Не покинь в пути. Повесть

Разобравшись с катастрофой под Нарвой, государь возложил всю ответственность на герцога де Кроа и главный штаб, не принявших правильных решений. В тот час государь твердо решил, что для победы над шведами не пожалеет никаких сил. И в то же время будет сберегать их для важных сражений в будущем.

Петр полностью разделил тревогу за судьбу государства. Потеря Нарвы только раззадорила его и стала полезным уроком. Царь горел желанием немедленных действий. После разгрома русской армии Петр разобрал все причины поражения, ошибки и направил все усилия на создание современной армии и флота, чтобы они были не хуже, чем у Швеции. Он не жалел для этого никаких ресурсов, но сейчас армия Петра не имела даже собственных офицеров. Войсками командовали в основном саксонские офицеры.

На подвиг царя двигала большая любовь к России. Со свойственной неутомимостью Петр бросился решать важные вопросы. В его душе горела надежда, что он сумеет преодолеть все стоящие перед государством трудности. Это был сосредоточенный и ответственный человек. Он всегда мог в трудных случаях найти правильное решение. Каждый смысл его действий был ясен и понятен. Петр был готов собственной грудью закрыть Россию.

После сражения под Нарвой Карл XII получил прозвище шведский Александр Македонский, а в Европе надолго сложилось мнение, что Россия оказалась слабой. Ожидания Петра I, что Карл XII пойдет на Москву, не оправдались. Король посчитал, что русская армия сейчас ослабла и он в любое время может ее добить. Вместо Москвы Карл XII направился в Речь Посполитую, чтобы управиться с Августом.

– Я приду к заветной цели, – задумчиво поправив усы и будто отвечая на свои мысли, сказал сам себе Петр. – Ничего не пожалею, чтобы шведы были биты…

Эти думы им владели настолько, что он ни на секунду не сомневался в их решении. Петр на минуту остановился, как бы припоминая все неурядицы. Глядя вперед сердитыми глазами он продолжил вспоминать прошедшее время. Царь выхватывал из всеобщего хаоса самые важные мысли. Думы, которые теснились в его голове, раскрывали тайну поражения. Петр радовался мыслям, которые на него нахлынули. Надо было вспомнить все и не упустить ни одной мелкой детали. Государь размышлял молча, анализируя все ошибки. Необходимо было разобраться, чтобы уберечь себя от неприятностей в будущем.

Разгром русской армии произвел на него впечатление грома, неожиданно грянувшего среди ясного неба. Но давящая тяжесть со временем отлегла от сердца и появилась твердая уверенность в своих силах. Петр быстро стал невозмутимым. Надежда на победу помимо его воли жила в нем и пронизывала все мысли. Царь верил, что если сильно хотеть, то желания часто становятся реальностью. Петр всей душой мечтал увидеть русский север и запад свободными от шведского нашествия.

Ошибка шведского короля дала Петру время, чтобы подготовить русскую армию к новым сражениям. Засучив рукава, государь взялся за дело, чувствуя, что обязан устоять во что бы то ни стало. Царь с головой ушел в деловую атмосферу. Но следовало прежде всего разобраться в обстановке. А она было была поистине сложной. Ему даже не на что было опереться.

Однако Петр Алексеевич был упрямым в своих решениях. Загоревшись жарким пламенем, он работал с небывалым напряжением. Царь думал, рассчитывал и прикидывал, как сделать лучше и свита поняла, что его заразило дело. Для него ничего другого и не могло быть в обстановке борьбы с врагом. В русском государстве все укреплялось во имя победы и завязывалось в крепкий узел. Но, укладываясь спать государь был недоволен тем, что было сделано за день. Хотя с утра до вечера сидел за работой.

Всю зиму Петр метался между Москвой, Новгородом и Воронежем, чтобы обеспечить армию всем необходимым, и чтобы она была способна сражаться против шведов. Но военное искусство требовало талантливых солдат и офицеров, а это было труднее всего. Потому что на то, чтобы их обучить нужно много времени, а его не было. Поэтому старые генералы, стряхнув пыль с париков и мундиров приступили к интенсивному обучению войск.

От восхода и до заката солнца в военных лагерях звучали барабаны и трубы, а на поле шли солдатские учения. Кроме того, по указу царя начался рекрутский набор: по одному пешему с пятидесяти дворов и по одному конному со ста дворов. Вместе с этим Петр напомнил русскому народу об указе от 1697 года, по которому семьи добровольцев освобождались от крепостного права.

С больших трудностей начался новый век для России. Но государю удалось одолеть косность бояр и безразличие других чинов, чтобы перестроить государственную машину на европейский лад. Государь нисколько не сомневался в том, что предпринятые им решения принесут успех. Однако Петр понимал, что этот путь будет трудным, но всё можно поправить кроме непоправимого. Россия медленно и уверенно становилась сильной. Царь смотрел на будущее России в радостных тонах…

В эту минуту с улицы донеслись звуки конских копыт, по двору неторопливым шагом расхаживал часовой. А издалека донесся мелодичный колокольный звон. Царь недовольный тем, что его мысли прервали, поморщился.

Сопоставление почему тот бой был проигран, а этот выигран сильно помогало государю разобраться в причинах. Потому что и успех, и поражение складывались из правильных или неправильных действий командиров. От этого зависело будут ли в будущем победы. Государь все еще погруженный в воспоминания мягко нахмурился.

Перебирая в памяти разбитые вдребезги мечты, Петр сгорбился от неприятных воспоминаний. Царю мучительно было вспоминать об этом. Под влиянием нахлынувших воспоминаний, в его сердце вспыхнула на время притихшая боль. Давно он столь остро не переживал прошлое и настоящее. Для него оно слилось в одно неразделимое мучение. Но царь еще не один раз вспомнит прошлое.

Прислушавшись к собственным воспоминаниям, Петр постоял с минуту не двигаясь. Его лицо было сурово, а мысли носились где-то далеко. Но все мечты о мирном времени были преждевременными. И сегодня, и завтра его ждали большие сражения за Россию. Государь заученным движением перекрестился и, с надеждой в душе сотворив короткую молитву, перенесся своими мыслями в мирскую суету.

– Все дописал, Алексей? – спросил Петр, всмотревшись в его лицо, освещенное ярким огнем свечи.

– Да, ваше величество! – ответил Горчаков.

– Оставь книгу раскрытой и ступай, – прошептал государь.

В сумраке лицо царя выглядело особенно суровым. В сей час его озаботило настоящее время: кого направить на Дон – Долгорукова? Пожалуй, лучшей кандидатуры ему не найти. Пускай Юрий Владимирович для сыска беглецов незамедлительно отправится из Азова на Дон. Пусть князь перепишет всех беглецов в казачьих городках и вместе с детьми и женами вышлет в те городки и места, откуда они бежали, а воров и убийц под караулом отошлет в Москву или Азов. Он прикажет Юрию Владимировичу, чтобы он, не особо стесняясь в средствах разобрался с казаками Бахмутской станицы, которые нанесли обиду Изюмскому полку и полковнику Федору Шидловскому.

Злость царя в тяжелом молчании росла час от часу. Это ж те казаки, которые не дали посланному с Воронежа Алексею Горчакову описать и осмотреть спорные земли и угодья на Бахмуте. Как они посмели продержать его за караулом и нарушить его указ? Ведь дьяк был послан с Воронежа, чтобы между Изюмским полком и донскими казаками вражду искоренить.

Оставшись, в одиночестве, Петр задумался о том, что судьба России теперь в немалой степени зависит от того станет ли тихим Дон. Государь от навязчивых прошлых мыслей полностью вернулся к сегодняшнему дню. Ему было горько сознавать, что беды и неудачи разрушали государство. В усталых глазах Петра накрепко отпечаталась озабоченность.

Сложив руки за спину царь, сутулясь, вскрикнул:

– Макаров!

Алексей вошел мягкими вкрадчивыми шагами. Вышколенный многолетней службой секретарь вырос перед ним мгновенно. Петр I погруженный в свои думы не сразу услышал его шаги. Вздрогнув, он не сразу поднял взгляд на вошедшего Макарова. Его глаза горели так, как будто он продолжал руководить жестоким сражением.

Желтый огонь, то спадал, то вспыхивал и вдруг потух. Петр зажег погасшую свечу, но она беспощадно закоптила. Тогда царь быстрым движением обломил уголек, и она загорелась ярче. Огонь осветил стол, заваленный бумагами и картами. По свече стекла тонкая струйка воска. В глазах Петра вспыхнули тусклые отсветы.

Резко вздернув голову, царь развернулся к секретарю.

– Пиши указ господину Долгорукому, – повелительно потребовал царь и начал диктовать, рассерженно глядя на сосредоточенное лицо Алексея.

Макаров, ничего не забывая, не успевал макать перо в чернила. Яркий свет мешал писать. Алексей прикрыл глаза ладошкой. Когда указ был готов, Петр подписал и припечатал печать. И немного подумав, собственноручно добавил, что писано из Люблина в 6 день июля 1707 года.

– Ступай, через полчаса зайдешь, я Екатерине еще отпишу.

Алексей с преданным выражением на лице откланялся и бесшумными шагами унес указ. Государь, прикрыв глаза, грустно перекрестился. Перо плохо слушалось руки царя. Он несколько раз начинал и бросал писать.

– Господь отведи напасть, не покинь в пути!

Петр строчил письмо, чтобы поделиться своими мыслями и чувствами с Екатериной. Справившись наконец с посланием жене, царь короткими глотками отпил воду из кружки и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Письмо получилось горячим и искренним.

Перелистывая воспоминания, царь с трудом отошел от прошлых воспоминаний. От усталости он уснул за столом с обгорелой лучиной в руке, но через несколько минут проснулся от птичьего гама на деревьях и беззлобно погрозил указательным перстом:

– Ну погоди Кондрашка, я тебе башку ссеку!

В его голосе никакой враждебности не ощущалось, хотя глаза царя горели злым огнем. С этой мыслью Петр обессилено забрался под одеяло и устало, сомкнув веки, спокойно заснул. Его сон был ровным.

Глава 3

2 сентября, когда солнце на горизонте окунулось во мглистое марево, Юрий Долгорукий по указу государя с одной тысячей солдат прибыл из Азова в Черкасск. Лукьян Максимов и старшина, чтобы не вызвать гнев князя, встретили его радушно.

Долгорукий надменным тоном довел им царскую волю:

– Беглый люд, оставив прежние промыслы, по дороге чинил убийства, поэтому государь указал мне, чтобы я во всех казачьих городках провел сыск беглых людей разного чину, которые вместе с женами и детьми со старых насиженных мест бежали на Дон.

Юрий Владимирович молча достал из кармана листок и подал Лукьяну Максимову. Атаман, послушно отбив поклоны князю и господу Богу, молча пробежал по бумаге встревоженным взглядом.

Князь бросил исподлобья долгий взгляд на примолкшего Лукьяна.

– Государю остро нужны люди для рекрутчины, для податей и для подневольного труда. Без них заводчики и дворянство не могут исполнить указы царя. Я требую от вас усердного участия в этом деле.

Заглянув Долгорукому в лицо, атаман с деланной бодростью произнес:

– Князь, в Черкасске и в нижних донских городках беглых нет. Здесь мы уже все проверили. Искать таковых нужно в верхних городках и станицах. Я и старшины, чтобы продемонстрировать великому государю свою преданность, отпишем от Войска Донского свою сказку к казакам Дона и отправим с вами две сотни казаков. Вместе с ними отправятся старшины Ефрем Петров, Абросим Савельев, Никита Саломата, Григорий Матвеев и Иван Иванов.

Названные старшины в знак согласия покорно склонили головы. Они знали, что в делах Юрий Владимирович был суров до жестокости. Долгорукий не терпел бессмысленных действий.

Князь, не сбавляя надменного тона, спросил:

– Когда приступим к сыску?

– Послезавтра с утра, – ощутив в душе неприятную истому, ответил Лукьян.

Долгорукий поднял требовательные глаза на Максимова.

– Найдется место для моего отряда?

– Для всех найдется ночлег, – добродушно поклонился атаман и немного помедлив, сдержано спросил: – Князь, позволь твое требование обсудить на круге?

Долгорукий нервно дернул скошенными тонкими губами:

– Чего обсуждать царское решение? Вы холопы царские, давай ближе к делу. Разговор будем вести после того, как наведем порядок на Дону.

– Князь, ты нас креста не клади. Чистая формальность, дань старой казачьей традиции, – с подчеркнутой вежливостью пояснил атаман и, приложив руку к сердцу, добавил: – Казаки примут царскую волю.

Князь, сузив глаза от ненависти, ушел ни разу не оглянувшись.

– Истинно пронесло! – тихо произнес Лукьян и, глядя ему вслед, почувствовал неподдельную тревогу в душе.

– Дай Бог! – сокрушенно покачал головой Петров.

Максимов стоял посреди избы, как громом пораженный. В его сознании птицей пролетела мысль: как самому уцелеть и других от беды уберечь. От напряжения у него так сдавило виски, что он окаменел от беспокойства. Атаман, продолжая думать, что будет дальше, начал усердно молиться, чтобы избавиться от дурных мыслей.

Утром, едва алая заря расширилась, Лукьян собрал большой войсковой круг, чтобы получить согласие казаков на сыск беглых людей в донских городках и станицах. Для решения этого вопроса в Черкасск со всех сторон стеклись казаки. На майдане собралась большая взволнованная толпа.

– Казаки, всем ведомо, что князь прибыл с царевым указом. Сегодня нам надо решить: выдадим или нет голытьбу, беглых ратных людей и других чинов царскому опричнику? – многозначительно бросил в толпу Максимов.

В разных местах вспыхнули гневные крики и дерзкие озлобленные голоса.

– Мы, что холопы? Такое устроим, что не рад будет.

– В воду его! Покажем горячую кровушку.

– Кишки ему выпустить! Неужели стерпим обиду?

– С чем дьявол приехал! Нету у нас беглых.

– Нам не в первый раз подниматься!

– Никого не выдадим!

– А разве Дон кого-нибудь выдавал?

Старшины повелительными криками попытались успокоить казаков, но толпа утихла не сразу. Вспотевший атаман, подняв булаву, дождался тишины. В его усталых глазах вспыхнула тревога за Дон.

– Казаки! В наших интересах оставить все как есть, поэтому никого не отдадим. Но вместе с этим мы должны сказать государю, что готовы нести свою службу за царское жалованье и хлеб также, как наши отцы и деды, – бросил веские слова в толпу Максимов и, оглянувшись вокруг, значительно понизил голос:

– До сего времени не было указа великого государя, чтобы пришлых с Руси людей не принимать. И есть святая казачья заповедь: с Дона выдачи нет! Если они всех отловят, – с кем мы останемся?

– Любо атаман! Не посрамим казачьего рода! – враз ответили казаки и единогласно приняли решение не выдавать беглых людей князю.

– Мы отправим гонцов во все притоки Дона, во все верхние донские городки и станицы, чтобы они предупредили атаманов о том, что беглые люди должны на время скрыться от князя. Любо казаки?

– Любо атаман!

В полдень казаки формально согласились с решение царя. Кому захочется открыто бросить ему свою ненависть?

Задолго до вечера Долгорукий отписал царю Петру I письмо, где он пожаловался, что ему в Черкасском городке всяких чинов людей разыскать не дали и дальше приписал, что ему дали сказку написанную рукой атамана и заверенную войсковой печатью. И что для помощи в этом деле посланы вместе с ним старшины Войска Донского.

На следующее утро прощаясь с князем, атаман заверил, что во все верхние донские городки посланы письма с предостережением атаманам: в сыске и выдаче беглых людей быть послушными. Когда начался редкий осенний дождь, отряд тихо-мирно и без барабанной дроби покинул Черкасск. Солдаты без лишнего шума и гама ступили сырую и неуютную дорогу. Впереди шли всадники, за ними старшины, позади тащился обоз. По ночам на небе из-за тяжелых туч не светило ни одной звезды. Было темно как в преисподней, невозможно было разглядеть, что находилось впереди. Редкие факелы выхватывали из тьмы лишь фигуры солдат и лошадей.

Осенние дожди размыли все дороги и тропы. Длинные фуры неуклюжими колесами вязли в непролазной грязи. По не просыхающей дороге копыта коней разъезжались. Ездовые от злости матюгались и без конца били нагайками рысаков. А дождь то усиливался, то затихал, то останавливался. На привалах невозможно было разжечь костры или укрыться от холодного дождя. На то, чтобы приготовить пищу или устроиться на ночлег не оставалось сил. Измотанные солдаты с трудном переносили тяготы. Не помогали ни крики Долгорукого, ни угрозы его офицеров.

– Становитесь впереди колонны, – указал казакам Долгорукий, поставив коня поперек дороги.

Растянувшись на большое расстояние, царский отряд едва поспевал за черкасскими казаками. Скоро они добрались скрытными дорогами в Манычский юрт и в Багаевскую станицу, где князь схватил небольшое количество беглых людей. В ходе допроса Долгорукий установил, что у шестнадцати задержанных женщин мужья находились в военном походе против Швеции. Передав женщин под расписку атаману Багаевской станицы, князь направился в Герасимовую Луку, расположенную на реке Деркул, но в опустошенном городке князь никого не обнаружил.

– Волоките ко мне атамана! – жестко потребовал Юрий Владимирович и когда по его требованию старик явился, грубо спросил:

– Есть в твоем городке беглые люди?

Атаман охотно подтвердил, что есть и привел дряхлого деда.

Побагровев от торопливых действий атамана, Долгорукий удивленно приподнял тонкие брови и сквозь зубы заорал:

– Ты кого ко мне привел? Он скоро богу душу отдаст.

Атаман развел руки в стороны: более никого нет. Князь едва удержался от того, чтобы не расправиться с ним на месте. Лишь нехватка времени, да подкупающая тихость, не подходящая ни к одному атаману, спасла старого казака от неминуемой расправы. Старик действительно представлял собой резкий контраст с другими, как на подбор ретивыми атаманами.

– Почему городок пуст? – продолжил орать князь, поливая атамана отборной руганью: – Где твои люди? Отвечай, тать!

– Я не знаю куда они девались, – извиняющимся тоном ответил казак.

– Врешь, пес. – крикнул князь и его крылья носа от злости раздулись. – Сам то ты кто?

Застывший в удивлении атаман с гордым чувством ответил, что урожденный казак, но на румяном лице Долгорукого отразилась брезгливая усмешка.

– Сволочь ты, а не казак. Благодари Бога, что мне не до тебя.

– Пускай спасет тебя Христос князь! – согнулся в поясе старик.

– Прочь с дороги пока кнутом не огрел!

Добравшись через неделю до Мелехова городка, Долгорукий изловил двадцать беглецов и пришел к выводу, что так ему указ Петра I до зимы не исполнить, поэтому разделил свой отряд на четыре части и пустил по разным направлениям. Один отряд во главе капитана Плохова двинулся вверх по Дону до Паншина городка, другой капитана Киреева направился от Паншина до Донецкого городка, третий капитана Тенебекова пошел к Медведице и Бузулуку. Сам же Долгорукий во главе четвертого отряда отправился на Северский Донец и запольные реки.

Добравшись до Северского Донца, Долгорукий остановился на крутом побережье и залюбовался красивой рекой. Во многих местах где-то спокойный Северский Донец, а где-то быстрый, то сужался, то расширялся. И деревья или вплотную стояли к реке, или отступали далеко в степь.

Князь, борясь с дремотой, двинулся дальше. В поредевшем тумане слышался звонкий перестук лошадиных копыт. Лениво помахивая кнутом, Долгорукий прошел Гнилую, Деркулу, Калитву и скоро добрался до Обливенского городка на реке Деркул, в котором замерли жилища казаков.

– Атаман Обливенского городка! – вдруг раздался слева голос офицера.

Долгорукий замедленно повернул голову и, смерив презрительным взглядом, явившегося по собственному почину атамана, грозно спросил:

– Говори харя разбойная, есть в твоем городке беглые?

– В городке до вчерашнего дня проживало двадцать беглых людей, но они все сбежали, услышав, что приближается царское войско, – ответил испуганный атаман, и чтобы у князя не возникло никаких сомнений, перекрестился с особым усердием.

Казак с виду спокойный стоял перед князем не шелохнувшись, хотя руки его заметно дрожали. Долгорукий обвел его недоверчивым, колючим взглядом, затем в ярости выхватил из-за пояса плетку и со всей силы хлестнул по лицу.

– За что князь? – отшатнувшись, вскрикнул атаман.

– Молчи холоп! – в гневе раздраженно вскрикнул Юрий Владимирович. – Чтобы впредь знал, как с ворами связываться. И что будет, если и дальше будешь вводить в грех добрых людей!

– Я правду гуторю, милостивец! – надтреснутым голосом попытался возразить атаман, но Юрий Владимирович потрясая кулаками, разразился в его адрес отборными ругательствами, а потом приказал Несвицкому:

– Подать сюда розги!

– Князь помилуй, я верой и правдой служу, – взмолился атаман.

– Валите его на землю и бейте без пощады! – вне себя заорал князь и, атамана повалив на деревянную скамью, стали беспощадно пороть плетью.

– Смертно сыпьте дьяволу, – потребовал Долгорукий.

– Отпустите, не могу больше терпеть! – заревел казак, ловя открытым ртом воздух.

– Ответишь – отпустим! Говори правду!

Атаман только вскрикивал под градом ударов. В результате дознания с пристрастием выяснилось, что в Обливенском городке имелось 6 казаков-старожилов, десять человек из Малороссии и двести из русских провинций, но они попрятались в глубоких оврагах в притихшей степи.

Драгуны в поисках беглых холопов рассыпались в разные стороны и, схватив голытьбу, на веревках притащили в городок.

– Всех смердов заковать в цепи и отправить в Воронеж. Никого не жалеть, никакой пощады! Пытать, бить, рвать ноздри и вешать! – взъярился холеный князь и в гневе пригрозил плетью: – Я вас воспитаю злодеи! Крушить буду безжалостно.

Пополнив запас продуктов и овса, Долгорукий направил отряд во главе братьев Арсеньевых вверх по Северскому Донцу, сам же продолжил сыск по левым притокам Донца. И здесь князь совершил вторую большую ошибку, раздробив свои силы еще на два отряда, что в дальнейшем приведет его к гибели.

В Ново-Айдарске, в Беловодске и в Явсужске князь тоже провел сыски, но это к ничему не привело, что привело потомка Рюриковичей в большую ярость. Не успокоившись, Долгорукий приступил к таким карательным акциям, что казачья старшина из Черкасска не в силах вынести страшные сцены, отворачивала глаза. Дальше Долгорукий, ослепленный злостью, шел, не соблюдая никакой осторожности.

Всего князю удалось разыскать около двух тысяч беглых и дезертиров.

Глава 4

Когда вести о жестоком обращении с голытьбой и казаками на Дону дошли до станиц, Булавин призвал казаков со всей округи и с нетерпением стал ожидать их в Ореховом буераке в трех верстах от Новоайдарского городка.

Кондрат напряженно вслушивался в тишину, выглядывал в окно, но шли часы, а пришли единицы. В настроение атамана выросла тревога – где верные казачеству товарищи? Эта неопределенность породила в его душе горечь. Он почувствовал себя забытым всеми.

Но его тревога была напрасной. Увидев на майдане несколько сотен казаков, и в их числе Семена Беспалого, Никиту Голого, Семена Драного, Ивана Лоскута, Григория Банникова и дьяка Гордея, Кондрат скинул с плеч горький груз. По всему майдану прокатился вздох его глубокого облегчения, но на лице атамана еще долго стояло напряженное выражение.

Булавину в те годы было уже под пятьдесят лет, но вид у него был молодцеватый. И хотя атаман вел себя спокойно, с достоинством, но усталость от предыдущей бессонной ночи давала о себе знать. Ему пришлось предпринять немалое усилие, чтобы показать себя бодрым.

Когда все собрались и подтянулись к станичной площади, склонившееся к югу солнце высветило темную толпу. В солнечных лучах сверкнули сабли и блеснули пики.

– Круг тихо, Булавин гуторить будет! – сдержанным голосом крикнул Семен Беспалый.

Кондрата очень распирала радость от присутствия своих соратников. Он бы тяжело переживал, если бы их не было рядом. Еще никто не видел его в таком настроении.

– Казаки, что творит Долгорукий всем ведомо, – обратился к казакам Булавин, подчеркнув жестом руки каждое слово. – У старожилов носы и губы режут, многих кнутами бьют и вешают, некоторых наших женщин берут силой, а детей кидают за забор. Мы не может простить этого царскому сатрапу. За эти бесчинства Долгорукий должен ответить своим животом!

Рокот многих голосов взбудоражил тишину. По изумленной толпе казаков пронесся злой говор. На майдане возник возмущенный шум, невообразимый гвалт и оглушительный свист. Ропот в толпе все нарастал, нарастал и вдруг сменился глубоким молчанием.

– Но нас должно беспокоить не только это! Старое Поле и наша казачья вольность должны остаться неприкосновенными. Когда это было, чтобы с Дону выдавали беглых людей? Никогда не бывало! Мы всегда давали приют обиженным и обездоленным.

Тяжело передохнув, Кондрат Булавин перевел дух.