Не покинь в пути. Повесть

Уставшие от яростного боя люди, вложили в ножны сабли. Во многих местах загорелись костры. К небу потянулся дымок и крикливый говор. В темноте одни стали перевязывать раненых, другие начали готовить завтрак.

Забрав себе шашку князя Долгорукого с золотым эфесом, Кондрат пробрался между расступившимися казаками к Булгакову и, окинув его мрачным взором, указал Драному:

– Голову князя Долгорукова отправить в Черкасск, Булгакова взять с собой в Трехизбенку. Выживших солдат отпустить на все четыре стороны.

Едва в Трехизбенке забрезжил рассвет, Булавин распорядился привести Матвея Булгакова. В избе князь уставился потускневшими глазами в земляной пол и сосредоточился на угнетавших его мыслях.

– За что наших жен и детишек убивали? – грозно спросил атаман с суровым выражением лица и схватил Булгакова, не оправившегося от перенесенного волнения, за отворот кафтана жесткими пальцами. – Думали, что вы будете убивать нас, а мы вас нет?

Голос у Кондратия был под стать взгляду.

Не выдержав враждебного взгляда Булавина, Матвей опустил голову на грудь и молча помотал головой. Обессиленный от борьбы и пережитого волнения князь обмяк. Его вдруг охватила нерешительность, но он всеми силами старался унять нервную дрожь.

Раскрыв потухшие глаза, Булгаков обтер рукавом, выступившую на бледном лбу крупную испарину. На лице с черной тенью глаза Матвея горели тревожным огнем. Он понял, что всему пришел конец.

– Беспалый, в воду Булгакова и чтобы духу его не было на казачьей земле! – с налитым багрянцем лицом вскричал Кондрат и, жестом левой руки остановив Сережку, обнаженной шашкой указал на князя:

– Но вначале перед воспарением к Илье-пророку пускай отведает плеть.

– Может обменять его на пленных казаков?

– Чего его жалеть! Пусть сгинет на страх врагам!

Неожиданно Матвей затрясся от мстительного чувства и то что мучило его наконец нашло выход.

– Недолго и тебе осталось жить рожа богомерзкая, – в презрительном тоне произнес Булгаков и тряхнул локтями, чтобы освободиться от крепких казачьих рук, но не хватило сил. – Клятвопреступник, государь за нас вас всех перевешает.

Булавин, вложив шашку в ножны, злыми глазами показал князю дорогу в сторону реки:

– Сейчас ты умрешь пес!

На берегу казаки повалили Матвея на перевернутый струг и, отстегав до полусмерти, утопили в реке. И в эти же окаянные дни, донские казаки в ожесточенном бою перебили отряды капитана Хворова на Бузулуке и капитана Тенебекова на Хопре. Вместе с ними погибла казачья старшина из Черкасска.

Из Трехизбенки Булавин ушел в Новый Айдар и там обратился к тихому Дону, призвав в прелестных письмах казаков, чтобы все как один шли к нему.

Из городков и станиц, из оврагов и из степи, вздымая по дорогам пыль, к Булавину потянулся попрятавшийся от Долгорукова народ. Униженной голытьбе нравилась в Кондрате простота, смелость и лихость в бою. И то, что он обещал народу волю. Атаман умел отделять правду от лжи и добро от зла.

– Кто такие, куда бредете? – останавливал пеший люд казачий разъезд.

– К Кондратию Булавину идем. Хотим сражаться за его правду.

К атаману шли в основном бедные казаки и босая голытьба и почти все без оружия и коней. Народ собирался разных возрастов и кто во что одет. Всего на призыв атамана откликнулось около 2 тысяч казаков и голытьбы.

– Разве можно уверенно на них положиться? Эта бесшабашная толпа способна только пограбить и погулять. Разве могут быть им дороги неприкосновенность старого поля и казачья вольность? – впервые задумался Булавин.

Оценивая свое будущее, Кондрат понимал насколько трудно будет ему затеряться среди других людей. Хотя атаман был далек от мысли сохранить свою жизнь любым образом.

В Новом Айдаре задымились бани. В холодном воздухе явственно запахло дымным углем. Днем на майдане казаки и голытьба отводили душу в разговорах. Уже вечер наступал, а они все вспоминали прошлое. Все были так возбуждены, что никто подолгу не ложился спать.

И когда на городок надвигалась тишина, а на темном небе появлялись первые звезды, Кондратий лежа на жесткой кровати с раскрытыми глазами, вспоминал свою семью. Он мысленно представлял себе, как увидится с ними в первую встречу и, ворочаясь с боку на бок, засыпал тревожным сном.

Из его сердца Ульяна с Никиткой не сходили даже ночью.

Глава 7

Когда в Черкасск прискакали казаки с отрубленной головой Долгорукова, то в городке от небывалого известия возникло паническое оживление. От страшного подарка из Шульгинского городка, старшины окаменели и впали в тревожное замешательство. Озадаченные таким поворотом дела, они почувствовали себя неуютно. Для старшин и атамана словно походный колокол прозвучал.

– Доигрались! – нервно произнес Максимов.

Лукьян попытался найти выход из создавшегося положения и не находил его. Взволнованно пройдясь несколько раз по комнате, он поднял на старшин растерянный взгляд. Старшины увидели в его глазах искренний страх и отчаяние. Бледность на его лице с морщинами, проступала даже сквозь темный загар.

– Что будем делать? – срывающимся голосом спросил Максимов, напрочь забыв, что до этого поддержал намерение Булавина.

– Теперь нам царского гнева точно не избежать, – тряхнув головой, с дрожью в голосе посетовал Ефрем Петров. – Как только земля этого злодея носит. Его надобно схватить и выдать царю.

Лукьян взглянул на него гневными и тревожными глазами.

– Тут и думать нечего. Не надо быть пророком, что добром это дело не кончится, – ответил наказной атаман и, поправив сбитую на затылок шапку, простуженным голосом предложил:

– Надо убрать Кондрата, чтобы концы в воду спрятать. Будем действовать сообща с царским войском, потому что Булавин затеял пагубное дело. Мы должны продемонстрировать великому государю свою верность. И с этой целью к Толстому отправится гонец.

– Это разумный поступок, – путаясь и запинаясь от волнения, отозвался Ефрем Петров. – Я думаю, что к этому делу губернатор Толстой отнесется хорошо.

Лукьян обвел мрачным взглядом старшин и атаманов с ближайших городков и остановил глаза на красном лице Зерщикова. Илья, не выдержав его холодного взгляда, отвел глаза в сторону.

– С другой стороны государь должен увидеть, что мы являемся реальной силой на Дону и что нам по плечу любая опасность, грозящая царскому правительству, – стараясь придать голосу спокойное и беспечное звучание, договорил Максимов.

Атаман потрогал рукой шашку в обтертых ножнах и перевел суровый взгляд на Петрова.

– Кроме того, мы должны сказать его боярам, чтобы они не применяли военную силу к казакам, ибо мы сами сможем утихомирить Дон.

– Любо атаман! – с радостью воскликнул Ефрем, жаждущий поквитаться с Булавиным за испытанный страх в Шульгинском городке.

С лица Максимова сбежало неопределенное выражение.

Заметив, что старшины одобрительно закивали головами, Петров оглянулся вокруг и с довольной улыбкой добавил:

– Казаки с Бахмутской, Сухаревской, Краснянской и Боровской станиц целиком поддержали нас и уже идут в Черкасск.

– Отправьте голову князя к Ивану Андреевичу Толстому и отошлите во все городки наши грамоты с призывом к казакам не поддерживать Булавина в воровских делах, – затряс побагровевшими щеками Максимов.

Лукьян с нетерпением ожидал вестей из Азова, но гонец от губернатора возвратился не быстро.

– Что сказал, Иван Андреевич? – спросил есаула Максимов, когда он вернулся.

– Губернатор поблагодарил Черкасск за верность царю и выразил надежду, что мы совместно с калмыками разобьем Булавина, – радостно доложил есаул. – Кроме этого Толстой пообещал выделить в помощь солдатский полк.

Скоро Черкасск до отказа запрудили повозки, фургоны и телеги с пушками. Днем по городку растекался шум, гам и неумолкающий грохот, а вечером по улицам туда-сюда сновали пешие и конные вооруженные казаки. Городок, стал походить на развороченный палкой муравейник.

– Войско готово к встрече с Булавиным. Казаки наточили пики, шашки и приготовили коней, – вскоре лихо отрапортовал Петров и не сдержавшись, предложил: – Лукьян, наши деды ложным отступлением часто заманивали врагов в ловушку. Полагаю, что и нам нужно использовать этот прием, чтобы разбить Булавина.

– В обороне лучше стоять, – сбивчиво и нервно возразил старый есаул.

– Зачем нам стоять в обороне, если мы имеем большее количество казаков? – не разделил его мнение Петров. – Нет ничего худшего, как сидеть и ждать.

– Нам ни к чему лишние приемы: мы их и так сомнем, – разглядывая курительную трубку сощуренными глазами, с чувством собственного достоинства ответил Максимов. – Бог даст и так разобьем разбойников.

В середине октября войско Лукьяна Максимова, перевязавшись через плечо белым платком, чтобы чем-то отличаться от воровских казаков, вышло из Черкасска. Навстречу из Закатного городка выдвинулись мятежные отряды Булавина. После полудня оба войска встретились в двух верстах от реки Айдар.

– Казаки за мной! – взмахнул витой нагайкой Ефрем Петров и, пригнувшись к шее коня, услышал за своей спиной топот нескольких сотен копыт.

Черкасские казаки с воинственными криками развернулись лавой. По степи отрывисто фыркая, понесся конский табун. Разношерстная лавина голытьбы с диким ревом кинулась навстречу. На солнце серебристыми бликами засверкали сабли и пики. В руках мятежников завертелось холодное оружие.

Над степью взвилось пыльное облако. На поле шум то усиливался, то ослабевал. Противники с азартом схлестнулись в жестокой сече, чтобы безжалостно кромсать друг друга. В бою звенело оружие, разносились крики раненых. Степь покрылась изрубленными телами. Особенно большой урон случился в войске Булавина.

Жестокий бой продолжался полдня. Наиболее кровопролитными случились последние минуты сражения. Мятежники с повозками прижались к реке. Несколько раз голытьба бросалась на противника, но верные царю казаки принимали их в пики, и они вынуждены были с большими потерями отступать.

Когда солнце приблизилось к закату, Булавин, не выдержав дружного натиска войска Максимова, приказал голытьбе с казаками спешиться и занять оборону в выстроенном в круг обозе. Атаман понял, что оказался в безвыходном положении: Максимов взял его в кольцо, чтобы добить.

Прислушавшись с тревогой к близким звукам, Кондрат взволнованно поднялся на высокий пригорок и увидел, что степь затянуло густой пеленой дыма. Сквозь сетку мелкого дождя огонь длинной змейкой двигался в их сторону. Осунувшееся лицо Кондрата приняло выражение отчаяния. В его груди бешено заколотилось сердце.

– Пошлите казаков во все стороны, чтобы узнать обстановку, – распорядился Булавин, но не успели разведчики отойти от лагеря, как тут же вернулись обратно.

– Что творится вокруг? – мрачно спросил атаман.

– Мы полностью окружены.

Булавин, испытав сильное волнение, впал в тяжелые раздумья. Он понял, что произошло непоправимое. Вражеское кольцо окружило его войско со всех сторон. Неужели он просчитался и победы не видать? Разум Кондрата не мог осознать размер беды.

Оставался единственный путь – отступить через реку. Но и в этом случае их ждал плен или смерть. Голытьба в ожидании приказа замерла, однако его не последовало. К вечеру мятежные казаки отбили три атаки и на радость, воронью степь покрылась новыми трупами.

– Расставьте посты, чтобы Лукьян не смог застать нас врасплох, – задолго до ночи приказал Булавин сотникам.

Поздним вечером серые краски поглотила тьма. Холодный редкий дождь усилился. От хвойного леса потянуло духмяным духом. Ржали и храпели утомленные лошади. Махнул крылом и бесшумно улетел в темноту коршун. Повсюду зажглись тусклые костры. Мятежники, прижавшись к огню, грелись травяным чаем. От грязных давно не мытых тел валил дурно пахнущий запах.

Наступившая ночь прекратила бой, но казаки понимали, что с рассветом Максимов накинется на них с удвоенной силой. Голытьба стала пугливо озираться по сторонам. Ими овладело ощущение безнадежности. Не было никакой возможности уйти не замеченными.

Дождь перестал, возвратились посланные в разведку казаки.

– Что там? – поднявшись с земли, спросил Булавин, разминая затекшие ноги.

– Лукьян расставил многочисленные посты. У нас не хватит сил, чтобы прорваться. Сделать это будет невозможно, – доложил сотник.

У Кондрата глаза сузились от невыносимого волнения. Тревога смела с его лица безразличное выражение. В его душе будто что-то надломилось. Он все еще не мог побороть растерянность. Атаман потерял надежду уцелеть в казачьем бунте. Но горечь от поражения была столь велика, что страх пропал из его сознания.

Булавин оглядел суровые лица товарищей.

– Ступайте! – мрачным голосом ответил Кондрат и, шумно втянув воздух, столкнулся взглядом с глазами Беспалого. – Трудно будет нам тягаться с ними. Однако можно попробовать прорваться ночью за реку, чтобы хотя бы верных товарищей сохранить.

Беспалый, нерешительно потоптавшись, затаенно спросил:

– А с голытьбой, что будем делать?

Атаман посмотрел на него изучающим взором и неловко перевалился с ноги на ногу. В его манере говорить чувствовалось крайнее недовольство, а быстрые движения глаз были пронизаны злой энергией.

Кондрат понял, что разговор следует как-то завершить.

– Придется оставить и в этом нет никакой подлости. Так нужно поступить, чтобы продолжить свое дело за правду. Пожертвовав ими, мы спасем от разгрома нашу надежду. Сейчас для нас важно сохранить кости, а мясо нарастет, – разведя руки в стороны, туманно объяснил Булавин и набожно перекрестившись, с неподвижным лицом произнес короткую молитву.

Ночью в черном небе растеклись багровые зарницы. Степь продолжила гореть бледным светом. Поле затянулось дымом и облаками. По высохшему за лето ковылю играли блики пожара. Виднелись яркие вспышки вражеских выстрелов.

Но Беспалого мало успокоила простая мысль атамана. Он хотел что-то объяснить Булавину, но вступать в дальнейшие рассуждения ему не захотелось. Однако его поразило, что Кондрат не беспокоился о судьбе товарищей. Беспалый с незаметным укором посмотрел на него. Булавин еще ни разу так не говорил. Это было на него не похоже.

– Пускай будет так, – не в тон своим мыслям примирительно ответил Беспалый, прислушавшись к выстрелам. – Но это решение может привести к неуспеху.

Беспалый не без труда согласился с предложением Булавина. Остальные сподвижники предпочли промолчать и не решились вступить в спор. Даже непримиримый Хохлач не стал настаивать на своем.

– Запрягите коней и поставьте в кусты у реки. И не забудьте кинуть пахучего сена, – сделав безнадежный жест, распорядился Кондрат. – Ночью идите осторожно, чтобы не перебить друг друга в темноте.

Когда над рекой отразились мерцающие звезды, Кондратий с верными товарищами покинул лагерь. Часто оглядываясь на вспышки выстрелов, казаки прокрались к реке. Хохлач по мелкому броду подвел отряд к прибрежным камышам. На другом берегу развилась короткая схватка. Перебив пост, мятежники, взяв за поводья коней, темной тенью кинулись к лесу. Шелестя ветвями, они растворились в густой темени.

От усталости и дум двигались молча. За спиной постепенно отдалялись выстрелы. Рядом, оглядываясь на своих хозяев шагали верные кони. По мокрой земле и траве копыта животных разъезжались. Но шедшая за казаками тьма, не обещала безопасности. Иногда атаман чутко прислушиваясь, останавливался и просил казаков, чтобы не шумели оружием. Потом Булавин жадно глядел в небо и двигался вперед.

Шли осторожно, чтобы не создавать шума. Не испытывая никаких неудобств от скрытного передвижения, Хохлач уверенно ориентировался в пересеченной местности. По узкому проходу в лесу мятежники прорвались в степь и по бездорожью скрылись от Максимова.

Крадучись и прислушиваясь, они шли в обход станиц и хуторов, чтобы наверняка улизнуть от черкасских казаков. В глубокой лощине казаки залегли отдохнуть и надежно укрыться от плена и смерти. Перед рассветом тьма в степи ожила и задвигалась.

Утром голытьба в лагере проснулась и, не обнаружив Булавина, подняла крик:

– Булавин сбежал! Вон оно как все повернулось!

– Видно пропадать нам здесь. Отступилась от нас царица небесная!

– Пропадать так пропадать! Чего раскричались, как бабы?

Когда солнце поднялось, Лукьяну удалось сосредоточить против мятежников большие силы. Заняв удобную позицию войско Максимова кинулось в атаку и тихое утро огласилось дикими выстрелами. Бой быстро разгорелся, со стороны обоза захлопала разрозненная пальба. Не отвечая на стрельбу, черкасские казаки, обнажив сабли, помчались на лагерь мятежников. Одна часть голытьбы, жертвуя собой, бросилась в бой за справедливость, другая, бросив обозы с припасами, попыталась спастись бегством, через сомкнутые ряды врага. Но участь голытьбы была предрешена: многие погибли, двести тридцать попали в плен и лишь немногим удалось спастись.

Обрадованный легкой победой к мятежникам подскочил Максимов. Его лицо сияло такой радостью, будто он не в бой шел, а на праздничный парад. Бросив поводья на луку, Лукьян со злобой на лице соскочил с коня и широким шагом подошел к пленным. Это не сулило голытьбе ничего хорошего. Толпа замерла почти не дыша. По потемневшим лицам потекли стыдливые слезы.

– Не чини смерти! – рухнув на колени, заголосила голытьба.

Наказной атаман с тоном брезгливости спросил:

– Где Булавин?

– Сбег, – дрожа от холода, ответил казак в дырявом зипуне.

– Сбег? – изменившимся тоном переспросил Лукьян и свирепо вращая глазами, огрел его нагайкой. – А с вами мне, что делать разбойники? Вам не зазорно в изменниках великому государю быть?

– В этом Кондрашка виновен, – сказал за его спиной Ефрем.

– За изменников ратуешь? – с осуждением в голосе гневно вскрикнул Максимов и смахнул ладонью, катившийся градом пот со лба. – Никто из них с повинной не вышел!

Лукьян неодобрительно взглянул на старшину неподвижными глазами.

– Я для них лютый враг атаман, – сохранив серьезность, ответил Петров.

Максимов с присущей ловкостью запрыгнул в седло и, несмотря на возражение Ефрема, распорядился десять казаков забрать с собой для публичной казни в Черкасске, десять отправить в Москву для следствия, а сто тридцать выпороть плетьми прямо на поле и отрезать носы.

– Выловим, выбьем всех и тогда смуте настанет конец, – с гримасой презрения добавил наказной атаман и, нервно поправив шапку, как ни в чем не бывало перекинулся несколькими словами с черкасскими казаками.

Назначив 200 рублей за голову Булавина, Лукьян направился в Шульгинский городок, чтобы провести расследование и извлечь из волчьей ямы тела Юрия Долгорукого с Семеном Несвицким и похоронить 15 царских солдат. Покончив с похоронными мероприятиями в Шульгинском городке, Максимов распорядился, чтобы тела князей под караулом отправили в Азов и сообщили в Белгород, чтобы жинку гада ползучего Булавина в острог посадили.

Разорив Шульгинский и Белогородский городки, наказной атаман в тяжелых раздумьях возвратился в Черкасск. За праздничным столом по случаю победы Лукьян не проронил ни единого слова.

В ближайшие дни в Москву отправился с зимовой станицей Ефрем Петров, чтобы доложить царю, что с Булавиным все покончено и что Дон снова стал тихим. После отъезда Петрова, в Черкасск от Кулебяки прибыл гонец, чтобы доложить, что Семен сжег дотла Сзатолуцкую и Мелоброцкую станицы и схватил всех вернувшихся казаков.

Глава 8

Известие о том, что мятежное дело милостью Божией окончилось, обрадовало царя. От неожиданной радости у Петра заблестели глаза. Однако государя огорчила весть, что заводчик Булавин с малыми людьми сумел скрыться. Но государь решительно настроился на то, чтобы навсегда покончить с восстанием на Дону. Петр был уверен, что Булавину не удастся уйти от его расправы. Рано или поздно он будет пойман.

Выразив Войску Донскому благодарность, Петр поручил правительству выдать черкасским казакам жалование 10 000 рублей за победу под Закатным городком. Калмыцкий тайша Батырь, поддержавший Лукьяна Максимова в походе против Булавина получил 200 рублей. Достались подарки и старшине Ефрему Петрову, принесшему в Москву радостное известие.

Пребывая в радости, царь призвал к себе Алексея Горчакова и под горение свечей в серебряных подсвечниках начал диктовать мысли, которые вставали перед ним. Петр, не останавливаясь ворочал в голове прошлыми воспоминаниями, а дьяк Горчаков едва успевал строчить пером. Увязнув в минувшем времени, Петр глубоко вздохнул и его мысли прочно перенеслись в 1702 год.

Разложенная перед царем карта способствовала переносу мыслей к недалекому времени, как нельзя лучше. И, хотя голова Петра была целиком занята ходом собственных мыслей, но он сосредоточенным взглядом рассматривал изрисованную бумагу. Воспоминания о прошлом были для царя нелегким испытанием…

В тот год русские войска под командованием Бориса Шереметева, сминая на пути мелкий кустарник, пошли на Гуммельсгоф. Фейерверкеры подкрепили удар наступающих русских войск огнем из пушек. 18 июля армия Петра имея всего лишь двукратное превосходство наголову разбила в бою шведское войско Вольмара Шлиппенбаха. События происходили быстро и шумно. Из семи тысяч шведы потеряли в кровавом бою пять с половиной тысяч солдат.

Проиграв сражение, шведский генерал, оставив догорающие костры хмурому дождю, увел остатки войска и доложил королю, что русские оправились от Нарвского разгрома и снова стали слишком дерзкими. После поражения шведов восточные части Лифляндии и Эстляндии защищать стало некому. Шереметьев, крепко держа рукой повод любимого коня, ринулся покорять земли Ливонии.

Осенью Петр направил усилия на то, чтобы овладеть Нотебургом и Ниеншанцем. Всю весну и лето в Новгород по царскому указу свозились артиллерия и припасы. На берег Невы по просеке, по логам, по топям и речушкам русские солдаты протащили 50 лодок, 12 мортир, 31 пушку и штурмовые лестницы. Из-за нехватки лошадей два гребных фрегата солдаты перенесли на руках. Артиллеристы несли на себе полную амуницию и пушки.

После обильных дождей дороги разбухли от сырости. Кони, не выдерживая бездорожья, выбивались из сил. Идти русским войскам было трудно. Полки растянулись на десятки километров. На отдыхе негде было присесть, от сырости ноги замерзали. Солдаты стелили около костров солому, чтобы немного передохнуть, но от дымного огня с трудом дышалось.

В конце сентября войска соединились на берегах Назии. В Ладоге собралось 12000 войско под командованием Бориса Шереметьева. В непогожие осенние дни русская армия сдвинулись с места и 25 сентября сосредоточилось на мысе недалеко от Нотебурга. Место для лагеря выбрали возле густого леса, рядом с рекой. Начались подготовительные работы.

7 октября Петр приказал набрать охотников для штурма крепости. Через два дня каждому офицеру поставили задачу и роздали лодки с лестницами. Ночью 11 октября тишина нарушилась сильным грохотом многих пушек. Как только артиллерийские припасы иссякли и едва забрезжил рассвет, русское войско приступило к штурму крепости.

Сигнал боевой тревоги утонул в частой и яростной стрельбе. После того как в живых осталось не более 41 человека, Густав фон Шлиппенбах приказал ударить в барабан и над крепостью взметнулся белый флаг. В пропахший дымом воздух, взметнулись радостные крики. Победные голоса уставших русских солдат вызвали в душе царя бодрое чувство. Только Петр знал какой ценой досталась эта победа. И чего ему стоило упорство, терпение и железная сила воли.

– Бог милостив, ваше величество, – разгрызли Орешек, – не совладав с собой, возликовал Шереметев и особым взором посмотрел на Петра.

– Молодцы, постарались, не посрамили Русь-матушку! – обрадовался Петр, не обращая на звенящую боль в висках и на сухость во рту.

Государь метнул в сторону орлиный взгляд и невольно залюбовался своими солдатами. И вдруг в глубине его глаз задрожали знакомые злые искорки. Царь обратил внимание на нездоровый вид солдат и стал их расспрашивать о житье-бытье. Они нехотя и коротко ответили на его расспросы. Однако в результате опроса Петр узнал, что солдаты не доедают и что плохи дела с одеждой и обувью. Это вызвало сильное неудовольствие у государя.

– К утру изыскать все, что нужно солдатам, – сердито нахмурившись, жестко потребовал царь.

Неожиданно в крепости захлопали ставни, затрещали крепкие двери и из окон полетел скарб. Началось разграбление зажиточных жителей, но царь под страхом смерти запретил бесчинства против населения крепости.

Вскоре на берегу реки загорелись яркие костры, и солдаты повесили на огонь большие котлы. На вертелах повисли свежие куски мяса и большие котлы с водой. По указу царя прикатили бочки с горькой водкой. Пока готовилась пища, солдаты делились друг с другом впечатлениями от сражения за Нотебург.

– Пускай шведы приберут улицы! – указал Петр офицеру и русские вместе со шведами начали наводить порядок в крепости.