Легко видеть

– Фу! Еле отмылась от тебя! Это же надо было столько напустить! Ну, смотри, если забеременею!… Убью!… Это уму непостижимо – моюсь, моюсь, а все отмыться не могу! Прямо вся исплевалась!… А он тут развалился себе, лежит, как ни в чем не бывало! – возмутилась она.

Лика вновь очутилась под одеялом. Свежая, прохладная.

– Ну вот. Опять полез…Ща как двину…Дай спокойно полежать. Приласкал бы немного. Знаешь, как я соскучилась по этому?

– А я что делаю?

– Что делаю…что делаю…Молчи. А из тебя ничего мужика можно сделать…

– Буду признателен.

– Будет признателен – как же…Лучше скажи, зачем ты пристал ко мне?

Я уже старая ведь…

– Ты не старая, а красивая.

– Красивая…Это остатки моей красоты. Конечно, понимающие мужики и это ценят…Вон сколько их приставало…Я тебе рассказывала. И скажи – все такие люди известные, с положением, со связями, интересную жизнь ведут – я их всех разогнала, а сплю вот с тобой. Ведь смотреть не на что. Это же надо, а? – с детской беспомощностью закончила она.

– Может, и надо, – спокойно подтвердил Михаил, слегка удивляясь тому, что не выходить из себя после ее выпадов ему не стоило никакого труда. Ликины придирки просто не заводили – и все. Должно быть, чувствуя это, Лика попыталась обострить все до гротеска.

– Все думала, снизойти мне до тебя или нет.

– Очень рад, что снизошла, – заверил Михаил.

– А то в институте только и разговоров, что о тебе и твоих любовницах.

– Неужто только о них?

– Неужто…Ты лучше сам мне скажи, со сколькими ты в институте спал? Кроме Ольги твоей, конечно.

– Кроме – еще с одной.

– Правда? – удивилась Лика. – Я-то думала – больше. Мне же показывали их.

– Эту тебе не показывали. А в кого тыкали пальцем, с теми не спал.

– Ну, это еще ничего…Вот только Ольга твоя…Сколько о ней ни слышала, никто о ней доброго слова не сказал.

– А от кого ты слышала? Кто и знать ничего хорошего не мог.

– А ты знал, да?

Знал, конечно.

– Смотри-ка…Защищает свою любовницу, да еще лежа со мной в постели… Ну, и что же в ней было хорошего, кроме внешности?

– Если любит – то по-настоящему. Вы даже с ней в чем-то схожи.

– Ишь ты…Что же, значит, я тебе ЕЕ напоминаю?

– Не напоминаешь, – отрезал Михаил. – Однако в характерах у вас есть сходные черты. Ясно теперь?

– Теперь ясно…Что же вы с ней расстались тогда? После стольких лет?

– У каждого были свои причины. Тебе важно их знать?

– Ну, ладно, расстались – и черт с ней, – отступила Лика. – Обидно только, что теперь меня будут связывать с тобой. Сам, небось, трепаться начнешь.

– Не болтай глупости!

– Что, не собираешься трепаться?

– Ты что, воображаешь, что мне важней хвастать, что сплю, чем на самом деле спать? Так, что ли?

– Ишь ты…Рассердился… Все-таки вывела его из себя, – удовлетворенно заметила Лика. – А то корчит тут мне из себя…Вшивота…

– ?!

– Конечно, вшивота, – немедленно подтвердила она. – Будет теперь компрометировать мое доброе имя.

– Делать нечего бабе…Вот и мучается дурью, – посмеявшись, в тон ей ответил Михаил.

– А я вот тебя проверю, сможешь ли не трепаться. Завтра на работе ты ко мне не приходи.

От удивления Михаил всем корпусом повернулся к ней:

– Ты что, всерьез полагаешь, что это – выше моих сил? Напрасно.

– Хочу посмотреть.

– Ну, и увидишь, если хочешь убедиться.

– Значит, обещаешь завтра не заходить и не звонить?

– Обещаю.

– Ну, смотри.

– Это ты посмотри. Мне ведь показывать, а не смотреть.

– Договорились. А все-таки ты мне не ответил, чего ты пристал ко мне.

– Понравилась, вот и «пристал».

– Понравилась…Еще бы не понравилась…А ты ко всем пристаешь, кто тебе нравится?

– Далеко не ко всем.

– А хотел бы ко всем, – убежденно подытожила Лика.

– На всех ведь все равно не хватит – возразил Михаил. – Незачем тогда и хотеть.

– Да, вот хоть и знаю о тебе всякое, а все-таки лежу с тобой. А сказать по правде, даже хорошо получилось. Тяжело столько времени жить без мужика. Да вот не могу я с кем попало. После Володиной смерти у меня последним Толя Амелин был. А когда он – я тебе говорила – из соображений карьеры уступил дорогу Мильчакову, у меня к нему все пропало. Он и сам спохватился, да поздно. Прибежал весь такой потерянный: «Что делать? Что делать? После тебя у меня ни на одну бабу не стоит». Надо было раньше соображать. Ну, ладно о нем…

– А Мильчакову ты тогда хорошо натянула нос!

– И не говори… потом встретил меня однажды в Доме Кино. – «Видеть говорит, – не могу эту стерву». Повернулся и ушел с вечера совсем.

– Поделом!

– Еще бы не поделом! Чем он мог взять меня? Денег от него мне не надо. В обществе – в любом – могу бывать и без него, лишь бы хотела. Мой отец ведь первым заместителем министра был.

– Знаю.

– Знаю – знаю… – передразнила Лика. – Ты слушай! Если бы он сам по себе сумел меня заинтересовывать – другое дело. А так он и сам дерьмо, и все вещи его – тоже.

– Полагаю, ты ему все так и сказала.

– Конечно! А как же иначе? Сначала он хохотал – ведь никто ему такого не говорит. Все боятся. Ну, а потом увидел, что со мной у него ничего не выходит – и распсиховался. Мне-то все равно наплевать. А так – обо мне уже хорошо везде раззвонили, в том числе и Надин, и Надин захотела, чтобы меня ей представили.

– И ты поехала к ней?

– Да. А что?

– Не знал, что она санкционирует кандидатуры возможных любовниц.

– Санкционирует – не санкционирует, какое мне дело…Захотела посмотреть, что она собой представляет – и поехала. Представили. Она мне говорит: «Вы действительно очень красивая женщина», – «Да, – говорю, – Ваш муженек мне не пара». Засмеялась.

– Ты даже не представляешь, как ты ее обрадовала. С каким удовольствием она потом передала твои слова «муженьку»!

– Еще бы! Ну, ладно, сам-то ты не больно радуйся! Тоже хорош.

Правда, когда ты впервые пришел со мной к Тамаре, я поняла, что смогу с тобой.

– Это ты уже говорила. А разве не раньше, когда мы обмывали медаль на ВДНХ?

– Нет, тогда еще нет. Мне же надо было привыкнуть к тебе.

Михаил вспомнил о собственной неловкости во время проводов к метро в день знакомства. Оказывается, чувства были симметричными. Впрочем, так он и предполагал. И все же после вечера в ресторане на ВДНХ ему казалось, что барьеры исчезли. И только у себя дома ее вновь охватили сомнения. Все же непонятно, зачем она предложила подняться к ней в квартиру? Тем более, что заставила соблюсти конспирацию: подняться к ней через пять минут после нее и непременно пешком, чтобы не хлопать на пятом этаже дверью лифта. Дверь в квартиру будет не заперта. Все эти меры предпринимались, дабы соседи, работавшие в институте ее отца, где тот был директором (уже не замом министра) не подсмотрели и не сообщили об этом отцу. Почему-то на это ей не было плевать.

Михаил снова живо погрузился в детали воспоминаний. Как прождал пять минут по часам, как взбежал по лестнице и даже не задохнувшись скользнул по площадке в Ликину дверь. Лика сразу заперла за ним дверь на замок, а он сходу обнял ее и стал целовать, почти не сомневаясь, что в этот вечер она согласится пойти до конца…Не согласилась тогда – оттолкнула. Наверное, только вполсилы – и все равно пришлось руки разжать. Словно испугалась чего-то. Торопливо сказала, чтобы уходил. И снова пешком. Сбегая по лестнице вниз, Михаил, тем не менее, не чувствовал себя уязвленным. Все-таки в дом она позвала его сама, он не напрашивался. А по его наблюдениям это был верный признак заинтересованности женщины в приглашенном мужчине, который ухаживает за ней.

– Да, вот как жизнь у меня сложилась, – прервала молчание Лика. – И не думала. Володя очень неожиданно умер.

– А отчего?

– Он в Брюссель на Всемирную выставку был послан главным оператором. Гриппом там заболел, а заменять его там на работе было некому. Так и перенес болезнь на ногах. А вскоре вернулся домой, ну, и конечно, слишком уж бурно занялся со мной любовью…Соскучился…Сердце и не выдержало…

– А в Бельгии он дела с женщинами не имел?

– Да я ему сама говорила, чтобы он сходил в бордель, познакомился бы там с заграничными блядями. В шутку сказала, что, может, научится у них чему полезному. У них же там учат этому – и не только блядей. Он, конечно, и сам все знал, красивый был, кино снимал и баб здесь до меня переебал целую кучу.

– А в Бельгии не стал?

– Нет, не стал, – вздохнула Лика и добавила, – Да там и опасно было.

– Как опасно? Чем?

– А так. Наши представители специально платили деньги содержательницам, чтобы те сообщали, кто из наших ходит в бордель.

– Вот это забота о человеке! – восхитился Михаил. – тут уж действительно никуда не походишь.

– Куда там! Только раз вырвался на несколько дней в Париж. Там сходил на порнофильм, а еще – в кабаре со стриптизом. Ну, и ничего особенного. Все равно лучше русских баб нигде нет. Все, кто жил за границей, твердят в один голос.

– Я тоже слышал, – сказал Михаил. – Вот он на тебя и набросился с голодухи.

– Да. Я и сама не знаю, как жила после этого. Помню, полгода ходила на работу, но вела себя как автомат, возвращалась домой, уходила в свою комнату – я тогда еще с родителями жила, это мне потом отец кооперативную квартиру подарил – запиралась и ложилась на кровать. Ни Колькой не занималась, ничем. Как ела – не замечала. Единственное, чем пришлось самой заняться – аборт сделать. Я как раз забеременела после его приезда. Думала рожать, да куда уж там…

– А потом Толя появился?

– Нет. Толя не сразу после этого. Сперва у меня геолог был. Совсем собрался на мне жениться. Подходящий дядечка. Уже в этой квартире дело было, не у родителей. Мы с ним обо всем почти договорились. И тут он мне и говорит: «Ну, а выродок твой пусть живет у деда с бабкой». Это он о Кольке сказал, представляешь?

– Представляю, что он увидел после этого – разъяренную медведицу! Ты его, небось, с лестницы спустила?

– Хуже! Я себя не помнила от обиды! Схватила, вышвырнула вон – сначала им чуть не в ту сторону дверь не выбила. А потом и правда с лестницы спустила, а все его барахло – он ведь ко мне уже переехал – отправила вслед за ним в мусоропровод. Только одна его рубашка случайно осталась. Сгоряча я ее не нашла, а потом уже не выбросила. Так и лежит в шкафу.

– И докуда же он с твоей лестницы докатился?

– До Камчатки…Правда…Он туда сразу поехал и там, на Камчатке, какую-то очень крупную работу сделал, и его оттуда сразу направили в Париж. А уж после Парижа он снова явился ко мне.

– Опять замуж звал?

– Звал, да только после того, как он про Кольку выразился, бесполезно.

Ну скажи, кем надо быть, чтобы ни с того, ни с сего так назвать мальчика? Что он ему такого сделал? Ну, не хотел жить вместе с моим ребенком, мог бы нормально сказать. Тем более, что дед с бабкой и не собирались расставаться с Колькой. Ты бы вот так сказал?

– Что я, озверел, что ли?

– Он, уж когда из Парижа вернулся, говорил мне, как тогда испугался.

По-самому настоящему испугался, что убью. Я и впрямь была способна.

– Да уж конечно! Если он с лестницы, да с твоей легкой руки до Камчатки долетел за девять тысяч километров, а оттуда рикошетом отскочил аж до Парижа еще на двенадцать тысяч, а оттуда – в последний раз – до Москвы! Прямо межконтинентальное баллистическое представление! Думал, такое лишь в сказках возможно, а, оказывается, нет.

Лика отрешенно вздохнула.

– А отец Кольке в то время ох как был нужен! Чувствовалось, что он любого подходящего человека примет. Ему двенадцать было тогда. Замуж-то выйти легко, любовника завести – еще проще, а вот парню настоящего отца найти – трудно, очень трудно. А теперь – и вовсе вряд ли. Кольке уже семнадцатый год, он уже весь такой – настороженный, и если раньше сам к моим знакомым тянулся, то теперь его еще надо расположить и завоевать.

– А его отец что?

– Мы давно разошлись. К Кольке он равнодушен.

– А к тебе?

– Не интересуюсь. Я же сама от него к Володе ушла.

– Ты уже к тому времени закончила институт?

– Да, конечно.

– В каком году?

– В пятьдесят первом.

– Ну да, чего я спрашиваю. Я как раз перешел тогда на второй курс

А говоришь – «стара-а»!

– А разве нет? Стара, конечно.

– Не для меня.

– Ладно, не будем об этом.

– Давай, – согласился Михаил. – Ты, небось, очень рано развилась как женщина?

– Да, в тринадцать лет.

– И бюст уже был такой Выдающийся? – Михаил задумчиво провел по нему рукой.

– Ой, и не говори! Я так стеснялась его, нарочно сутулилась, чтобы не было так заметно.

– Не понимаю этого, – сказал Михаил. – Вместо того, чтобы радоваться и гордиться?

– В то время нас иначе воспитывали.

– Дурацкое было воспитание.

– Хорошее ли, плохое ли, а было. Ты вот во сколько лет узнал женщину?

– В двадцать один год.

– Вот видишь! Жену?

– Да.

– А я в двадцать два мужчину узнала. Тоже когда замуж собралась. У меня была любовь с венгром одним – Ежкой, племянником Ракоши.

– Йожеф?

– Да. А в то время как раз браки с иностранцами запретили. Так Ракоши лично к Сталину обратился, чтобы тот разрешил.

– Ну и как – Сталин дал разрешение?

– Сталин – дал.

– А ты? Разве ты была за венгром?

– Я? Долго рассказывать. Вызвали меня в органы. Майор Александров. В директивном тоне сообщил мне, что буду работать на нашу разведку. Обратил мое внимание на то, что особенно должна буду стараться в минуты близости. Даже дал адреса салонов в Австрии и Германии, где специально обучают тому, как лучше угодить мужчине.

– Надо же – ближе места не мог назвать? – удивился Михаил. – Одного не понимаю, неужели даже в том случае, когда Сталин разрешил твое замужество, какой-то майор позволял себе диктовать, как шпионить за мужем? Или это все-таки Сталин приказал для извлечения из твоих чувств пользы для отечества?

В ответ Лика только пожала плечами, и из этого Михаил понял, что ссылок на приказ Сталина майор госбезопасности Александров не делал.

– Не знаю, – сказала Лика. – Как бы там ни было, со мной говорили без всяких церемоний. Сообщил явки, способы связи. Даже моего согласия не спрашивал. Что ты – никаки-их… Подумала я, подумала, да и отказалась. На фиг мне в такое дело лезть? Ох, Ежка и горевал. Он тоже очень любил, ну, и уже узнал меня, конечно…

– А тебе сразу понравилось?

– Нет. Наоборот. И больно было, и кровищи сколько натекло…Ну, с этим бы наладилось. А работать, как мне предложено было, да еще против мужа, не захотела.

– Правильно сделала. Не хватало еще мучиться по этому поводу.

– А Ежка там министром стал.

– Ну, еще бы – племянник. В МГБ знали, за кем надо наладить слежку.

– Наверно.

– А с первым мужем ты познакомилась уже потом?

– Да. Сначала он учился на актера, а во время войны его мобилизовали и послали в Китай.

– Как послали?

– Разведчиком против японцев. Легенда у него была, что он из эмигрантской семьи, родился за границей, в Китай приехал из Австралии. Его и правда забросили в Китай через Австралию. А когда японцев разгромили, он вернулся сюда. Его работой остались довольны.

– Стало быть, хорошо сыграл роль агента. Он вернулся в актеры?

– Нет, стал юристом. У многих ведь так бывает – учатся одному, а работают совсем по другой части. Вот как теперь и мы с тобой.

– Да.

– Тебя все большим специалистом считают. А я вот допроситься не могу, чтобы ты помог мне сделать классификацию.

– Да ты только сегодня за ужином об этом сказала!

– Неважно.

– Обещал – значит, сделаю.

– Ты бы мне просто объяснил, что надо делать. Вот в конструировании я все понимала, и оригинальные решения находила, и все получалось. А тут я как-то сама не до конца дело чувствую. Объяснил бы по-человечески, а?

– Да хитрого ничего нет. Чуть побольше отвлеченно только мыслить требуется, чем при конструировании. А конструкторский опыт очень даже полезен – по себе сужу. Ты же хорошо знаешь предметы разработок и все их характерные признаки. Вот это и требуется для установления общности между разными предметами, имеющими какие-то общие признаки.

– Ты мне на примерах покажи.

– Ладно, покажу на примерах, только не здесь, – пообещал Михаил, поглаживая Ликину грудь. Здесь ему хотелось рассматривать совсем другие предметы.

– А баб ты еще не классифицировал?

– Так и думал, что спросишь! Формально – безусловно нет. Да и вообще классификацией я занимаюсь только для заработка. А как хобби использую свое умение очень редко. Если нужно что-то систематизировать в информации, относящейся к походам.

– Да вот – прочла твою книгу об альпинизме.

– Не об альпинизме, а о жизни альпинистов.

– Какая разница! Везде одинаково сексуально озабоченный. И в жизни, и в горах.

– Ну и что? Это действует тебе на нервы?

– Ничего не действует. Просто видно, что за человек.

– А вот это от меня и требовалось.

– Не нравится мне такой человек.

– Меньше всего старался «расписать» его так, чтобы он обязательно нравился.

– Да уж оно и видно. Ерунда все это…

– Пусть будет ерунда, если тебе угодно. Я ведь потерял право на защиту как только выпустил книгу из рук.

– Ишь ты какой гордый нашелся! Написал барахло и защищать не хочет!

– Нет, не хочу. Поговорить об этом могу, а добиваться в споре согласия с собой желания не имею.

Они замолчали. Михаил продолжал ласково гладить ей грудь

– Цельная натура, – невесело подумал он. – И отдается вся, и не приемлет тоже вся. Смотря по тому, что возьмет в голову в данную минуту. Вероятно, многие ее мужчины допускали ошибку, считая, что однажды овладев ее телом, могут больше не беспокоиться за дальнейшее. А беспокоиться очень даже стоило. Сомнения у нее вполне могли появляться и после близости. Ее надо было завоевывать постоянно. Всегда. Это Михаил уже понял определенно. Оставалось только быть готовым к тому, что она в любой момент может выдать нечто неожиданное. Понравится это ему? – Как знать? Пока что, правда, от него требовалось очень немногое – завтра в институте не попадаться ей на глаза. По уговору.

Михаил ушел от нее поздно. На другой день Лика убедилась, что он умеет держать слово – по крайней мере, по пустякам. В скором времени состоялись новые встречи. Обычно они начинались ужином на кухне с двумя бутылками сухого вина, которые приносил с собой Михаил, причем Лике нравилось пить вино из фарфоровой чашки, тогда как Михаил предпочитал стеклянный стакан. Никогда и ни с кем он не выпивал за обедом по стольку – это было вдвое больше «нормы», но с Ликой он не пьянел и не терял вкус к вину. Так уж пошло с того первого ужина в ресторане на ВДНХ. После застолья они отправлялись в постель, и там его вновь качала на себе океанская зыбь. Однажды он вспомнил, о чем она ему напоминала. Оказалось – о рассказе одного моряка, как в своем первом учебном плаванье, еще курсантом, он по прибору определил длину волны океанской зыби во время полного штиля. Оказалось – полтора километра. Вот как дышал океан. Разумеется, во время встреч с Ликой штиля не наблюдалось. Но по огромности и плавности ее колебательных движений это была той же природы волна.

Однажды Михаил предложил Лике переменить позу. Она отказалась, очень серьезно пояснив, что это – интимная ласка и что он узнает ее – и другое тоже – после того, как она убедится в его любви.

– Так я же люблю, – возразил Михаил.

– Не знаю, – задумчиво возразила Лика. – Ты же так падок на баб.

– И, тем не менее – не бабник.

– Не бабник…Не представляю себе, смогу ли жить с тобой. Мне ведь тяжело будет, если ты будешь приставать ко всякой…

– Ну, это не то, что ты думаешь. Я люблю и умею слушать женщин, потому что очень ими интересуюсь…

– То-то и оно – вставила Лика.

– …но это не значит, что я готов спать с каждой из них, – закончил Михаил.

– Ладно, посмотрим, – сказала Лика, явно решившая прекратить разговор на эту тему, потому что она перевела его совсем на другую:

– Люблю как следует кормить своего мужика и люблю, чтобы это было красиво. Вот устрою тебе настоящий обед. На золоте.

– Что значит «на золоте»?

– А то, что на свадьбу мать с отцом подарили мне золотую посуду.

– Это еще в первый раз?

– Естественно. Против второго брака отец знаешь как возражал? Это мать кое-как заставила его придти на свадьбу, а сам он никак не хотел. Мать-то сразу поняла, как увидела Володю, что он будет мужем, что тут ни делай. Даже я тогда еще ни о чем таком не думала, а она уже все поняла. Вот такие были дела. А посуда, дареная к первому браку, находится у матери.

– Ты хочешь представить меня своим?

– Когда-нибудь представлю. Вот удивятся, увидев такую шантрапу! Но с обедом это не связано. Мать была очень довольна, что я после переезда на эту квартиру не взяла золото с собой и поэтому даже дает мне деньги на такси в оба конца, когда посуда бывает нужна мне здесь.

– И не мыслил, что, будучи шантрапой, имею шанс пообедать на золоте. Царская сервировочка, не так ли? – сказал Михаил.

– Конечно царская, – подтвердила Лика. – Так ведь и не на каждый день.

– Ладно, корми с какой хочешь посуды. Мне важно другое – чтобы кормила именно ты, а после этого мы бы ложились с тобой в постель. Тебе хорошо?

– Я даже раньше тебя успеваю. Иначе стала бы я думать, как тебя с золота кормить?

В один из вечеров, когда Михаил с обычными намерениями приехал к Лике, он неожиданно для себя застал у нее гостей: пожилую супружескую пару – соседей по дому – и врача из районной поликлиники – молодого человека с бородкой и приятными чертами лица. Михаил сразу догадался, что привело его сюда. Незабываемая, ошеломляющая грудь пациентки, побывавшей у него на приеме. Впрочем, только ли грудь? Пожилых супругов Лика называла «братьями-армянами», хотя армянином был только муж, а его жена – Ольга Николаевна – вполне русская, в прошлом балерина и, по словам Лики, очень целомудренно воспитанный человек, несомненная редкость вообще, а для балета – тем более.

Молодой доктор был уже заметно под газом, должно быть, для храбрости. На что он сегодня рассчитывал, Михаил не знал, тем более что Лика о нем не рассказывала, но понял, что посетители никуда не денутся, и в постель с Ликой не удастся попасть. Это огорчило, но он собрался с силами, решил не показывать досады – и в итоге не пожалел. За столом он весело комментировал рассказанную врачом историю о том, как в прошедшие октябрьские праздники в гостях у Лики его вниманием пыталась завладеть Ликина приятельница, при которой тут же находился ее муж. Эта дама, уединившись с доктором в маленькой комнате, едва ли не по-мужски тискала и целовала молодого человека, у которого на уме ничего подобного не было, а когда убедилась, что ее усилия не приводят к желаемому результату, устроила скандал и заявила мужу, что доктор ее оскорбил.

– Разумеется, оскорбил, – вполне серьезно подтвердил Михаил. – Да еще как – самым худшим из всех оскорблений. Взял да и показал, что она для него ничего не значит как женщина.

Однако доктор продолжал объяснять, что он совсем не собирался домогаться близости у этой дамы, хотя и так все давно поняли, что он говорит чистую правду. Доказательство – Лика сидела рядом за столом.

Во время следующей встречи Лика с некоторым недоумением сказала Михаилу:

– А ты знаешь, скольких мужиков я ни показывала Ольге Николаевне, она всегда говорила: «Не то». – и Лика воспроизвела на своем лице тонкую гримасу балерины. А вот на тебя посмотрела и сказала: «То, что нужно!» Уж чем ты ей так понравился, понять не могу.

– Не знаю, специально я не старался, – ответил Михаил, хотя, кажется, догадывался, что могла одобрить Ольга Николаевна. – Лучше сама скажи, чем я нравлюсь тебе?

– Потерпи…Узнаешь…Ум у тебя есть. Умение вести себя – тоже. Ну, разумеется, еще кое-что…Знаешь же сам, что я бы и не легла со всяким…

– Шантрапой, например?

– Все равно шантрапа!

– Пусть так. Не имею возражений!

– Не имеет возражений! Ну вот куда мне, старухе, такой муж?

– Как куда? – удивился и показал глазами на постель.

– А когда еще больше постарею? – возразила Лика, с тоской взглянув на свой фотопортрет, сделанный очень известным мастером – кстати, по его инициативе – лет десять назад.

Михаил не мог сказать, что та, давняя Лика, была ему милее нынешней. Та разве что тоньше немного была.

– Так ведь и я не знаю секрет вечной молодости, – отозвался он. – Постареем мы все.

Но в итоге Лика так и не решилась положиться на него. Только так Михаил мог объяснить ничем не спровоцированные Ликины капризы, которые она демонстрировала несколько раз подряд. Его решительно не устраивало, чтобы такие «взбрыки» пришли на смену душевной близости и радости от даваемых друг другу удовольствий. Год или полтора он не ездил к ней, пока Лика вдруг сама не пригласила его в гости.