Рассказы для друзей

Но это было позже.

Сестра играла на пианино песню: «Из края в край вперёд иду, сурок всегда со мною». Ну это нормально и не страшно, что он «всегда со мной». Дрессированный. У нас тоже была собака Альфа, потом её украли. Не очень дрессированная. А у тех, кто в песне,–сурок. Он зверёк –привязался. А с Лениным что-то напутали. Потом уже я узнал, что это слова Гете, музыка Бетховена. У кого-то ручная белочка, а у великих людей сурок. А Ленин со мной, потому что он у нас в голове. А что в голове, то не вытащить оттуда.

И книги были на этажерке, которые пугали своими названиями: «Дети подземелья» и самая страшная–«Мёртвые души».

А была песня, которая мне нравилась. «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах»–мы её пели с папой, когда шли в парную баню в погранотряд, несколько километров по лесу вдоль ручья. Назад уже в темноте шли, глаза привыкали, и было светло.

До четырёх лет меня мыла в женской бане мама. Но в четыре года, я это помню, обратил внимание в бане на молодую красивую учительницу, мамину подружку. У неё была такая красивая фигура, что я уставился на неё и остолбенел. Они ходили в баню большой компанией, все начали смеяться, что-то говорить моей «избраннице» и маме. После этого – только с папой, гордо и в погранотряд. Туда, где в парной мужики плескали воду в какую-то преисподнюю, и оттуда валил пар. Дубовый веник мы изготовляли в лесу, по пути. Там был большой дуб, который даже зимой не сбрасывал листву.

А у самой красивой учительницы скоро появился «ухожёр». Так мама сказала папе, а я слышал. Я понял, что это не на самом деле, как и «спиногрыз». Уши у красавицы он вряд ли сожрёт, как не грызут дети спины родителям. Лично я точно не грыз.

Скоро я сам увидел «ухожёра». Он привез её на самосвале. Такой выбражуля! Выгрузил пассажирку, а потом так нажал на газ, что грязь полетела из-под колёс. Хотел всем показать, какой он «крутой», как сказали бы сейчас. А тогда я только мог подумать: «Выбражуля!».

Если бы мы не жили в школе, то я бы написал первое слово «мама». Но мы жили в школе. Школьный хулиган из третьего класса со странной фамилией Переоридорога (школьники звали его «Пердидорога») научил меня писать мелом на асфальте слово из трёх букв. В тот редкий выходной, когда мама и папа были дома, я похвастался, что умею писать слова. И быстренько мелом на заборе изобразил. Им почему-то не понравилось, а папа заставил всё это стирать. Помню, как я тёр занозистую доску куском кирпича. Зато быстренько научили всем остальным буквам. И слова, как оказалось, есть плохие и хорошие. Так и цифры тоже –двойка плохая, а пятерка–хорошая.

Зима была тогда таинственная и загадочная. Мы с Валей узнавали о её начале по звуку совковой лопаты по асфальту: это дворничиха вставала очень рано, когда ещё темно, и чистила от снега дорожку к школе. Потом наступал Новый год. В школе стояла большая ёлка, привозили яблоки и мандарины, покупали конфеты, и учителя делали мешочки с подарками. После этого мы, детвора, лазили в ящиках из-под мандаринов и яблок, которые так вкусно пахли. И ни разу там не нашли в соломе и опилках оставшегося фрукта.

Дедом Морозом был папа. До сих пор помню, как я напугался, когда он зашёл домой и громким командирским голосом произнёс: «Здравствуйте, дети!»–и стукнул палкой в пол. Я полез под стол, начал кричать, а мама меня успокаивать, что на самом деле это папа, а не дед. Она под звук моих воплей пыталась раздеть «деда», содрать с него бороду, но это ей не удалось с первого раза. Потом я поверил, что это папа, а не ужасный дед со страшным дрыном в руке.

А вокруг ёлки дети водили хоровод. Я был медведем, шёл вокруг ёлки и пел: «Вперевалочку идёт косолапый мишка, он несёт в подарок мёд и большую шишку!» Я старательно косолапил. На мне была маска и коричневый костюм «с начёсом». А на Вале был костюм чёрта. Папа сделал ей хвост –внутри жёсткая проволока, которая цеплялась за детей-атеистов, доказывая, что черти существуют.

Через много лет я своей дочке Тоне в уши заячьего костюма вставил стальную проволоку. На новогоднем празднике у всех зайцев уши печально висели, а у нашего стояли и даже цеплялись за гирлянды! Всё повторяется.

Мы всегда хотели, чтобы у нас на ёлке игрушки светились! Брали у папы в «тревожном» чемодане сигнальный фонарик и светили на ёлку разным светом.

Детей было много, а телевизоров ещё не было. Все на улице катались на санках. У некоторых были тяжёлые, самодельные, которые гремели, когда катились с горки. На них ехало несколько человек, а если падали, то образовывалась «кучамала». Чуть постарше мы играли в хоккей на болоте. Там всё замерзало, лёд. Клюшки из веток деревьев, а шайба– банка консервная. Но азарт до самой темноты.

А ещё первые воспоминания о магазинах. В круглых стеклянных вазах, типа кубков, было насыпано печенье, конфеты. Конфеты были одинаковые по всей стране: круглые карамели с повидлом, маленькие подушечки, посыпанные какао, без фантиков. А в фантиках – «Ириски», «Ласточка», «Школьные», «Спортивные», (как «Школьные»,только слишком сладкие), «Медведи», «Мишка на Севере», «Белочка». Были вкусные и натуральные напитки: «Лимонад», «Крюшон», «Крем-сода», «Пчёлка» –это с мёдом. В «Крем-соде» мы не видели ни крема, ни соды. В центре города продавались трубочки с кремом. Хрустящие. А один раз –фруктовое мороженое. Его накладывали в хрустящий стаканчик. Розовое, с изюмом. А в магазине возле кинотеатра «Буревестник» рыба всякая, горка крабов и судок с красной икрой и чёрной икрой. Мне там не нравилось –там селёдку продавали. Я не любил запах, и морды у селёдок были высокомерные.

Когда в СССР запустили спутник, помню, что мы все радовались, и было много новогодних открыток со спутниками. Ракеты иногда изображались даже с ручками и ножками. Зачем им руки и ноги в космосе? Да ещё такие тонкие, как у пауков? А когда полетел в космос Юрий Гагарин, мы очень гордились и вечером смотрели в небо, пытались его увидеть среди звезд. И ещё запомнился журнал «Крокодил», там были нарисованы американцы в шляпах, спящие на атомных бомбах. Так они мне и представлялись –спят себе на бомбах, бедные. Злятся на нас, спящих на кроватях.

А ещё мы с папой ходили на футбол. Набирали в термос газированной воды. Там я узнал, что из судей можно делать мыло. И ещё много всяких слов про вратаря, пропустившего гол. А в перерыве звучала песня со словами: «Обойти друг друга ли, колоски помнёшь, ой ты, рожь!». И я их представлял, что они толстые, как слоны, не помещаются на тропе и топчут колоски. Но всё равно можно найти какой-то выход, думал я, чтобы не мять рожь. Ну пусть один присядет, а второй перепрыгнет.

Мы заходили в припортовую пельменную. Там обедали рабочие из порта. Они все были крепкие, как кони, и ели много пельменей. При этом поливали их стоящим на столах уксусом и сыпали много перца. А некоторые брали пельмени с бульоном, большую тарелку. И тоже всё съедали с аппетитом. Говорили громко, смеялись и много ели. Наверно, хорошо работали.

Возле леса у нас был огород с картошкой и ещё какими-то овощами. Мы там с мальчишками вытащили из земли свёклу, пытались грызть. Но она оказалась невкусная. Кто-то из развитых мальчиков сказал, что это не сахарная свекла. Вот сахарная была бы сладкая. А в лесу были вкусные стебли травы кислицы и почки дикого винограда и барбариса. Тоже кисленькие.

Картошку мы копали всей семьёй. Там я увидел медведку. Её быстро убили, вредная она. Картошка не вредная, но мы её тоже съели за зиму.

В первом классе, в сентябре, мы с моим другом Васькой после школьных занятий пошли ловить рыбу. Рыба так клевала, что мы не могли оторваться до темноты, наловили по ведру. Припёрли домой и получили нагоняй от родителей за невыполненные домашние задания. А вы найдёте сейчас первоклассников, которые наловят ведро рыбы? Похвалить надо было. Другое время. Главное–работа, учёба. Родителей видели по вечерами в выходной. Сами разогревали обеды. Пробовали не разогревать, но тогда было совсем невкусно – жир в супе или борще плавал по поверхности кусочками. Самообслуживание. Особенно когда получили квартиру возле леса и переехали из школы.

Это раннее детство. А где место рождения?

Говорят, там, на берегу озера Солёное, бараки были, да их разрушили сразу, как люди оттуда переехали в квартиры. Страна строилась, кипела, шла вперёд.

2015 г.

Почему я не стал артистом?

Начну с первого класса той самой четырнадцатой начальной школы, что в городе Находке, на склоне сопки. Сначала я был танцором. Танцевали мы матросский танец «Яблочко». В красивой матросской форме. У меня была почти настоящая матросская бескозырка, я ей даже гордился некоторое время. Но тут кто-то из пацанов, внимательно изучив сшитый наскоро головной убор, заметил, что внутри имеется резинка от трусов. Все стали смеяться. Да, вечером от старой пограничной отцовской фуражки оторвали козырек, материи подходящей не нашли и использовали чёрные армейские трусы. Пришили ленточки и надпись «Аврора». Я танцую, а они смеются.

Больше не танцевал.

А вот на следующем утреннике декламировал стихи. О Ленине, не просто про зверушек каких-нибудь или там про Деда Мороза. Ещё и автор совпал по фамилии и имени со мной. Так и объявили: «Юрий Яковлев, стихи о Ленине. Читает ученик первого класса Юра Яковлев».

Мы долго репетировали перед этим с учительницей. Особенно вот это место:

«И сказал отец тогда

Ласково и строго:

– В жизнь сынок шагай всегда

Ленинской дорогой!»

–Ну что ты так тихо мямлишь: «Ленинской дорогой»?–возмущалась учительница.

–Надо громче?

–Да, как можно громче, про ленинскую дорогу.

Ну подождите, думаю. Это вам не трусы на голову надевать. Я вам себя покажу, как я умею.

И вот я читаю стихи, родители все слушают со скучающими лицами, дети совсем не слушают. Дошёл я до козырного места и так заорал: «Ленинской дорогой!», что они все вздрогнули. И дети, и родители, а потом начали потихоньку хихикать. Видно, они без понятий в поэзии.

Как-то не складывались отношения со сценой.

И в старших классах, уже в Одессе. Да, на КВН –там всё было в порядке. А вот на вечере английского языка я играл деда, который должен был говорить: «Дэвид Копперфильд?» И качать головой. Оказалось, что качать головой я не умею. Я могу головой кивать утвердительно и крутить отрицательно. А качать – получались наклоны корпусом, как на зарядке. Чуть-чуть научился перед зеркалом. К нам пришёл настоящий гримёр из киностудии, которая находилась через дорогу от школы. Он нарисовал мне морщины у глаз и приклеил усы и бороду. Получился какой-то монгольский старичок.

–Тебя разгримировать? –спросил он меня после вечера.

–Нет, я сам!–легкомысленно ответил я.

–Ну смотри, как хочешь.

Сначала я бегал по школе и заглядывал в классы, где ещё шёл последний урок. Это вызывало оживление. Потом надоело, и я попытался оторвать усы.

Но они намертво приклеились к волоскам. Было больно. Гример уже ушёл. В учительской мне дали одеколон. Я им отмачивал усы и отдирал. Не получилось. Оторвал только половину уса, которая теперь висела под носом. Поехал я домой продолжать экзекуцию. В автобусе пассажиры заглядывали мне в лицо и прятали свои кошельки подальше. Я это даже заметил. Но милицию никто не вызвал. Дома всё содрал с себя с болью. Сейчас этот процесс назвали бы красивым словом «эпиляция».

Ох и тяжёлая это профессия – артист!

А на вечере химии я был батюшкой, в чёрной рясе. Я должен был показать, как из пустого ящика вылетает, объятая пламенем, душа грешника. На дне ящика был насыпан фильтрат йодистого азота (до сих пор помню). Я в него ткну указкой, и он воспламенится. Но он недостаточно высох, мы торопились и поздно его сделали. И вот, вместо «объятой пламенем», к потолку потянулась тоненькая струйка дыма. Смех в зале. А может, душа такая тоненькая? Говорят же: «Тонкая душа поэта». Кто видел душу? Нет, так не смейтесь, будто у меня трусы на голове!

Тут ещё, как чёртик из табакерки, выскочил на сцену маленький пионерчик в красном галстуке, с заученным текстом про пламя, вознесшееся в небо. Пятиклассник нанятый, должен был меня, «священника»-старшеклассника разоблачать. Я ему знаком показываю, что про пламя лучше помолчать, но он продолжал бойко вещать зазубренный текст, при этом наступил мне на рясу и чуть не разоблачил совсем. Я сначала дергался, под смех публики. Борода на веревочке съехала на шею, как ожерелье, и я коленом треснул пионера под зад, мне казалось– незаметно, чтобы он, собака, слез с рясы. Он оказался лёгким, слетел с рясы и рассыпал йодистый азот из ящика. Под ногами послышался треск и пошёл дым. Публика была в экстазе. Школьные хулиганы с последнего ряда кричали «браво».

Явно не сложилось у меня со сценой. Да я и не жалею

2017 г.

Одесса, лето, конец шестидесятых

Лето в Одессе –это море. Когда ты наклонился, чтобы обуться, а из носа вытекает морская вода. И в ушах вода. Кто-то, как большая цапля, прыгает на одной ноге, наклоняя голову к плечу, кто-то стучит себя ладонью за ухом, чтобы она вылилась. Бывает, и выливается. Завтра опять наберётся. И это нас лечит. Вот пломбир, купленный за 20 копеек на пляже «Дельфин», приносит ангину. А море её сразу уносит за горизонт, и все здоровы.

Лето мы проводили на диком пляже между «Дельфином» и «Стариком». Да, там на большой скале была надпись «Старик», потом скалу снесли и построили на её месте уродливый дом. А на нашем диком пляжике с большими жёлтыми камнями стоял сарай для лодки с надписью «Кабель! Якорь не бросать»! Там по дну шёл кабель, и в море между двух больших буёв плавали корабли, «размагничивались». Да, тогда было много кораблей с одесской припиской. Хорошо было в шторм поплыть к этому большому бую, взобраться на него и покачаться на волнах. Никто не запретит –спасатели в шторм в море не выходят.

Когда нам было по 13-14 лет, мы были увлечены подводной охотой. Самодельные подводные пистолеты. И много бычков. Бычок, который рыба, а не муж коровы.

Лист жести, костёр. На жести хрустящие мидии. Похрустывающие. Не поджаристой корочкой, а попадающимися песчинками. Может, это такой одесский жемчуг?

Виталька, Валера, Андрей и я. Грелись на солнце, мечтали. В хорошее время жили: кем хочешь быть – тем можешь стать. Виталька хотел быть художником и стал художником; Валера, у которого в комнате коммуналки всегда пахло канифолью и паяльником и пачками высились подшивки журнала «Радио», стал инженером и мастером на все руки.

Андрей –известным хирургом, а я начитался книг про разведчиков и тоже осуществил мечту. Или мечта была иной? Мечта всегда светлее жизни.

Стоп! Назад на пляж. Мы немного повзрослели, и девочки составили нам компанию вместо подводных пистолетов. Хорошие девчонки. Вернусь к мечте. Как без неё?

–Везёт тебе, ты можешь мечтать, кем тебе быть. А за меня уже всё решили,–пожаловалась Ленка Филатова, внучка известного врача. Скромная, симпатичная девочка, культурная и даже стеснительная. У нас все были симпатичные и умные девочки среди друзей. Ира Збандут, с яркими глазами, с нежной кожей, маленькая, хрупкая. Но рюкзак могла в походе нести тяжеленный. Или Ира Кролевская. Принесла нам в коммуналку Витальки и Валеры, где мы частенько собирались, суперсалат французский, сама делала. В состав входило много чего, но клюква и бананы–точно. Деликатесы залиты майонезом, который всё портил. Когда она ушла, мы отмыли под краном ингредиенты от майонеза и всё съели, тем более, банан был тогда редким лакомством. Его могли привезти только спелым и ароматным, не было технологии созревания банана в камере с помощью вредоносного газа.

А Ира из Новгорода? Она приезжала к нам, как комета с неба, натуральная блондинка с фигурой артистки, с детской улыбкой и плавной русской речью. Мы все в неё периодически влюблялись, а она уезжала до следующего лета. Дочка известного художника Пустовойтова, умела видеть красоту в природе. Да нам всё равно, кем были твои родители –тогда такое время было, важно, кто ты сам есть на свете.

Когда я уже служил в армии, Ира пришла в гости на КПП. Все свободные от службы побежали смотреть на пришедшую красавицу. Оказалось, что это ко мне. А ведь солдаты были мужчины! Можете представить, что в нынешнее время молодой человек оторвется от своих «гаджетов» и побежит на кого-то смотреть? Сомнительно.

А какие мы себе электрогитары сделали! Как у битлов! С рогами, облицованные пластиком! И играли втроём. Старые приемники вместо усилителей! «И хочется пить нам, верблюдам, и трудно в песках нам идти!»

–Виталик, почему ты рисуешь такие болезненно-яркие картины, нельзя проще?

–Не рисую, а пишу. Ярко, громко – в глухое ухо надо кричать. Люди оглохли от современной жизни.

–Так они не слушают, а смотрят на твои картины. В слепой глаз надо кричать?

–Да, и в глаз тоже.

–Ты нарисовал сову, но у сов нет ушей.

–У сов?

–Ушей, а не усов.

На балконе у вредного деда была коллекция кактусов. Балкон на третьем этаже, на втором этаже балкона нет. Дом старый, этажи высокие. И мы решили похитить только один из сотни кактусов. Важен сам процесс. Наблюдали через бинокль. Изготовили длинную складную лестницу из трёх секций. Составили план побега, если будем обнаружены. Алиби. В назначенный день дед не ложился спать до двух часов ночи. В два часа тридцать минут лестница нашей конструкции пристыковалась мягкими концами к балкону. Все шло по плану. Похищение осталось тайной. «Игра» закончилась благополучно.

Море… И цвета было другого, и запаха. И кораблей было много, и катеров.

–Ой, смотрите, какое судно! На палубе много маленьких катеров! Это мама с детьми! – воскликнул кто-то из девчонок.

–А где папа?

–А вон папа!–на рейде стоял «научник»«Юрий Гагарин» с характерными двумя большими белыми шарами.

Мы знали фамилии героев и названия городов-побратимов Одессы по названиям теплоходов, которые ходили по маршруту: Порт, Ланжерон, Отрада, Дельфин, Аркадия, 10-я станция Фонтана, 13-я, 16-я. Билет стоит от 10 до 40 копеек. Очень удобно для прогулок. Морской круиз почти бесплатно. Можно было полюбоваться красивым городом без нынешних высовывающихся строений для новых высунувшихся «одэсытов».

А был зелёный мягкий берег, тёплый и добрый, который для людей, для нас.

2015 г.

Привет от муравья

Вода была холодная. Ещё и ветер, никак не согреться после плаванья до волнореза. Упал на чистый песок (ну, тогда ещё был чистый песок), уткнулся носом в кулаки, пониже, где меньше ветра. И я его сразу увидел. Может, и он меня тоже, но не обратил внимания. Он был занят. Он тащил высохшую муху. И он был муравьём на этом пляже. Он волок её из ямки в песке куда-то, где этой мухи не хватало. Если бы он просто шёл себе с мухой, я бы и не обратил внимания, как не обращаю внимания на хозяек, несущих что-то с базара или из магазина. Потому что они не пытаются вытащить груз из ямы. А он пытался это сделать, а его сдувал ветер на самое дно. Что же он будет делать? Бросит свою воблу с крылышками? Или это для муравья другое, типа сухофруктов детям? Муравей немного подумал и потащил муху на противоположный склон. Его опять сдуло ветром. Настойчивое насекомое пробовало вытащить свою добычу во все четыре стороны, но результат был одинаковый: сдувало на дно ямки.

Этот сюжет я прерывал без развязки и спрашивал друзей, что бы они сделали на месте муравья. Ну, головы у них большие, высшее образование входит туда, ещё и место остается. Много места. Даже у тех, кто серьёзно учился. Вот их варианты.

–Надо прикопать муху, чтобы не украли другие муравьи, сходить в муравейник за помощью.

–Да что здесь думать, тащить надо сильней, ждать, когда ветер стихнет.

–Надо подойти к делу основательно. Построить ступени, как на Потемкинской лестнице, и пойти прогулочным шагом, –это предложил будущий строитель.

–Галсы надо вовремя менять, и сама пойдёт, – сказал яхтсмен.

–Пусть найдёт палочку, похожую на альпиншток, и, опираясь на неё, тащит свой груз, – автор идеи увлекался горным туризмом.

–Да бросить её и другую найти, на ней свет клином не сошёлся,– предложила молодая девушка.

А я всё смотрел на муравья. Он крутился вокруг мухи. Откусил ей крылышки, уменьшил парусность и спокойно побежал дальше со своим грузом. Ветер больше не сдувал его.

Он что, соображает вот этой своей микроголовой? А как же мы, высшая форма разума?

–Не зазнавайтесь, прямоходячие! – прошептало насекомое на прощание. Или это ветер подул в ухо?

2017 г.

Cпорткоманда

–Вы выберете себе лучшие матрасы. Мы вас призовём в армию на месяц раньше, чтобы не перехватили другие, желающие призвать спортсменов,–это нам так объяснял начальник спорткоманды погранвойск старшина Бардюжа.

А мы все тренировались у Робика в секции борьбы самбо. Официально –у Роберта Самвеловича Бабаянца в одесском «Динамо».

Робик сумел создать интересную команду спортсменов, дружный интернациональный коллектив. Это же Одесса. У нас тренировались три брата– красавца, похожие на древних спартанцев, греки Ярмаки, или такие евреи с умной технической борьбой Андрей Чернецкий и Яша Еленецкий, огромный и добрый Витя Погорилер, интеллигентные братья Лосины, да мы не спрашивали, кто какой национальности–русские, украинцы, грузины… Были и глухонемые спортсмены, известный Рухлядев. Ко всем относились с уважением и добром. И к старшим спортсменам, и к самым младшим. Это заслуга Робика. Или время такое было?

Вернёмся к нашим матрасам. Всю молодежную сборную города призвали в погранвойска и отправили на учебный пункт в Ильичёвск. Нам обещали, что будут только тренировки и соревнования, но пограничный учебный пункт–это три месяца, оказался обязательным. И оказался нелёгким. А до его начала –погрузочные и прочие работы в военной части и в порту.

Сержанты у нас были с самыми сержантскими фамилиями: Ромашка, Тукало, Рог и Усик. Они не взирали на личности. Прыгун в высоту, Миша Иванов, после юридического факультета университета, постарше нас. Захотел договориться с сержантом Тукало о послаблениях в работе. Но сержант был не Лисицкий какой-нибудь, а Тукало.

–Товарищ сержант, давайте поговорим как культурные люди.

–Иди на хрен, работай!

–Ну товарищ сержант…

–Иди на хрен, работай!

–У меня нет слов, у меня нет слов, нет слов,–пошёл работать Михаил.

Сачковать мы не умели долго. Работали, как на тренировке. Потом научились.

Запомнились соревнования на учебном пункте по поднятию над головой ящика для патронов, залитого бетоном,–есть такой военно-спортивный инвентарь. Все заставы уже ушли в казарму готовиться ко сну, а отделение спортсменов всё ещё ставило рекорд –каждый поднимал этот ящик сотни раз!

На вечернюю прогулку учебная застава шла строем с песней. Пели про «тучи грозовые по ущельям снежных гор». А в тучах скрывались пограничники, «боевой несли дозор». Подошёл сержант Тукало, заглянул в рот громко поющему Коле Коцюбе, потом мне и не увидел вылетающих оттуда звуков. Уже темнело. И он решил, что мы просто раскрываем рот, как свежая рыба на Привозе. Все ушли в казарму спать, а мы с Колей продолжили прогулку строевым шагом с песней, которую демократичный сержант разрешил нам выбрать самим. Пели песню беспризорников, разбрызгивая лужи строевым шагом.

На учебном пункте всегда хотелось есть. Но однажды мы хорошо отъелись за пять дней. Как это произошло? Приходит Витя Глазунов, Глазик по-нашему. В детстве я с ним боролся на соревнованиях, когда мы весили по 50 кг. Он пришёл в борьбу из акробатики, и, как его ни бросай, он выворачивался, словно кошка, и вставал на ноги. В армии он был самый лёгкий из нас, 62 кг. Так вот, Витя рассказывает, как над ним пытался издеваться рыжий старослужащий ефрейтор, обитающий на вещевом складе: заставлял ходить строевым шагом, обзывал, приказал подметать его каптёрку, а наш сержант не хочет ругаться со старослужащим из-за нас. Последнее, что сделал рыжий, –брызнул своей зубной щеткой в лицо и нагло усмехнулся, произнеся своё обычное: «Салага!»

–Наверно, я его пару раз брошу на каменный пол,–сказал Витя.

–Тебя посадят за драку, в пограничных войсках порядки жёсткие, надо что-то другое придумать,–посоветовал Вова Кротов.

Не помню, кто предложил наказание обидчику. В течение дня каждый из нас должен найти рыжего и наступить пяткой на его правую ногу, при этом вежливо извиниться, чтобы все видели. Начинает лёгкая весовая категория, Витя, потом Земляной, я, Слава Малецкий, Вова Кротов, а последний–Коля Коцюба, под 100 кг. После окончания нашего воспитательного воздействия на нарушителя воинских порядков поднялся большой шум, рыжего унесли в санчасть, разрезали сапог, слава богу, обнаружился ушиб и большая опухоль, переломов рентген не показал.

Нас построили перед начальником штаба отряда, и мы все рассказали, что это было стечение обстоятельств, мы не нарочно, ефрейтор очень ноги неудобно растопыривал на нашем пути. Начальник штаба, седой и умный участник Отечественной войны, отворачивался и незаметно смеялся, а потом объявил нам наказание –пять нарядов на кухню. Вот там мы и отъелись. Первый день было тяжело, потом привыкли и отъелись. После этой истории нас уважали и старослужащие, и молодые солдаты.