Не покинь в пути. Повесть

– Вы хорошо знаете, что наша жизнь веками проходила в извечной борьбе с турками, горцами и степняками. И что произойдет, если мы перестанем принимать людей? Потери будут, а притока новых сил нет. В таком разе казаки все переведутся, и мы ни за что не сможем удержать в своих руках Дон.

Атаман вытер рукавом пот с лица и обвел горящими глазами униженных людей.

– Царь хочет отобрать наши казачьи традиции и нашу старую веру. Злые бояре и немцы заставляют нас брить бороды и усы. Они жгут наши часовни по всем казачьим рекам. И хотят отвратить нас от христианской веры, чтобы ввести в эллинскую.

Казаки, почувствовав в себе дерзость, одобрительно кивали головами. Они испытывали небывалую радость от дозволенной свободы. Впервые за многие годы они могли наговориться всласть. Из-за этих чувств они не жалели ни времени, ни душевных сил. На потных лицах лихорадочно заблестели глаза.

Те, кто был ближе к атаману, не сводили с него восторженного взгляда.

– Любо ли вам это? – прищурившись, бросил слова в толпу Кондратий.

По майдану снова пробежал недовольный говорок.

– Нет, не любо! – ответил за всех молодой казак. – Многие казаки сейчас находятся вместе с царем в походе против шведов. Мы не заслужили злого отношения к себе! Казаки требуют отмены позорного решения государя.

– Если вы не хотите потерять наши реки, наше Поле, то нужно за это крепко встать, так как наши отцы и деды стояли. За смерть невинных людей, за кровь отцов, матерей и наших детей мы должны встать за одно и лишить живота князя Долгорукова с его подручными.

– Мы припомним ему все обиды. Все как один поднимемся!

– Мщения! – потрясая волосатыми кулаками закричали старые казаки.

– Мы верим тебе, атаман! – воскликнули молодые казаки. – Мы готовы, веди нас! Зачем воду в ступе толочь? У нас землю, солеварни – все отобрали! А самих сгоняют в негодные места. Жены и дети с голоду пухнут. В лохмотьях ходим. Как дальше жить?

Кондратий обвел толпу горящими глазами:

– За Дом Пресвятой Богородицы, за Войско Донское встаньте единодушно. Сын за отца, брат за брата, друг за друга встаньте как один. Долг каждого казака защищать угнетенных людей. Готовьтесь отстаивать свою волю! Отливайте крепкие пули, точите шашки, готовьте пики и подковывайте верных коней. Не будет больше ни голода, ни унижений. Смерть или воля!

Булавин был из тех атаманов, которых любил казачий люд. Он мог завоевывать расположение толпы. В его глазах выросло торжественное выражение. Он понял, что в сей час его судьба круто изменится.

Игнат Некрасов решительно шагнул вперед и громко спросил круг:

– Кого желаете видеть походным атаманом?

– Булавина хотим, – дружно закричал в ответ казачий люд: – Справится чего уж там. Он всегда стоял за казачью правду. Толковый будет атаман для похода.

– Годен! Верим Булавину!

– Благодарю, что доверяете мне казаки и простите если я говорю слишком горячо, – растроганно ответил новоизбранный атаман и тут же обратился к кругу: – А кого вы хотите выдвинуть в сотники?

– Банникова и Лоскута, – вскричало враз несколько десятков голосов.

– Годится, достойные казаки!

Неожиданностей на круге не произошло. После недолгого обсуждения казаки избрали двенадцать сотников, восемь есаулов и двенадцать объездчиков, которые должны были объехать все станицы и городки Войска Донского, чтобы поднять людей на борьбу против князя Долгорукова.

– Казаки поздравляю вас с новыми сотниками и есаулами. Покоряйтесь им, как мне, отныне они ваши начальники! – одобрил выбор казаков Булавин.

Казаки ответили согласием, но некоторым пришлось не по душе отдать свою судьбу в руки Булавину, Банникову и Лоскуту.

– Зима на носу, – с тревогой спросил Бударин. – Как воевать будем?

Булавин поднял напряженные глаза на старого казака и, не замечая его тревожного взгляда, ответил ровным голосом:

– Всех оденем и накормим. Никто разутым, голым и голодным не останется. Скоро весь Дон поднимется! Я тоже готов голову сложить.

Казаки, зная, что Кондрат зря слов не бросает, попросили, чтобы он остался с ними навсегда для правого дела. И завтра, и послезавтра и через год, чтобы был рядом.

– А что дальше будет? Вы об этом подумали? – мерно отпуская слово за словом, спросил Бударин. – Что, если царь направит на Дон свои войска? Тогда до нас доберутся и отдадут в холопы воеводам. И сами пропадете, и нас погубите. Слишком тяжелой станет ноша.

– Чего пророчишь? Будь ты трижды проклят!

– Ничего не будет – чай бывалые! Одним махом уничтожим князя и его собак.

– Чепуху городите! Голытьба нас не касается, – не унимался Бударин.

У атамана на потемневшем лице нервно дернулась щека.

– Сейчас царю не до этого, – равнодушно махнул рукой Булавин. – он всецело занят войной со шведами. Да и мы сидеть на месте не будем без дела. Нас поддержат запорожские казаки и голытьба, а кто к нам не пойдет – у тех мы животы будем грабить. Мы многих к себе приторочим.

Атаман вызывающе вскинул голову и заскользил взглядом от казака к казаку. Все ли пойдут за ним в трудную минуту и будут ли верны делу, которому он служит? Или, если что-то случится, никто не поддержит? И тогда все шишки посыплются на его голову?

Булавин бросил взгляд на удрученного Бударина и продолжил говорить:

– Вначале мы пройдем по Запорожью, Тереку, Астрахани и призовем Белогородскую орду. По всем донским казачьим городкам соберётся такая сила, что ни Азов, ни Таганрог не устоят. Тысячи освобожденных каторжан и голытьбы станут нам верными товарищами. С таким войском нам и сам черт не будет страшен. Но вначале мы должны взять Черкасск и пройтись по городкам от Изюма до Рыбного, чтобы разжиться достаточным количеством лошадей, оружия и платьев. А весной двинемся на Воронеж и Москву.

– Любо! Любо! – горячо воскликнули казаки. – Если смолчим, то пропадет наша волюшка. Царь хочет ярмо на нас одеть.

– Это правда! – вскрикнул молодой казак.

Слова Кондрата были встречены с радостью и симпатией.

Почувствовав, что многие казаки разделили его мысли, воодушевленный атаман обвел красными глазами возбужденные лица и между ними возникла невидимая нить взаимного доверия. Атаман тронутый вниманием казаков, крепко пожал их руки.

– А разве недостаточно будет, если мы разобьем только войско Долгорукова? – протолкавшись вперед, не смирился Бударин.

Атаман с выражением недоумения посмотрел на старика.

– Нет. Я уже сказал, что мы должны твердо стоять за нашу веру, за казачье поле и волю. Мы должны показать царю свою силу. Казаки должны помочь униженной голытьбе в порубежных городках. Не будем откладывать дело в далекий ящик. Ночью всем собраться здесь с чистой душой и сердцем!

– Вон куда гнет подлюга! Охота нам воевать с царем, – с недовольством пробубнили старики, но большинство казаков твердо высказалось в поддержку того, чтобы выступить против князя Долгорукого.

– Не беспокойся атаман, можешь на нас положиться, – произнес Никита Голый.

Булавин мягким, звучным голосом поблагодарил казаков за верность делу и за готовность хоть завтра идти в бой за казачью волю. В его настроении произошел коренной перелом, он уже не сомневался в правильности принятого решения.

– Я благодарствую вас, казаки! Если я взялся за дело, то не отступлюсь. Мы побьем Долгорукого и его слуг. И вернем себе землю, и солеварни. У нас из старого вырастет новое. Нам трудно будет его увидеть, а еще труднее понять. Но наши дети – это точно увидят.

– Отче, благослови казаков! – басом пропел дьяк Гордей.

– Заварим кашу, как расхлебывать будем? – опять встрял Бударин и атаман густо побагровел, словно его сильно обидели.

Отерев потное лицо платком, Кондрат твердо заверил:

– Со мной не пропадете!

Сбившись толпой вокруг дьяка, казаки дружно затянули протяжную песню. Из окон войсковой избы донеслись громкие голоса. И вдруг в Ореховый буерак на красном коне полным карьером прискакал Панька Новиков. От взмыленного животного валил густой пар. Рысак, задрав морду, с шумом разводил крутые бока.

Спрыгнув с коня, Новиков задыхаясь, спросил Ефима Семилетова:

– Где атаман Булавин?

– В войсковой избе сидит, – ответил Ефим и с интересом спросил: – А, что?

– У меня весточка для него, – привязав коня к коновязи, пояснил Панька.

Дверь в избу Новикову открыл дьяк Гордей. Находившиеся внутри казаки встретили Новикова безмолвно. В избе от буйно разросшейся под окном акацией стоял сумрак. Панька с трудом дыша, протянул атаману письмо.

Взглянув на запыхавшегося юношу слегка прищуренными глазами, Кондрат недоуменно спросил:

– Откуда у тебя бумага к князю?

– Атаман Фома Алексеев дал доставить князю, – ответил Новиков, все еще охваченный азартом лихого наездника и сбивчиво рассказал, что ему известно.

Булавин передал свернутое в трубочку письмо дьяку Гордею. Тот хмуря брови зачитал его вслух и, крякнув возвратил Булавину. Из перехваченного письма стало известно, что атаман Шульгинского городка предупреждал Долгорукого о том, что Булавин собрал две сотни казаков, чтобы уничтожить его отряд.

– От кого Фома прознал? – поменялся в лице атаман.

– Его сыновья возили сено из Орехового буерака, – ответил Новиков, стирая с разгоряченного лица, выступивший градом пот. – И там прослышали, что вы собрались побить князя.

Булавин от негодования то бледнел, то краснел.

– Молодец, что донес бумагу, – поблагодарил он Паньку, и чтобы придать фигуре лихой вид, тщательно оправил одежду. – Что будем делать?

После небольшой паузы старшина Савельев тихо обронил:

– Я уже говорил Кондрат: наказной атаман и старшины дали мне понять, что одобряют нападение на отряд Долгорукова.

– Тогда этой ночью тихо подберемся к ним и неожиданно ударим, – с расстановкой произнес Кондратий и акцентировал внимание казаков, что Фому надо взять живым.

– Любо, атаман! – откликнулись казаки.

Попрощавшись с Семилетовым, Новиков ловко взметнул в седло и пулей вылетел из ограды. Подняв белый шлейф над дорогой, конь вихрем промчался по улице. Еще пыль не осела, а от Паньки уже след простыл. Всадник словно исчез в сером облаке.

Уставший и голодный Булавин остался ночевать в войсковой избе. И весь вечер с его ума не сходили Ульяна с Никиткой. Они крепко вросли в его сердце, он каждый день о них думал. После дум о жене с сыном у Кондрата на сердце стало теплее. И в его душе выросла надежда на лучшее время.

Кондрат кинулся в неизвестный мир борьбы, как в омут. От многих дел у него закружилась голова.

Глава 5

В середине поникшей осени, изнуренный походом Долгоруков, двигался вдоль реки Айдар. Ни днем, ни ночью не смолкали чавканье ног и шлепанье конских копыт. И сколько бы они ни шагали, до ближайшего городка было не близко.

В дороге царскому войску приходилось преодолевать много трудностей, поэтому среди солдат редко звучали разговоры. Отдаленность от дома вселяло в их сердца неуемную робость. Даже в холодном осеннем воздухе чувствовалась беспокойная тревога.

– Когда будем в Шульгинском городке? – в спокойной раздумчивости прервал молчание князь.

– Через пять верст, – ответил с обычной улыбкой Ефрем Петров и сухо спросил князя: – Где ночевать будем, Юрий Владимирович?

Сердце Долгорукого кольнуло неприятное чувство.

– В Шульгинском городке остановимся. Надо перепрячь лошадей и пополнить запасы с фуражом.

– Там есть где разместится – не пропадем, – проговорил Петров.

– Жаль, такая благодать кругом, – мечтательно сказал Семен Несвицкий, вдохнув смолистый воздух. – Самое время ночевать у реки возле костра.

– У казаков губа не дура, воздух и в самом деле пряный! – поддержал Иван Дубасов. – Но в городке мы и сами сыты будем и коней накормим, а в случае тревоги хлопот будет меньше.

В синих сумерках отряд Долгорукого добрался до Шульгинского городка.

На майдане их встретил со всем приличием встревоженный Фома Алексеев. По команде Булгакова солдаты спешились и отвели коней за скотный двор. За оградой разнузданные рысаки напали на пожухлую траву. В воздухе смешались запахи конского пота и заплесневелого сена.

Долгорукий, не выразив никакого удовольствия от встречи с атаманом, передал коня ординарцу и кинул долгий взгляд на Алексеева:

– Устрой моих людей на ночлег и задай корма коням.

– Моя хата в вашем распоряжении, – радушно предложил Фома и указав рукой на соседнюю избу, добавил: – Подьячий и десять дворовых остановятся рядом с вами, в двух саженях разместятся солдаты и черкасские казаки.

Сумерки сгустились, кроме силуэтов домов, ничего невозможно было разглядеть. Спустя минуту по земле застучал тяжелыми горошинами дождь. Затем зигзагом сверкнула молния и сразу же начался сильный дождь. И все погрузилось во мрак, от дневного тепла не осталось следа.

Когда в темноте солдаты занесли в дом дорожную поклажу князей, Юрий Долгорукий на крыльце громогласно распорядился:

– Князь Семен Несвицкий и поручик Иван Дубасов останетесь при мне.

Над городком висли крики солдат, в сараях ревел крупный скот, блеяли овцы, во дворе лаял крупный пес. Под навесом грудились оседланные кони, в отдалении уныло скрипели повозки. Сыновья Алексеева привезли несколько возов пахучего сена.

Долгорукий, напившись воды из колодца с высоким журавлем, ушел в избу атамана. Следом на пороге вырос Фома Алексеев.

– Юрий Владимирович, я посылал к тебе Паньку Новикова с письмом, – произнес атаман и сделал почтительный поклон: – Он передал его вам?

– Что ты хотел мне донести? – не выразив удивления, спросил Долгорукий.

Алексеев наклонился к уху князя так, что он почувствовал его теплое дыхание и, приглушив голос до едва слышного шепота, сказал:

– Мне сообщили по секрету, что Булавин с казаками Верхнего Дона собрал большую силу. Они хотят убить тебя вместе с офицерами. Об этом святотатстве Кондрашка объявил на круге.

Князь, уловив в голосе атамана нотки заискивания, смерил его недоверчивым взглядом и с тревогой в голосе тихо проговорил:

– Где сейчас он?

Алексеев протянул руку в сторону:

– В трех верстах от Нового Айдара.

– Откуда дознался? – спросил Юрий Владимирович и, выпив чарку, зажевал

свежеиспеченным хлебом.

– Мои сыновья возили сено с Орехового буерака и там им об этом сообщили, – ответил атаман, сощурив черные с хитринкой глаза.

Долгорукий побагровев, посмотрел на атамана и все взвесив, важно поднялся. – Вели им явиться.

Атаман крикнул сыновей и мысленно пожелал, чтобы все без беды обошлось. Едва юноши без промедления явились, князь поманил к себе старшего сына атамана согнутым пальцем.

– Это правда, что вор замыслил убить меня? – оскорбительным тоном спросил Юрий Долгорукий и пристально посмотрел суровым взглядом в лицо юноши.

– Попробуй соври: враз узнаешь, почем фунт лиха, – в крайнем смущении ответил он, созерцая на румяные щеки князя.

Долгорукий, с подрагивающей в пальцах трубкой, развернулся к Алексееву:

– Где Панька?

Алексеев под пытливым взглядом Юрия Владимировича сложился в поклоне и, озадачив князя, разочарованно протянул:

– Не вернулся – ищем.

У князя сами собой сжались крепкие кулаки.

– Найти и приволочь ко мне! – с особой настойчивостью потребовал князь и не отрываясь выпил невкусный чай.

Покачиваясь ногами на одном месте, Юрий Владимирович с недовольством посмотрел на атамана. Его взгляд ничего не выражал: ни гнева, ни страха. Но чувство неприязни, возникшее к атаману, не исчезло. Ему хотелось сказать ему что-нибудь жесткое, но нужных слов не находилось.

– Ступайте прочь, – закрыв пустые глаза, разрешил Долгорукий и, позвав князя Булгакова, отдал распоряжение: – Матвей, расставьте вокруг городка двадцать караульных так, чтобы разбойники не смогли застать нас врасплох. И предупреди всех об опасности от воров.

– Слушаюсь, Юрий Владимирович, – ответил Булгаков и щелкнув каблуками, ушел исполнять приказ.

Сохраняя на лице внешнее спокойствие, Долгорукий согнулся над картой и перемещая холеную руку по потертой бумаге, сделал какие-то пометки пером.

– Кишка тонка, чтобы сюда сунуться, – сквозь зубы прошептал князь и, резко встрепенувшись, распахнул холодные глаза. – Пуганому коню только плеть покажи.

В тихий вечер, в доме атамана слуги Долгорукого стали готовить стол. Фома Алексеев распорядился, чтобы во дворе зажарили небольшого поросенка, и несколько домашних гусей. Из кухни на весь двор запахло вкусной едой. На столах появилось много жареного и вареного, запыхтел самовар. Приятно разило печеным хлебом и медовой травой. Князьям было, что выпить и поесть. Для поднятия настроения хозяин зажег несколько толстых свечей.

После ужина князья ушли проверить, чтобы все было в порядке.

– Никому не спать под страхом смерти! – предупредили они караульных.

В поведении солдат и казаков князья не увидели никакой тревоги. Дозоры на окраинах городка бодрствовали и чутко прислушивались к ночным шорохам. Расседланные кони под навесом пугливо озирались по сторонам.

Предпринятые меры подействовали на князей успокаивающе, и они спокойно легли спать. Но ворочаясь с одного боку на другой, они долго не могли заснуть. Чувство опасности и усталости охватило их. Им не хотелось ни думать, ни говорить.

– Не спать даже вполглаза! – наставляли и офицеры.

В тот вечер и солдаты засиделись у костра дольше обычного, подкидывая в костер сушняк. Становилось тихо, во дворе погасли факелы. В прохладном воздухе витал сизый дым. Часовые борясь с сонливостью, бесшумно бродили между избами и всматривались затуманенными глазами перед собой, но тьма стояла непроницаемая. Многие солдаты, тихо переговариваясь, не спали. Уже луна взошла, а они, лежа на охапках сена, глядели то на рубиновые огни, то на часовых одиноко маячивших в темноте.

– Ложитесь отдыхать, а то завтра чуть свет подниметесь, – предупредил Фома.

Во тьме чувствовалась напряженная жизнь. Она не угасала ни на минуту. Ни одного огня не светилось в окнах. Глухая ночь была грозовой и пустынной. Между деревьями носился свежий, холодный ветер. На темном небе неистово горела яркая звезда. Где-то в степи тлел слабый огонь, но определить откуда он светил было невозможно.

Алексеев, зарывшись с головой в сухое сено, густо захрапел в бане на попоне с крепким конским запахом. Но едва он задремал, ему привиделось такое, что он проснулся в липком поту. Однако через минуту атаман опять засопел.

И князья, и офицеры давно уже спали, и Долгорукий утомленный передрягами тоже прилег, отвернувшись к стене. Их сердца были свободны от ужасных предчувствий. Они бились ровно и спокойно.

Никто из них не думал, что грядущая ночь будет чреватой на события.

Глава 6

8 октября, когда небосвод затянуло черными тучами, на небе не проглядывалось ни одной звезды, кроме самой яркой. С разных сторон доносились звуки: где-то чуть-чуть журчал ручей, откуда-то доносился неясный шорох.

Задолго до ночи, казаки собрались многолюдной толпой. Безмолвные до этого улицы огласились гулом восторженных голосов. Кто-то из стариков боевыми криками подогревал настроение толпы, а кто-то торопливо собирал сыновей в дорогу и запрягал коней.

С детства приученный к седлу Кондрат сидел, как впаянный на коне. Его сердце возбужденно билось и глаза строго поблескивали. Проведя колючим взглядом по строгим лицам, атаман восхитился казачьей стихией. Отряд получился боевым, дружным, хотя издали это сборище с пиками и саблями больше походило на разношерстную толпу.

– Лучшей погоды не придумать, – обрадовался Кондрат, полагая, что казаки сметут всех, кто встанет на их пути.

Закончились напряженные минуты. Казаки, бренча стременами и оружием, вскочили в седла. Голый доложил Булавину о готовности казаков к выступлению и толпа расступилась, образовав широкий проход.

– Время идет, по коням! Надо их ночью врасплох застать, – обойдя казачий отряд, скомандовал Булавин, слегка приподнявшись на стременах. – Внезапный налет всегда страшнее ожидаемого.

– Не сомневайся Кондрат, мы разгромим царского подручника, – отозвался Никита Голый, сплюнув на большое расстояние. – Они у нас в ловушке. Возьмем голыми руками.

Атаман протянул Никите широкую ладонь мужественным жестом.

– Дорогой никому не отставать! – щуря бесстрастные глаза, предупредил Кондрат и неожиданно ему страшно захотелось пить, но он не решился сойти, чтобы утолить жажду. – Нажимать как следует на плеть! За мной рысью марш!

В пути облака расползлись по небу. Зыбкие звезды сбившись в кучу, дрожали между туч. Отряд Булавина двинулся по едва видимой дороге. Их стало не видно и не слышно. Рысаки, пофыркивая на ходу, покрылись крупным потом. Под копытами коней шуршала сухая трава.

В полночь атаман с двумястами казаков пришел к Шульгинскому городку.

– Тихо и без шума, казаки! – предупредил атаман и, осмотревшись с седла, указал: – Семен Беспалый, Никита Голый, Семен Драный и Иван Лоскут берите по полсотни казаков, чтобы одновременно ударить со всех сторон. Сигналом будет горящий факел. Когда зажжет каждая полусотня – идем в атаку.

Казаки разделились на четыре равные части. Атаман дал время, чтобы полусотни заняли исходные позиции. Через несколько минут Булавин зажег факел и заметил, что тут же загорелся второй, третий и четвертый. Атаман коротко свистнул, и торжественная тишина нарушилась.

Полусотни коротким галопом рванули к городку. Легко смяв небольшие посты на дорогах, казаки густыми толпами устремились вперед. Уничтожив на окраине городка караульных, они начали заполнять улицы. Вдоль коновязей выросли длинные ряды лошадей. Во тьме прорисовались избы, амбары и сараи с сеном.

В это время Алексеев, положив под голову ладонь, не спал. Фоме не спалось и не лежалось. Его ночью обуревали мрачные мысли. И вдруг, разорвав тишину, бахнул один выстрел, второй, третий, затем раздалась частая ружейная трескотня. Поняв что случилось, Алексеев кинулся к избе, где спал князь, перепрыгнул через плетень, затоптал разгоревшийся костер и, растолкав часового, подскочил к окну. Фома знаками объяснил Долгорукому, что в городке появился Булавин.

– В ружье! Тревога! – выскочив во двор, дико закричал подьячий Дровнин и солдаты проснулись от разноголосой стрельбы и конского топота на окраине.

– Почему не разбудили, кто проглядел? – не излив своего негодования, вскрикнул Долгорукий.

– Казаки! – блеснул взволнованными глазами Булгаков. – Прячьтесь, Юрий Владимирович!

Частая стрельба раздававшаяся со всех сторон, душераздирающий крик и беспрерывное ржанье лошадей разорвали тишину.

– Что началось? – завертел головой Долгорукий.

Князья, оглушённые ружейная трескотнёй, наспех оделись. И хотя их сердца бились часто, но страха в душе не было. Однако от сильного волнения они не сразу попадали в рукава. Схватившись за оружие, князья, сбросив сонливость, выскочили во двор.

В предрассветной темноте блеснули выстрелы. Огоньки возникали со всех сторон, пули летели роями. Скоро казаки с азартом схлестнулись врукопашную. В ход пошли пики, сабли и топоры. Солдаты не могли разобраться что происходит. Протирая заспанные глаза, они метались между избами, сшибая друг друга. То тут, то там валились раненые и убитые. Кто-то опрокинул котел с водой и по двору расползся белесый дым.

У Долгорукого глухо скрипнули зубы, он дышал часто и трудно.

– Не сдавайтесь разбойникам! – зычным голосом воскликнул он и пронзил острой саблей грудь заспанного караульного. – Падем за царя в честном бою с Богом!

Мушкет из рук солдата с предсмертным криком упал в дождевую лужу.

– Бейте их! – вскричал Булавин и с гневом указал: – Князей взять живыми!

Разбуженная выстрелами казачья старшина в нижней одежде кинулась к избе Фомы Алексеева и тут же наткнулась на облитого кровью сержанта, ведшего за узду лошадь. Встряхивая длинной мордой, его лошадь дико ржала.

Старшина кучей сбилась вокруг пешего сержанта. Петров свободной рукой оттер пот со лба. Его тело отяжелело в седле от перенесённого испуга. Ефрем, вжав голову в плечи, жалкими глазами стал жадно искать мятежников. Но сколько бы он ни щурился – никого не увидел.

– Вертайтесь назад, воры берут приступом князя и спрашивают про вас, – произнес раненый сержант, крепко держась за поводья возбужденного коня.

– Да ты что! – воскликнул черными губами Ефрем и на его лице прочитались растерянность и досада.

Булавин внушал казачьей старшине безотчетный страх. Вскочив на лошадей без седел, они кинулись в степь. Не слыша за собой топота копыт, Петров тревожно оглянулся назад и к своему ужасу увидел, что за ними увязались с диким гиком несколько конников. Ефрем несколько раз стегнул коня, но породистый скакун и без этого, как осатаневший несся по степи. Добрый конь вихрем унес Ефрема от неминуемой смерти.

В эти же минуты князья и солдаты во дворе из последних сил отбивались от наседавших казаков с саблями и пиками. Они беспощадно кромсали царских людей. В коротком бою Юрий Долгорукий, Семен Несвицкий и пятнадцать солдат были изрублены на куски. Оставшиеся в живых солдаты, побросав оружие, сдались в плен. Матвея Булгакова казаки взяли живьем.