Наследие предков. Том 1. Горы будут молчать

Боцман поднялся, отряхнулся и вышел из ангара. Сверчок же начал сбивчиво креститься и бормотать все знакомые молитвы себе под нос, а потом, придя в себя, вприпрыжку на полусогнутых понесся к положенцу. Хребет в то время с двумя блатными мороковал над планом побега.

– Хребет, Хребет, я сейчас такое видел!

Далее, брызжа слюной сквозь прорехи в золотых и железных коронках, Сверчок на ухо Хребту затараторил о пережитом ужасе, особо отметив, что Боцман говорил о побеге.

– Да ты присядь, Георгий Сидорыч, ноги-то не казенные, – положенец всегда обращался к Сверчку по имени-отчеству, отдавая дань уважения годам, отданным воровскому делу. – Я в курсе про Боцмана и планируемый рывок.

Хребет угостил старого медвежатника халвой и сигаретами, поблагодарил за нужную информацию и отпустил с миром.

Сверчок возвратился к родной котельной озадаченный тем, что не смог удивить положенца новостью. «Ну, на то его и поставили положенцем, чтобы за зоной смотреть и все знать», – успокоил себя Сверчок, натягивая кепку поглубже на лысую голову. Да вот только сердце все равно не успокаивалось, так как об этой информации следовало бы еще кое-кому на воле сообщить, но сделать это будет весьма затруднительно, ведь столько лет прошло. Сверчок залез в свою каморку в котельной, порылся в каких-то потрепанных блокнотах и извлек оттуда календарь за 2006 год, на котором были выдавлены цифры номера сотового телефона, написанного ему десять лет назад в Москве давнишним знакомым. Знакомство же это приключилось как раз в то время, когда Сверчку впервые довелось столкнуться с той чертовщиной, которую сегодня изобразил бесноватый Боцман.

Было это летом 1971 года, когда во Владимирской пересылке случился серьезный «кипиш», в результате которого порезали четверых «пупкарей»33 и дали деру трое зэков, которых, правда, в тот же день всех перестреляли при задержании. В самой же тюрьме в перестрелке тридцатилетний медвежатник Жора Сверчок словил по пуле в каждую ногу и корячился на цементном полу несколько часов. Советская власть разбираться не стала, кто именно резал контролеров, и запаяла всем попавшим под подозрение ни много ни мало – «вышак»34. Ну, чтоб другим неповадно было. Жора, конечно, попытался доказать, что он честный жулик, а не мокрушник, да и вообще не при делах был в этом замесе. Но кого это интересовало? Попытка побега, групповое убийство сотрудников при исполнении и т. д. И после трех недель в тюремной больничке состоялся суд, приговоривший к высшей мере его и еще троих особо опасных рецидивистов, двое из которых вообще были в другой части корпуса под замком. Но судьба на этой печальной ноте вовсе не прекратила Сверчковы мытарства. Двоим из приговоренных рецидивистов действительно «намазали зеленкой» морщинистые лбы в Вологодской тюрьме. А вот Жорик и известный на весь Союз налетчик на сберегательные кассы Никита Лавсанов по кличке Лавсан отправились этапом через всю страну, как считали они тогда, на урановые рудники.

Догадка зэков была практически верна. Несколько месяцев прицепной вагон колесил по необъятным просторам Союза, собирая таких же злостных горемык, как Лавсан со Сверчком, а потом поезд дотянул «столыпина» в далекую Якутию, туда, где уже не было ни железных дорог, ни более-менее нормальной автомобильной дороги. Автозаки со смертниками охранялись целой ротой солдат и десятком офицеров КГБ. Большинство зэков очень радовались хоть какой-то альтернативе расстрелу, в глубине души все же тая мечту о рывке на волю, но те, кто были посмышленее, сразу же поняли, что с таким конвоем им придется заживо сгнить в руднике. Ведь официально все они уже были трупами – потенциальными или реальными – все равно, потому как привести в исполнение приговор могли и через месяц, и через пару-тройку лет.

Долго ли, коротко ли, но спецконвой все-таки доставил смертников в глухую якутскую тайгу, в район поймы реки Индигирки. На месте прибытия зэков ждал наспех оборудованный лагерь с привычными вышками и колючкой по периметру, но рядом было огромное количество специальной техники и солдат, сплошь утянутых серой химзащитой. Вся техника и спецзащита подвергалась дезактивационным процедурам после каждого выхода. Сам же объект представлял собой вовсе никакую не шахту и не рудник: на болотисто-лесной местности виднелись огромные дыры в грунте, затянутые болотной жижей, из которой выступали остовы каких-то непонятных металлических предметов, наподобие гигантских свинцовых колоколов. Эти самые «колокола» зэки откапывали, привязывали к ним лебедки мощных армейских тягачей и вытягивали на твердую поверхность. Защитную экипировку смертникам не выдавали, поэтому с первых же дней появились у них все признаки лучевой болезни, но зэки поняли это слишком поздно. Да и выбора у них никакого не было, кроме как красиво сдохнуть на колючке во время попытки побега.

Через пару недель после начала работ во время эвакуации из-под земли второго по счету «колокола» из тайги выскочил, словно леший, старый шаман с молодым пареньком, по всей видимости, внуком. Он начал бросаться на солдат и орать на ломаном русском языке, чтобы не трогали эти железяки. Солдаты, которые из-за противогазов и защитной амуниции более походили на инопланетян, начали отпихивать шамана прикладами и уж было совсем его прогнали, как подбежавшие на шум офицеры КГБ без разбора разрядили в старика свои пистолеты. Шаман упал ничком в болотную жижу, а паренек разревелся и рухнул на колени над телом деда. Все думали, что кагэбэшники завалят и паренька, но те, то ли пожалели его, то ли не сочли за источник угрозы, оставив его с дедовским трупом наедине. Да, как оказалось, зря. Парнишка сначала просто скулил, а потом стал орать какие-то заклинания на своем языке, и через несколько минут голос юнца более всего напоминал утробный звериный раскатистый рык. Небо над тем местом потемнело и очень быстро опустился туман. Паренек рухнул в беспамятстве навзничь, и в тот же миг неожиданно поднялся убиенный старичок.

Смотреть на окровавленного деда было просто невыносимо, потому как человеческих черт в его облике практически совсем не осталось – это было нечто среднее между звериной мордой и старым полусгнившим трупом в каком-то фиолетовом свечении. Шаман метался сквозь строй солдат с невиданной скоростью, ревя и полосуя длинным ножом всех подряд. Серые прорезиненные облачения бойцов вмиг окрасились в багровые цвета. Досталось и зэкам, несколько человек из них так и остались в болотной жиже навсегда. Когда же офицеры успели добежать к месту резни, то там шла беспорядочная стрельба оставшихся в живых солдат вокруг себя, потому что деда в полутьме уже никто не видел. От хаотичной стрельбы погибло несколько кагэбэшников и полтора десятка солдат. Когда все успокоилось, оставшиеся в живых зэки рванули в лагерный барак безо всякого конвоя и подперли изнутри дверь. На работы не выходили пару дней, пока в лагерь не приехало большое начальство из Москвы.

На следующий день всех смертников по одному начали дергать на допросы к странному человеку, внешность которого никто толком запомнить так и не смог. Представился он просто: «гражданин полковник госбезопасности». После беседы со Сверчком полковник долго буравил взглядом перепуганного зэка и произнес:

– Тебя-то сюда зачем определили? Ты же пальцем никого не трогал.

– А вот зачем! – Сверчок стянул грязные кирзачи, скинул полусгнившие портянки и обнажил убористую аккуратную надпись на тощих ногах: «Пойдете за правдой – сотретесь до жопы!», а потом истерично рассмеялся, уже совсем не боясь за свою дерзкую выходку, потому как, если и верить в существование ада, то это место было его дном.

Несмотря ни на что, полковник в кожаном плаще тоже ржал как конь без устали минут пять. После чего еще раз внимательно посмотрел на Сверчка и тихонько добавил:

– Если будешь молчать, то остаток положенного тебе срока отмотаешь где-нибудь в европейской части нашей Родины. «Мокряка» за тобой не будет. Но если хоть что-то сболтнешь – пожалеешь, что не умер здесь. Горько пожалеешь!

Потом полковник напоил зэка чаем и угостил сухпайком. Бедный Сверчок чуть с ума не сошел от переполнявших его эмоций. Офицер не соврал: через три дня Сверчка, единственного изо всех смертников, этапировали обратно и поместили в какую-то странную больничку, где круглосуточно ставили капельницы и давали вкусно поесть. Здоровье Сверчка быстро пошло на поправку, и в скором времени он уже сидел в одиночной камере следственного изолятора «Лефортово». Далее был этап в Воронежскую область на строгий режим с личным делом, в котором отсутствовали материалы по делу об убийстве контролеров Владимирской тюрьмы. В общем, жизнь Жоры Сверчка пошла своим привычным ритмом, и он странным образом практически наглухо позабыл свой «вышак» и приключения в якутской тайге, словно ничего этого и не было.

А вспомнилось все тоже весьма неожиданно. Во время его очередной отсидки всех отрицал, в числе которых находился и Сверчок, собрали с зоны и бросили на «прожарку»35, где их нещадно ломали менты. Все премудрости отечественных пенитенциариев по перевоспитанию отрицательно настроенных осужденных сводились в своем итоге к банальному ежедневному избиению их дубинками с головы до пят, да так, что те, которые не загнулись от обильных гематом и разрывов внутренних органов, не могли ни лежать, ни сидеть. В морги же доставляли трупы зеков с черными от кровоподтеков спинами и ногами. Многие под дубаками ломались, и тогда избитых вдрызг, полуживых арестантов перед строем заставляли отречься от своих убеждений. Кто-то вскрывался, если была хоть какая-то возможность найти острый предмет после тотальных ежедневных шмонов. Более приемлемым вариантом достойно отдуплиться была петля, но после обыска, как правило, и шнурки в обуви, и веревки в штанах отметали «пупкари». Самые изобретательные «бродяги»36 сплетали шнурок, распустив шерстяной носок или разорвав белье на длинные тонкие лоскуты. Двойной узел на шнурке вокруг шеи не позволял развязать его даже в агонии. Так и находили опрометчивые вертухаи задушенного, но не сломленного страдальца на бетонном полу камеры с высунутым языком и зловещим ошейником под подбородком. Те же, кто до последнего все вытерпели, уходили на тюрьму или возвращались на прежние места отбытия наказаний уже без здоровья, часто инвалидами. Сверчку в тот самый раз так надавали по бестолковке, что Жорик впал в кому на несколько дней, где, словно заново, пережил кошмары позабытой высшей меры. Очнулся Сверчок в тихом ужасе, не осознавая сон это или реальность. Так и жил потом много лет, не понимая, с ним ли это все было или же от сильных потрясений привиделось.

Прояснил ситуацию неожиданный случай. В 2006 году постаревший Сверчок в очередной раз откинулся на волю и решил прогуляться по столице, в которой он не был аж с восьмидесятых годов. Ошалевший от совершенно иного мира с горящими рекламными стендами, красивыми высотными новостройками и пестрящими автомобилями он, зазевавшись, чуть не угодил под колеса ведомственной эфэсбэшной машины, в салоне которой находился знакомый из старого полузабытого сна «гражданин полковник госбезопасности». Тот самый без сомнения, причем ни капли не постаревший. Водитель подбежал к сидящему на проезжей части сухонькому старичку и начал его тормошить и спрашивать о самочувствии, а старичок не мог оторвать взгляда от вышедшего из салона человека средних лет в штатском.

Полковник тоже сильно удивился, что старичок его помнит, потому как подобных проколов с незапланированным восстановлением памяти у пациентов сотрудники спецклиники ранее не допускали. Сверчка посадили в салон роскошной иномарки и отвезли в какое-то странное место в центре столицы: дом – не дом, офис – не офис.

Разговор вышел долгим. Сверчок, словно ребенок, открыто и наивно спрашивал у загадочного полковника все интересовавшие его вещи. А полковник и не думал что-то скрывать и лукавить: «Раз судьба вновь свела – значит так надо, значит необходимо». Да и скрывать что-то было, по крайней мере, смешно: старику, большую часть жизни проведшему в местах заключения, никто бы все равно не поверил. А Сверчок сразу догадался, что его мысли, воспоминания и чувства как на ладони видны этому странному чекисту, поэтому разговор выдался откровенным и интересным для обеих сторон.

Полковнику было по-человечески жалко старика, который кроме страданий и лишений в жизни ничего так и не увидел, а только читал в своих любимых книжках из зоновских библиотек. Сверчок же, наконец-то, обрел успокоение своим душевным терзаниям по поводу реальности произошедших событий в далеком 1971 году. И если бывают у людей памятные вехи в жизни, как то: школа, армия, свадьба, рождение ребенка, выход на пенсию и тому подобное, то и у Сверчка теперь тоже сложилась единая логическая картина памятных событий: детдом, интернат, малолетка, тюрьмы, смертный приговор и две встречи с полковником, одна из которых перевернула его судьбу, отменив высшую меру, а другая, наконец-то, прояснила очень многие вещи, которые для большинства обывателей покажутся откровенными выдумками. Этот разговор с полковником затесался в память Сверчка целиком и до мельчайших подробностей. Долгими тюремными ночами он часто его полностью прокручивал в голове, словно пленку кинопроектора.

– Гражданин полковник госбезопасности, а что же мы там копали тогда? Кто эти колокола в той глуши отыскал? Это ведь какие-то летательные штуковины были, судя по соплам в днище…

– Да, Жор, летательные и очень древние. Один Бог знает, сколько они пролежали там, в заболоченной пойме реки Индигирки. И отыскали-то их случайно, потому что в тех местах ни с того ни с сего упал наш бомбардировщик. Во время его поисков приборы зафиксировали сильные радиопомехи в округе, хотя никаких военных объектов там не было.

– А зэков-то почему копать отправили?

– А кого же еще на эти работы Советская власть могла отправить, по-твоему? Студентов? Как на картошку в летние каникулы! Там, Жора, радиационный фон был очень высокий и еще очень странное излучение, нам пока неизвестное до конца. У людей «крыша» съезжала после длительного пребывания там, «глюки» сильные начинались, несли всякую ахинею.

– Это что ж получается, зэки – не люди, что нас можно было вот так без защиты?

– Получается, Жора, что нет! С виду у большинства облик остался человеческий, а внутри хуже диких зверей. Если бы ты видел, что творится внутри у многих, то с ума бы сошел и удавился, чтобы только не жить в этом мире.

Эта фраза полковника почему-то не вызвала сомнений в своей правдивости у Сверчка, который потупил взгляд и грустно вздохнул. А полковник продолжил:

– Ты там один жулик был, а остальной сброд – это убийцы, насильники, маньяки. Расстрел для них – чересчур гуманное решение проблемы. Расстрел, Жора, еще заслужить надо!

– Гражданин полковник, а чем вся эта канитель с железяками закончилась в итоге?

– Свернули все работы через месяц окончательно. Чертовщина началась после этого шамана: при вытягивании очередного объекта лопнули сразу два толстых плетеных металлических троса на тягачах, и несколько зэков и солдат, как бритвой, располовинило, так по частям и складывали в мешки. Потом вытянутые на поверхность объекты стали неожиданно тонуть в земле, хотя выволакивали их на твердый грунт. Дальше больше, у солдат «глюки» начались, бессонница, один стрельбу открыл по зэкам, потом при подвозе второй партии смертников два автозака сорвались в реку, все зэки утонули. Решено было свернуть проект. Оставшихся смертников расстреляли там же в лесу. Солдат-срочников отправили на спецобработку, они до сих пор думают, наверное, что служили в степях Казахстана. Отчаявшись что-либо получить для исследований, взорвали все к чертям. Маломощный ядерный заряд не оставил ничего на том месте.

– Да уж, дела… А почему вы мне это все рассказываете?

– Спросил – рассказываю, ты же все равно никому не поведаешь об этом. Да и судьба нас с тобой столкнула, видать, не случайно. Наверное, еще придется встретиться.

– Вы мою судьбу наперед видите?

– Вижу, Жор, по большей части вижу. Но вероятность отклонений от заданной траектории всегда сохраняется.

В конце разговора полковник взял календарик с живописным пейзажем морского берега, нацарапал ручкой номер своего сотового на нем и протянул Сверчку. И этот календарь старый сиделец хранил много лет у себя в пожитках. Перед сном, бывало, достанет его, посмотрит на морской берег с закатным солнцем и провалится во сне прямо в эту картинку. А на утро вместо ласкового теплого бриза Георгия Сидоровича вновь ожидал привычный лютый мороз, ветер, вьюга и крики надзирателей.

Не ошибся полковник, судьба вновь разбавила серые тюремные будни Сверчка порцией необычных впечатлений. Да и телефончик на календаре теперь как раз кстати оказался. Вопрос же о том, не будет ли его звонок гэбэшнику расценен как стукачество, Сверчок, никогда и ни при каких обстоятельствах с властью не сотрудничавший, решил для себя предельно просто: во-первых, гэбэшник его спас от несправедливой «вышки», во-вторых, он ведь не за себя старается и не ждет никаких поблажек от мусоров, а, в-третьих, с этой чертовщиной кроме необычного полковника вряд ли кто-то сможет разобраться. Да и, в конце концов, бесноватый Боцман, сука и беспредельщик, правильных пацанов повалял немерено. Если его завалят гэбэшники, а не блатные – разницы не будет никакой.

Отзвониться Сверчок решил с телефона знакомого коммерса Саввика из третьего отряда. У Саввика был должок перед Сверчком, потому как Савву после прибытия на зону сразу же взяли в оборот блатные, прознав про его бизнес на воле. От полной разводки на деньги Савву уберег как раз Сверчок, грамотно «причесавший» бродяг о соблюдении разумности в поборах с жирных лохов. Сказал, что, мол, если «коммерс» может нормально делать деньги, то не стоит его сразу же до нитки обирать, а следует грамотно и постепенно использовать его способности и связи для общего дела. Доводы Сверчка посчитали разумными, и Саввику не пришлось продавать свой бизнес. Правда, и доля в общак стала приличной, зато Саввика никто не трогал, и жил он в зоне со всеми удобствами, благодарно вспоминая участие Сверчка в своей судьбе.

Пользоваться сотовым телефоном Сверчок не умел, но видел, как блатные часто звонили ворам на волю, спрашивая совет по тем или иным вопросам. Поэтому дед Жора попросил набрать номер самого Саввика. В трубке записанный голос оператора сообщил о том, что этот номер более не обслуживается. Саввик набирал номер еще несколько раз, но результат был тот же. Расстройству деда Жоры не было предела. Саввик, как мог, успокаивал старого зэка:

– Сидорыч, да ты не расстраивайся, может, номер сменил твой кореш!

– Ты что гундосишь, барбос?! Такие люди номеров не меняют! – сурово огрызнулся Сверчок, которому было невдомек, что сим-карты телефонов на воле можно теперь менять чаще, чем носки.

Расстроенный старый зэк потопал к себе в котельную, строго-настрого запретив Саввику рассказывать другим о его просьбе. Но через полчаса запыхавшийся Саввик сам прибежал в сверчково убежище, протягивая трубку сотового:

– Ждут твоего звонка, Сидорыч!

От такой новости Сверчок аж подпрыгнул с табуретки и вытянулся по струнке. Затем велел нажать нужные клавиши на хитроумном изобретении и выгнал Саввика из котельной, чтобы тот не «грел уши».

– Я вас слушаю!

– Э-э, я, это…гражданин полковник, это я, Жора Сверчок, со строгача, с «Белого Медведя» звоню, по делу…

– А-а, припоминаю. Вот видишь, Жора, прав я оказался – судьба нас с тобой свела вновь. Что стряслось у тебя?

Далее последовало скомканное описание события, увиденного Сверчком в металлическом ангаре несколько часов назад. Суть произошедшего из-за обилия матерных слов и блатной «фени» мог уловить только внимательный слушатель, сведущий в преступном жаргоне.

– Благодарю, Жора, ты как раз вовремя со своей новостью. Жди в гости! – подытожил разговор столичный собеседник. – И попроси, чтобы при тебе стерли номер сотового.

Сверчок все так и сделал, напугав и без того зашуганного Саввика лютой расправой, если кто-то узнает об этом звонке.

Глава 3. «Замес»

4 мая 2016 года, пос. Хорт, Ямало-Ненецкий автономный округ, исправительная колония –11 «Белый Медведь»

Как и обещал подполковник Попков, ФСИНовская проверка прибыла в колонию в обед. Такого количества старших офицеров на памяти начальника учреждения полковника Хузова Москва еще не присылала ни разу. Причем вели себя проверяющие нарочито строго и отчужденно, без прелюдий и общих формальностей приступив к ковырянию макулатуры в бухгалтерии, на складах и производстве.

Заведовал проверкой полковник Андрей Юрьевич Лазаренко, один из самых мерзких инспектирующих офицеров центрального аппарата Федеральной службы. Дотошный, мелочный, необщительный даже с коллегами, он постоянно глотал таблетки от хронической язвы и протирал узенькие очочки на своей бледной кроличьей физиономии, как-то по-детски украшенной конопушками. С прямой зажатой спиной и неврастеничными манерами Лазаренко казался полной противоположностью подполковнику Попкову – вальяжному, уверенному и живущему на широкую ногу, любимым выражением которого было «Надо здесь пожить хорошо, там не дадут!». При слове «там» подполковник почему-то показывал не на небо, а в землю, очевидно, подсознательно понимая свою загробную участь, хотя, может, и от материалистического мировосприятия, а вовсе не от совестливого воздействия тонких материй на глубинные сферы души, напрочь забитыми мыслями о вкусной еде, женщинах и дорогих автомобилях.

– Андрей Юрьевич, что ж вы сразу-то за работу. С дороги отобедать бы хорошо. Колония никуда не денется от вашего чуткого взора! – расплылся в широкой улыбке подполковник Попков, приветствуя тщедушного проверяющего. Следом за Попковым еле поспевал переставлять кривые короткие ноги кряжистый полковник Хузов, нервно протирая носовым платком вспотевший лоб.

– Нет-нет, сначала работа, – поздоровался Лазаренко и заспешил в бухгалтерию.

– Вот урод! – с досадой процедил Попков, – ему сорок два года, а пить нельзя – язва, жрать нельзя – панкреатит, о потенции остались лишь юношеские воспоминания. Равильич, ты не представляешь, каких я ему баб привозил в прошлом году. Закачаешься! Даже не взглянул, импотент хренов.

– А может он того? Ну, в смысле, «под хвост» балуется! – остроумно заметил начальник оперчасти колонии майор Колчин, – так мы ему любителей найдем. У нас на зоне таких в избытке: и с подшипниками в «приборе», и с декоративными надрезами – каких захочешь!

– Федя, ты уже нашел нам на жопу эту проверку! – начиная вскипать, зашепелявил и без того взведенный до предела «хозяин». – Это, Федя, твой косяк, что недоглядел за блатными. Весь холодильник трупами зэков забросали, контролер инвалидом остался, два трупа спецназовцев. А зато начальник оперчасти у нас всех педерастов колонии готов на проверку предоставить. Идиот, скройся с глаз моих, видеть тебя тошно!

– Да ладно вам, я ж пошутил.

– Пошел вон отсюда, шутник! – огрызнулся Хузов и посмотрел на Попкова.

– Слушай, Равильич! А мы-то чего должны без обеда сидеть, пошли к тебе! – быстро нашелся снабженец. – Я коньячку с балычком привез. Пусть ковыряется этот крысеныш, он только к вечеру пойдет цеха осматривать, вот мы и составим ему компанию. А сейчас пока отдохнем от нервной работы.

– И то верно, пошли.

Все вышло в точности так, как предсказал ушлый подполковник Попков. Несколько часов комиссия провозилась с документами и результатами последней проверки, пытаясь состыковать данные инвентаризационных ведомостей с первичной бухгалтерской документацией, что как всегда получилось только наполовину. В конце рабочего дня неутомимый Лазаренко погнал уставших офицеров на осмотр производственного участка колонии, а сам задержался в курилке поговорить по телефону. А один из молодых оперативников стоял за тоненькой жестяной перегородкой и услышал, как Лазаренко кому-то кричал в трубку: «Хоть один склад, но мы должны сегодня проверить. Завтра прибудет Потапов, а тут конь не валялся». Услыхав такую интересную информацию, майор Колчин потрепал молодого оперативника по-отечески за щеку, а сам вольготно и неспешно пошел к начальнику, где тот уже почти опорожнил с Попковым бутылку французского коньяка. «Я вам, дармоедам, покажу, кто из нас идиот!» – не покидала голову майора мысль о восстановлении поруганного самолюбия.

– Заходи, Колчин, что там опять?

– Новости, и не опять, а снова! – уверенно продекларировал майор, воодушевленный наличием у себя крупного козыря.

Офицеры подозрительно и настороженно посмотрели на вошедшего майора.

– Не тяни резину, Колчин, что еще?

– По моим оперативным данным приехали к нам не все, кто планировал. Завтра здесь будет заместитель руководителя Федеральной службы сам генерал-майор Потапов со свитой.

Похмельные зрачки Попкова и Хузова долго пытались состыковаться друг на друге, а когда им это удалось, полковник побагровел и процедил: