Не покинь в пути. Повесть

– Если вы не хотите потерять наши реки и наше Поле, то нужно за это крепко встать, так как наши отцы и деды стояли. За смерть невинных людей, за кровь отцов, матерей и наших детей мы должны встать за одно и лишить живота князя Долгорукова с его подручными.

– Мы припомним ему все обиды. Все как один поднимемся!

– Мщения! – потрясая волосатыми кулаками закричали казаки.

– Мы готовы, веди нас! Зачем воду в ступе толочь? У нас землю, солеварни – все отобрали! А самих сгоняют в негодные места. Жены и дети с голоду пухнут. В лохмотьях ходим. Как дальше жить? – разноголосо воскликнули молодые казаки.

Кондратий обвел толпу горящими глазами:

– За Дом Пресвятой Богородицы, за Войско Донское встаньте единодушно. Сын за отца, брат за брата, друг за друга встаньте, как один. Долг каждого казака защищать угнетенных людей. Готовьтесь отстаивать свою волю! Отливайте пули, точите шашки, готовьте пики и подковывайте верных коней. Не будет больше ни голода, ни унижений.

Булавин был из тех атаманов, который мог завоевывать расположение толпы. В его глазах с каждой минутой росло торжественное выражение. Кондрат понял, что сегодня его судьба круто изменится.

Неожиданно Игнат Некрасов широко шагнул вперед и громко спросил круг:

– Кого желаете видеть походным атаманом?

– Булавина хотим, – дружно ответили казаки. – Справится чего уж там. Он всегда стоял за казачью правду. Толковый будет атаман для похода.

– Годен! Верим Булавину!

Кондрат обрадовался, что его мысли восторжествовали.

– Благодарю, что доверяете мне казаки и простите, если я говорю слишком горячо, – растроганно ответил избранный атаман и тут же обратился к кругу: – А кого вы хотите выдвинуть в сотники?

– Банникова и Лоскута, – вскричало враз несколько десятков голосов.

– Годится, достойные казаки!

После недолгого обсуждения казаки избрали двенадцать сотников, восемь есаулов и двенадцать объездчиков, которые должны были объехать станицы и городки Войска Донского, чтобы поднять людей на борьбу против князя Долгорукова.

– Поздравляю вас с новыми сотниками, есаулами и, покоряйтесь им, как мне, отныне они ваши начальники! – одобрил выбор казаков Кондрат.

Но некоторым пришлось не по душе отдать свою судьбу в руки Булавина.

– Зима на носу, – с тревогой спросил из толпы Бударин. – Как воевать будем?

Булавин поднял напряженные глаза на старого казака и, не замечая его тревожного взгляда, ответил ровным голосом:

– Всех оденем и накормим. Никто разутым и голодным не останется. Скоро весь Дон поднимется! И я в стороне не останусь.

Зная, что Кондрат зря слов не бросает, казаки одобрительно загудели.

– А что дальше будет? Вы об этом подумали? – мерно отпуская слово за словом, снова спросил Бударин. – Что, если царь направит на Дон свои войска? Тогда до казаков доберутся и отдадут в холопы воеводам. И сами пропадете, и нас погубите. Слишком тяжелой станет наша ноша.

– Чего пророчишь? Будь ты трижды проклят! – вскричал молодой казак. – Ничего не будет – чай бывалые! Одним махом сметем князя и его собак.

– Чепуху городите! Голытьба нас не касается, – продолжил возмущаться Бударин.

У Кондрата на потемневшем лице нервно дернулась щека.

– Сейчас царю не до этого, – равнодушно махнул рукой Булавин. – Он всецело занят войной со шведами. Да и мы без дела сидеть не будем. Нас поддержат запорожские казаки и голытьба, а кто к нам не пойдет – у тех мы животы будем грабить. Мы многих к себе приторочим.

Атаман вызывающе вскинул голову и заскользил испытующим взглядом от казака к казаку. Все ли пойдут за ним в трудную минуту и будут ли верны делу, которому он служит? Уж не вздор ли то, о чем он думает? Или, если что-то случится, никто не поддержит? И тогда все шишки посыплются на его голову?

Булавин бросил взгляд на удрученного Бударина.

– Вначале мы пройдем по Запорожью, Тереку, Астрахани и призовем Белогородскую орду. По всем казачьим городкам соберется такая сила, что ни Азов, ни Таганрог не устоят. Тысячи освобожденных каторжан станут нам верными товарищами. С таким войском нам сам черт не будет страшен. Но вначале мы должны взять Черкасск и пройтись по городкам от Изюма до Рыбного, чтобы разжиться достаточным количеством лошадей, оружия и платьев. А весной двинемся на Воронеж и Москву.

– Любо! Любо! – крикнул молодой казак. – Если смолчим, то пропадет наша волюшка. Царь хочет ярмо на нас одеть.

– Идем на Долгорукого! – горячо воскликнула толпа.

Слова Кондрата были встречены с радостью и симпатией. Почувствовав, что многие казаки разделяют его мысли, воодушевленный атаман обвел красными глазами возбужденные лица и между им и толпой возникла нить взаимного доверия. Особый склад ума приковывал к Булавину окружающих людей.

– А разве недостаточно будет, если мы разобьем только войско Долгорукова? – вышел вперед неугомонный Бударин.

Атаман с выражением недоумения посмотрел на старика.

– Нет, я уже сказал, что мы должны твердо стоять за нашу веру, за казачье поле и волю. Казакам надо помочь униженной голытьбе в порубежных городках. Мы должны показать царю свою силу, поэтому не будем откладывать дело в далекий ящик. Ночью всем собраться здесь с чистой душой и сердцем!

Булавин спорил, возражал, потому что имел свое мнение. Но сложное дело представлялось слишком просто в его изложении. При этом он никого не впускал в свою душу, хотя у него была вера в казаков.

– Вон куда гнет подлюга! Охота нам воевать с царем, – с недовольством пробубнили старики, но большинство казаков твердо высказалось в поддержку того, чтобы выступить против князя Долгорукого.

– Можешь на нас положиться, атаман, – заверил Никита Голый.

Булавин звучным голосом поблагодарил верных товарищей за верность делу и за готовность хоть завтра идти в бой за казачью волю. С этой минуты в его настроении произошел коренной перелом, он уже не сомневался в том, что принял правильное решение.

– Я благодарствую вас, казаки! Если я взялся за дело, то не отступлюсь. Мы побьем Долгорукого и его слуг и вернем себе землю и солеварни. У нас из старого вырастет новое. Нам трудно будет это увидеть, а еще труднее понять. Но наши дети – это точно увидят.

– Заварим кашу, как расхлебывать будем? – вдруг крикнул кто-то из круга.

Атаман густо побагровел, словно его сильно обидели и твердо заверил:

– Со мной не пропадете!

Сбившись толпой вокруг дьяка, казаки дружно спели молитву и растворились в городке. И вдруг в Ореховый буерак на красном коне полным карьером прискакал Панька Новиков. Задрав морду, рысак с шумом разводил крутые бока. От взмыленного животного валил густой пар.

Спрыгнув с коня, Новиков задыхаясь, спросил Ефима Семилетова:

– Где атаман Булавин?

– В войсковой избе сидит, – ответил Ефим. – А зачем он тебе?

– У меня весточка для него, – привязав рысака к коновязи, пояснил Панька.

Дверь Новикову раскрыл дьяк Гордей. В комнате от буйно разросшейся под окном акацией стоял сумрак. Находившиеся в избе казаки встретили Новикова безмолвно. С трудом дыша, Панька протянул атаману письмо.

Взглянув на юношу прищуренными глазами, Кондрат недоуменно спросил:

– Откуда у тебя бумага к Долгорукому?

– Атаман Алексеев дал, – ответил Новиков, все еще охваченный азартом лихого наездника.

Булавин передал свернутое в трубочку письмо дьяку Гордею. Тот хмуря брови, прочитал его вслух и, крякнув возвратил Булавину. Из перехваченного письма стало известно, что атаман Шульгинского городка предупреждал Долгорукого о том, что Булавин собрал две сотни казаков, чтобы уничтожить его отряд.

– От кого Фома прознал? – поменялся в лице атаман. – Когда успел?

– Его сыновья возят сено из Орехового буерака, – пояснил Новиков, стерев с разгоряченного лица пот. – И там им донесли, что вы собрались побить князя.

Булавин от негодования то бледнел, то краснел.

– Молодец, что занес бумагу, – поблагодарил он Паньку, и чтобы придать фигуре лихой вид, тщательно оправил одежду. – Что будем делать, казаки?

После небольшой паузы старшина Савельев тихо обронил:

– Я уже говорил, что в Черкасске одобрили нападение на Долгорукова.

– Тогда этой ночью тихо подберемся к ним и неожиданно ударим, – с расстановкой произнес Кондрат и акцентировал внимание казаков на то, что Фому Алексеева надо взять живым.

– Любо, атаман! – откликнулись верные товарищи.

Попрощавшись с казаками, Новиков ловко взметнул в седло и пулей вылетел из ограды. Его конь вихрем промчался по улице, подняв белый шлейф над дорогой. Еще пыль не осела, а от Паньки уже след простыл. Всадник словно исчез в сером облаке.

Уставший и голодный Булавин остался ночевать в войсковой избе. И весь вечер с его ума не сходили Ульяна с Галиной. Они крепко вросли в его сердце, поэтому он каждый день думал о них. После дум о жене у Кондрата на сердце стало теплее, а в душе выросла надежда на лучшее время.

Кондрат кинулся в неизвестный мир борьбы, как в омут, потому что не чувствовал успокоения от того, что делалось на донской земле. От многих дел на Дону у него закружилась голова.

Глава 5

В середине поникшей осени, изнуренный походом Долгоруков, двигался вдоль реки Айдар. Ни днем, ни ночью не смолкали чавканье ног и шлепанье конских копыт. В дороге отряду приходилось преодолевать много трудностей, поэтому среди солдат редко звучали веселые разговоры. В их сердцах не исчезала неуемная робость и тревога.

– Когда будем в Шульгинском городке? – в спокойной раздумчивости прервал молчание князь.

– Через пять верст, – ответил с обычной улыбкой Ефрем Петров и сухо спросил князя: – Где ночевать будем, Юрий Владимирович?

Сердце Долгорукого кольнуло беспокойное чувство.

– В Шульгинском городке остановимся. Надо перепрячь лошадей и пополнить запасы фуражом.

– Там есть где разместиться – не пропадем, – успокоил Петров.

– Жаль, такая благодать кругом, – мечтательно произнес Семен Несвицкий, вдохнув смолистый воздух. – Самое время ночевать у реки возле костра.

– У казаков губа не дура, воздух и в самом деле пряный! – поддержал Иван Дубасов. – Но в городке мы и сами сыты будем, и коней накормим, а в случае тревоги хлопот будет меньше.

В синих сумерках отряд Долгорукого добрался до Шульгинского городка. На майдане их встретил со всем приличием встревоженный Фома Алексеев. По команде Булгакова всадники спешились и отвели коней за скотный двор. За оградой разнузданные рысаки напали на пожухлую траву.

Не выразив никакого удовольствия от встречи с атаманом, Долгорукий передал коня ординарцу и кинул долгий взгляд на Алексеева:

– Устрой моих людей на ночлег и задай корма коням.

– Моя хата в вашем распоряжении князь, – радушно предложил Фома и, указав рукой на соседнюю избу, добавил: – Подьячий и дворовые остановятся рядом с вами, в двух саженях разместятся солдаты с черкасскими казаками.

Скоро сумерки сгустились и кроме силуэтов домов, ничего невозможно было разглядеть. Потом по земле застучал тяжелыми горошинами дождь, зигзагом сверкнула молния и сразу же начался сильный дождь. Затем все погрузилось во мрак и от дневного тепла не осталось следа.

Когда в темноте солдаты занесли в дом дорожную поклажу князей, Юрий Долгорукий на крыльце громогласно распорядился:

– Князья Несвицкий, Булгаков и поручик Иван Дубасов останетесь при мне.

Над городком повисли крики солдат и рев крупного скота, а вдалеке уныло проскрипели повозки. Прислушавшись к шумам, Долгорукий напился воды из колодца с высоким журавлем и ушел в избу атамана. Следом на пороге вырос Фома Алексеев.

– Юрий Владимирович, я посылал к тебе Паньку Новикова с письмом, – атаман сделал почтительный поклон. – Он передал его вам?

– Что ты хотел донести? – не выразив удивления, спросил Долгорукий.

Алексеев наклонился к уху князя так, что он почувствовал его теплое дыхание и приглушил голос до едва слышного шепота:

– Мне сообщили по секрету, что Булавин с казаками Верхнего Дона собрал большую силу. Они хотят убить тебя вместе с офицерами. Об этом святотатстве Кондрашка объявил на круге.

Уловив в голосе атамана нотки заискивания, князь смерил его недоверчивым взглядом.

– Где сейчас он?

Алексеев протянул руку в сторону:

– В трех верстах от Нового Айдара.

– Откуда дознался? – спросил Юрий Владимирович и, выпив чарку с водкой,

зажевал свежеиспеченным хлебом.

– Мои сыновья возили сено с Орехового буерака и там обо всем прознали, – ответил атаман, сощурив черные с хитринкой глаза.

Долгорукий отвернулся от атамана и, все взвесив, важно поднялся:

– Вели им явиться.

Атаман крикнул сыновей и мысленно пожелал, чтобы без беды обошлось.

Едва юноши явились, князь поманил к себе старшего сына атамана согнутым пальцем и нетерпимым тоном спросил:

– Это правда, что вор замыслил убить меня?

– Попробуй соври: враз узнаешь, почем фунт лиха, – в крайнем смущении ответил он, созерцая на румяные щеки князя.

Долгорукий с подрагивающей в руках трубкой, развернулся к Алексееву:

– Где Панька?

Алексеев под пытливым взглядом князя сложился в поклоне и разочарованно протянул:

– Не вернулся – ищем.

У Юрия Владимировича нетерпеливое лицо сморщилось от недовольства.

– Найти и приволочь ко мне! – с особой настойчивостью потребовал князь и, выпив залпом невкусный чай, зло спросил: – Достаточно дал фуража коням?

Алексеев испуганными глазами взглянул на Долгорукого:

– С лихвой хватит.

Покачиваясь ногами на одном месте, Юрий Владимирович пристально посмотрел на атамана. Его взгляд ничего не выражал: ни гнева, ни страха. Но чувство неприязни, возникшее к атаману, не исчезло. Ему хотелось сказать Фоме что-нибудь жесткое, но нужных слов не нашлось.

– Ступайте прочь, – закрыв пустые глаза, разрешил Долгорукий и тут же отдал распоряжение Булгакову: – Матвей, расставьте вокруг городка двадцать караульных так, чтобы разбойники не смогли застать нас врасплох. И предупредите всех об опасности от воров.

– Слушаюсь, Юрий Владимирович, – щелкнув каблуками, ответил Булгаков и ушел исполнять приказ.

Сохранив на лице спокойствие, Долгорукий согнулся над картой и перемещая холеную руку по потертой бумаге, сделал пометки пером.

– Кишка тонка, чтобы сюда сунуться, – сквозь зубы прошептал он и, резко встрепенувшись, распахнул холодные глаза. – Пуганому коню только плеть покажи.

В тихий вечер Фома Алексеев распорядился, чтобы во дворе зажарили большого поросенка и несколько гусей. В это же время слуги Долгорукого стали готовить стол. Вскоре из кухни на весь двор запахло вкусной едой и на столах появилось много жареного и вареного. Приятно разило печеным хлебом и медовой травой, запыхтел самовар. Князьям было, что выпить и поесть.

После ужина Булгаков ушел проверить, чтобы все было в порядке.

– Никому не спать под страхом смерти! – предупредил Матвей караульных, хотя в их поведении он не увидел пренебрежения к опасности.

Дозоры на окраинах городка бодрствовали и чутко прислушивались к ночным шорохам, а часовые борясь с сонливостью, всматривались напряженными глазами перед собой, однако тьма стояла непроглядная.

Предпринятые меры подействовали на князей успокаивающе, и они спокойно легли спать. Но ворочаясь с одного боку на другой, они долго не могли заснуть. Чувство опасности с усталостью разом охватило их. Им не хотелось ни думать, ни говорить.

В этот вечер солдаты засиделись у костра дольше обычного, подкидывая в костер сушняк. Уже луна взошла, а они, раскинувшись на охапках сена, глядели то на рубиновые огни, то на часовых бесшумно маячивших в темноте.

– Ложитесь отдыхать, а то завтра чуть свет подниметесь, – предупредил Фома, но многие солдаты, тихо переговариваясь во тьме, так и не легли спать.

Становилось тихо, во дворе погасли факелы и ни одного огня не светилось в окнах. Только на темном небе неистово горела яркая звезда. И где-то в степи тлел слабый огонь, но откуда он светил определить было невозможно.

– Не спать даже вполглаза! – наставлял дозорных казаков Ефрем Петров.

В прохладном воздухе и во тьме чувствовалась напряженная жизнь, не угасавшая ни на минуту. Глухая ночь была грозовой, а между редкими деревьями носился свежий ветер.

Алексеев, зарывшись с головой в сухое сено, густо храпел в бане на попоне с крепким конским запахом. Но едва атаман задремал, ему привиделось такое, что он проснулся в липком поту и через минуту опять засопел.

И князья, и офицеры давно уже спали, и Долгорукий утомленный передрягами тоже лежал, отвернувшись к стене. Грядущей ночью их сердца были свободны от ужасных предчувствий, и никто из них не думал, что наступающий день будет чреват на события.

Глава 6

8 октября, после того как небосвод затянуло черными тучами и на небе не пробилось ни одной звезды, казаки собрались на майдане многолюдной толпой и безмолвные до этого улицы огласились гулом восторженных голосов. Кто-то боевыми криками подогревал настроение толпы, а кто-то торопливо запрягал отдохнувших коней.

С детства приученный к седлу Кондрат сидел, как впаянный на коне. Проведя колючим взглядом по строгим лицам, атаман восхитился казачьей стихией. Отряд получился боевым, дружным, хотя издали это сборище с пиками и саблями больше походило на разношерстную толпу.

– Лучшей погоды не придумать, – обрадовался Кондрат, полагая, что казаки сметут всех, кто встанет на их пути. – Темнота наш друг.

Закончились напряженные минуты и казаки, бренча стременами и оружием, вскочили в седла. Скоро Голый доложил Булавину о готовности казаков к выступлению, и толпа расступилась, образовав широкий проход.

– Время идет, по коням! Надо их ночью врасплох застать, – обойдя отряд, скомандовал Булавин, слегка приподнявшись на стременах. – Внезапный налет всегда страшнее ожидаемого.

– Не сомневайся Кондрат, мы разгромим царского подручника, – отозвался Никита Голый, сплюнув на большое расстояние. – Они у нас в ловушке. Возьмем голыми руками.

Атаман протянул Никите широкую ладонь мужественным жестом.

– Дорогой никому не отставать! – щуря бесстрастные глаза, приказал Кондрат и вдруг ему страшно захотелось пить, но он не решился сойти, чтобы утолить жажду. – Нажимать как следует на плеть! За мной рысью марш!

Неожиданно облака расползлись по небу и зыбкие звезды сбившись в кучу, незаметно задрожали между тучами, поэтому отряд Булавина двигался по едва видимой дороге. Слегка пофыркивая на ходу, рысаки покрылись крупным потом, а под копытами громко шуршал сухой ковыль.

В полночь атаман с двумястами казаков пришел к Шульгинскому городку.

– Тихо и без шума, казаки! – предупредил атаман и, осмотревшись с седла, указал: – Семен Беспалый, Никита Голый, Семен Драный и Иван Лоскут берите по полсотни казаков, чтобы одновременно ударить со всех сторон. Сигналом будет горящий факел, как только зажжет каждая полусотня – идем в атаку.

Казаки разделились на четыре равные части и атаман дал время, чтобы полусотни заняли исходные позиции. Через несколько минут он зажег факел и заметил, что тут же загорелся второй, третий и четвертый. Булавин коротко свистнул, и торжественная тишина нарушилась.

Полусотни коротким галопом рванули к городку. Легко смяв небольшие посты на дорогах, казаки густыми толпами устремились вперед. Уничтожив на окраине городка караульных, казаки начали заполнять улицы. Во тьме прорисовались избы, амбары и сараи с сеном. Вдоль коновязей выросли длинные ряды лошадей.

В эту минуту Алексеев, положив под голову ладонь, не спал. Фоме не спалось и не лежалось, его обуревали мрачные мысли. И вдруг, разорвав тишину, бахнул один выстрел, второй, третий, а потом раздалась частая стрельба. Поняв, что случилось, Алексеев кинулся к избе, где спал князь и, перепрыгнув через плетень, затоптал разгоревшийся костер. Растолкав сонного часового, он подскочил к окну и знаками объяснил Долгорукому, что в городке появился Булавин.

– В ружье, тревога! – выскочив во двор, дико закричал подьячий Дровнин, но солдаты уже проснулись от разноголосой стрельбы и беспрерывного ржанья лошадей.

– Что началось? – закрутил головой Долгорукий.

– Прячьтесь, Юрий Владимирович! – блеснул глазами Булгаков.

– Почему не разбудили, кто проглядел? – не излив негодования, крикнул Долгорукий.

Оглушенные оружейной трескотней князья наспех оделись. И хотя их сердца бились часто, однако страха в душе не было. Но от сильного волнения они не сразу попадали в рукава. Схватившись за оружие, князья сбросили сонливость и выскочили во двор. В предрассветной темноте со всех сторон ярко блеснули выстрелы. Вскоре казаки с азартом схлестнулись с солдатами врукопашную. В ход пошли пики, сабли и топоры.

В темноте солдаты не могли разобраться что происходит. Протирая заспанные глаза и, сшибая друг друга с ног, они метались между избами. Кто-то опрокинул котел с водой на угли и по двору расползся белесый дым. То тут, то там валились на землю раненые и убитые.

У Долгорукого глухо скрипнули зубы и его блестящие глаза на бледном лице страшно изменились.

– Не сдавайтесь разбойникам! – зычным голосом воскликнул он и пронзил острой саблей грудь заспанного караульного. – Падем за царя в честном бою с Богом!

Мушкет из рук солдата с предсмертным криком упал в дождевую лужу.

Разбуженная выстрелами казачья старшина в нижней одежде кинулась к избе Фомы Алексеева и тут же наткнулась на облитого кровью сержанта, ведшего за узду лошадь, которая встряхивала длинной мордой и дико ржала.

У Петрова тело отяжелело в седле от перенесённого испуга. Вжав голову в плечи, Ефрем стал жадно искать жалкими глазами мятежников, но сколько бы он ни щурился – никого не увидел.

– Вертайтесь назад, воры берут приступом князя и спрашивают про вас, – сказал раненый сержант, крепко держа за поводья возбужденного коня.

– Да ты что! – вскрикнул черными губами Ефрем и на его лице прорисовался безотчетный страх.

Вскочив на лошадей без седел, казачья старшина кинулась в степь. Не слыша за собой топота копыт, Петров тревожно оглянулся назад и к своему ужасу увидел, что за ними увязались с диким гиком всадники.

Ефрем несколько раз стегнул коня, но породистый скакун и без этого, как осатаневший несся по степи. Петров в отчаянии даже не знал куда держать путь. Причиной его страха была возможная смерть от руки Булавина. Петров знал, что Кондрат его точно не пожалеет. Но добрый конь вихрем унес Ефрема от неминуемой смерти.

В это время князья и солдаты из последних сил отбивались от наседавших казаков, которые беспощадно кромсали их. В коротком бою Юрий Долгорукий, Семен Несвицкий и пятнадцать солдат были изрублены на куски. Оставшиеся в живых солдаты, побросав оружие, сдались в плен. Матвея Булгакова казаки взяли живьем.

Уставшие от яростного боя мятежники, вложили в ножны сабли. Во многих местах загорелись костры и к небу потянулся дым и крикливый говор. В темноте одни молодые казачки перевязывали раненых, другие готовили завтрак.

Забрав себе саблю князя Долгорукого с золотым эфесом, Кондрат пробрался между расступившимися казаками к Булгакову.

– Голову Долгорукова отправить в Черкасск, Булгакова забрать с собой в Трехизбенку. Выживших солдат отпустить на все четыре стороны, – указал атаман Драному.

Едва в Трехизбенке забрезжил рассвет, Булавин распорядился привести Матвея Булгакова. В избе князь уставился потускневшими глазами в земляной пол и сосредоточился на угнетавших его мыслях.

– За что наших жен и детишек убивали? – грозно спросил атаман с суровым выражением лица и схватил, не оправившегося от перенесенного волнения Булгакова, за отворот кафтана жесткими пальцами. – Думали, что вы будете убивать нас, а мы вас нет?

Не выдержав враждебного взгляда Булавина, Матвей опустил голову на грудь и молча помотал головой. Обессиленный от борьбы и пережитого волнения, Булгаков всеми силами старался унять нервную дрожь в теле.

Раскрыв потухшие глаза, князь обтер рукавом, выступившую на бледном лбу крупную испарину и понял, что всему пришел конец.

– Мы царский указ исполняли, – наконец произнес Матвей.

– Беспалый в воду Булгакова, и чтобы духу его не было на казачьей земле! – с налитым багрянцем лицом вскричал Кондрат и, указав обнаженной саблей на князя, добавил: – Но перед воспарением к Илье-пророку пускай отведает плеть.

– Может обменять его на пленных казаков? – мягко возразил Драный.

– Чего его жалеть! Пусть сгинет на страх врагам!

Неожиданно Матвей затрясся от мстительного чувства и то, что мучило его нашло выход.

– Недолго и тебе осталось жить рожа богомерзкая, – в презрительном тоне проговорил Булгаков и тряхнул локтями, чтобы освободиться от крепких казачьих рук, но не хватило сил. – Государь за нас вас всех перевешает.