La Critica (первая книга казанской трилогии)

– Не в этом дело, как ты не поймёшь. Не обязательно быть твогцом, чтобы опгавдывать своё существование, ты способен понимать и востор-р-ргаться искусством. Это дано не многим… Искусству нужны свидетели! Оно без них не существует! – высоким срывающимся голосом выпалил двойник. – А кем ты будешь там? Адвокатом-лесбиянкой?

– А тебе-то что?! Ты будешь свободен. Встретимся в следующей жизни…

– Неблагодарный ублюдок! Я умер за тебя! – дьявольским голосом прорычал двойник, причём совершенно не картавя.

– Извини. Не принимай на свой счёт, ладно. Мне нужно перезагрузить свою душу… – я глубоко вдохнул.

– Пгосто твой ор-рганизм отр-равлен, – писклявым и поникшим голосом сказал двойник. – Ты так накачался, что навыдумывал себе какой-то телевизог с р-р-реинкагнационным интегфейсом, а я тебе подыгр-р-рал…

– Так и знал, что этот козырь ты оставишь напоследок, – покачал головой я.

– Хген с тобой, – отворачиваясь в сторону, сказал Картавый.

Я вдохнул морозный воздух и начал примеряться к прыжку. «Долечу ли?.. Умру ли мгновенно? А не получится так, что покалечусь и проваляюсь в реанимации больше семидесяти двух часов?»

– Так и получится, – услышав мои мысли, вставил Картавый.

Я зло посмотрел на него. «Не-е-ет. Обычное падение с пятого этажа – почти гарантированная смерть, а на штыри – стопроцентный верняк. Да. Ну! Сейчас!».

– Ты только вчер-р-ра близко сопгикасался с искусством, когда был в коттедже, – вкрадчиво и плаксиво продолжил Картавый, снова оборвав мой порыв. – Не буду тебе больше ничего говогить, пгосто взгляни на это.

Проекция на кремлёвской стене сменилась с показа моделей на видеоклип. В этом видео рыжеволосая девушка в компании музыкантов пела:

«Северный ветер снегами белыми

Мысли о лете плодами спелыми

Я на планете без сожаления

В солнечном свете мои сомнения …»

Моя пустота начала заполняться ещё когда мой картавый двойник показывал мне картинки и называл великие имена, теперь же я вдруг стал переполнен чувствами, и слёзы потекли по моим щекам. Я снова подумал, что если и «не сейчас», то всё равно «когда-то», «очень скоро», но эта мысль больше не угнетала.

Я ничего не оставлю в этой жизни, даже свою злобу на человеческую глупость и зависть на чужую удачу, мне придётся привнести всё это в другое воплощение. Единственный способ избавиться от боли – это победить её здесь и сейчас. Действительно, глупо начинать всё с нуля, когда я уже на полпути к цели. А цель моя – свобода. Я страшно запутался; это и очевидно, – раз я – тридцатилетний человек – стою над обрывом в наркотическом и алкогольном опьянении и собираюсь покончить с собой. Вопросов больше чем ответов, но об этом можно подумать позже. Время как будто ещё есть.

«…Помнишь, как смотрел кино

Не предвзято и легко

Жил сегодня, жил сейчас…»

«Какого чёрта…» – одними губами проговорил я и занёс ногу над пропастью.

«Allez venez, Milord/Vous asseoir à ma table/Il fait si froid dehors/Ici, c'est confortable», – раздалась песня Пиаф вперемешку с дрожанием в моём кармане, заставив меня вздрогнуть и ухватиться за раму. «Чёрт!.. Кто же берёт в последний путь мобильник!» – с досадой подумал я. «Хорошая реклама I-phone». Эта была Марта. Меня охватил гнев.

– Что?! – выпалил я, сняв трубку. – Шесть часов утра!

«Слушай меня, наркотурист, сегодня в час дня у тебя на квартире будем проводить собеседование с практикантом, так что сделай одолжение: приведи себя в относительный порядок и открой ему дверь. Мы с Глебом можем немного опоздать. Окэ?!..»

Я немного подрастерял свою первоначальную гневливую уверенность, но вторая волна не заставила себя ждать.

– Стоп, Крошка, что за постановка вопроса? Какой, нахер-блять, практикант, во-первых?! И с чего ты взяла, что я в городе, ваще?!

В трубке на том конце раздался глубокий усталый, с нотками гнева, вздох.

«Тебя только слепой вчера на коттедже не видел. Хотел незаметно забрать свою тачку, а не тут-то было. Даже видео с камер необязательно было пересматривать, чтобы понять, что ты был дома. Ниндзя под покровом сумерек…»

– Ничего не знаю, меня нет в городе!.. – проорал я и бросил трубку.

«Чёрт!» – с досадой прошипел я. Лицо мне обдувал ветер, я стоял на краю крыши и мёрз. Всё указывало на то, что я идиот. Пора было проваливать отсюда, пока кто-нибудь меня не заметил и не вызвал копов. Мой картавый двойник с коптящими, как автомобильные покрышки крыльями, был ещё здесь. Он приблизился и встал слева от меня на расстоянии вытянутой руки.

– Пойдём обгатно в квагтир-ру, чёгтов нар-р-ркуша, – ласково проговорил он, беря меня за плечи. – У меня хор-рошее пгедчувствие.

– Будущего нет, Картавый?

– Неа.

– Сука, наебал меня, – дёрнул я плечом.

– Давай-давай, топай.

«…и болтался между

Верой и надеждой…»

*****

В какой-то момент, когда за окном уже рассвело, я обнаружил, что не сплю, а очень сильно страдаю от изжоги. Горло и пищевод просто горели, вселяя сомнения в вероятности наступления светлого будущего. «Блин, что я мучаюсь?! Пойду жахну воды с содой», – мысленно проговорил я. В течение следующего может быть часа мне несколько раз приснился сон, что я пью воду с содой. Поняв бесплодность грёз, я всё-таки встал и исполнил задуманное. Вернулся на диван и лёг набок. «Другое дело, – подумал я. – Ласковая содовая отрыжка…»

У женщин будет Гоморра, а у мужчин Содом

Альфред де Виньи

(Не имею ничего…

А.В.А.)

Ноу-ноу фьюче, ноу-ноу фьюче

Шнур

Мальчик пишет письма мальчику, –

это нормальная мужская сказочка [?]

Мультфильмы

Глава о том, что это только начало

Две таблетки просроченного снотворного из старых запасов бабушки сделали своё дело. Не знаю сколько времени продолжалось треньканье в мой дверной звонок. Не чувствуя своего тела, я открыл дверь и уставился в сумрак лестничной площадки.

– Здрасьте, – раздалось из сумрака, и сразу начал вырисовываться силуэт человека.

– Здрасьте, – ответил я.

– Я на собеседование, – снова послышался голос.

– Что? – спросил я, и прислушался к звукам своего голоса, потому что он мне показался исходящим не из меня.

– На собеседование, – повторил человек. – Вы же Вадим Аронов? Я вас узнал.

Мне всё это порядком надоело, и я с дрожью в голосе сказал:

– Слушай, парень, это моя лестничная площадка, а ты – посторонний человек, так что убирайся отсюда, пока я не вызвал полицию.

– «Бойцовский клуб». Я угадал? – ответил человек, лицо которого я пока не мог разглядеть, возможно потому, что смотрел на уровень ключиц.

– Тем не менее… – начал я, но звук шагов снизу заставил меня прервать своё размышление.

Через несколько секунд стало очевидным, что поднимались Стальские.

– А-а-а!.. Вы уже познакомились, – весело прокомментировала Марта, приближаясь всё ближе.

Не закрывая дверь, я вернулся на диван в гостиной, накрылся с головой пледом и уснул.

Проснулся через какое-то время от звука голосов. Стальские и незнакомец сидели на креслах и стуле в моей гостиной.

– О, проснулся, – констатировал Глеб, кивая на меня. – На вот: ознакомься с портфолио соискателя, – с этими словами он кинул на меня красный скоросшиватель.

Я осторожно принял сидячее положение и прижался спиной к подлокотнику дивана.

– Ознакомиться?.. – плаксиво протянул я.

Меньше всего на свете мне сейчас хотелось напрягать зрительные анализаторы, но счастливое совпадение разрешило ситуацию.

– Ок, ознакомлюсь, – весело сказал я. – Как раз мне нужно посрать, заодно и прочитаю. Это не оскорбит ваше профессиональное достоинство? – обратился я к незнакомцу.

Марта прикрыла глаза ладонью; Стальский непринуждённо слюнявил самокрутку.

– Ничуть, – ответил парень.

– Вот и чудно, – сказал я, поднимаясь.

Я заткнул скоросшиватель подмышку и заторопился в сторону санузла, напоследок кинув:

– Если мне не понравится, обещаю не подтираться вашими бумагами. Ведь о вкусах, как известно, не спорят.

Через пять минут я вернулся, лёг на диван и продолжил чтение. Мои коллеги, включая потенциального стажёра, переместились на кухню, откуда доносились звуки доставаемых из сушилки тарелок, а потом гудение микроволновки.

– Будешь что-нибудь? – громко спросила Марта с кухни.

– Не знаю, – крикнул я в ответ. – Да.

Читая работы Эмиля (именно так звали стажёра), я улыбался, это было признаком эстетического удовольствия. В этом небольшом портфолио были статьи, написанные для нескольких изданий: «Молодёжь ResPubliс’и», «Универсум», «Клубный Завет», «Средневолжский студенческий вестник» и ещё парочка. Одна аллюзия была применена настолько тонко, что мурашки пробежали за ушами. «Да», – сказал я себе.

– Иди, – крикнула Стальская.

Я с трудом поднялся с дивана и пошаркал на кухню.

В середине трапезы, собранной Глебом из моих припасов, Марта спросила:

– Ну и?

– Да, мне всё понравилось, – деловито произнёс я. – La Critic’е не помешает свежая интонация.

Стальский толкнул Эмиля в плечо, что означало: «Я же говорил».

Я решил пойти дальше и предложил:

– Если сможешь совмещать занятость в газете с учёбой, то оставайся на неопределённый срок. Неофициально, конечно. Будешь получать среднюю по стране зарплату…

– Двенадцать тысяч рублей, – уточнила Стальская, улыбаясь.

– …Да, двенадцать, – продолжил я. – В независимости от занятости. Мы, признаться, не очень заняты, особенно я. Ну, Марта почти каждый день работает на «Кефире»…

– Да-да, – поспешил заметить Эмиль. – Я смотрел почти все выпуски «Утра с «Кефиром» и «Завтраков с Мартой», а «Дивана» абсолютно все. Не все понимают, но вы там поднимаете серьёзные темы.

Стальский иронично улыбнулся.

– Во-о-от… – задумался я.

– А стажировку подпишете? – спросил Эмиль.

– Кто? – спросил я.

– Вы.

– А кто должен подписать? – притормаживал я.

– Ну, ты – главный редактор, – разрешила моё когнитивное противоречие Стальская.

– А я имею право? – обратился я к ней не как к высокой стройной блондинке, а как к юристу.

– Имеешь, – заверила Стальская.

– No broblemo, тогда, – резюмировал я и, обращаясь ко всем, спросил: – Крабовый будет кто-нибудь доедать? Тогда я возьму.

В прихожей, провожая Эмиля, который жил в тридцати секундах ходьбы от моей квартиры – в студенческом общежитии и, вручая ему его папку-скоросшиватель, Стальский подытожил:

– Ладно, будь не связи.

Эмиль немного замялся, как будто желая что-то спросить.

– Что? – кивнул Глеб.

С секунду поколебавшись, Эмиль спросил:

– Можно мой бойфренд тоже пройдёт у вас практику? Ваня на PR учит… – Эмиль замолчал на полуслове.

Мы со Стальским мельком взглянула на Марту, которая стояла тут же, облокотившись о стену, а она на нас. Потом Марта немного склонила голову набок, приоткрыла рот, а кончик её языка дотронулся до правого клыка; странная картина. Эмиль неуверенно спросил:

– Вы не против, чтобы у вас проходили практику… Он – продавец от Бога.

Если бы это, длящееся секунду ожидание, поставить на паузу и разбить на ещё более мелкие чем миллисекунды отрезки, то у нас появится уйма условных единиц времени, и мы сможем порассуждать на некоторые косвенные этой теме темы. Итак: как вы относитесь к тому, что американцы избрали чёрного президента? Согласно выкладкам социологов: средний американец, которого интервьюировали на улице, заявлял, что он без оглядки на цвет кожи, проголосует за самого, по его мнению, достойного кандидата; эти же социологи провели исследования, из которого стало ясно, что наиболее достойный кандидат, по мнению опрошенных на улицах американцев, – Барак Обама. Эти же социологи, однако, не давали много шансов на победу Обаме, так как знали, что, оставшись наедине с самим собой в избирательной кабинке, гражданин, скорее всего, выберет белого кандидата. Здравый смысл, который восторжествовал на последний президентских выборах в США, некоторые ошибочно называют словом «толерантность». О чём это я? Ах, да…

– А зачем нам продавец? – спросил я. – Мы ничего не продаём.

– Как же… – начал было Эмиль и посмотрел на Стальскую.

Она вздохнула и пояснила:

– Рекламу.

«Точно!» – дошло до меня.

– Нам не нужен продавец рекламы на постоянной основе, – покачав головой, сказал я.

– Только на стажировку? – уточнил Эмиль.

Марта покивала, кинув взгляд на меня.

– Ладно! – резюмировал Глеб. – PR-щики тоже люди.

Все засмеялись.

*****

Спустя полчаса, помыв посуду и проверив газ и электроприборы, мы покинули квартиру и отчалили на коттедж.

– Я вот что подумал, – сказал Стальский, когда Марта вырулила на мост через реку. – Эти ребята складывают слова в предложения не хуже нас с тобой, а ведь они почти на десять лет моложе.

– Мда… – подтвердил я.

– Они ведь, можно сказать, из другого поколения, – продолжил рассуждение Глеб.

– Мда… – снова согласился я.

Стальский покачал головой и с усмешкой сказал:

– Они ведь даже не понимают смысл текста песни Шевчука «Просвистела и упала на столе…»! Ха!

– Я тоже не понимаю, – признался я.

– Я вообще-то тоже никогда не понимала, – присоединилась к разговору Стальская.

– Да-да, я тоже, но им-то ни в жизнь не понять! Может они даже не слышали никогда этих слов! – наигранно изумлённым тоном проговорил Глеб.

– Уж слышать-то слышали, просто не в одном предложении, – уверенно заключил я.

– Вы поняли, короче, о чём речь, – подытожил Глеб.

Стальский принял блаженный вид, сделал глубокий вдох и посмотрел в небо, насколько это возможно из окна машины. Я знал к чему это и был готов выслушать очередное мудрое умозаключение Глеба. Признаюсь: мне нравились эти моменты, когда на Стальского находило желание излить свою мудрость. Во-первых, это познавательно, во-вторых – остроумно, в-третьих – редко случается. Хотя, конечно, не редко. Глеб начал:

– Аронов, знаешь ли ты, что все люди делятся на две категории. Нет, это не демократы и республиканцы, не владельцы кнопочных и сенсорных телефонов, нет-нет-нет. Это даже не мужчины и женщины. Знаешь, что это за две категории? – Глеб кинул на меня мимолётный серьёзный взгляд, во время которого я успел с заинтересованной улыбкой на губах, отрицательно покачать головой. – Люди, господин Аронов, делятся на две категории: на тех, кто любит женщин, и на тех, кто не любит женщин. И если ваш организм, господин Аронов, не переваривает лактозу – это не зависит от ваших убеждений. Тут так же: глупо подводить идеологию под «физику».

Я готов был зааплодировать. Я с восхищением сказал:

– Браво, Стальский!.. Я в очередной раз безмерно счастлив, что я твой современник.

Стальский не посмотрел на меня; он расслабленно сидел на переднем пассажирском сиденье и держался молодцом. Если бы мне хотелось продолжать беседу, то я сказал бы что-то вроде: «Утверждать, что сексуальная ориентация зависит от воспитания, – всё равно, что говорить, что цвет глаз зависит от воспитания»… Или вот: «Чем больше геев, тем меньше конкурентов у натуралов»… Но это всё настолько очевидно, что и говорить об этом не стоит. Вдруг Стальский спросил:

– Что ты в основном чувствуешь к своему полу?

– Отвращение, – ответил я, немного подумав.

– То есть, я тебе отвратителен?

– Да-а-а, – высоким голосом сказал я.

– Фу, слава Богу!..

Мы посмеялись. Потом Глеб, обращаясь к сестре, сказал:

– Вот так-то, сестрёнка, до сегодняшнего дня у нас с тобой был только шабесгОй-Аронов, а сейчас ещё появился шабесгЕй-Эмиль.

– Т-с-с-с-с!.. – показав кончик языка, посмеялась Стальская.

У меня немного закружилась голова, и я решил отвлечься от реальности музыкой. Засунул в уши наушники и нажал «Play». Вася В. говорил слова правды:

«Подними меня. Обними меня.

Мне так трудно было дожить до этого дня…»

«Запомните: достигаемое посредством химии обретается и без неё; наркотики не нужны для достижения высот, они нужны лишь в качестве ускорителя на определённых этапах…»

У. С. Берроуз

Глава о середине абстрактного пути

Прошло восемнадцать часов с того момента, как Стальские забрали меня из города, и я с тех пор не сомкнул глаз. Алкоголь не смог помочь мне уснуть, гашиш не смог помочь мне уснуть to. И вот, Марта завтракает приготовленным мной специально для неё завтраком, а я сижу напротив неё и смотрю в одну точку.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спрашивает она добрым голосом, а я отрицательно качаю головой и продолжаю смотреть в одну точку.

В моих мыслях сожаление о том, что я – презренный трус. Во всём.

– Спасибо, мой хороший, очень вкусно, – говорит Марта, ставя тарелку в раковину и открывая кран.

– Оставь, я сам помою, – говорю я, затем кладу голову на лежащие на столешнице руки.

– Я отправила обязательные экземпляры газеты куда надо. Не беспокойся об этом, – говорит Стальская и трогает меня за плечо.

Через пятнадцать минут она уезжает на работу. Я поднимаю голову, смотрю на часы на микроволновке, – они показывают ноль семь тридцать пять. Превозмогая немощь, встаю со стула и беру из кухонного шкафа банку с надписью «Кориандр». Достаю из-под раковины ранее припрятанный собственноручно изготовленный аксессуар для курения гашиша. Делаю плюшку. Завариваю плюшку. Выдыхаю. В комнату входит сонный Стальский. Он хотел только попить воды но, увидев чем я занимаюсь, решает составить мне компанию. Через десять минут мы оба под действием «тетрагидро…». Я смотрю на пижамные штаны Глеба, – их причудливый узор начинает шевелиться. «Это остаточное явление от психотропов», – говорю я себе. Открываю ещё одну жестяную банку пива и жестом предлагаю Стальскому. Когда он жестом отказывается от пива, я начинаю пить прямо из банки. Чувствую толчок в желудке. «Чёрт. Только не это», – равнодушно думаю я о перспективе наблевать прямо на пол гостиной. К счастью это оказывается ложной тревогой. У меня появляется желание рассказать Глебу о моём недавнем трансцендентальном опыте, но лень оказывается настолько сильной, что я не в силах открыть рот. Глеб встаёт со стула и направляется в сторону дивана. Кое-как доходит до него и ложится, закинув ноги на подлокотник. Я смотрю на спящего Стальского и завидую ему. Мне-то сон недоступен. Вспоминаю советский фильм-сказку про мальчика или девочку, который (…ая) попал (…а) в сказочную страну, где сон продаётся в склянках по очень высокой цене, и заправляет всем этим злая королева или король.

– Мне вчера приснился сон, – не открывая глаз, сказал Стальский.

– Ымм… – промычал я.

Глеб открыл глаза и принял вертикальное положение. Видимо настрой его поменялся, потому что он продолжил говорить бодрым голосом:

– Мне на днях приснилось, что я стал членом банды, и… Короче, я вступил на этот путь… Это был мой выбор. Я решил идти до конца, и, чёрт побери, я шёл до конца. Мы занимались разными делами… Однажды на нашу малину наехали копы. Я, вооружённый пистолетом, застал врасплох какого-то полицейского молокососа, он был молод, красив и статен, уже имел высокое для своих лет звание, полученное благодаря протекции. Во сне сразу понимаешь всё, что хотел бы понять, – голос Стальского задрожал. – Так вот этому пижону для полного счастья не хватало только понюхать пороху, чтобы потом хвалиться перед коллегами. Ну, ещё, чтобы его толстопузый папаша-коррупционер, который и устроил его в органы, тоже хвалился своим высерком. Типа: «Так их, сынок, дави эту мразь, как я давил…»

– Ага-ага, – я заинтересованно закивал головой.

– Вот… Этот тип в дорогом костюме и с пистолетом в руке, думал, что он никак не меньше Джеймса, мать его, Бонда. Он решил, что я – мелкая гангстерская сарделька – стану лёгкой добычей для него, что он ещё в процессе задержания будет пачкать мне мозги какой-нибудь житейской мудростью, выдавая её за свою, а на самом деле подслушанную от своего папаши и его коллег, которым в свою очередь кто-то тоже в уши нассал… Он уже набрал в лёгкие воздух, чтобы облить меня порцией тупорылой ментовской риторики, когда я выхватил ствол и взял инициативу в свои руки.

– Ага-ага…

– И вот, короче, мой брючный ремень плотно обвит вокруг шеи мистера крутого копа, а мой пистолет вплотную приставлен к его же спине. В глубине складских помещений я слышу, как мои подельники отчаянно отстреливаются от коллег моего живого щита. И что ты думаешь? Мистер Бонд даже не думает волноваться за свою шкуру. Этот мудозвон совершенно уверен, что это никак не последние минуты его поганой подражательной жизни. Напротив, я чувствую, что он радуется, что смог попасть в такую передрягу, что теперь-то уж никто не скажет, что за мальчонку «попросили». Я прям вижу, как он втопчет меня в грязь, а потом манерной походкой уйдёт в закат, чтобы потом лечить всех и вся своим авторитетом! Он уже в мыслях был на пикнике (в папашином коттедже) с друзьями и невестой, уже предвкушал, как будет рассказывать им о том, как повязал опаснейшую банду, как завалил несколько головорезов…

– Ага, – мне стало по-настоящему интересно.

– «Ты, конечно, понимаешь, что для вашей банды всё кончено? Сейчас тебе надо сделать всё правильно…» – покровительственный тоном заговаривает со мной «мистер Бонд». «Сейчас ты опустишь ствол…» Бах-бах!!!

– Ох, бл…! – я вздрогнул, когда Стальский пальцами, сложенными в виде пистолета, изобразил выстрелы.

Я даже слышал эти выстрелы, и сейчас из среднего пальца Стальского струился дымок. «Остаточное явление от приёма психотропов», – объяснил я себе.

– Вот так вот! На полуслове, я позволил себе перебить уважаемого человека, – Стальский замолк в раздумье.

– Это всё? – с осторожностью поинтересовался я.

– Нет. Потом появились члены моей банды. Они с трудом, но всё же побороли коллег моего оппонента. Они с радостью заметили, что я застрелил руководителя этой операции. Выходит: этот крысёныш повёл людей на верную смерть, когда выступил против нашей банды. Он, желая самоутвердиться, погубил множество жизней. Ему, как человеку, пользующемуся протекцией, выделили ресурсы на операцию, которую он запорол. Надо сказать, что мои коллеги по банде были настоящими отморозками. Во сне сразу знаешь то, что хочешь знать… Они сказали, что раз это мой первый жмур, то, согласно их традиции, я должен отрубить ему голову вот этим мачете. Старший отморозок достал ритуальный мачете и вручил его мне. Я тем временем думал о том, что теперь я убийца, и что теперь я не должен просить пощады у судьбы или у Вселенной, или у деда Мороза… Теперь, сколько бы я ещё ни прожил, я уже могу считать себя мертвецом.

– И что? Дали тебе мачете и сказали: «Руби голову!»

– Да, дали мачете.

В этот момент в комнату вошла Джессика.

– И что ты сделал, когда они велели тебе отрубить ему голову?

– Я сказал: «Отрубить ему голову? Да, с удовольствием», – Глеб сделал замах воображаемым мачете.

– God morning, – сказала Джессика, садясь на диван рядом с Глебом и подгибая ноги под себя.

*****

Чуть позже в этот злосчастный вторник мне всё-таки удалось ненадолго заснуть. Во сне я шёл по большому дому в компании странной высокой девушки. На ней был розовый синтетический парик, пышная юбка и туфли на высокой танкетке. Мы переходили из одной комнаты в другую, касаясь друг друга локтями, а на протяжении всего пути к нам подбегали какие-то мужчины, которые явно хотели причинить мне вред, но благодаря защите это странной девушки, злоумышленники не могли мне сделать абсолютно ничего, потому как, подбегая, ударялись о воздух, словно между нами и ими было стеклянное препятствие. Наконец, я и девушка сели за огромный стол в одной из комнат коттеджа, и она мне стала что-то объяснять. Я кивал, соглашаясь с её словами, хотя не понимал: о чём конкретно идёт речь. За время этого застольного разговора с потолка на своих паутинах безостановочно спускались десятки мелких паучков, и мне приходилось шугать их, чтобы они не высаживались на меня и мою собеседницу.

– Я никогда не убиваю пауков, – сказал я девушке. – Если нахожу в доме паука. То ловлю его стаканом и отношу на кухню, где вытряхиваю его из стакана на фиалки, которые растут на подоконнике. Паук с тех пор живёт среди фиалок на кухне. Там и насекомых для его пропитания больше…

– Понятно, – ответила девушка, снисходительно улыбаясь. – Но когда ты столкнёшься с большим волосатым пауком, тебе придётся его убить, или он рано или поздно прикончит тебя.

– Ясно… – сказал я.

– Пойдём, – проговорила она, вставая со стула.

– Да, пошли, – тоже встал я.