Неискушённый

Вейлин, вероятно, всё понял без слов. Потому с пониманием кивнул, опустив глаза, но через мгновение твёрдо добавил:

– Он мучается, госпожа. Вам это и так известно. И чем дольше мы ждём, тем сильнее разрушается его душа. Совсем скоро нечего будет спасать. Некого будет упокоить. И я уже не говорю о потенциальных жертвах, которые за это время могут пострадать от его руки.

– Я знаю, – шёпотом произнесла Элейн.

В глазах заблестели слёзы. Принцесса их тут же смахнула и решилась-таки заговорить о главном. Пристально взглянув на командира, она сказала:

– Вейлин, мне необходимо кое-что проверить.

Господин Гонтье внимательно слушал.

– Надайн поведала тебе о прескверном?

– О том, что сейчас по коридорам усадьбы расхаживает? Это мой старый знакомый. И ваш, кстати, тоже, – командир позволил себе тихо посмеяться.

– О другом прескверном, Вейлин.

– Конечно. Потому и вызвала меня сюда. А, быть может, из-за того, что не доверяла этому. С которым вы дружбу водите.

Элейн на пренебрежительный тон командира не обращала внимание и оставалась сдержанной. Она твёрдо произнесла:

– У нас есть подозрения, что ты и есть тот самый прескверный. Прошу тебя, покажи свой живот.

Вейлин Гонтье замер. Казалось, сказанное ему лишь почудилось. Он, конечно, удивился резкой смене тона, заметил, какой серьёзной сделалась принцесса. Она не шутила. Однако, несмотря на серьёзность ситуации, Вейлин сделал то, чего Элейн никак не ожидала.

Командир медленно растянул улыбку, от которой на голове её зашевелились волосы.

Глава 17. Тот самый прескверный.

Нерон Дезрозье неподвижно сидел на троне. Он молчал, почти не дышал. Взгляд его остекленел и застыл, уставившись в пустоту. В воспоминания.

Погрузившись в себя, король как будто исчез. Его легко было не заметить. Он слился с обстановкой, стал походить на мебель. Король сделался бесцветным и безмолвным. Неживым. Он медленно сходил с ума. Не заметил даже, что не ел и не пил со вчерашнего дня. Руки его холодные дрожали от бессилия, ноги отказывались идти, а в голове воцарился неумолимый бардак.

Нерону казалось, он слышит голоса и видит образы. И пошатнувшийся рассудок охотно принимал их за реальность. То в коридорах промелькнёт фигура дочери, то в пустоте раздастся едва уловимый смех сына… А иногда носа неожиданно касался аромат духов давно умершей Нереиды. Королю казалось, что семья его сейчас здесь, в полном сборе. Он ощущал их, видел и слышал.

А потом приходил в себя и понимал: стоит оглушительная тишина. Тут никого нет. И хотелось вернуться! Вновь отдаться безумию, передать себя во власть грёз и воспоминаний. И никогда уже не вернуться в кошмарную действительность.

Прямо на полу перед ним сидели три фигуры: две служанки, прислонившиеся друг к другу, и дворецкий, прикрывший мутные глаза. Они походили на сломанных кукол. Совсем не шевелились. Бездействовали, ожидая приказа короля. Холодные, неподвижные и не имеющие никакой цели. Замершие в затянувшемся мгновении. Жизни в них нет, разум покинул тяжёлые головы. Поначалу Дарио и служанки, чьи имена Нерон либо забыл, либо не знал вовсе, исправно выполняли свою привычную работу. Суетились, меняли цветы в вазах, начищали мраморный пол до блеска, а потом прекратили. Устали бороться и цепляться за прошлое. За жизнь. Души их потрескались, поросли зловонной скверной и в одночасье разрушились. Тела их ледяные затвердели. Суставы утратили подвижность. А глаза заволокло пеленой. Вот и сидели они теперь тут, не желая подниматься. Они умерли, так и не обретя заветный покой. Проклятие съело их.

Но король этого даже не заметил. Порой он приказывал что-то, но не обращал никакого внимания на то, что приказ его так никто и не исполнил. Нерон будто не видел сидящие перед ним три трупа. Не помнил даже, как давно они здесь. И, быть может, Дарио и безымянные молоденькие служанки, заслуживали лучшего отношения. Ведь, умирая, они явились к трону своего повелителя и, упав на колени, уснули. В последний раз поклонившись, в последний раз взглянув на короля. Попрощались, как сумели. Выказали должное уважение. Всё-таки правитель их – благословлённый господин Дезрозье. Или был им когда-то.

Нерон, вероятно, не сдвинулся бы с места до следующего дня. Или даже дольше. Он так и остался бы на своём троне до скончания времён. До тех пор, пока тело его не истлеет, и стены дворца, утратив хозяина, не рухнут. Как вдруг тяжёлые двери распахнулись. Король вздрогнул, отогнав забвение. Глаза его в растерянности забегали по сторонам. Пару мгновений он не понимал, что происходит, не помнил, как здесь оказался. А потом вгляделся в две фигуры, стоящие на пороге тронного зала. В полумраке их почти не было видно. Нерон не знал, кто явился к нему.

– Элейн? – слабо произнёс он.

Послышался странный звук. Король его не разобрал, но он почему-то болезненно ударил по ушам. Резанул, точно лезвием. А незваные гости тем временем неторопливо приближались к трону. Один из них шагал ровно, а вот второй будто прихрамывал, то и дело заваливался набок. В абсолютной тишине раздалось громкое и натужное дыхание. Пахнуло разложением.

Нерон медленно поднялся с трона, сделав шаг навстречу фигурам. Он продолжал всматриваться в их лица, сокрытые тьмой, ведь ни одна свеча в тронном зале не горела. А потом вдруг замер на месте и обомлел. Сердце короля бешено заколотилось. Подавив вскрик, Нерон смотрел на своего сына – иссиня-бледного, шатающегося и, несомненно, мёртвого. Разодетый в потрёпанный сценический костюм, принц едва стоял на ногах. Рычал, словно животное. С трудом втягивал желанный кислород, хрипя. Голова его безвольно повисла – сломанная шея никак не могла её удержать. Глаза, некогда синие, горели яростью. Радужка окончательно окрасилась в яркий жёлтый цвет. Это указывало на то, что проклятие полностью овладело им. Он больше не был Бартоломью. Он был… Нуто. Разрушительным духом, что грезил о пепле. Теперь Бартоломью не согревал, как прежде, а сжигал. Уничтожал всё вокруг себя.

Однако Нерона это не остановило и не оттолкнуло. Король не испугался. Судорожно всхлипнув, он сделал шаг навстречу к своему сыну, желая прикоснуться. А когда подошёл ближе, увидел тянущуюся от его шеи цепь. Поводок. И держал его стоящий рядом человек. Бартоломью резко дёрнулся, порываясь напасть на отца. Но цепь натянулась и не позволила ему приблизиться, издав тот самый звук, который Нерон не смог разобрать поначалу.

– Что это?.. – прошептал король едва слышно.

Он, окончательно обезумев, никак не мог понять, что происходит.

– Это твой сын, господин Дезрозье. Не признал?

Нерон перевёл взгляд на стоящего рядом человека, которого, казалось, совершенно не замечал до этого момента. А потом неуверенно произнёс:

– Господин Гишар? Ансуре? Что вы тут делаете?

Учитель смотрел на короля со снисходительной улыбкой. Точно перед ним был не сам монарх, а маленький потерянный мальчик. Убогий, исхудавший и утративший остатки разума. Он взирал на Нерона сверху вниз. Прекратив наигранно сутулиться, Ансуре расправил широкие плечи и теперь возвышался на ним.

– Как что? Привёл домой принца. Ты не заметил, что в Эрхейсе, вроде как, переполох из-за его пропажи? Солдаты на ушах стоят! Вейлин Гонтье и дочка твоя с ног сбились, пока его искали.

Что-то было не так. Нерон это чувствовал, но перед ним словно стояла глухая и непробиваемая стена. Он силился понять происходящее, однако мысли то и дело терялись, путались и ускользали.

– А зачем цепь? – спросил король.

– Чтобы принц не сбежал. Он мальчик непослушный. Знал бы ты, как он мне сопротивлялся! Долго не сдавался. Я уже было решил, что моё «посмертное проклятие» так его и не возьмёт. Но оказалось, нужно было проявить чуточку терпения. Как выяснилось, даже самые сильные ломаются.

Фразы Ансуре долетали до Нерона лишь обрывками, и смысла их он всё ещё не понимал. Уставившись на сына, молчал. А Ансуре не мог поверить в то, что король действительно сошёл с ума. Поражался тому, как родительское горе способно изменить человека, превратить его в пустую и безжизненную оболочку. Глядя на сломленного короля, учитель сделал вывод: с ним не будет проблем. Даже прикладывать усилия не придётся.

– Хочешь, чтобы Бартоломью остался и больше не уходил?

Нерон кивнул.

– Тогда расскажи мне, где четвёртый козлёнок.

– Бартоломью знает. Они с Рамоном искали его. И нашли.

Ансуре вздохнул:

– Мне это известно. Но оба этих сучёныша ничего мне не рассказали. И даже проклятие не помогло развязать язык твоему сынишке. Говорю же, он мне почти не подчинялся! А сейчас спрашивать его о чём-то бесполезно. У него в голове, как и у тебя, дыра.

Нерон с пониманием кивнул. Какая-то логика в словах учителя явно была. И тогда король сказал:

– Господин Гишар, но это ведь секрет.

– А я никому не расскажу.

– Всё равно туда лишь благословлённый дорогу отыскать сможет.

– А прескверный?

– А прескверный туда дорогу не найдёт. Потому ни к чему вам это знание.

Ансуре улыбнулся. В уточнениях он не нуждался и сразу догадался, о каком месте шла речь. Нерон же, услышав самого себя, вдруг на мгновение очнулся. С глаз спала пелена, а мысли прояснились. Он тут же всё понял: перед ним стоял прескверный! Но сделать хоть что-то король не успел. Ансуре, лишь завидев каплю осознанности в его взгляде, тихо приказал Бартоломью:

– Убей.

И принц моментально подчинился. Набросившись на отца, он повалил его на пол и принялся душить. Нерон не успел даже ахнуть! Лёжа на ледяном мраморе, он брыкался, глядя широко распахнутыми глазами то на Ансуре, то на собственного сына, руки которого беспощадно сдавливали его горло. А потом взгляд остановился-таки на Бартоломью. Король всматривался в него, видел дикие глаза, слышал утробное рычание и ощущал исходящую от него неконтролируемую ярость. И не боялся. Вцепившись в руки Бартоломью, Нерон сопротивлялся, но недолго. Образ проклятого быстро растаял. Осознание происходящего вновь было утрачено. И перед взором убитого горем отца предстало не смертоносное чудовище, а его любимый сын.

Воздуха катастрофически не хватало. Было больно. Шея вот-вот могла быть сломана. Но Нерон не попытался вырваться. Не пожелал выйти из этой схватки победителем. Он сдался. Отпустил руки Бартоломью, распластавшись на полу, точно морская звезда. Из глаз покатились слёзы. Гримасу ярости принца король ошибочно принял за улыбку. И улыбнулся в ответ. И когда в глазах темнело, он продолжал отчаянно выхватывать образ своего ребёнка, будто боялся забыть.

Шея хрустнула. Изо рта полилась горячая кровь. Король был убит.

Глава 18. Спокойный сон принцессы.

Антал и Рамон закончили свою работу. Каждый человек в усадьбе Беланже был проверен. Прескверного среди них не оказалось. Времени прошло много – за окном давно стояло осеннее утро. И только-только в усадьбе устоялся желанный покой. Наступила приятная тишина. Большая часть людей отдыхала, стараясь забыть пережитый ночью кошмар. Надайн и Эней бодрствовали, однако пребывали в состоянии оглушения – сидели, обхватив себя руками, и молчали. Им, как и всем, было страшно. А вот новостей от Элейн слышно не было. Она не покидала свои покои, всё ещё находясь с Вейлином наедине. Это Антала совершенно не радовало. Конечно, он переживал за принцессу, потому что ни капли не доверял командиру. Вероятно, по этой причине Антал и прилип к дверям покоев Элейн, подслушивая их разговоры. Поступок подлый и некрасивый, но чего ещё можно было ожидать от прескверного? Себя он ни капли не стыдился и при необходимости даже не собирался оправдываться.

Беседа Элейн и Вейлина была спокойной. Никто не повышал голоса, не ругался, не звал на помощь… Кажется, господин Гонтье тоже не являлся тем, кого они так отчаянно искали. В противном случае, Элейн давно напала бы на него, подняла бы тревогу. Но если это так, то след, ведущий к прескверному, вновь обрывался. Неужели ему удалось уйти? Либо кто-то слишком хорошо притворяется и умело врёт. Или же кого-то по случайности они сегодня пропустили и не проверили должным образом?

– Ты сейчас к дверям прирастёшь.

Антал подскочил и ахнул, хватаясь за сердце. Рядом стоял Рамон.

– Почему ты так тихо ходишь?! – возмутился прескверный, тяжело дыша. – Я едва разума не лишился! В следующий раз хоть предупреждай.

– Угу, может, ещё на шею колокольчик повесить? – Благословлённый кивнул на двери и понизил голос. – Ну что? О чём они там говорят?

Антал удручённо вздохнул и отмахнулся:

– Это не он.

– То есть как?!

– А вот так! Они просто болтают там. И я сделал вывод, что Вейлин – не прескверный.

– Но мы ведь всех проверили! Если не он, то кто? Ведь господин Гишар указал на него!

– А точно всех? Вдруг кого-то упустили? И господин Гишар, как и все остальные, могли указать на командира по чьей-то указке.

Рамон задумался. Сложив руки на груди, он принялся расхаживать из стороны в сторону, погружённый в молчание. Взгляд его метался. Мысленно он перечислял всех обитателей усадьбы и вспоминал, кого видел этой ночью.

– Всех. Кроме моей семьи – благословлённых проверять нет никакого смысла, – произнёс он.

И всё-таки Антала это не убедило. Он понимал, что доверять памяти окружающих было неразумно. Всё-таки тот прескверный мог без труда воздействовать на их волю. Вполне мог заставить Рамона думать, что проверил он действительно каждого. Антал, конечно, был с ним всё это время и ничего странного не заметил. И всё же его не покидало ощущение, что кого-то они упустили. Вспомнить каждого было сложно. В конце концов, народу в усадьбе работало много. Лица их смешались и в какой-то момент вовсе утратили всякие отличия. Да и искали они по определённой примете, не особо вглядываясь в черты.

Из покоев раздался смех. Антал прижался к дверям ещё сильнее, а потом заглянул в замочную скважину. Теперь он не только подслушивал, но и подглядывал. Рамон, завидев это, изумлённо вскинул брови:

– А мы не можем просто войти? Для чего это всё?

– Тихо! – шикнул на него Антал.

Рамон, по всей видимости, не догадывался, что просто войти Антал действительно не мог. Не мог находиться с Вейлином в одном помещении и ощущать на себе его пристальный взгляд. Не заметил благословлённый господин и то, что руки прескверного вдруг начали нещадно трястись. Один только голос командира вызывал у него ужас!

Антал тем временем смотрел на то, как Элейн и Вейлин мило беседовали. Развалившись в кресле, он обаятельно улыбался, смотрел принцессе прямо в глаза, кивал, шутил… заставлял её смеяться! И, что самое противное, даже с отвратительным шрамом, его лицо не стало уродливым. Вейлин Гонтье всегда являлся эталоном мужчины: складно сложен, высок, хорош собой, умён и сдержан. Ну просто мечта, а не жених! Вероятно, любая женщина в Эрхейса не задумываясь выскочила бы за него замуж. Просто удивительно, что у такого человека всё ещё не было семьи.

Антал был взбешён. Может, даже завидовал Вейлину в чём-то. Гадкое чувство! Но, возможно, дело было не только в зависти…

– Просто возмутительно. Они там решили прошлое повспоминать? Сидят и хохочут на чём свет стоит! Пока по усадьбе прескверный разгуливает. – Антал тихо бубнил себе под нос ругательства.

Рамон прыснул со смеху:

– А один такой даже под дверью сейчас подслушивает!

Антал на шутку не обратил внимание, а Рамон вдруг пришёл к осознанию:

– Ты что это… ревнуешь, что ли?

Оторвавшись от замочной скважины, Антал широко распахнул глаза от удивления:

– Кого? Не понимаю, о чём ты.

– Ну я же не идиот! Вижу прекрасно, как ты на Элейн смотришь. Да, честно говоря, это заметно абсолютно всем.

– И как я на неё смотрю, по-твоему?

Рамон присел рядом с ним на корточки и, заглянув в глаза, ухмыльнулся:

– А как мужчины на любимых женщин смотрят?

– Бред полный! – запротестовал Антал. – Что ты там вообще мог увидеть?!

– Да у тебя глаза рядом с ней горят! Волосики свои неосознанно поправляешь, когда она на тебя смотрит, складочки на одежде разглаживаешь…

Антал обомлел. За собой подобного он никогда не замечал и посчитал, что Рамон просто издевается!

– Ты врёшь, – хрипло ответил прескверный.

Рамон захихикал:

– Да ладно тебе! – Он похлопал Антала по плечу. – Ты себе-то хотя бы в этом признайся.

Антал вздохнул, прикрыв глаза. На тему их с Элейн отношений он размышлял много, но к чему-то определённому так и не пришёл. Да и не с кем было это обсудить.

– Послушай, себе я давно во всём признался. С собой я всегда был честен. Но дело в том, что, вероятно, эти чувства по итогу ни к чему хорошему не приведут. Надо ли объяснять, почему?

Рамон нахмурился, не понимая. Антала это удивило, ведь причина была ясна как день. И всё же он пояснил:

– Я же ведь прескверный. А она – благословлённая. Самим Пресвятым Сальваторе отмечена. Как и вся её семья, как твоя семья…

– Ну и?

– Рамон, ты серьёзно? Романов о запретной любви никогда не читал?

Благословлённый отмахнулся:

– Ерунда! Антал, пойми, что прескверный – это только одна часть тебя. Но есть и другая. Понятия не имею, откуда она взялась, и до сих пор не понимаю, как такое возможно, но занимает она не всего тебя. Не всю твою душу. Это можно считать чем-то вроде маленького недостатка…

Антал едва не рассмеялся во весь голос. Прикрыв рот рукой, он подавил приступ веселья и ответил:

– «Маленький недостаток»! Что-то вроде родинки на подбородке или родимого пятна на щеке?

Рамон скривился от негодования:

– Вы посмотрите, смеётся он! Пока я тут о серьёзных вещах говорю! Всё! Забудь, что я сказал. Ты – вредный, противный и невоспитанный прескверный. Раз тебе так угодно. Но всё же советую тебе пересмотреть свои взгляды. Сам понимаешь: Элейн – девушка завидная. Наследница трона. Красива и молода. Достойную партию ей подберут быстро. Хотя достойнее тебя я не знаю никого. Поэтому лучше тебе не медлить, господин Бонхомме.

Антал скептически выгнул бровь:

– Никого достойнее меня? А как же ты?

– Я-то, безусловно, самый лучший! Но не в качестве жениха для Элейн. Фу! Она мне как сестра в конце концов!

Разговор с Рамоном Антала не только позабавил, но и заставил серьёзно задуматься. И отчего-то ревность к Вейлину разгорелась лишь сильнее, точно лесной пожар! И пусть разум твердил, что чувство это необоснованное и глупое, всё же до сердца эта мысль не доходила.

– Нам надо выспаться, – сказал вдруг Рамон, зевая. – Ночь была слишком насыщенной.

– Да, но как спать, зная, что мы не отыскали прескверного?

– Солдаты будут караулить. Антал, нам необходим отдых. Будем думать, что делать дальше, но трезвой головой. Сейчас я не в состоянии даже встать… Помоги мне подняться.

Антал встал сам и подал руку Рамону. Тот благодарно кивнул и сказал:

– Отправляйся в свои покои. Обсудим всё позже.

Перечить Антал не стал. Он действительно валился с ног и мечтал растянуться на мягких перинах. Рамон медленно побрёл в свои покои, оставив его. Прескверный же вернулся в свои. Однако, несмотря на усталость, сон не шёл. Он прислушивался. Был готов вскочить и помчаться на помощь, если вдруг услышал бы что-то странное. Но стояла тишина. Кажется, усадьба действительно могла выдохнуть и расслабиться. Но вот надолго ли?

Сразу после пробуждения Антал захотел проведать Элейн. Но только прескверный выглянул из своих покоев, потирая сонные глаза, как тут же замер на месте. Тело пробила дрожь. Грудь сдавило от панического страха. Он едва не вскрикнул, увидев в коридоре Вейлина Гонтье. Тот стоял, опёршись на стену и сложив мускулистые руки на груди. Лицо его ничего не выражало – на нём царило абсолютное спокойствие. А вот зелёные глаза впились в прескверного, надавили на него, заставили съёжиться. Антал почувствовал себя маленьким и беспомощным. Появилось фантомное ощущение чего-то обжигающе холодного и металлического на шее. Невидимый ошейник сдавил горло. Казалось, и на руках вот-вот появятся увесистые кандалы.

Руки Антала предательски задрожали. Ему захотелось вернуться обратно в покои, запереть дверь и спрятаться. А лучше выпрыгнуть в окно и бежать! Бежать как можно дальше! Но он даже не пошевелился – так и стоял, обливаясь холодным потом. А потом понял, что начал задыхаться. В ушах зазвенело.

Вейлин же в свою очередь не делал ничего. Он просто смотрел, и этого оказалось достаточно, чтобы вызвать у прескверного животный ужас. Вероятно, сделай он хотя бы шаг в сторону Антала, тот рухнул бы без чувств.

Выглядел командир как прежде. Казалось, ничуть не изменился за прошедшие пять лет: такой же высокий и широкоплечий, тёмные волосы так же собраны на затылке, доспехи обвешаны всевозможными защитными амулетами, и в глазах всё те же презрение и ненависть. И сейчас, вскинув голову, он смотрел на прескверного свысока, снисходительно, как на убогого, больного и загнанного в угол преступника.

Антал попытался прийти в себя.

«Это ведь просто человек,» – успокаивал он себя. – «В случае чего наложу на него «дрёму». Он тут же грохнется без сознания и весом своим проломит такую дыру, что ненароком в подземных водах утонет.»

– Подойди-ка, – тихо, но очень даже внятно приказал Вейлин.

Голос его низкий вызвал мурашки. Антал всё ещё трясся, словно мокрый котёнок, и хотел было уже подчиниться по старой привычке, как вдруг ответил:

– На «вы».

Вейлин непонимающе поднял бровь. А Антал сам от себя не ожидал того, что начнёт вдруг дерзить этому человеку и отстаивать себя. И это после событий прошедшей ночи! Когда командир едва не снёс-таки ему голову с плеч.

Не было во всём мире никого страшнее господина Гонтье, и в данную минуту прескверный, который уже дважды едва не погиб от его руки, собирался скандалить с ним.

Видя, что Вейлин ничего не понял, Антал пояснил:

– Обращайтесь ко мне на «вы». В честь чего это вы мне тут «тыкаете»?

– На «вы», насколько я знаю, обращаются к уважаемым людям, – невозмутимо ответил Вейлин. – Я велел тебе подойти.

– Нет.

Ни одна мышца на лице командира не дрогнула. Он сохранял спокойствие и не двигался.

– Боишься? – спросил он.

– Боюсь, что не удержусь и плюну в твою страшную, как жизнь моя, рожу, – ответил Антал, готовясь к смерти.

И в ту же секунду Вейлин Гонтье сделал два быстрых шага, оказался прямо перед прескверным и ударил того по лицу так сильно, что Антал не удержался на ногах и грохнулся на спину. От боли потемнело в глазах. Из носа хлынула горячая кровь.

Откуда-то донёсся громкий крик, эхом разнёсшийся, казалось, по всей усадьбе:

– Ты, верзила, совсем разума лишился?! Ты как посмел руку на него поднять?! Снова!       Я сейчас тебя…

Этот голос тут же вытеснил голос Тенебрис:

«Неужели стерпишь? Не ответишь ему? Не дашь отпор этой обезьяне неотёсанной?! Подумать только! Антал, очнись! Ты бы мог лишь шепнуть, лишь щёлкнуть пальчиками, и Вейлин Гонтье рухнул бы, захлёбываясь собственной кровью. Тебе ведь так хочется отомстить ему, так хочется причинить хотя бы половину той боли, которую он причинил тебе! Чего ты ждёшь? Покажи ему наконец, кем являешься! Пусть раз и навсегда запомнит, кому перешёл дорогу.»

Анталу пришлось сделать над собой усилие, чтобы сесть. С носа всё ещё лилась кровь. Сидя на полу, прескверный держался обеими руками за болящую и тяжёлую голову, точно боялся, что она не удержится на плечах и свалится, укатившись в пыльный угол. Откуда-то по-прежнему доносился чей-то громкий голос. Казалось, он вот-вот расколет стёкла в окнах вдребезги. Все звуки смешались в сплошную невыносимую какофонию. Будто где-то неподалёку очень неумело играл на сломанных инструментах оркестр. Появилось раздражение, а затем и злость.

Дурман-дым явил себя, окутав прескверного. Он, словно защитник, спрятал его, скрыл от Вейлина Гонтье и от целого мира. Ужасно хотелось приказать ему со всем разобраться. Чтобы дым заставил всех замолчать. Появилось непреодолимое желание шепнуть всего пару слов на проклятом языке, как и говорила Тенебрис.

Поднялась какая-то паника. Антал начал приходить в себя и услышал:

– …да не трогай ты меня! Убери руки свои поганые! Не надо меня защищать!

– Господин, взгляните, ему совсем не больно! И он опасен прямо сейчас.

Антал поднял глаза и увидел, что крик принадлежал Рамону. Вейлин отчаянно пытался закрыть его своим телом, очевидно, ожидая от прескверного нападения. Но Антал, проморгавшись, утёр нос рукавом, и заставил дурман-дым исчезнуть. Тем самым он дал понять, что не несёт опасности.

Рамон грубо отпихнул командира, ещё раз повторив так же оглушительно громко:

– Ты меня понял? Ещё раз только пальцем его тронешь, и я лично отдам приказ тебя разжаловать и высечь! Сможешь пережить столь страшный позор?

Из своих покоев показалась Элейн. Оценив ситуацию, она тут же бросилась к Анталу, присела рядом и осмотрела. Рамон тем временем приказал служанке принести ледяной воды и тряпья, чтобы остановить кровь.