следовать его логике, от этих крыс необходимо избавиться. Но вряд ли стоит с этим спешить, удержал себя Михаил Стальевич от поспешного решения. Следует все обдумать и даже, быть может, провести ряд опытов – тут в нем возобладал человек науки, готовый на кропотливый исследовательский процесс.

Михаилу Стальевичу вдруг с неудержимой силой захотелось спуститься в квартиру этажом ниже и увидеть Беллу Петровну. И тогда, быть может, станет понятен смысл явленной ему картины. Но для посещения женщины, пребывающей в состоянии острой скорби, необходим серьезный повод. А повода не было. И все же, не в силах противиться своему желанию, Михаил Стальевич вышел из квартиры и отправился к Белле Петровне, надеясь, что сумеет придумать повод по ходу дела.

Спустившись на один этаж, он позвонил в знакомую дверь. Ему открыла сама Белла Петровна. Загорелое лицо ее было усталым, без следов косметики. На ней было черное платье, волосы были стянуты широкой черной лентой. В квартире слышались возбужденные голоса.

Белла Петровна вопросительно взглянула на Верещагина. Тот, кивнув в знак приветствия, стал объяснять, зачем он явился:

– Вы извините… Находясь здесь вчера, я, вероятно, обронил свой блокнот… Небольшой такой, в обложке темно-синего цвета… – Ложь была не слишком удачной, но ничего другого не придумалось.

Белла Петровна несколько мгновений пристально вглядывалась в лицо Михаила Стальевича, и тому показалось, что она не узнала его. И немудрено, в том состоянии, в каком женщина была вчера, она могла его вообще не запомнить.

– Я был здесь понятым, – напомнил он.

– Да, да… – отозвалась вдова бесцветным голосом и предложила Михаилу Стальевичу войти. – Посмотрите сами… В гостиной ничего не убирали. Моя подруга лишь кое-где замыла пол…

Михаил Стальевич прошел в гостиную, где вчера вечером он провел несколько часов и откуда сейчас доносились возбужденные голоса. Белла Петровна следовала сзади.

В гостиной он обнаружил целую компанию – по преимуществу это были женщины, среди которых находилось двое мужчин. Это были друзья Беллы Петровны и ее покойного мужа, явившиеся с целью поддержать в горе несчастную вдову. Кто-то сидел у стола, кто-то расхаживал по комнате. Какая-то женщина с бледным лицом, нервно прикладываясь к бокалу, пила небольшими глотками красное вино. И все они что-то возбужденно обсуждали.

Идя к Белле Петровне, Михаил Стальевич не думал, что встретит здесь большую компанию, но дать задний ход он не мог, следовало довести дело с потерянным блокнотом до конца.

Пол в том месте, где вчера лежало тело убитого, был вымыт. Видимо, об этом и говорила вдова.

– Это сосед… – представила она Верещагина своим гостям. – Вчера он здесь был понятым… Простите, ваше имя?

– Михаил Стальевич.

– Так вот, Михаил Стальевич обронил здесь свой блокнот… – объяснила она причину его появления.

– Вы уж извините, – сказал, обращаясь ко всем, Верещагин.

– Ищите… – Белла Петровна села в кресло. – Вы, кажется, сидели там – у входа… – Она указала на широкий простенок у двери, где со вчерашнего дня так и стояли два стула. И он понял, что вдова все же запомнила его.

Михаил Стальевич опустился на корточки и стал осматривать пол под стульями.

Участники нервной беседы, умолкнувшие при его появлении, терпеливо ждали, когда незваный гость завершит осмотр, найдет или не найдет свой дурацкий блокнот и уберется восвояси. Уже потом, когда Михаил Стальевич покинет квартиру, один из гостей, худощавый мужчина с острым кадыком, спросит у Беллы Петровны: «А этот… сосед… не мог убить Павла?..» Та пожмет плечами. «Не думаю… Ни я, ни Павел не были с ним знакомы. Он относительно недавно поселился в нашем доме…» – «У того, кто это сделал, должна быть веская причина: сведение счетов, споры по бизнесу или что-то в этом роде, – скажет в ответ на это второй мужчина, круглолицый, с залысинами, со спущенным вниз узлом пестрого галстука, весьма нетрезвый. – Это же не ограбление, как я понял. Ничего не украли, ведь так?»