Не покинь в пути. Повесть

После сражения под Нарвой Карл XII получил прозвище шведский Александр Македонский, а в Европе надолго сложилось мнение, что Россия оказалась слабой. Ожидания Петра I, что Карл XII пойдет на Москву, не оправдались. Король посчитал, что русская армия сейчас ослабла и что он в любое время может ее добить. Вместо Москвы Карл XII направился в Речь Посполитую, чтобы расправиться с Августом…

Петр без труда восстанавливал в памяти прошлые годы. Его настигли воспоминания неподвластные разуму, они как вспышками вставали перед глазами. Увлеченный мыслями он забыл про все на свете. От набежавших воспоминаний Петр даже прикрыл глаза, чтобы скрыть непереносимую тоску.

– Я приду к заветной цели, – будто отвечая на свои мысли, сказал себе Петр. – Ничего не пожалею, чтобы шведы были биты.

Эти думы им овладели настолько, что он ни на секунду не сомневался в их решении. Петр на минуту остановился, как бы припоминая все неурядицы. Глядя вперед сердитыми глазами, он продолжил вспоминать прошедшее время.

Царь выхватывал из всеобщего хаоса только самые важные мысли. Теснящиеся в его голове думы, раскрывали тайну поражения. Петр радовался воспоминаниям, которые на него нахлынули. Надо было вспомнить все и не упустить ни одной мелкой детали. Необходимо было во всем разобраться, чтобы уберечь себя от неожиданностей в будущем. Государь размышлял и анализировал все ошибки…

Разгром русской армии произвел на него впечатление грома, неожиданно грянувшего среди ясного неба. Но давящая тяжесть со временем отлегла от сердца и появилась твердая уверенность в своих силах. Надежда на победу помимо его воли жила в нем и пронизывала всю душу. Царь верил, что если сильно хотеть, то желания часто становятся реальностью. Петр всей душой мечтал увидеть русский север и запад свободными от шведского нашествия.

Ошибка шведского короля дала Петру время, чтобы подготовить русскую армию к новым сражениям. Засучив рукава, государь взялся за дело, чувствуя, что государство обязано было устоять, во что бы то ни стало. Царь с головой ушел в деловую атмосферу. Но следовало прежде всего разобраться в обстановке. А она была поистине сложной. Ему даже не на что и не на кого было опереться.

Однако Петр Алексеевич был упрямым в своих решениях. Загоревшись жарким желанием, он стал работать с небывалым напряжением. Царь думал, рассчитывал и прикидывал, как сделать лучше и свита поняла, что его заразило дело. В эти минуты окружение неохотно обращалось к нему, потому что видели, что ему было не до разговоров. А для него ничего другого и не могло быть в обстановке борьбы с врагом. В эти годы в русском государстве все укреплялось во имя победы. Но, укладываясь спать государь был недоволен тем, что было сделано за день. Хотя с утра до вечера занимался работой.

Всю зиму Петр метался между Москвой, Новгородом и Воронежем, чтобы обеспечить армию всем необходимым, и чтобы она была способна сражаться против шведов. Но военное искусство требовало талантливых солдат и офицеров, а с этим было труднее всего. Потому что на то, чтобы их обучить нужно много времени, а его не было. Поэтому старые генералы, стряхнув пыль с мундиров, приступили к интенсивному обучению войск. От восхода и до заката солнца в военных лагерях звучали барабаны и трубы, а на поле беспрерывно шли солдатские учения.

Кроме того, по указу царя начался рекрутский набор: по одному пешему с пятидесяти дворов и по одному конному со ста дворов. Вместе с этим Петр напомнил русскому народу об указе от 1697 года, по которому семьи добровольцев освобождались от крепостного права.

С больших трудностей начался новый век для России. Но государю удалось одолеть косность бояр и безразличие разных чинов, чтобы перестроить государственную машину на европейский лад. Он всегда находился там, где было труднее всего. Царь нисколько не сомневался в том, что предпринятые им решения принесут успех. Однако Петр понимал, что этот путь не будет простым, но всё можно поправить кроме непоправимого. Россия медленно и уверенно становилась сильной. Скоро царь стал смотреть на будущее России в радостных тонах…

В эту минуту с улицы донеслись звуки конских копыт, неторопливые шаги часового и мелодичный колокольный звон. Царь недовольный тем, что его мысли прервались, сердито поморщился.

Сопоставление почему тот бой был проигран, а этот выигран сильно помогало государю разобраться в причинах поражения или победы. Потому что успех складывался из правильных действий командиров. От этого зависело будут ли в будущем победы. Государь все еще погруженный в воспоминания мягко поджал губы.

Перебирая в памяти разбитые вдребезги мечты, Петр сгорбился от неприятных воспоминаний. Царю было мучительно вспоминать о проигранных сражениях. Под влиянием нахлынувших мыслей, в его сердце вспыхнула на время притихшая боль. Давно он столь остро не переживал прошлое и настоящее, слившееся в одно неразделимое впечатление. Но царь еще не один раз вспомнит прошлое.

Прислушавшись к собственным воспоминаниям, Петр постоял с минуту не двигаясь, пока его мысли носились далеко. Перелистывая страницы жизни, царь с трудом отошел от прошлого. Но он понимал, что все мечты о мирном времени будут преждевременными. И сегодня, и завтра его ждали большие сражения за Россию.

Государь заученным движением перекрестился и, сотворив с надеждой в душе короткую молитву, вернулся мыслями в мирскую суету.

– Все дописал, Алексей? – спросил Петр, всмотревшись в его лицо.

– Да, ваше величество! – смиренно ответил Горчаков.

– Оставь книгу раскрытой и ступай, – прошептал государь.

В сумраке лицо царя выглядело особенно суровым. В сей час его озаботило настоящее время: кого направить на Дон – Долгорукова? Пожалуй, лучшей кандидатуры ему не найти. Пускай Юрий Владимирович для сыска беглецов незамедлительно отправится на Дон. Пусть князь перепишет всех беглецов в казачьих городках и вместе с женами и детьми вышлет в те места, откуда они бежали, а воров и убийц под караулом отошлет в Москву или Азов. Он прикажет Юрию Владимировичу, чтобы он, не особо стесняясь в средствах, разобрался с казаками Бахмутской станицы, которые нанесли обиду Изюмскому полку и полковнику Федору Шидловскому.

Злость царя в тяжелом молчании росла час от часу. Это ж те казаки, которые не дали посланному с Воронежа Алексею Горчакову описать и осмотреть спорные земли и угодья на Бахмуте. Как они посмели продержать его за караулом и нарушить его указ? Ведь дьяк был послан с Воронежа, чтобы между Изюмским полком и донскими казаками вражду искоренить.

Оставшись, в одиночестве, Петр задумался о том, что судьба России теперь в немалой степени зависит от того, что станет с Доном. Государь от навязчивых прошлых мыслей полностью вернулся к сегодняшнему дню. Ему было горько сознавать, что беды и неудачи разрушали государство. В усталых глазах Петра накрепко отпечаталась озабоченность.

Сложив руки за спину, царь, сутулясь, вскрикнул:

– Макаров!

Алексей вошел мягкими вкрадчивыми шагами. Вышколенный многолетней службой тайный кабинет-секретарь вырос перед ним мгновенно. Петр I погруженный в свои думы не сразу услышал его шаги. Вздрогнув, он поднял думный взгляд на вошедшего Макарова. Его глаза горели так, как будто он руководил жестоким сражением.

Желтый огонь, то спадал, то вспыхивал и вдруг потух. Петр зажег погасшую свечу, но она беспощадно закоптила. Тогда царь быстрым движением руки сбил уголек, и свеча загорелась ярко, осветив стол, заваленный бумагами и картами.

Резко вздернув голову, царь развернулся к Макарову.

– Пиши указ господину Долгорукому, – повелительно сказал царь и начал диктовать, рассерженно глядя на сосредоточенное лицо Алексея.

Макаров прикрыл глаза ладошкой, потому что яркий свет мешал ему писать. Ничего не забывая, он не успевал макать перо в чернила. Когда указ был готов, Петр подписал, припечатал печать и, немного подумав, собственноручно добавил, что писано из Люблина в 6 день июля 1707 года.

– Ступай, через полчаса зайдешь, я Екатерине еще отпишу.

Алексей с преданным выражением на лице откланялся и бесшумными шагами унес указ. Широко раскрыв глаза, государь грустно перекрестился на образа, а потом помолился так, как молятся только в минуты сильного волнения.

– Господи отведи напасть, не покинь в пути!

Петр окинул беспокойным взглядом бумагу. Перо плохо слушалось его руки, он несколько раз начинал и бросал писать. Царь строчил письмо, чтобы поделиться своими мыслями и чувствами с Екатериной. Справившись наконец с посланием жене, государь короткими глотками отпил воду из кружки и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Письмо получилось горячим и искренним.

Скоро усталый Петр уснул за столом с обгорелой лучиной в руке, но через несколько минут он проснулся от птичьего гама на деревьях и беззлобно погрозил указательным перстом:

– Ну погоди Кондрашка, я тебе башку ссеку!

В его голосе никакой враждебности не чувствовалось, хотя глаза царя горели злым огнем. С этими словами Петр обессилено забрался под одеяло и устало, сомкнув веки, спокойно заснул. Его сон был ровным.

Глава 3

2 сентября 1707 года, как только солнце на горизонте оказалось во мглистом мареве, Юрий Владимирович Долгорукий по указу государя с одной тысячей солдат прибыл из Азова в Черкасск. Лукьян Максимов и старшина, чтобы не вызвать гнев князя, встретили его радушно.

В полдень Долгорукий надменным тоном довел казакам царскую волю:

– Беглый люд, оставив прежние промыслы, по дороге чинил убийства, поэтому государь указал мне, чтобы я во всех казачьих городках провел сыск всех, кто вместе с женами и детьми со старых насиженных мест бежали на Дон.

Юрий Владимирович молча достал из широкого кармана листок и подал его Лукьяну Максимову. Послушно отбив поклоны князю и Богу, атаман пробежал по царскому указу встревоженными глазами.

Князь бросил исподлобья долгий взгляд на примолкшего Лукьяна.

– Государю остро нужны люди для рекрутчины, для податей и для подневольного труда. Без них заводчики и дворянство не могут исполнить указы царя. Я требую от вас усердного участия в этом деле.

Заглянув Долгорукому в лицо, атаман с деланной бодростью произнес:

– Князь, в Черкасске и в нижних донских городках беглых людей нет. Здесь мы уже все проверили. Искать таковых нужно в верхних станицах. Я и старшины, чтобы продемонстрировать великому государю свою преданность, отпишем от Войска Донского свою сказку атаманам и направим с вами две сотни казаков. Вместе с ними отправятся старшины Ефрем Петров, Абросим Савельев, Никита Саломата, Григорий Матвеев и Иван Иванов.

Названные Максимовым старшины в знак согласия покорно склонили головы. Они знали, что Долгорукий не терпел бессмысленных действий от людей подвластных ему. В делах Юрий Владимирович был суров до жестокости.

Желая, как можно скорее приступить к делу, князь спросил:

– Когда приступим к сыску?

– Послезавтра с утра, – ощутив в душе неприятную истому, ответил Лукьян.

Долгорукий поднял требовательные глаза на Максимова.

– Найдется место для отдыха моего отряда?

– Для всех найдется ночлег, – добродушно отозвался атаман и немного помедлив, сдержано проговорил: – Князь, позволь твое требование обсудить на круге?

Юрий Владимирович нервно дернул скошенными губами:

– Чего обсуждать царское решение? Вы холопы царские, давай ближе к делу. Разговор будем вести после того, как наведем порядок на Дону.

– Князь, ты на нас креста не клади. Чистая формальность, дань старой казачьей традиции, – с подчеркнутой вежливостью пояснил атаман и, приложив руку к сердцу, добавил: – Казаки примут царскую волю.

Сузив глаза от ненависти, Долгорукий ушел ни разу не оглянувшись.

– Истинно пронесло! – тихо произнес Лукьян, почувствовав в душе тревогу.

– Дай Бог! – сокрушенно покачал головой Петров.

Максимов стоял посреди избы, как громом пораженный. В его сознании птицей пролетела мысль: как самому уцелеть и других от беды уберечь. От напряжения у него так сдавило виски, что он даже окаменел от беспокойства. Продолжая думать о том, что будет дальше, атаман начал усердно молиться, чтобы избавиться от тяжелых мыслей.

Утром, едва заря расширилась, Лукьян собрал большой войсковой круг, чтобы получить согласие казаков на сыск беглых людей в донских городках и станицах. Для решения этого вопроса в Черкасск со всех сторон стеклись казаки. На майдане собралась большая и взволнованная толпа.

– Казаки, всем ведомо, что князь прибыл с царским указом, поэтому нам надо решить: выдадим или нет голытьбу, беглых ратных людей и других чинов царскому опричнику? – объявил Максимов.

В разных местах майдана вспыхнули гневные крики и дерзкие голоса.

– Мы, что холопы? Такое устроим ему, что не рад будет.

– Кишки выпустить князю! Неужели стерпим обиду?

– В воду его! Покажем ему горячую кровушку.

– С чем дьявол приехал! Нету у нас беглых.

– Никого не выдадим! Нам не в первый раз подниматься!

Старшины повелительными криками попытались успокоить казаков, но толпа утихла не сразу. Подняв булаву, атаман дождался тишины. В его усталых глазах полыхала тревога за Дон.

– Казаки! В наших интересах оставить все как есть. Но вместе с этим мы должны сказать государю, что готовы нести свою службу за царское жалованье и хлеб, как прежде, – бросил веские слова в толпу Максимов и, оглянувшись вокруг, значительно понизил голос: – До сего времени не было указа государя, чтобы пришлых людей не принимать. И есть святая казачья заповедь: с Дона выдачи нет! Если они всех отловят, – с кем мы останемся?

– Любо атаман! Не посрамим казачьего рода! – враз ответили казаки и единодушно приняли решение не выдавать беглых людей князю.

– Мы отправим гонцов во все притоки Дона, во все верхние донские станицы, и предупредим местных атаманов о том, чтобы беглые люди на время скрылись от князя. Любо казаки?

– Любо атаман!

В полдень казаки формально согласились с решение царя. Кому захочется открыто бросить ему свою ненависть?

Глубоким вечером Долгорукий отписал Петру I письмо, где пожаловался, что казаки в Черкасском городке всяких чинов людей разыскать не позволили и дальше приписал, что ему дали грамоту написанную рукой атамана и заверенную войсковой печатью. И что для помощи в царском деле вместе с ним отправились 200 казаков и 5 старшин Войска Донского.

На следующее утро атаман заверил князя, что во все верхние донские городки посланы письма с предостережением, чтобы атаманы в сыске и выдаче беглых людей были послушны Долгорукому.

Когда начался редкий осенний дождь, отряд тихо-мирно и без барабанной дроби покинул Черкасск. Солдаты без лишнего шума и гама ступили на неуютную дорогу. Впереди шли всадники, за ними старшины, позади тащился обоз.

К этому дню осенние дожди так размыли дороги и тропы, что длинные фуры неуклюжими колесами вязли в непролазной грязи. Даже на высоком месте копыта коней разъезжались, поэтому ездовые от злости матюгаясь, без конца били рысаков нагайками.

На привалах невозможно было разжечь костры или укрыться от холодного дождя, потому что дождь то усиливался, то затихал, то останавливался. Измотанные солдаты с трудном переносили тяготы и лишения. На то, чтобы приготовить пищу или устроить ночлег у них не оставалось сил. Не помогали ни крики Долгорукого, ни угрозы его офицеров.

– Становитесь впереди колонны, – указал казакам Долгорукий, поставив коня на обочине дороги.

Растянувшись на большое расстояние, царский отряд едва поспевал за черкасскими казаками. Вскоре они прошли сырыми дорогами Манычский юрт и Багаевскую станицу, где князь схватил небольшое количество беглых людей. Долгорукий передал их под расписку местным атаманам и направился в Герасимовую Луку, расположенную на реке Деркул, но в опустошенном городке князь никого не обнаружил.

– Приволоките ко мне атамана! – жестко потребовал Юрий Владимирович и как только он явился, грубо спросил: – Есть в твоем городке беглые люди?

Атаман охотно подтвердил, что есть и привел дряхлого деда.

Побагровев от его торопливых действий, Долгорукий удивленно приподнял тонкие брови:

– Ты кого ко мне привел? Он скоро Богу душу отдаст.

Атаман развел руки в стороны: более никого нет. Князь едва удержался от того, чтобы не расправиться с ним на месте. Лишь нехватка времени, да подкупающая тихость, не подходящая ни к одному атаману, спасла старого казака от неминуемой расправы.

– Почему городок пуст? – заорал князь, поливая атамана отборной бранью: – Где твои люди? Отвечай, тать!

– Я не знаю куда они девались, – извиняющимся тоном ответил казак, изобразив на лице почтительное выражение.

– Врешь, пес, – вскрикнул князь и его крылья носа от злости раздулись. – Сам то ты кто?

Застывший в удивлении атаман, с гордостью ответил, что урожденный казак.

– Сволочь ты, а не казак, – вскричал Долгорукий и на его румяном лице отразилась брезгливая усмешка. – Благодари Бога, что мне не до тебя.

– Пускай спасет тебя Христос, князь! – согнулся в поясе казак.

– Прочь с дороги пока кнутом не огрел!

Скоро Долгорукий дошел до Мелехова городка, где изловил двадцать беглецов. И здесь князь пришел к выводу, что так ему указ Петра I до зимы не исполнить, поэтому он решил разделить свое войско на четыре части и пустить по разным направлениям. Один отряд во главе капитана Плохова двинулся вверх по Дону до Паншина городка, другой капитана Киреева направился от Паншина до Донецкого городка, третий капитана Тенебекова пошел к Медведице и Бузулуку. Сам же Долгорукий во главе четвертого отряда отправился на Северский Донец и запольные реки.

Добравшись до Северского Донца, Долгорукий остановился на крутом побережье, чтобы полюбоваться красивой рекой. Во многих местах где-то спокойный Северский Донец, а где-то быстрый, то сужался, то расширялся. И деревья или вплотную стояли к реке, или отступали далеко в степь.

Отдохнувший князь, борясь с дремотой, двинулся дальше. В поредевшем тумане разносился звонкий перестук лошадиных копыт. Лениво помахивая кнутом, Долгорукий прошел Гнилую, Деркулу, Калитву и вскоре добрался до Обливенского городка на реке Деркул.

– Атаман Обливенского городка! – вдруг раздался слева голос офицера.

Долгорукий замедленно повернул голову, смерил презрительным взглядом, явившегося по собственному почину атамана и грозно спросил:

– Говори харя разбойная, есть в твоем городке беглые?

– В городке до вчерашнего дня проживало двадцать беглых людей, но они сбежали, услышав, что приближается царское войско, – ответил испуганно атаман, и чтобы у князя не возникло никаких сомнений, перекрестился с особым усердием.

Казак с виду спокойный стоял перед князем не шелохнувшись, хотя руки его заметно дрожали. Долгорукий обвел атамана колючим взглядом, затем в ярости выхватил из-за пояса плетку и со всей силы хлестнул его по лицу.

– За что, князь? – отшатнувшись, вскрикнул атаман.

– Молчи, холоп! – раздраженно крикнул Юрий Владимирович. – Чтобы впредь знал, как с ворами связываться. И что будет, если и дальше будешь вводить в грех добрых людей!

– Я правду гуторю милостивец! – надтреснутым голосом попытался возразить атаман, но Юрий Владимирович, потрясая кулаками, вначале разразился в его адрес отборными ругательствами, а затем указал Несвицкому: – Подайте сюда розги!

– Князь помилуй, я верой и правдой служу, – взмолился атаман.

– Валите его и бейте беспощадно! – вне себя заорал князь и, атамана, повалив на деревянную скамью, стали безжалостно пороть плетьми.

– Смертно сыпьте дьяволу, – потребовал Долгорукий.

– Отпустите, не могу больше терпеть! – заревел казак, ловя открытым ртом воздух.

– Ответишь – отпустим! Говори правду!

Атаман только вскрикивал под градом ударов.

В результате дознания с пристрастием выяснилось, что в Обливенском городке имелось 6 казаков-старожилов, десять человек из Малороссии и двести из русских губерний, но они попрятались в глубоких оврагах притихшей степи.

Скоро драгуны схватили голытьбу и на веревках притащили в городок.

– Всех смердов заковать в цепи и отправить в Воронеж. Никого не жалеть, никакой пощады! Пытать, бить, рвать ноздри и вешать! – взъярился холеный князь и в гневе пригрозил плетью: – Я вас воспитаю злодеи! Крушить буду безжалостно.

Пополнив запас продуктов и овса, Долгорукий отправил отряд во главе братьев Арсеньевых вверх по Северскому Донцу, сам же продолжил сыск по левым притокам Донца. И здесь князь совершил вторую ошибку, раздробив свои силы еще на два отряда, что в дальнейшем приведет его к гибели.

И в Ново-Айдарске, и в Беловодске, и в Явсужске князь тоже провел сыски, но это ничего не дало, что привело потомка Рюриковичей в большую ярость. Не успокоившись, Долгорукий приступил к таким карательным акциям, что казачья старшина из Черкасска не в силах вынести страшные сцены, отворачивала глаза. Дальше Долгорукий, ослепленный злостью, шел, не соблюдая никакой осторожности.

Всего князю удалось разыскать около двух тысяч беглых и дезертиров.

Глава 4

Когда вести о жестоком обращении с голытьбой и казаками на Дону дошли до станиц, Булавин вместе с близкими товарищами призвал казаков со всей округи и с нетерпением стал ожидать их в Ореховом буераке, который находился в трех верстах от Новоайдарского городка.

Напряженно вслушиваясь в тишину, Кондрат выглядывал в окно, но шли часы, а пришли единицы. В настроение атамана выросла тревога, – где верные казачеству товарищи? Эта неопределенность породила в его душе горечь. Он почувствовал себя забытым всеми. Его никто и никогда не видел в таком настроении, но тревога Булавина была напрасной.

Увидев на майдане несколько сотен казаков, и в их числе Семена Беспалого, Никиту Голого, Семена Драного, Ивана Лоскута, Григория Банникова и дьяка Гордея Кондрат наконец скинул с плеч горький груз. По всему майдану прокатился вздох его глубокого облегчения. Однако на лице атамана еще долго стояло напряженное выражение.

И хотя атаман вел себя спокойно, но усталость от предыдущей бессонной ночи давала о себе знать. Ему пришлось предпринять немалое усилие, чтобы показать себя бодрым. Когда все подтянулись к станичной площади, то склонившееся к югу солнце высветило темную толпу.

– Круг тихо, Булавин гуторить будет! – сдержанным голосом вскрикнул Семен Беспалый.

Кондрата распирала радость от присутствия своих соратников. Это чувство всего несколько минут назад зародилось в нем. С его лица уже исчезло волнение, но в глазах все еще светилась легкая тревога. Он бы тяжело переживал, если бы верных товарищей не было рядом.

– Казаки, что творит Долгорукий всем ведомо, – обратился к казакам Булавин, подчеркнув жестом руки каждое слово. – У старожилов носы и губы режут, многих кнутами бьют и вешают, некоторых наших женщин берут силой, а детей кидают за забор. Мы не может простить этого царскому сатрапу. За эти бесчинства Долгорукий должен ответить своим животом!

Рокот многих голосов взорвал тишину – по изумленной толпе пронесся злой говор. Затем на майдане возник возмущенный шум, невообразимый гвалт и оглушительный свист. Ропот в толпе все нарастал, нарастал и вдруг сменился глубоким молчанием.

– Но нас должно беспокоить не только это! Старое Поле и наша казачья вольность должны остаться неприкосновенными. Когда это было, чтобы с Дону выдавали беглых людей? Никогда не бывало! Мы всегда давали приют обиженным и обездоленным.

Тяжело вздохнув, Кондрат Булавин перевел дух.

– Вы хорошо знаете, что наша жизнь веками проходила в извечной борьбе с турками, горцами и степняками. И что произойдет, если мы перестанем принимать людей? Потери будут, а притока новых сил нет. В таком разе казаки все переведутся, и мы ни за что не сможем удержать в своих руках Дон.

Атаман вытер рукавом пот с лица и обвел горящими глазами униженных людей.

– Царь хочет отобрать наши казачьи традиции и старую веру. А злые бояре и немцы заставляют нас брить бороды и усы. Они жгут наши часовни по всем казачьим рекам. И хотят отвратить нас от христианской веры, чтобы ввести в эллинскую. А разве мы можем отказаться от своего прошлого? Как мы можем забыть то, о чем мечтали наши предки?

Почувствовав в себе дерзость, казаки одобрительно закивали головами. Давно они не испытывали небывалую радость от дозволенной свободы. И впервые за многие годы они могли наговориться всласть. Из-за этих чувств они не жалели ни времени, ни душевных сил.

– Любо ли вам это? – прищурившись, бросил слова в толпу Кондратий.

По майдану снова пробежал недовольный говорок и на восторженных лицах казаков заблестели лихорадочные глаза.

– Нет, не любо! – ответил за всех молодой казак. – Многие казаки сейчас находятся вместе с царем в походе против шведов. Мы не заслужили злого отношения к себе! Казаки требуют отмены позорного указа государя.