Империя в лето 1825 года

Юрий Егоров

Империя в лето 1825 года

Часть I

Пролог

Вадим Одинцов всё дальше и дальше удалялся от Москвы. Выжимая из своей «девятки» весь доступный ресурс, он старался как можно быстрей покинуть этот город, ставший для него настоящей тюрьмой – местом постоянных неудач и душевных мучений. Первоначально шло всё неплохо: он окончил аспирантуру и защитил кандидатскую на тему «Хирургические методы лечения острого инфаркта миокарда»; работал на кафедре престижного института и много оперировал, оттачивая различные методики; начал писать докторскую диссертацию. Человек по натуре он был неленивыйи от природы очень одарённый, блестящее будущее ему было обеспечено. Все невзгоды начались с тех пор, как он открыто поддержал в институте Верховный Совет в противостоянии с президентом Ельциным в октябре 1993 года. Как только политический кризис в стране разрешился, с кафедры его, естественно, попёрли. Следующим шагом был запрет на серьёзные операции во всех столичных клиниках и, как следствие, потеря нормального заработка. Молодая жена, которая до этого клялась в любви, демонстративно собрала вещи и ушла, затем подала на развод. В общем, жизненный провал был полный, и не оставалось ничего другого, как просто бежать куда глаза глядят.

Белая переднепри́водная Лада мчалась стрелой, рассекая утренний майский воздух, а пейзаж за окном быстро менялся от мелкого разнолеска до начинающих цвести лугов. Настроение у кардиохирурга было – хуже некуда, и, помимо того, что он просто бросил работу в районной поликлинике, его угнетала неопределённость будущего, которое совсем не просматривалось.

Между тем погода начала заметно портиться. Подул сильный ветер, и лёгкую машину даже стало слегка заносить, что заставило сбавить скорость. Через полчаса небо совсем заволокло и начался дождь. Сначала он лишь слегка капал на лобовое стекло, но вскоре дворники уже не справлялись, и пришлось остановиться посреди расстилающихся по обеим сторонам дороги полей.

«Только этого мне ещё не хватало!» – с досадой подумал Вадим. – Хотя что здесь такого необычного, дожди с грозами в конце мая и начале июня – обычное дело, – в подтверждение за окном раздались довольно сильные грозовые раскаты.

Незадачливый беглец уже хотел откинуть сиденье, чтобы расслабиться, как вдруг… оглушительный треск и затем удар в крышу буквально оглушил и слегка контузил его, заставив в панике выбежать из автомобиля, схватившись за голову. Вадим бежал, как очумелый, вдоль дороги под проливным дождём, пока ударной волной от очередного грозового столба, врезавшегося в землю невдалеке, его не отшвырнуло, а затем сильно ударило об грунт обочины при падении. Скатившись с откоса на луг, он от боли потерял сознание.

Российская империя 1825 год

Зарайский уезд Рязанской губернии

Очнувшись, он никак не мог понять, где находится и что с ним? Сильно болело меж лопаток, видимо, от удара об землю, а в горле пересохло так, что трудно было глотать. Превозмогая боль, молодой человек приподнялся на локтях и осмотрелся. Он лежал на мокрой траве посреди луга, но пейзаж был на удивление иным: куда-то девалась дорожная насыпь и его белая «девятка»; его взору открылась грунтовая дорога с узкими колеями и видневшимся метрах в пятидесяти от него пёстрым чуть накренившимся столбом. Неожиданно к нему подошла осёдланная лошадь и лизнула в лицо, что окончательно привело Вадима в чувство.

Кряхтя, он поднялся и погладил её:

– Откуда ты здесь взялась, дорогуша, и что всё это значит? – лошадь расширила ноздри, осваивая незнакомый запах, и приветливо закачала головой – она явно подавала какой-то знак.

Вадим, естественно, знал, что лошади очень умные животные, поэтому не пропустил этот первый жест знакомства:

– Ну давай, серый в яблоках, показывай, что и где у тебя случилось, – сдавленным голосом произнёс он, вновь погладив лошадь. Конь – это был молодой пятнистый жеребец, не спеша, поплёлся вдоль дороги, Вадим следовал за ним. Вскоре нашему герою открылась весьма печальная картина: прямо в грязи лежал человек одних лет с ним с широко раскрытыми глазами, в которых не было видно зрачков; кажется, человек был мёртв. Присев рядом, Вадим попытался прощупать пульс на сонной артерии, но он явно отсутствовал. Внимательно осмотрев тело, опытный хирург сразу заметил на мокрой кепке обугленное с неровными краями отверстие, видимо, в это место пришёлся грозовой разряд. У бедняги не было никаких шансов. Конь несильно ухватил Вадима за рукав ветровки и попытался ближе подтянуть его к лежащему на земле хозяину.

– Э, красавец, зря стараешься, – повернулся в его сторону Вадим. – Твоему хозяину уже ничто не поможет, его убило молнией и, судя по окоченению, он пролежал здесь уже больше двух часов. Значит, и я лежал столько же. Когда молния саданула прямо в «девятку» был тропический ливень, а сейчас вон и солнце вышло, и от земли сильное испарение. Видимо, этот несчастный, как и я, попал под грозу, но ему повезло значительно меньше! Почему вот только на нём такая странная одежда, где же всё-таки я нахожусь? – после этих слов Вадим открыл кожаную сумку, валявшуюся рядом, и вынул содержимое, рассматривая его. Несколько исписанных тетрадей, стетоскоп Лаэннека и пенал с хирургическими инструментами были интересны, но фурор произвёл диплом, выданный 31 мая 1824 года. Вот это повергло нашего героя в настоящий шок…

– Ёлки зелёные, неужели я попал в прошлое?! О Господи!

Сердце нашего героя выдавало все 150, а меж лопаток выступил пот, несколько минут он усиленно боролся с этими нервными проявлениями. В совершенстве обладая системой аутотренинга, он всё же довольно быстро овладел собой и стал размышлять, глядя на развёрнутый в руках диплом:

«Судя по этому документу, выданному доктору медицины Максиму Денисовичу Ильину, 28 лет от роду, Императорским Московским университетом, на дворе здесь первая половина XIX века, канун восстания декабристов на Сенатской площади в Петербурге. Значит, я каким-то образом провалился во временную дыру, проделанную сильным грозовым разрядом? А в это же время здесь только что окончивший университет молодой человек направлялся домой и тоже попал под грозу с ливнем. И что трудно объяснимо: человек погиб, а лошадь осталась цела и невредима?! Как всё это загадочно!»

Конь, видимо, тоже осознал гибель хозяина, долго стоял молча с грустными, полными слёз глазами, затем негромко протяжно заржал.

– Переживаешь, – ласково обратился к нему Вадим. – Понимаю, но тебе всё же легче, ты хоть, если так можно выразиться, дома. А мне, что теперь делать, получается, дорога назад в свой мир однозначно заказана? – наш герой тяжело вздохнул. Распластавшись на земле, он долго лежал, глядя в небо, совершенно освободившееся от облаков, пытаясь окончательно привести свои чувства в порядок. Кажется, был полдень и солнце, находившееся в зените, начинало довольно сильно припекать, вскоре скитальцу между мирами стало жарко и он, приподнявшись, снял ветровку. Посмотрев на часы, он убедился: было без трёх минут двенадцать. Нужно было что-то делать?

– Так что предлагаешь, дружище? – обратился он к коню. – Скоро по этой грунтовке кто-нибудь поедет на бричке или верхом, тогда уж мне точно несдобровать, подумают – я убил этого парня.

Конь поводил ушами, мотнул головой и вновь лизнул Вадима.

– Так-так признаёшь теперь меня своим хозяином, – от этих слов нашему герою вдруг стало легче на душе, ситуация в определённом ключе разрешалась и альтернативы просто не было. Подняв тело, он положил его поперёк седла и побрёл в направлении небольшой берёзовой рощи; конь следовал за ним.

Высшие силы и здесь не оставили беглеца: метрах в двадцати от того места, где он очнулся, он увидел торчащий из земли фрагмент рессоры не то брички, не то кареты с довольно острыми краями; вытащив металл из земли молодой человек прикинул, что этим орудием можно пусть и не быстро, но всё же вырыть могилу и захоронить погибшего лекаря. Вскоре он уже вовсю работал меж молодых берёз, готовя последнее пристанище погибшему. Было жарко и нестерпимо хотелось пить. Раздевшись по пояс, попаданец упорно копал, благо грунт был очень мягким, почти чёрным, и через три часа могила была отрыта. Переодев убитого в свою одежду, Вадим уложил его на молодые берёзовые ветки и ими же закрыл его, затем засыпал землёй. Уже хотел соорудить небольшой холмик и крест из берёзовых черенков, но задумался:

«Рощу могут посетить с целью сбора грибов или ягод, найти вновь появившуюся могилку и сообщить властям, те надумают учинить расследование… Нет, так не пойдёт, ведь я что-то должен буду тем же властям сказать, а что? Здрасьте, я явился из 1994 года! «Привет, – ответят они. – Добро пожаловать в психушку, а если не хотите, то в тюрьму!» Раз уж судьба так определила мой вход в этот мир, значит, я теперь – Максим Денисович Ильин. Очень хорошо, что этот парень, которого я хороню, обучался именно на хирургическом факультете, и, видимо, через несколько лет практики там же защитил докторскую, мне не составит большого труда заниматься практикой от его имени. Возникнут, конечно, нюансы и несоответствия, здесь можно будет сослаться на удар молнии в кепку, которая спасла жизнь, и на лёгкую контузию при этом и, как следствие, частичной потере памяти. Да, видимо, по-другому не получится», – быстро сформировав землю в виде обычного бугорка, он покрыл его свежей травой и тонкими берёзовыми прутиками. Одевшись в одежду доктора, Максим постоял молча над могилой, поминая добрым словом погибшего, давшего ему шанс войти в этот новый и незнакомый для него мир.

Конь мирно лежал на окраине рощи в холодке, когда наш герой подошёл к нему и, взяв за поводья, поднял с земли. Поставив ногу в стремя, молодой человек ловко взобрался в седло и слегка пришпорил коня, который повернул голову и несколько секунд смотрел на своего нового хозяина, как бы определяясь, затем заржав, тронулся лёгкой рысью. Гарцуя в седле, Максим с удовлетворением вспоминал помимо секции бокса – занятия в конноспортивном клубе, когда другие сокурсники посещали лишь секции самбо и других единоборств.

«Наверно, не стоит переходить на более быстрый аллюр, – думал про себя наш герой. – Если буду понукать конём, он не сможет привезти меня, в то место, откуда я отправился в университет, а так он сам найдёт дорогу и приедет куда надо. Да нет, здесь я неправильно думаю. Коня он скорей всего купил на сэкономленные деньги, чтобы ездить на частные вызовы. Ни в сумке, ни в карманах сюртука денег не оказалось, значит, он последнее отдал за лошадь. Теперь по одежде. Главное, правильно называть её элементы: сапоги со шпорами, белые штаны, коричневый сюртук с такого же цвета кепкой и белая рубаха с простроченными рукавами и воротником. Забудь про всякого рода ветровки, джинсы и кроссовки – это для тебя уже ненужные рудименты. Хорошо, что в школе и институте неплохо изучал историю, хоть не буду глупо выглядеть посреди общества первой половины XIX века! Так, ещё что у них сейчас на повестке дня? Александр I так и не подписал ожидаемую прогрессивными слоями общества Конституцию, вследствие чего в Европейской части империи возникли дворянские общества, направленные против монархии. Вот с этим ты Максимчик поосторожней, иначе будешь болтаться рядом с Каховским и Рылеевым или поедешь мох топтать с Трубецким. Но в общем-то не это главное. Думается, важней всего будет род занятий? Вот здесь не проколись со своими трансплантациями и аортокоронарными шунтированиями, со знанием дела вскрывай нарывчики и вправляй вывихнутые ножки с ручками. Ну, может, многозначительно пощупывай пульс у гламурных дамочек и выхаживай их от эпатажных обмороков. В общем, не умничай».

Так думал наш герой, готовясь к встрече с собратьями по жизни. Он скакал таким темпом около часа, пока вдалеке не показалась почтовая станция. Вскоре молодой человек уже привязывал коня во дворе. Зайдя внутрь небольшого деревянного здания с дощатой крышей, он окунулся в антураж того времени. Лишь он переступил порог, к нему вышел смотритель как-то странно держащей голову, при этом шея у него была завязана не совсем свежим белым шарфом. Небритое лицо и красные от бессонницы глаза указывало на то, что человек от чего-то сильно страдает, или просто болен.

– Что вам угодно, сударь? – без интереса спросил он.

Максим заметил, что на столе всё-таки стоял самовар и несколько чашек с блюдцами, в вазочке лежал мелко наколотый сахар. Видимо, даже испытывая личные страдания, смотритель ожидал посетителей, исполняя свой служебный долг. У молодого человека сильно засосало от голода желудок и захотелось есть.

– Меня зовут Максим, я сын Дениса Ильина, только что закончил медицинский факультет Московского Императорского университета и ищу работу. Не подскажете ли, уважаемый, где в ваших краях можно подработать, хотя бы для начала? – молодой человек скромно умолчал о своей медицинской степени.

– А почему, милостивый государь, вы ищете работу в Рязанской губернии, а не в Москве, – прокряхтел смотритель.

Максим понимал, что сейчас начнётся расспрос про родителей, поэтому не стал дожидаться и сам всё рассказал:

– Мои папа́н и мама́н были известными в Москве артистами балета, но скопили денег и смотались за границу, определив меня в университет и оплатив обучение. Напоследок мать перекрестила меня и поцеловала в чело напутствуя. Она сказала следующее:

«Максик, что мы тебе смогли дать, дали, теперь греби сам, а нам нужно своей жизнью серьёзно заняться, мы уезжаем в Италию».

– Такие вот дела, уважаемый, не знаю только, как вас по батюшке величать?

– Зовите Фёдор Степанович, милостивый государь.

– Замечательно! Так вот, Фёдор Степанович, оставаться в Москве, где жил с родителями в наёмной квартире, мне стало невыносимо, тем более квартиру сдали другим, так как я за время обучения не платил за неё. Подскажете, пожалуйста, что-нибудь насчёт работы? Вы здесь, сколько всяких людей видите.

Смотритель присел и с минуту, закрыв глаза, боролся с неприятными ощущениями, затем постучал пальцами по столу:

– Говорите, на хирурга обучались, а может, вместо учёбы-то, по увеселительным заведениям мотались и не понимаете ничего.

– Зачем обижаете? Если не верите, можете испытать меня.

– Так вот, я и думаю, – после этих слов смотритель снял с шеи шарф и повернулся к Максиму спиной: на шее виднелся карбункул на стадии гнойного расплавления, картина была ужасная.

«Ого! – подумал Максим. – Процесс находится глубоко, и отторжение никак не происходит, этот мужичок может загнуться. Теперь понятно, почему он ночами не спит и головой не ворочает».

– Сколько мучитесь с этой напастью? – спросил он старика.

– Да уж почитай, семь дён будет. Так что, ослобонишь, или как? – смотритель перешёл на «ты», что указывало на доверие.

– Мне нужна тёплая кипячёная вода, мыло, чистая, белая ткань и спирт для обработки инструмента. Найдётся это у вас здесь?

– Найдётся, – с нескрываемой радостью подтвердил старик и хотел уже идти собирать всё это, но путник остановил его.

– Прошу меня извинить, я устал в дороге, да ещё попал под сильный дождь, не угостите ли перед операцией стаканом чая?

– Конечно, сударь, присаживайся, самовар недавно вскипел. Вот заварка, вот сахар, хлеба только нет, уж не взыщите, жена ещё с утра уехала в Зарайск[1] за мукой и до сих пор не вернулась, – уже более уважительным тоном предложил смотритель.

С огромным аппетитом выпив стакан кипятка, заваренного настоящим индийским чаем, да ещё вприкуску с идеальным сахаром, Максим почувствовал небывалый прилив сил.

«Ну, что же? – подумал новоиспечённый доктор от хирургии. – Вот твой и первый практический случай в этом мире, не подкачай».

[1] Центр Зарайского уезда Рязанской губернии

Часть II

Вымыв с мылом как следует руки и шею с карбункулом у смотрителя, обработав инструмент и место оперативного вмешательства спиртом, Максим вставил оперируемому меж зубов ложку и попросил потерпеть. Наработанными движениями он скальпелем вскрыл карбункул и быстро ланцетом удалил из канала гнойник, при этом пациент не успел даже закричать.

Промыв рану кипячёной водой и обработав края спиртом, он закрыл рану чистым тканевым тампоном и забинтовал шею. Вся операция длилась не более десяти минут. Когда он объявил смотрителю, что всё уже закончилось, тот, всё ещё не веря, удивлённым и благодарным взглядом смотрел на него.

– Эк ловок, ты парень, враз от такой напасти избавил! Ведь до тебя меня осматривал наш уездный лекарь в земской больнице и сказал, чтобы я потерпел, покуда гнойник сам не прорвётся. А как терпеть-то, если и боль страшная и ночами не спишь? Думал, уж преставлюсь, – смотритель встал и несколько раз перекрестился на образы. – Чем я тебя смогу отблагодарить? Ах да, тебе нужна работа. Знаешь, помоги мне здесь всё убрать, тогда и поговорим.

Вскоре они вновь сидели за столом и душевно беседовали. Фёдор Степанович выставил на стол всё, что у него было в загашнике и даже предложил хорошего красного вина. Почувствовав сильное облегчение, он раскрылся, и Максим понял, что перед ним, в общем-то, добрый и порядочный человек. Они выпили и закусили.

– Так говоришь, тебя Максим зовут? – молодой человек подтвердил. – А родители укатили в Италию, оставив здесь одного! Слушай, а может, они никуда и не уезжали, просто хотят для себя пожить, и ты вскоре их вновь встретишь?

– Нет, Фёдор Степанович, в левом кармане сюртука у меня единственное за четыре года обучения письмо от них, они действительно в Риме.

– Да, не больно это хорошо, – вздохнул смотритель. Ну, ничего, не отчаивайся, я помогу тебе, слушай внимательно. Дней десять назад у меня останавливался, кормил и давал отдых лошадям очень именитый местный помещик, возвращающийся из Москвы. У него подЗарайском большое поместье, и он бы, конечно, мог сразу туда отправиться, но пожалел лошадей, они у него сильно породистые. Лет пятидесяти пяти он и очень богатый! Причём слух идёт, хорошо к крепостным относится, ни один человек от него не удрал и жалоб не поступало. Воровать никому не даёт, ни крепостным, ни своему приказчику, ни дворовым. Так вот, выпил он у меня чаю, вина, правда, не стал, и мы разговорились: «Хочется очень в поместье хорошего доктора, или хотя бы магистра завести, а то от болезней вред большой и труд от этого непроизводительный у крестьян. Местные же лекари разбираются в медицине слабо. Даже в Москве искал и хорошее жалованье предлагал, но никого не нашёл, чтобы согласились в именье жить, все хотят в городе пристроиться». Так сказывал он мне и ещё очень просил, если подвернётся стоящий человек, обязательно к нему направить. Вижу, ты хороший парень и толковый очень, попробуй доехать до Павла Ивановича, думаю, не пожалеешь и, может, мне ещё спасибо скажешь? А доехать до него так: через две версты[1] будет дорога справа примыкать, езжай, никуда не сворачивая, и через двадцать две версты будешь у него. Я, честно говоря, там не был, но проезжие сказывали, что очень хорошее здание именья и несколько зданий поменьше. У этого человека очень хорошая репутация в наших краях, так что езжай.

«Надо же, как всё удачно складывается, хоть и не вспоминай свой дом», – подумал наш герой. И здесь всё же его охватила тоска от мысли, что он уже никогда не сможет вернуться в XX век. С минуту он боролся с нахлынувшими чувствами. Смотритель воспринял эту пазу как рассуждения молодого человека относительно только что поступившего предложения. Но Вадим Одинцов думал о другом: «А что ты, милочка моя, собственно расстроился? Ведь ты же сломя голову бежал из Москвы, которая тебя отвергла. Ну, приехал бы ты во Владимир или другой какой город, чтобы для тебя изменилось? Да ничего. О Российской империи ты ведь раньше много думал, так почему бы и не пожить в ней? А уж там, как получится. Что же… Максим так Максим».

– Спасибо вам, Фёдор Степанович, за угощение и заботу, не знаю, только когда и чем смогу вас отблагодарить. Сейчас ни ассигнаций, ни монет предложить вам не могу, уж не взыщите.

– Что ты, Максим, это я у тебя в долгу от такой напасти ослобонил, сейчас сижу и даже жить хочется. Только очень тебя прошу: если будет шея ещё гноиться, то приеду к тебе, уж не откажи тогда в лечении, с Павлом Ивановичем я договорюсь.

– Конечно, приезжайте. Если я там остановлюсь, то обязательно приму вас и помогу, а пока каждый день меняйте повязки и завтра приложите чисто вымытого в кипячёной прохладной воде молодого подорожника. Всё у вас будет хорошо.

Они, не спеша, вышли на улицу, и Фёдор Степанович рассказал Максиму, как правильно кормить и поить коня, чтобы он сохранил форму. Пока они этим занимались, из уездного центра воротилась на дрожка́х жена смотрителя – разбитная женщина с добрым и открытым лицом. Пришлось Максиму ещё раз рассказать, как обрабатывать рану на шее мужа, чтобы избежать инфекции. Евлампия, так звали жену, настойчиво приглашала молодого человека вернуться в дом, где она быстро накроет на стол и угостит его как следует. Но наш герой вежливо отказался, его уже влекла тема встречи с помещиком, который даст ему работу и кров. Слегка пришпорив коня и выехав со двора, Максим обернулся: смотритель и его жена, улыбаясь, махали ему вслед.

– Что, дружище? – обратился седок к коню, когда тот перешёл на слабый галоп, – как же мне тебя называть? – он стал перебирать клички, и, лишь когда произнёс «Барс», конь отозвался, радостно заржав. – Вот видишь, как я быстро угадал, – засмеялся седок и дал команду на быстрый галоп.

Ветер свистел в ушах, а всадник мчался по уже прилично подсохшей дороге, слегка пригнувшись к гриве коня. Вот и отворот на дорогу к поместью. Немного пройдясь рысью, чтобы дать коню восстановить дыхание, он вновь перешёл на галоп, стараясь быстрей покрыть эти двадцать две версты. Проскакав с переменной скоростью около двух часов, молодой человек встретил на въезде в лес двух крестьян с котомками за плечами. Натянув поводья, он остановился около них и с любопытством разглядывал улыбаясь.

– Пошто смеётесь, барин? – обратился к седоку старший со слегка поседевшей бородой. – Помещик наш умер от вина, а сын, приехавший из Москвы, видя хозяйство в крайнем упадке, даровал оставшимся двадцати пяти душам вольную, а именье продал. Вот до чего мы дожили, даже порты у обоих драные, не говоря уж о рубахах. Хотели вот к Павлу Ивановичу Сокольникову податься, да он не взял, говорит: «Свои справляются с работой, а держать необеспеченных людей в нищете – это не в моих правилах».

С минуту Максим прикидывал варианты использования людей:

– Скажите, милейшие, а почему так мало вас осталось у прежнего помещика, ведь уходить от господина просто так нельзя.

– Так, они почти все ушли на погост, барин, болеет народец.

– А вы вот, вижу, туда не отправились?!

– Тятя в травах сильно разбирается, себя и меня вылечил, – ответил подросток лет семнадцати, видимо, сын крестьянина.

– А матушка твоя где, парень, почему вы одни.

– Так, её осьмой год, как нет, прежний барин напился и изнасиловал её, а она сильно страдала от позора, вскоре утопилась.

«Вот так, – подумал наш герой. – Вот они реалии времени. Что же, раз я вхожу в этот новый для себя мир, то нужно войти по-человечески. Взгляд у отца с сыном явно неглупый, возьму-ка я их с собой, во врачебном деле хорошие помощники нужны».

– А как звать-то вас? – вполне серьёзно спросил седок.

– Анисим я, а это мой тятя Кузьма – Терентия сын.

– Грамотно больно отвечаешь, – закинул шара наш герой.

– Разумею я грамоте. Тятя за меня барщину работал, а меня в церковно-приходскую школу определил. Каждый день десять вёрст туда и назад ходил, а азы грамоте постиг. И сейчас учусь, – парень снял с плеч котомку и развернул: там были книги по арифметике, словесности и естествознанию.

– Ты молодец, и хорошо, что отца любишь и уважаешь. Вот вам моё предложение: я еду в поместье наниматься лекарем, постараюсь упросить Павла Ивановича, разрешить мне иметь двух помощников. Предупреждаю – буду не только лечить людей, но и много вскрывать трупов, я хирург и мне нужна сильная практика. Работать будете первое время за тарелку супа, чистую одежду и баню раз в неделю. Согласны – идёмте за мной, нет – прощевайте.

– Пошто спрашиваете-то, барин, – Кузьма перекрестился, благодаря бога за такую милость и, подойдя к всаднику, стал целовать ему руку, вслед за ним это же сделал и Анисим.

Поместье Междубравное

С получаса всадник ехал шагом посреди хвойного леса, двое крестьян следовали за ним. Вскоре лес стал редеть, и посреди него на пригорке показалось помещичья усадьба. Название говорило само за себя: с одной стороны, к поместью подступала хвойная дубрава из молодых елей, чередующихся с берёзами, с другой – молодые дубы тянули ветки прямо к зданиям. Зданий было несколько: основное деревянное в два этажа, обитое фальцованным тёсом и выкрашенное в голубой цвет, оба крыла первого этажа которого имели отдельные входы; длинное каменное в один этаж, видимо, для хозяйственных нужд; несколько дополнительных построек и амбаров. Весь ансамбль производил очень приятное впечатление, купаясь в лучах ещё довольно высоко стоящего светила. Внизу холма виднелась живописная река с заводями. Место было просто потрясающе! У всадника учащённо забилось сердце, о такой красоте он мечтал всегда, и теперь она перед ним.