Не покинь в пути. Повесть

Булавин вложил саблю в ножны и злыми глазами показал князю дорогу в сторону реки:

– Сейчас ты умрешь, пес!

– Клятвопреступник! – взревел Булгаков.

На берегу казаки повалили Матвея на перевернутый струг и, отхлестав до полусмерти, утопили в реке. И в эти же окаянные дни, донские казаки в ожесточенном бою перебили отряды капитана Хворова на Бузулуке и капитана Тенебекова на Хопре. Вместе с ними погибла казачья старшина из Черкасска.

Из Трехизбенки Булавин ушел в Новый Айдар и там обратился к тихому Дону, призвав в прелестных письмах донских казаков, чтобы они как один шли к нему. Из городков, из станиц, из степи и оврагов, вздымая по дорогам пыль, к Булавину потянулся попрятавшийся от Долгорукова народ.

Униженной голытьбе нравилась в Кондрате простота и то, что он обещал народу волю. Они знали, что атаман умел отделять правду от лжи и добро от зла.

– Кто такие, куда бредете? – останавливали казачьи дозоры пеший люд.

– К Кондратию Булавину идем, хотим сражаться за его правду.

К атаману шли в основном бедные казаки и босая голытьба и почти все без оружия и коней. Народ собирался разных возрастов и кто во что одет. Всего на призыв атамана откликнулось около 2 тысяч человек.

– Разве можно уверенно на них положиться? Эта бесшабашная толпа способна только пограбить и погулять. Как могут быть им дороги неприкосновенность старого поля и казачья вольность? – впервые задумался Булавин.

Оценивая свое будущее, Кондрат понимал насколько трудно будет ему затеряться среди других людей. Хотя атаман был далек от мысли сохранить свою жизнь любым образом.

По вечерам в Новом Айдаре задымились бани, а днем казаки отводили душу в разговорах. Уже вечер наступал, а они все вспоминали прошлое. Все были так возбуждены, что никто подолгу не ложился спать.

После того как на городок надвигалась тишина и на темном небе появлялись первые звезды, Кондрат с раскрытыми глазами ложился на жесткую кровать и вспоминал свою семью. Оставаясь в одиночестве, он мысленно представлял себе, как увидится с Ульяной в первую встречу и, ворочаясь с боку на бок, засыпал тревожным сном. Из его сердца Ульяна не сходила даже ночью.

Глава 7

Когда казаки прискакали в Черкасск с отрубленной головой Долгорукова, то в городке от небывалого известия возникло паническое оживление. От страшного подарка из Шульгинского городка старшины впали в тревожное замешательство. Озадаченные жестоким поворотом дела, они почувствовали себя неуютно, для них как будто походный колокол прозвучал.

– Доигрались! – нервно произнес Максимов и, взволнованно пройдя по избе, поднял на старшин растерянный взгляд, в котором они увидели искренний страх и отчаяние.

Бледность на лице Лукьяна проступала даже сквозь темный загар.

– Что будем делать? – срывающимся голосом спросил Максимов, напрочь забыв, что до этого полностью поддержал Булавина.

Лукьян оглядел старшин тревожными глазами.

– Теперь нам царского гнева точно не избежать, – с дрожью в голосе посетовал Ефрем Петров. – Как только земля этого злодея носит. Его надобно схватить и выдать царю.

Атаман замолчал, что-то обдумывая, но его раздумья продолжались недолго.

– Тут и думать нечего. Не надо быть пророком, что добром это дело не кончится, – ответил Максимов и, поправив сбитую на затылок шапку, простуженным голосом предложил: – Надо убрать Кондрата, чтобы концы в воду спрятать. Будем действовать сообща с царским войском, потому что Булавин затеял пагубное дело. Мы должны продемонстрировать государю свою верность. И с этой целью к Толстому сегодня же отправится гонец.

– Это разумный поступок, – тряхнув головой, отозвался Петров. – Я думаю, что к этому делу губернатор отнесется хорошо.

Лукьян обвел мрачным взглядом атаманов с ближайших городков и остановил глаза на красном лице Зерщикова. Не выдержав его холодного взгляда, Илья отвел глаза в сторону.

– С другой стороны государь должен увидеть, что мы являемся реальной силой на Дону и что нам по плечу любая опасность, грозящая царскому правительству, – стараясь придать голосу спокойное звучание, проговорил Максимов.

Атаман потрогал рукой шашку в обтертых ножнах и взглянул на Петрова, который хотел ему что-то возразить, но Лукьян еще больше возвысил голос:

– Кроме того, мы должны сказать его боярам, чтобы они не использовали военную силу против казаков, ибо мы сами можем утихомирить Дон.

– Любо, атаман! – с радостью воскликнул Ефрем, жаждая поквитаться с Булавиным за испытанный страх в Шульгинском городке.

Увидев, что старшины одобрительно закивали головами, Петров оглянулся вокруг и с довольной улыбкой добавил:

– Казаки Бахмутской, Сухаревской, Краснянской и Боровской станиц целиком поддержали нас и уже идут в Черкасск.

Проклиная в душе Булавина последними словами, атаман затряс багровыми щеками:

– Отправьте голову князя к Ивану Андреевичу Толстому вместе с есаулом и отошлите во все городки наши грамоты с призывом к казакам не поддерживать Булавина в воровских делах.

Лукьян с нетерпением ждал вестей из Азова, но гонец от губернатора возвратился не быстро.

– Что сказал, Иван Андреевич? – спросил есаула Максимов, едва он вернулся.

– Губернатор поблагодарил Черкасск за верность царю и выразил надежду, что мы совместно с калмыками разобьем Булавина, – радостно доложил есаул. – Кроме того Толстой пообещал выделить в помощь солдатский полк.

Скоро Черкасск до отказа запрудили повозки, фургоны, телеги с пушками и городок стал походить на развороченный палкой муравейник. Днем по городку растекался шум, гам и неумолкающий грохот, а вечером по улицам взад-вперед сновали вооруженные казаки.

– Войско готово к встрече с Булавиным. Казаки наточили пики, шашки и приготовили коней, – вскоре лихо отрапортовал Петров и, не сдержавшись, предложил атаману: – Лукьян, наши деды ложным отступлением часто заманивали врагов в ловушку. Полагаю, что и нам нужно воспользоваться этим приемом, чтобы разбить Булавина.

– В обороне лучше стоять, – нервно возразил есаул.

– Зачем нам стоять в обороне, если мы имеем больше сил? – не разделил его мнение Петров. – Нет ничего худшего, как сидеть и ждать.

– Нам ни к чему лишние приемы, – разглядывая курительную трубку сощуренными глазами, с чувством собственного достоинства ответил Максимов. – Бог даст и так сомнем разбойников.

В середине октября войско Лукьяна Максимова, перевязавшись через плечо белым платком, чтобы чем-то отличаться от воровских казаков, вышло из Черкасска. Навстречу из Закатного городка выдвинулись мятежные отряды Булавина. После полудня оба войска встретились в двух верстах от реки Айдар.

– Казаки за мной! – взмахнув витой нагайкой, скомандовал Ефрем Петров, и черкасские казаки с воинственными криками развернулись густой лавой.

По степи поднимая пыльное облако и отрывисто фыркая, понесся конский табун со всадниками. Разношерстная толпа мятежников с диким ревом кинулась навстречу. На солнце в руках противников серебристыми бликами засверкали сабли и пики.

Обе стороны с азартом схлестнулись в жестоком сражении, чтобы безжалостно кромсать друг друга. На поле шум то усиливался, то ослабевал и вскоре степь покрылась изрубленными телами. Особенно большой урон случился в войске Булавина.

Жестокий и кровопролитный бой продолжался полдня. Несколько раз голытьба бросалась на противника, но верные царю казаки принимали их в пики, и они вынуждены были с большими потерями отступать. Когда мятежники с повозками прижались к реке, Булавин приказал всем спешиться и занять круговую оборону в выстроенном обозе. Атаман понял, что оказался в безвыходном положении: Максимов взял его в кольцо, чтобы добить.

Прислушавшись с тревогой к стрельбе, Кондрат взволнованно поднялся на высокий пригорок и увидел, что степь затянуло густой пеленой дыма. Сквозь сетку мелкого дождя огонь медленно двигался в их сторону. Осунувшееся лицо Кондрата приняло выражение отчаяния, а в груди бешено колотилось сердце.

– Пошлите казаков во все стороны, чтобы узнать обстановку, – распорядился Булавин, но не успели разведчики отойти от лагеря, как тут же вернулись обратно.

– Что творится вокруг? – мрачно спросил атаман.

– Мы полностью окружены, – задыхаясь, ответил сотник.

Испытавший сильное волнение Булавин, впал в тяжелое раздумье. В его голове поднялось столько мыслей, что он не смог остановиться ни на одной. Но атаман вдруг остро понял, что произошло непоправимое. Вражеское кольцо окружило его войско со всех сторон. Неужели он просчитался и победы не видать? Однако изнуренный разум Кондрата не смог осознать весь размер беды.

Булавин озабоченно оглянулся вокруг: оставался единственный путь – отступить через реку. Голытьба в ожидании приказа замерла, но его не последовало. К вечеру мятежники отбили три атаки и на радость воронью степь покрылась новыми трупами.

– Расставьте посты так, чтобы Лукьян не смог застать нас врасплох, – незадолго до ночи наказал Булавин есаулам.

Поздним вечером холодный дождь усилился и едва зажглись тусклые костры, мятежники сгрудились около огня, чтобы согреться травяным чаем. Изредка в темноте поблескивали в темноте выстрелы из оружия.

Наступившая ночь прекратила бой, но голытьба понимала, что с рассветом Максимов накинется на них с удвоенной силой, поэтому ими овладело ощущение безнадежности. Мятежники стали пугливо озираться по сторонам, потому что не было никакой возможности уйти не замеченными.

Дождь перестал, возвратились посланные в разведку казаки.

– Что там? – поднявшись с земли, спросил Булавин, разминая затекшие ноги.

– Лукьян расставил многочисленные посты. У нас не хватит сил, чтобы прорваться. Сделать это будет невозможно, – доложил сотник.

У Кондрата глаза сузились от невыносимого волнения, и тревога смела с лица безразличное выражение. Он ужаснулся тому, что случилось, в его душе будто что-то надломилось. Атаман потерял надежду уцелеть в казачьем бунте и никак не мог побороть растерянность. Но горечь от поражения была столь велика, что страх пропал из его сознания.

Булавин оглядел суровые лица верных товарищей.

– Ступай! – мрачным голосом ответил Кондрат сотнику и, шумно втянув воздух в себя, столкнулся взглядом с глазами Беспалого. – Нам трудно будет тягаться с ними, поэтому попробуем прорваться ночью за реку, чтобы хоть кого-то спасти.

Нерешительно потоптавшись, Беспалый затаенно спросил:

– А с голытьбой, что будем делать?

Булавин посмотрел на него изучающим взором. В его взгляде чувствовалось крайнее недовольство. Быстрые движения глаз Кондрата были пронизаны злой энергией. Причина его возбуждения лежала в вопросе жизни или смерти.

Атаман подумал, что разговор следовало как-то завершить.

– Придется оставить и в этом нет никакой подлости. Так нужно поступить, чтобы продолжить свое дело за правду. Пожертвовав ими, мы спасем от разгрома нашу надежду. Сейчас для нас важно сохранить кости, а мясо само нарастет, – туманно объяснил Булавин и, набожно перекрестившись, с неподвижным лицом прочитал короткую молитву.

Ночью в черном небе растеклись багровые зарницы. Степь горела бледным светом, все поле затянуло дымом. По высохшему за лето ковылю играли блики пожара. Рядом от ярких и редких выстрелов снова заблестело.

Кондрат с тревогой прислушался к тому, что происходило вокруг.

Но Беспалого мало успокоила простая мысль атамана. Он хотел что-то объяснить Булавину, но вступать в рассуждения ему не захотелось. Однако его поразило, что Кондрат не беспокоился о судьбе товарищей. Беспалый с незаметным укором посмотрел на атамана. Булавин еще ни разу так не говорил. Это было на него не похоже.

– Пускай будет так, – не в тон своим мыслям примирительно ответил Беспалый, оглянувшись на звуки выстрелов. – Но такое решение может привести нас к неуспеху.

Беспалый не хотел противоречить Кондрату, однако он был сильно удивлен происшедшей с атаманом переменой. Другие сподвижники предпочли промолчать и не решились вступить в спор с Булавиным. Даже непримиримый Хохлач не стал предлагать другого решения.

– Запрягите коней, поставьте в кусты у реки и не забудьте кинуть им пахучего сена, – почувствовав на себе упорный взгляд Беспалого, проговорил Кондрат. – И ночью идите осторожно, чтобы не перебить друг друга в темноте.

Как только над рекой отразились мерцающие звезды, Булавин с верными товарищами покинул лагерь. Часто оглядываясь на вспышки выстрелов, казаки пробрались к реке и Лука Хохлач по мелкому броду провел отряд к прибрежным камышам. Перебив пост, отряд темной тенью кинулся к лесу и шелестя ветвями, растворился в густой темени.

От усталости и дум казаки двигались молча, за их спинами отдалялись выстрелы. Рядом, оглядываясь на своих хозяев, шагали верные кони. Но шедшая за казаками тьма, не обещала безопасности.

Казаки двигались осторожно, чтобы не создавать шума. Иногда атаман останавливался, чутко прислушивался и просил казаков, чтобы они не гремели оружием. Однако до его ушей не долетало никаких звуков, кроме тихого храпа своей лошади. После этого Булавин жадно глядел в небо и снова шел вперед.

Уверенно ориентировавшийся Лука, не испытывал никаких неудобств от скрытного передвижения по пересеченной местности. По узкому проходу в лесу мятежники прорвались в степь и по бездорожью скрылись от Максимова. Крадучись и прислушиваясь, отряд скакал в обход станиц, чтобы наверняка улизнуть от черкасских казаков. И в первой же глубокой лощине казаки залегли передохнуть.

Утром голытьба проснулась и, не обнаружив Булавина, подняла крик:

– Булавин сбежал, вон, как все повернулось!

– Видно пропадать нам здесь, отступилась от нас царица небесная!

– Пропадать так пропадать, – грубо оборвал вопли сотник, – чего раскричались

как бабы?

На рассвете Лукьяну удалось сосредоточить против мятежников большие силы. Заняв удобную позицию, войско Максимова кинулось в атаку и тихое утро огласилось дикими криками. В ответ со стороны обоза захлопала разрозненная пальба и бой быстро разгорелся. Не отвечая на стрельбу, черкасские казаки обнажили сабли и быстрой лавой кинулись на противника.

Одна часть голытьбы, жертвуя собой, бросилась в бой за справедливость, другая попыталась спастись бегством, через сомкнутые ряды врага. Но участь мятежников была предрешена: многие погибли, двести тридцать попали в плен и лишь немногим удалось спастись.

Обрадованный легкой победой Максимов, скорой рысью ринулся к голытьбе. Его лицо сияло такой радостью, как будто он шел на праздничный парад. Бросив поводья на луку, Лукьян соскочил с коня и широким шагом подошел к пленникам. Толпа расступилась перед ним, как перед важным лицом. Взгляды голодных мятежников горели страхом.

– Не чини смерти! – рухнув на колени, заголосили они.

Наказной атаман, не меняя выражения лица, брезгливо спросил:

– Где Булавин?

– Сбег, – дрожа от холода, ответил казак в мокром зипуне.

– Сбег? – изменившимся тоном переспросил Лукьян и свирепо вращая глазами, огрел его нагайкой. – А с вами мне, что делать разбойники? Вам не зазорно в изменниках государю быть?

– Их бес попутал, – отозвался за его спиной Ефрем, имея в виду Булавина.

Наказной атаман сделался таким сердитым, каким его никто не видел.

– За изменников ратуешь? – с осуждением в голосе вскрикнул Максимов и неодобрительно взглянул на старшину неподвижными глазами. – Никто из них с повинной не вышел!

– Я для них лютый враг, атаман, – серьезно ответил Петров.

Максимов с присущей ловкостью запрыгнул в седло и, несмотря на возражение старшин, распорядился десять казаков забрать с собой для публичной казни в Черкасске, десять отправить в Москву для следствия, а сто тридцать выпороть плетьми прямо на поле и отрезать носы.

– Выловим, выбьем всех: тогда смуте настанет конец, – с гримасой презрения объяснил свои действия наказной атаман и, нервно поправив шапку, как ни в чем не бывало перекинулся несколькими словами с есаулами.

Назначив 200 рублей за голову Булавина, Лукьян направился в Шульгинский городок, чтобы провести расследование, извлечь из волчьей ямы тела князей и захоронить 15 царских солдат. Покончив с похоронными мероприятиями в городке, Максимов распорядился отправить тела князей под караулом в Азов и сообщить в Белгород, чтобы жинку гада ползучего Булавина в острог посадили.

Разорив Шульгинский и Белогородский городки, наказной атаман в тяжелых раздумьях возвратился в Черкасск. За праздничным столом по случаю победы Лукьян не проронил ни единого слова.

Вскоре в Черкасск от Кулебяки прибыл гонец с сообщением, что Семен сжег дотла Сзатолуцкую и Мелоброцкую станицы и схватил всех вернувшихся казаков. После того как мятеж был подавлен, в Москву с зимовой станицей отправился Ефрем Петров, чтобы доложить царю, что с Булавиным все покончено и что Дон снова стал тихим.

Глава 8

Известие о том, что мятежное дело милостью Божией кончилось, обрадовало царя. От неожиданной радости у Петра даже заблестели глаза. Однако государя огорчила весть, что заводчик Булавин с малыми людьми сумел скрыться. Но государь был решительно настроен на то, чтобы навсегда покончить с восстанием на Дону. Петр был уверен, что Булавину не удастся уйти от его расправы. Рано или поздно он будет пойман.

Выразив Войску Донскому благодарность, Петр поручил правительству выдать черкасским казакам жалование 10 000 рублей за победу под Закатным городком. Калмыцкий тайша Батырь, поддержавший Лукьяна Максимова в походе против Булавина получил 200 рублей. Достались подарки и старшине Ефрему Петрову, принесшему в Москву радостное известие.

Пребывая в радости, царь призвал к себе Алексея Горчакова и под горение свечей в серебряных подсвечниках начал диктовать мысли, которые вставали в его голове. Петр не останавливаясь ворочал прошлыми воспоминаниями, а дьяк Горчаков едва успевал строчить пером. Увязнув в минувшем времени, Петр глубоко вздохнул и его мысли прочно перенеслись в 1702 год.

Разложенная перед царем карта способствовала переносу мыслей к недалекому времени, как нельзя лучше. И, хотя голова Петра была целиком занята ходом собственных мыслей, но он сосредоточенным взглядом рассматривал изрисованную бумагу. Воспоминания о прошлом были для царя нелегким испытанием…

В тот год русские войска под командованием Бориса Шереметева, сминая на пути мелкий кустарник, пошли на Гуммельсгоф. Фейерверкеры подкрепили удар наступающих русских войск огнем из пушек. 18 июля армия Петра, имевшая всего лишь двукратное превосходство, наголову разбила в бою шведское войско Шлиппенбаха. События происходили быстро и шумно. Из семи тысяч шведы потеряли в кровавом бою пять с половиной тысяч солдат.

Оставив догорающие костры хмурому дождю, Шлиппенбах увел остатки войска и доложил королю, что русские оправились от Нарвского разгрома и снова стали слишком дерзкими. После поражения шведов восточные части Лифляндии и Эстляндии защищать стало некому. Крепко держа рукой повод любимого коня, Шереметьев ринулся покорять земли Ливонии.

Осенью Петр направил усилия на то, чтобы овладеть Нотебургом и Ниеншанцем. Всю весну и лето в Новгород по царскому указу свозились артиллерия и припасы. На берег Невы по просекам, по логам, по топям и речушкам русские солдаты протащили 50 лодок, 12 мортир, 31 пушку и штурмовые лестницы. Из-за нехватки лошадей два гребных фрегата солдаты перенесли на руках.

После обильных дождей дороги разбухли от сырости, поэтому русские войска шли, растянувшись на десятки километров. Из-за бездорожья кони выбились из сил. На отдыхе солдаты стелили около костров солому, чтобы немного обсохнуть, но от дымного огня с трудом дышалось.

В конце сентября войска соединились на берегах Назии. В Ладоге собралось 12000 войско под командованием Бориса Шереметьева. В непогожие дни русская армия сдвинулись с места и 25 сентября сосредоточилось на мысе недалеко от Нотебурга. Место для лагеря выбрали возле густого леса, рядом с рекой и сразу же начались подготовительные работы.

7 октября Петр приказал набрать охотников для штурма крепости. Через два дня каждому офицеру поставили задачу и роздали лодки с лестницами. Ночью, 11 октября тишина нарушилась грохотом многих пушек. Воздух и ряды русских войск затянуло дымом.

Как только артиллерийские припасы иссякли, русское войско приступило к штурму крепости. Когда у шведов в живых осталось не более 41 человека, Густав фон Шлиппенбах приказал ударить в барабан и над крепостью взметнулся белый флаг. В пропахший дымом воздух, взметнулись радостные крики. Победные голоса уставших солдат вызвали в душе царя бодрое чувство. Только Петр знал какой ценой досталась эта победа и что ему стоило упорство, терпение и железная сила воли.

– Бог милостив, ваше величество, – не совладав с собой, возликовал Шереметев и особым взором посмотрел на царя. – Разгрызли Орешек!

– Молодцы, постарались, не посрамили Русь-матушку! – не обращая внимания на звенящую боль в висках и сухость во рту, отозвался Петр.

Государь метнул в сторону орлиный взгляд и вдруг в глубине его глаз задрожали знакомые, злые искорки. Обративший внимание на нездоровый вид солдат Петр, стал их расспрашивать про житье-бытье. В результате опроса царь узнал, что солдаты не доедают и что плохи дела с одеждой и обувью. Это обстоятельство вызвало у государя сильное неудовольствие.

– К утру изыскать все, что нужно солдатам, – сердито нахмурился царь.

Неожиданно в крепости захлопали ставни, затрещали крепкие двери и из окон полетел скарб. Началось разграбление зажиточных жителей, но царь под страхом смерти запретил бесчинства против населения крепости и потребовал, чтобы русские наравне со шведами прибрали улицы.

Вскоре на берегу реки загорелись яркие костры, и солдаты повесили на огонь большие котлы с водой и свежие куски мяса. По указанию царя солдаты прикатили большие бочки с горькой водкой. И пока готовилась пища, русские воины делились друг с другом впечатлениями.

В сражении за крепость Шереметев потерял около 600 человек убитыми и в два раза больше ранеными. Потери шведов оказались намного меньшими. После того как царь узнал о количестве потерь, его лицо утратило спокойное выражение. Чуть не рыча от горя, Петр приказал похоронить всех погибших в центре крепости: нижних чинов в общей могиле, офицеров раздельно.

Чтобы покинуть крепость, противник попросил на сборы три дня. Петр вначале согласился с их условием, но получив известие, что к крепости приближаются шведы, приказал Борису Петровичу занять крепость раньше оговоренного срока. Оставив в крепости 128 пушек, шведы покинули Нотебург с пулями во рту.

Государь не оставил без своего внимания ни одного участника штурма неприступной крепости. Многие солдаты и офицеры были награждены и удостоены его милостью, но изловленных дезертиров по указу Петра, тут же подвергли позору и казнили.

Переименовав крепость в Шлиссельбург, Петр I отправился в Москву, чтобы шумно отпраздновать победу над шведами. Русский царь прибыл в столицу на золоченной колеснице. У Мясницких ворот царское войско встретили именитые люди.

Государь отмечал победу над шведами две недели. Гуляли на широкую ногу, да так, что Кремль сгорел дотла. Но все равно это было торжество, это была победа и их становилось больше. Почувствовав себя уверенней, Петр продолжил забирать городки и крепости у шведов. К весне 1703 года в его руках оказались Ниеншанц, Ямы, Капорья и устье Невы.

Узнав, что Петр занял Неву, шведский король надменно произнес:

– Пусть русский царь трудится над закладкой новых городов. А мы оставим за собой честь забрать их себе. Сейчас же мне нужно наказать за измену веры моего двоюродного брата Августа, который напал на меня, наплевав на родственные связи. Я посажу на польский трон своего ставленника. И тем самым усилю свое влияние не только на море, но и на суше.

В 1703 году Карл XII, на время оставив Россию в покое, изгнал из Польши саксонские войска и продвинулся вглубь территории. Пренебрегая военной наукой, шведский король все еще полагал, что русские ему не помеха для достижения победы над врагами. Он, как и прежде считал, что все победы ему предначертаны свыше…

Взволнованный государь в раздумье подошел к окну. В его голове все еще громоздились воспоминания и их становилось все больше и больше. Они текли бурно, ломая на пути все преграды. Обрывками мелькали дни, события и знакомые до боли лица. Думы одолели царя с такой силой, что он полностью отрешился от настоящей жизни. Охваченный воспоминаниями Петр отошел к иконе и истово помолился, все еще оставаясь в прошлом. Никаких других мыслей в его душе не было.

Петр был не в силах воздержаться от воспоминаний. Это была незабытая жизнь, которая постепенно оживала перед его глазами. Вспоминая сражения, русский царь ощущал необычайное волнение в груди. Так свежи были мысли и настолько они были сильными. Петр Алексеевич любил разбирать прошлые военные события. Такие воспоминания он всегда носил при себе. Но сейчас он желал, как можно скорее вернуться в современную жизнь.