Аттракцион Верещагина

– Подпиши. И можешь идти.

– Что это?

– На время следствия ты невыездной – не имеешь права покидать город.

– И что дальше?

– А дальше… поинтересуйся у своих крыс, – усмехнулся Продушин. – А заодно, может, и мне они предскажут, когда я получу очередное звание.

7

Михаил Стальевич ушел от следователя в подавленном состоянии. Он знал, что не причастен к убийству Тверского, но также знал и о том, как в родном отечестве нередко расследуются уголовные дела, и за решеткой часто оказываются невиновные люди. Наверное, подумал он, следует рассказать Белле Петровне, что Продушин и ее включил в круг подозреваемых. И билет на самолет из Испании не может служить ей защитой. Ведь прошло больше часа после ее появления в квартире, прежде чем она позвонила в полицию и сообщила о том, что обнаружила в квартире труп. И тут, конечно, широкое поле для разгула следовательской фантазии.

– Что случилось? – глянув в безрадостное лицо приятеля, спросил Шапиро, когда тот появился в лаборатории.

Михаил Стальевич нервно сунул в рот сигарету и, посасывая ее, незажженную, рассказал Шапиро о разговоре со следователем и о том, что тот подозревает его в убийстве соседа. Хотя Михаил Стальевич даже шапочно не был знаком с убитым. И причиной для такого поворота послужили крысы и его, Михаила Стальевича, собственная глупость! В присутствии крыс («Я тебе рассказывал об этом!») мне привиделась картина, в которой было окровавленное полотенце, торчащее из мусорного бака, и водительское удостоверение, лежащее поблизости на земле. И меня осенила мысль: быть может, эти предметы имеют отношение к убийству! Не знаю, почему я так решил. Потом, заглянув на помойку, я увидел и полотенце, и удостоверение наяву. Желая помочь в расследовании дела, я сообщил о своей находке следователю. Одним словом, помог… накинуть себе удавку на шею!

Голова Шапиро большую часть дня была занята мыслями о любовнице, рослой, пышущей здоровьем девке по имени Катерина, имевшей, по его мнению, весьма ограниченное число извилин в черепной коробке, которую он уличил в неверности, и Шапиро с радостью переключился на проблемы приятеля.

– Старик! – сказал он, выслушав Михаила Стальевича. – Ты – клинический идиот! Как можно в нашем отечестве, где на протяжении сотни лет всем заправляют спецслужбы, быть таким наивным? Нельзя волку палец протягивать! Ты бы еще сел задом на пилораму!

За окном что-то громко брякнуло. Оба повернулись в сторону окна. За стеклом, на карнизе, сидел серый – под стать погоде – голубь. Он был чем-то обеспокоен. Голубь стукнул клювом в стекло, раз, другой, третий, словно требовал, чтобы люди пустили его внутрь.

Шапиро подошел к окну.

– Чего тебе, братишка, надо?

Голубь вновь ударил клювом в стекло, будто хотел укрыться в помещении от своих обидчиков, среди которых чаще всего были жирные безжалостные вороны, способные при желании заклевать даже собаку.

Шапиро и Верещагин, наблюдавшие за поведением птицы, не могли открыть раму и пустить ее внутрь. Оба знали: если птица залетает с улицы в комнату, это не к добру.

«Чего ей, жопе, не хватало?» – вновь вернулся мыслями к любовнице Шапиро. И не то чтобы он сильно переживал по поводу ее измены (зная легкомысленный характер Катьки, он понимал, что когда-нибудь это должно было случиться), но все равно было как-то мутно на душе. Шапиро не нравилось, когда его держали в дураках.

Михаил же Стальевич в эту минуту подумал о Белле Петровне. Надо непременно зайти к ней вечером и рассказать о разговоре со следователем.

Голубь тем временем спорхнул с карниза – то ли улетел, то ли рухнул вниз, не имея больше сил держаться на железе.

– Слушай, Мишо! – сказал Шапиро. – Раз уж ты оказался обладателем необычных крыс, то должен мне помочь. Я хочу кое-что выяснить про Катьку, некоторые детали… – И Шапиро прищурился, как это делал, когда был чем-то серьезно озабочен.

Ответить Михаил Стальевич не успел. В комнату спешно вошла лаборантка Лена.

– О! – воскликнула она, увидев Верещагина. – А где обещанные крысы? – напустилась она на несчастного, словно без этих двух грызунов могла остановиться наука и сотрудники лаборатории остались бы не у дел.

– Иди к черту! – огрызнулся тот.

– Грубо! – парировала Лена.

– Не лезь, и без тебя голова кругом…

Лена была оскорблена.

– Если воспринимать ваше заявление о черте не фигурально, а впрямую, то я должна отправиться куда-нибудь за печку или в темный угол сарая, где должна состояться это знаменательная встреча… Нечисть, кажется, там водится? – Лена была умна, остра на язык, но от таких девиц после получаса общения Михаила Стальевича начинало мутить, как от некачественной еды. Не нравились они и Шапиро. Тот предпочитал иметь дело с пустышками вроде Катьки. – Но я подумаю, следует мне идти туда или нет… – закончила девушка свою язвительную речь и, скользнув по дуге, будто совершая круг в вальсе, подхватила с полки какую-то нужную ей папку и скрылась за дверью.

– Несчастным будет ее будущий муж, – хмыкнул Шапиро, когда она ушла. – Бьюсь об заклад, что через полгода после женитьбы на ней он полезет на стену!

Но Михаил Стальевич уже забыл о Лене. Мысль его вновь вернулась к разговору со следователем. Не ведая о талантах Продушина, уже известных читателю, Михаил Стальевич испытывал лишь некоторое беспокойство, но не страх. Он опасался только одного – что Продушин станет часто таскать его на допросы, отвлекая тем самым от работы. В конце концов все выяснится, а потеря времени будет немалая.

Придя с работы домой и покормив крыс (и в очередной раз подивившись тому, что от клетки не исходит неприятный запах, а крысы девственно чисты), Михаил Стальевич отправился к Белле Петровне.

Дверь ему открыла Маша, подруга вдовы, которую он видел здесь в прошлый раз. Она узнала Михаила Стальевича и крикнула в коридор:

– Белла, к тебе пришли!

– Кто? – послышался из квартиры голос хозяйки.

– Твой сосед…

– Скажи, что я никого не принимаю!

Михаил Стальевич нервно затанцевал на месте.

– Дело срочное, – объяснил он, – и касается оно Беллы Петровны!

– Белла, выйди! – потребовала Маша.

Белла Петровна выглянула в прихожую.

– А-а, это вы… – сказала она без всякого интереса, узнав Верещагина. – Что-то вы зачастили в мой дом… – Была она пьяна и нетвердо стояла на ногах. Загорелая рука ее с красивыми пальцами плавала в воздухе, удерживая бокал с вином. – Думаете, раз вы тут мелькали в роли понятого, то можете претендовать на мою дружбу? – И вознесла вверх свободную руку с вытянутым указательным пальцем, и было неясно, что она хотела этим жестом сказать.

Замечание Беллы Петровны по поводу того, что Михаил Стальевич мелькал в роли понятого, обидело его. Эта женщина еще и алкоголичка, подумал он неприязненно. Но раз уж он решился предупредить ее об опасности, не следовало откладывать. В конце концов, состояние несчастной вдовы можно понять.

– Дело касается вас, – сказал Михаил Стальевич.

– Я вчера похоронила мужа, а вы тут… ходите ко мне… – Белла Петровна не понимала, чего от нее хочет сосед. – Вы не в моем вкусе… Разве что чуть-чуть.

Михаил Стальевич поморщился.

– Да бог с ним, с вашим вкусом… Нам нужно поговорить. Дело не терпит отлагательств.

Видя, что сосед столь настойчив, Белла Петровна предложила Верещагину войти в квартиру. Оба прошли в гостиную. Маша, судя по всему, не оставлявшая все эти дни подругу одну, закрыла дверь и последовала за ними.

На столе в беспорядке теснились тарелки с едой, стояло несколько бутылок с вином. Тут же была ваза с фруктами, возле которой на скатерти лежала пара персиков и раздерганная кисть винограда, словно тот, кто наполнял вазу, не донес их до места и бросил на полпути. Или художник, решивший написать натюрморт, разложил их по своему разумению на поверхности стола.

– Присаживайтесь! – предложила Маша, тоже не совсем трезвая. – Выпить хотите? За помин души раба Божьего Павла…

– В другой раз, – отказался Михаил Стальевич.

Маша взяла бутылку, налила себе вина и, переглянувшись с хозяйкой дома, выпила.

Отметив нетрезвое состояние подруг, которое после очередной порции вина не стало лучше, Михаил Стальевич вдруг засомневался, поймут ли женщины его озабоченность. Но отступать было поздно.

– Мы вас слушаем… – сказала Маша, словно была здесь главной.

– Я имел разговор со следователем, который ведет дело о смерти вашего мужа… Он устроил мне настоящий допрос.

– Вы же понятой, чего вас допрашивать? – удивилась Белла Петровна.

– И тем не менее это был допрос, – продолжал Михаил Стальевич, думая, как бы попонятнее рассказать вдове о том, что ему привиделось с помощью крыс. И вовремя сообразив, что женщины сейчас мало что поймут, решил обойти историю про крыс стороной. – Я тут… Одним словом, я совершенно случайно обнаружил кое-что, имеющее, как мне показалось, отношение к убийству вашего мужа. И сообщил об этом следователю. А тот сделал вывод, что, возможно, я причастен к этому преступлению. Более того, узнав, что я заходил к вам три дня назад, он высказал предположение, что и вы, быть может, причастны к убийству своего мужа, и мы с вами находимся в сговоре!

– Да что вы такое говорите?! – протрезвела Белла Петровна.

– Бред какой-то! – дернулась на стуле Маша.

– Он в своем уме?! – продолжала вдова. – До моего приезда из Испании мы с вами не были знакомы! Да и сейчас это нельзя назвать знакомством! И с мужем моим вы не были знакомы, ведь так?

– Это я и пытался объяснить следователю. Он только ухмылялся. Потом взял у меня подписку о невыезде.

Белла Петровна отпила из бокала.

– Маша, ты что-нибудь понимаешь?

– Понимаю. Этот следователь – сволочь! Не может найти концы в этом деле, и решил свалить вину на тех, кто рядом, – так проще… Пусть этот урод вызовет меня! Я ему расскажу, как ты любила Павла. Если он, конечно, понимает, что такое любовь…

– Позвольте дать вам совет, – заговорил Михаил Стальевич, – когда будете говорить со следователем, рекомендую тщательно обдумывать свои ответы. Он готов зацепиться за любую мелочь.

– Он был у меня накануне похорон… но ничего не сказал о своих подозрениях, – сказала Белла Петровна. – Спасибо, что предупредили… Вы, я смотрю, человек порядочный! – И она впервые улыбнулась Верещагину. Потом налила вина и спросила: – А что же вы такое нашли?

– Так, мелочь… Полотенце с инициалами вашего мужа, испачканное кровью, и водительское удостоверение… на имя какого-то Сандальева.

– Да, да, припоминаю… Следователь звонил еще раньше и спрашивал, знаю ли я Сандальева. Я ответила, что знаю. Сандальев – наш приятель и Пашин компаньон… Так, значит, это вы нашли эти вещи. И где же? В подъезде? На автостоянке?

– На нашей помойке, – признался Михаил Стальевич, не сказав ничего о том, по какой причине он там оказался.

– На помойке? – удивилась Маша. – Что вы там делали?

– А что там делают другие?

– Ну, мало ли!

– Выбрасывал мусор.

– Бомжи, например, ищут там еду, шмотки, бутылки…

– Я похож на того, кто ищет бутылки в мусорных баках? Спасибо! – обиделся Михаил Стальевич.

– Какой вы обидчивый, право! – примирительно сказала Маша.

Белла Петровна посмотрела в свой бокал, хотела выпить, но передумала. Повертела бокал в руках и неожиданно выплеснула вино в вазу с фруктами. Темно-красная жидкость окатила яблоки, груши, виноград, лежавшие там, и стекла на дно вазы, оставив на плодах пунцовые капли. Постояв в раздумье, Белла Петровна взяла со стола бутылку с остатками вина и также вылила ее содержимое в вазу.