Межгорье

– Скоро, девочка, скоро, – киваю собаке.

– Даже у самой неподатливой суки течка бывает пару раз в году, – замечает Клим.

Я настораживаюсь, наблюдая за тем, как он поправляет свои штаны и перестегивает ремень.

– Я говорил это о собаках, – напоминаю ему.

– Тогда тебе стоило подарить мне ещё одного щенка, а не красивую телку, – парирует Клим.

Он смотрит мне в глаза. Я вижу в них вызов.

– Слушай, так нельзя!

– Как нельзя? – Клим заводит обе руки себе за голову и опирает на них затылок.

Его грудная клетка теперь кажется еще шире.

– С людьми… так нельзя, – говорю я.

– Почему? Ты же сам мне вечно баб привозишь, – искренне удивляется Клим. – Только, по ходу, эта, – он имеет в виду Вику, – не в курсе, зачем ты ее нанял, да? Но так даже интереснее.

– Клим, ты же понимаешь, что должен получить ее согласие? – строго смотрю на него.

Парень кивает.

– Да. Я помню все, чему ты меня учил.

– Не создавай нам проблем, хорошо? – осторожно прошу его.

– Проблемы – это если я заделаю ей ребенка? – непонимающе хмурится Клим.

– Проблема – это если ты заделаешь ей ребенка против ее воли.

Его лицо мрачнее.

– Ясно, я понял. Никто не захочет детей от такого, как я. Может, ты меня тогда стерилизуешь, раз я не представляю племенной ценности? – тяжело дыша, он отворачивается от меня и уходит.

– Клим! Клим, вернись! – кричу ему, но он не оглядывается. – Черт! Черт бы вас всех побрал! – сдернув с головы кепку, швыряю ее на песок.

Затем сжимаю кулаки, напрягая мышцы, в которых кипит кислота, и злюсь на себя.

Ведь это совсем не то, что я планировал. Вике была отведена особая роль, но Клим просто зациклился на ней, как на очередной потаскухе. И он добьется своего. Точно добьется.

Теперь я переживаю за Вику.

Мой дом – не место для молодых девушек, однако она приехала сюда издалека и явно бежит от чего-то или от кого-то.

Но, кажется, Вика хороший человек.

Мне нравится, как она работает – добросовестно, старательно, даже как-то неистово, словно нуждается в том, чтобы к вечеру упасть без задних ног и ни о чем не думать.

Я бы и сам хотел того же. Только в моем возрасте крепкий сладкий сон – редкое удовольствие.

Эх, молодость…

Когда у Клима началось половое созревание, я оборудовал в подвале дома тренажерный зал, купил штанги, гири, Баттерфляй, Хаммер, машину для бицепсов и трицепсов и начал загружать парня работой по полной, чтобы вся дурь из него выходила вместе с потом. Затем в нашем доме стали появляться девушки. Но теперь ему этого недостаточно. Ему мало того, что доступно, он больше не хочет трахать все, что подвернется.

Похоже, я ошибся. Мой мальчик вырос.

***

Во время ужина я смотрю на Клима.

Пытаюсь понять, что у него на уме, но парень выглядит спокойным. Вика с нами не села за стол, сославшись на то, что ей нужно развесить постельное белье. Конечно я понимаю, что это отговорка. Она не хочет есть с нами, потому что не доверяет.

Возможно, это даже к лучшему.

Оставив тарелки в мойке, я открываю дверь на кухне, которая соединяет основной дом с пристроем, где я сплю. Там я сажусь за стол, включаю ноутбук, чтобы проверить сообщения и подтвердить бронь, если таковая имеется.

Вскоре в дверь со стороны крыльца кто-то стучит.

Я кричу, что открыто. В комнату заходит Татьяна.

– Ух, жара сегодня! Умаялась я, – она тяжело дышит. – Водички нальешь, хозяин? – плюхается на диван, проводит руками под грудью.

– Ты знаешь, где у нас питьевая вода, – сухо замечаю я.

Девушка встает и подходит ко мне со спины.

– Андрюш, ну не злись, – обвивает руками мою шею. – Я не хотела ругаться.

– А чего ты хотела? – я закрываю ноутбук.

– Зачем вам кто-то посторонний в доме? Ты бы мог меня попросить. Я бы вам готовила и убирала. Я бы все для тебя сделала, ты же знаешь, – шепчет Татьяна, целуя мою шею. Ее горячий влажный язык скользит по коже, по щетине, забирается в ушную раковину. Член сразу встает. Я шире развожу бедра и, оттолкнувшись ногой, разворачиваюсь в кресле. Таня улыбается, медленно снимая футболку и лифчик. Ее грудь мягко колышется. Девушка быстро целует меня, обдавая своим терпким запахом, а затем опускается на колени. – Дай мне его… – Она тянется к моему ремню, расстегивает ширинку и опускает резинку трусов, обнажая мой торчащий член. – Какой он у тебя огромный, Андрей… – слышу, как она сглатывает, проводя по нему медленными дразнящими движениями. – Если бы ты только захотел, я бы сосала тебя день и ночь, я бы ушла от мужа… Андрей… – я не даю ей договорить. Схватив за волосы, направляю рот девушки туда, где хочу его.

Ее пальцы сжимают член у основания, пока девушка лижет головку, нарочно меня дразня.

– Соси, просто соси, – рычу на нее.

После того, как Татьяна взяла в рот, я трахнул ее на своем рабочем столе. Мы сидим на диване и снова одеваемся.

– Можно я останусь на ночь? – мяукающим голосом спрашивает девушка.

– А твой сын?

– Он у свекрови. Андрюша, ну пожалуйста. Я так по тебе истосковалась. Горю вся, – Татьяна жмется ко мне.

Я знаю, что будет правильным отправить ее домой к ребенку. Но ее сестра… Тогда она тоже уедет.

Не хочу портить Климу планы на ночь.

– Оставайся, – говорю я. – Дарья тоже останется?

– Еще бы, – смеется Татьяна. – А завтра опять будет ходить враскорячку.

– Что ты имеешь в виду? – я настораживаюсь.

– Твой сынуля совсем на тебя на похож, – замечает девушка. – Ты нежный, Андрюш, ты никогда не оставишь женщину без сладенького, а он… Дашка рассказывала, как он ее дерет – это просто жесть. Она потом сидеть не может. Хотя, знаешь, моей дуре нравится.

Глава 7. Виктория

Теперь я знаю, что Андрей имел ввиду, говоря “завтра пятница”.

По пятницам у Боголюбовых что-то вроде женского дня, когда приезжают девушки, которые убирают бунгало. Оказывается, они работают по совместительству и берут ночные смены. Днем – горничные, а ночью…

Моя комната располагается как раз над крышей пристройки, где спит Андрей. Но вчера у него было шумно.

Та женщина, Татьяна, кажется, осталась у него на ночь. Почти до полуночи я слышала ее мелодичный голос и звенящий смех с крыльца или из открытого окна – точно не поняла. У меня самой довольно низкий тембр. Не бас конечно, но говорить как та девушка – мягко и ласкающе, не получится. Про фигуру – вообще молчу. Я худощавая, и при росте метр семьдесят пять всегда выглядела неуклюжей и угловатой. Наверное, поэтому меня так зацепила эта рашн-версия Мэрилин Монро. И, хотя она Андрею явно в пупок дышит, очевидно, что ему это нравится.

Что до Клима… Сразу после ужина он принял душ. Я слышала, как наверху лилась вода, пока убирала со стола, но видеть – не видела. Днем он хотел поговорить, даже дождался пока из кухни уйдет его отец, только я не стала его слушать и пулей вылетела вслед за Андреем.

Не знаю, как относиться к этому парню.

Сначала я считала его неразговорчивым и нелюдимым, а теперь один его вид вызывает необъяснимую дрожь в моем теле. Это и тревога, и возбуждение – все вместе. Ночью я даже думала о том, что бы случилось, если бы в доме не было Андрея. Смогла бы я остановить Клима? Без понятия. Уверена, он переломает мне ребра, даже если просто ляжет на меня. Однако вторую девушку – я не запомнила ее имени, похоже, такой расклад не пугает. Я видела, как она поднималась вечером в домик на дереве.

И, по-хорошему, мне бы радоваться, только внутри что-то скребет. Это и не ревность, и не зависть… С чего бы мне ревновать совершенно посторонних мужчин? Не понимаю, что со мной, очень сложно объяснить столь противоречивое чувство. Ведь после того, как поступил со мной Кирилл, я должна шарахаться от каждого встречного парня, но Боголюбовы – оба – вызывают какие-то особенные ощущения. То до чертиков пугают, то волнуют так, что все внутри содрогается. Может быть, во всем виновато само это место, дикая природа, отсутствие людей поблизости или то, что теперь у меня появилось слишком много времени для размышлений.

Представляя, чем вчера занимался мой работодатель с Татьяной и Клим с другой девушкой, я прокалываю иголкой кончик указательного пальца и вскрикиваю.

– Что ты там делаешь, рукодельница? – спрашивает Андрей, вытирая руки полотенцем.

Он пришел пару минут назад – как раз к обеду, и понятия не имеет о том, что творится в моей голове.

– Хочу перешить фартук, – посасываю палец, поднимая взгляд на мужчину.

На секунду Андрей подвисает, глядя на мой рот и палец, а затем как ни в чем не бывало садится за стол.

– Если что, у меня есть швейная машинка, – говорит он.

– Швейная машинка? У тебя? – я встаю и убираю фартук на подоконник, чтобы вернуться к нему позже.

– Да, иногда приходится перестрачивать шлейки для собак, ну и так – по мелочи.

– Ты умеешь шить? – удивляюсь я.

Когда мы жили в Кириллом, он не то что шить, он тарелку за собой боялся в мойку убрать или носки подобрать.

– Да, – кивает Андрей с кривой улыбкой, – я как кот Матроскин. Что на обед? Пахнет вкусно.

– Рассольник, – сообщаю я, открывая крышку кастрюли.

Что бы я там себе не думала, пятничный визит двух девушек меня успокоил. Андрей с Климом точно не маньяки, во всяком случае, те девушки на утро были живы и здоровы. Утром я слышала голос Татьяны, когда проснулась. И даже нарочно не спускалась вниз какое-то время, чтобы не мешать им с Андреем пить кофе. Но в доме было тихо. Либо я просто не слышала их, когда они завтракали ни свет ни заря.

Но стоит только Климу появиться на кухне, как я вся внутренне съеживаюсь. Лицо обдает жаром. В голове сразу вспыхивают его слова. Конечно сейчас я реагирую на них с относительно холодной головой и снова думаю про себя: “Ну что за мужлан?” Но вчера, в той комнате… Я помню те несколько мгновений, когда признание парня не казалось мне чем-то грубым и непозволительным. Это было… горячо.

Ставя перед Климом тарелку, я раплескиваю суп. Рука дрогнула в самый неподходящий момент, когда парень откинул отросшую челку и посмотрел на меня так пронзительно, что я растерялась.

– Извини, я сейчас все… – бросаюсь к мойке, собираясь взять тряпку. Клим приподнимает над столом тарелку, чтобы я могла вытереть под ней. – Давай я в другую перелью, – тоже беру тарелку.

Но, прикоснувшись к его грубым пальцам, одергиваю руку.

– И так сойдет, – говорит парень, снова смахнув челку в сторону.

– Вик, а ты стричь умеешь? – спрашивает Андрей.

– Стричь? Волосы? – отходя от стола, чтобы бросить тряпку, показываю на свою голову.

– Да, – прижав к груди полбуханки, Андрей отрезает толстый ломоть и протягивает его сыну. Я забыла нарезать хлеб. – Клим оброс, не мешало бы его подстричь. Я так подумал, если ты шить умеешь, то, может, и еще много чего, – иронизирует мужчина.

– Просто я швея по образованию.

– Вон оно что, – тянет Андрей. – Ну, может, попробуешь? У женщин это всяко лучше получается. Я же сам его стригу, – мужчина показывает пальцами ножницы, – как барана.

– Как валуха, – цедит Клим, двигая желваками.

И он то ли хлеб так тщательно пережевывает, то ли выражает свое недовольство.

Андрей как-то подозрительно откашливается.

– Валух? Это… кто? – спрашиваю я, глядя на старшего.

С младшим я пока не готова разговаривать.

– Так называют холощеного барана, – объясняет Андрей. Я непонимающе хмурюсь, и он исправляется, – кастрата. Это шутка, Вик, – улыбаясь, мужчина демонстрирует мне свои хорошие зубы. – Мы так общаемся, мужские приколы, не заморачивайся. – Ты подумал… насчет Магеллана? – теперь Андрей обращается к сыну иным тоном – осторожно. – Можем сделать это завтра.

– Нет, – отрезает Клим, глядя на отца.

Из-за нависшей челки я толком не вижу его глаз, но, будто бы, Клим чем-то расстроен.

– Он мучается, ты же понимаешь, – качает головой Андрей.

– Это надо сейчас обсуждать? – бормочет Клим.

– Я уже несколько раз тебе говорил, – хмурится Андрей. – Надо решать. Надо.

Виснет напряженная тишина.

Мне становится неловко.

Наверное, я должна выйти, чтобы мужчины выяснили свой вопрос наедине, но мне не дают покоя слова Андрея про старика-бладхаунда.

– Он… что… болен? – тихо спрашиваю.

– Он очень болен, – отвечает Андрей.

– Спасибо. Я сыт, – так и не доев, Клим поднимается из-за стола, скрипя стулом по деревянному полу, и выходит из кухни.

Он впервые сказал “спасибо”, но понятно, что это не мне адресовано. Клим злится на отца. Или просто психует. Кто его разберёт?

– Блин… – с тяжелым вздохом Андрей откидывается на спинку стула. – Это его любимый пес, он с ним большую половину жизни.

– А ничего нельзя сделать? Ты же ветеринар.

– Нет. К сожалению. Тут даже ветеринаром быть не надо. Разве ты не видела его глаза?

Я киваю, вспоминая, как сложно смотреть в глаза бладхаунду. Хочется сразу отвести взгляд – такое ощущение, что пес смотрит прямо в душу и просит, даже умоляет о чем-то.

Теперь понятно, о чем…

– Очень жаль, – не знаю, что и сказать.

– Я бы уже это сделал, – говорит Андрей, – но последнее слово всегда за хозяином. Этот пес слишком много для него значит.

Я прикидываю, сколько лет было Климу, когда у него появился Магеллан – лет семь-восемь. Конечно парень в трансе. У меня никогда не было ни кошки, ни собаки, и то сердце кровью обливается за бедного пса.

– Ну вот, ничего не ели, – я ухожу от грустной темы, заметив что и Андрей толком не поел.

– Оставь на ужин. Не пропадать же такому добру, – говорит мужчина, вставая из-за стола. – Вик, и насчет твоих парикмахерских услуг, я могу на тебя рассчитывать или как? – он внимательно меня разглядывает.

– Я же сказала, что не умею, – пытаюсь отмазаться.

Сама мысль о том, что я буду стоять рядом с Климом, касаться его, перебирать его волосы, снова поднимает внутри волну противоречий.

– Да ладно тебе. Заодно и помиритесь, – добродушно тянет Боголюбов. – Мы же одна команда, в конце концов.

– Я с ним не ругалась, – замечаю я. – Просто я…

– Все нормально, – Андрей разводит руками. – Ты девушка, он парень – я все понимаю.

Я таращу глаза на него.

– Что ты понимаешь?!

– А чего ты так напряглась? Я же тебя всего лишь просил о стрижке. Я реально не умею. Сам в деревне стригусь, у одной местной. Клим у нас не любит ездить в деревню. Веришь – нет? Вот что-что могу, а это – терпеть ненавижу. Или ты думаешь, я строю какие-то козни? Или… что? – Андрей пытается прочитать мои мысли. Я молчу. – Ну хватит, Вик. Мой парень погорячился, сболтнул лишнего… Хватит дуться, ну? Ты же взрослая.

Андрей улыбается и хлопает глазами, явно дурачась.

– Ладно. Только за результат не ручаюсь, – предупреждаю его.

– Лады, – кивает мужчина.

После ужина мы с Климом выходим на веранду. Парень усаживается на стул, а я, стоя позади, нерешительно разглядываю его спину и плечи. И прежде, чем приступить к стрижке, беру с перил простыню и встряхиваю ее, чтобы расправить.

– Это еще зачем? – хмурится Клим, когда я накидываю ее на плечи парню.

– Чтобы волосы на тебя не падали.

– Да ладно, – усмехается Клим. Стащив с себя простыню и скомкав ее, он бросает ее на перила. – Я целый день хожу в шмотках, обляпанных собачьей       шерстью.

– Ну как знаешь, – я пожимаю плечами, начиная его расчесывать. Волосы у парня густые и непослушные, с вихрами, на кончиках слегка закручиваются и достигают линии челюсти. – Приподними голову. Вот так, – аккуратно беру его за виски. – Если честно, понятия не имею, с чего начать, – нервно посмеиваюсь.

– Просто убери тут, там… не знаю, – Клим дергает волосы спереди и по бокам.

– Мог бы попросить об этом свою девушку, – вылетает у меня.

Приходится даже язык прикусить.

Отделив небольшую прядь с левой стороны, я оттягиваю ее и состригаю сантиметра три.

– У меня нет девушки.

– Ясно, – бормочу я, проделывая то же самое с другой прядью.

– Это проблема для тебя? – спрашивает Клим.

– В чем проблема?

– Что я был вчера с другой?

Я рассекаю ножницами воздух в опасной близости от его виска.

– Клим, ты опять?! Я сейчас отрежу тебе ухо! – угрожаю ему.

– Если ты скажешь, что тебе не нравится, она больше тут не появится, – со странным покорством произносит парень.

Сложив руки на коленях, он выглядит паинькой, хотя вчера очень разозлил и даже напугал меня так, что я хотела сбежать.

Не знаю, как реагировать на слова Клима. Похоже, я и правда ему понравилась, но то, как он это показывает – мрак какой-то.

– Кто я такая, чтобы говорить тебе такое и что-то запрещать? – снисходительно говорю я.

– Пока никто.

– Я смотрю, ты очень в себе уверен?

– Кто? Я? – удивляется Клим, оглядываясь. Я сразу же фиксирую его за виски и разворачиваю обратно. – Просто… Фак. Я же обещал отцу, что больше не буду тебя лечить на эту тему.

Его слова заставляют меня улыбнуться.

– И замечательно. Будь добр, держи свое обещание.

– Можно еще раз? И я больше не буду, – нетерпеливо просит Клим. Совсем как ребенок, которому что-то запрещают.

Я закатываю глаза.

– Ну что еще?

– Я трахал ее, а думал о тебе, – самодовольно заявляет этот оболтус. Я дергаю за волосы, и парень стонет: – Ай!

– Так тебе и надо! – хочу его пожурить.

– Ты больше не боишься меня? – снова спрашивает Клим.

Я растерянно моргаю.

– Кто тебе сказал, что я тебя боялась?

– Твой запах, – отвечает парень хрипло. – Но ты и по-другому пахла.

Я качаю головой.

– Что ты несешь? Нормально я пахну!

– Да. Охуеть можно, – дьявольски шепчет Клим.

– Заткнись! – одергиваю его.

А мои щеки против воли уже горят от столь примитивного комплимента. И, скажи это кто-то другой, я бы разозлилась, но, кажется, Боголюбов-младший иначе просто не умеет.

– Это значит, ты на меня не злишься?

– Это значит, хватит болтать! Ты мне мешаешь!

Минут через пятнадцать я заканчиваю стричь этого наглого мальчишку. На полу разбросаны его волосы, да и сам он ими усыпан, хотя я старалась действовать аккуратно.

– По-моему, раньше было лучше, – держа руки на бедрах и обходя парня, делаю вид, что разглядываю его голову.

В то время, как мой взгляд сразу же приковывается к рельефу его тела, пробегает по грудным мышцам, задерживается на его чертовых кубиках.

– Зато легче стало, – Клим трясет волосами, улыбаясь.

И, хотя его улыбка больше похожа на звериный оскал, в глазах читается благодарность.

– О! Совсем другой вид! – вскоре на веранду поднимается Андрей. – У Тары началось, – он кивает сыну. – На всякий случай, приготовлю инструменты.

Глава 8. Виктория

На часах почти два часа, а мне все не спится.

Лучи прожектора, рассекая ночную мглу, освещают часть заднего двора и ветви деревьев. Похоже, Андрей либо забыл выключить свет, либо все еще там, с Тарой.

Выскользнув из-под одеяла, я надеваю штаны и спускаюсь вниз, собираясь выйти и немного подышать воздухом. Возможно, короткая ночная прогулка поможет уснуть.

Однако свет вдалеке привлекает мое внимание. Да и тропинка, подсвечиваемая садовыми светильниками на солнечных батареях, так и манит пройтись по ней.

Ночью на заимке все иначе – жутко и таинственно.

Темнота, окружающая со всех сторон, сужает пространство, а светлые стволы берез наводят ужас, когда я принимаю один их них за человека в белом балахоне.

В питомнике, а, вернее, в вольере, стоящем особняком от остальных, я нахожу Андрея. Он сидит прямо на полу возле Тары и поглаживает ее. Рядом на складном столе лежат ножницы, флакончик со спиртом, какие-то тряпки.

Со стороны основной части питомника доносится возня и беспокойные поскуливания. Кажется, этой ночью всем не спится.

– Ты чего тут? – спрашивает Андрей, увидев меня.

– Не могу уснуть. Вот решила немного прогуляться. Ну как дела?

– Первый на подходе, – отвечает мужчина.

Я с тревогой оглядываю Тару.

Собака выглядит усталой, даже измученной. Высунув язык, она тяжело дышит, то поскуливает, упираясь мордой в ладонь хозяина, то задирает голову и расфокусированным взглядом смотрит себе под хвост. – Она еще не… Господи, так уже сколько времени прошло! Сделай что-нибудь! Ей же больно! – прошу Андрея.

– У меня есть для тебя плохая новость: роды – это всегда больно, – усмехается Боголюбов.

Я слышу справа еще один короткий хриплый смешок и замираю.

Клим тоже здесь.

Повернув голову, всматриваюсь в темноту и различаю его силуэт. Парень сидит в зоне, которую не покрывает свет прожектора. Так что я даже его сначала и не заметила.

– Очень остроумно, – сухо замечаю я.

– Она молодец, – Андрей осторожно массирует живот Таре. – Она справится сама. Просто иногда это затягивается. У Тайгушки, например, в который бы раз она не рожала, щенки появлялись каждые полчаса. Все индивидуально. Как и у женщин.

Я с жалостью смотрю на собачку.

– Бедные… Они рожают и мучаются ради вашей наживы.

– Ты удивишься, но это не всегда прибыльное дело, – говорит Андрей.

– Ты сам говорил, что это бизнес, – припоминаю один из наших первых разговоров.

– Не придирайся к словам. Знаешь, что отличает хорошего заводчика от плохого?

Я пожимаю плечами.

– Знания? Опыт?

Андрей качает головой.

– Ответственный и серьезный подход к животным. Продажа щенков – это лишь малая часть того, чем мы тут занимаемся, – объясняет он. – И, какими бы злодеями мы тебе не казались, мы любим своих собак. Та же Тайга. Мы ее больше не вяжем. Пенсию она себе заработала. А другой бы использовал ее до последнего.

Андрей произносит это немного снисходительно, словно пытается успокоить ребенка, и меня пронзает укол совести.

Я вечно лезу не в свое дело.

Несколько минут ничего не происходит. Тара, явно испытывая муки, время от времени поскуливает. Ее живот то расслабляется, то встаёт колом, но Андрей не отходит от нее ни на шаг: гладит живот, чешет между ушами и успокаивает Тару, называя ее умницей и обещая, что все скоро прекратится.

Начиная замерзать, я переминаюсь с ноги на ногу и обхватываю себя руками. Всё-таки в конце августа ночи уже холодные, тем более в гористой местности. Сна теперь вообще ни в одном глазу. Да и, признаюсь, хоть и тревожно, но любопытно. Хочется узнать, чем все закончится.

Правда я отхожу подальше от вольера, чтобы не нервировать Тару и не стоять над душой у Андрея. Закинув голову и любуясь звездным небом, думаю о том, почему не сделала этого раньше. Пока меня совершенно бесцеремонно не обхватывают две большие руки.

Я даже не слышала, как Клим подошел сзади.

– Я запретила тебе трогать меня, – ворчу на него, напрягая мышцы.

– Я помню.

Клим говорит это так нагло, словно хочет сказать: “Молчи, женщина, и делай, что тебе велят”, отчего у меня по телу пробегают мурашки.

– Клим? – дергаю плечом, стараясь игнорировать это волшебное ощущение соприкосновения моей кожи с его натренированными мускулами.

Боже… Он опять по пояс голый…

– Я просто тебя согрею, – вздыхает парень.

Надеясь на поддержку, я смотрю на Андрея, но тот никак не комментирует ситуацию. Сначала даже паникую, но тепло обволакивает меня, становится так приятно. Вскоре я начинаю думать, что объятия парня – не такая уж и плохая идея. Мне реально холодно.

– Ты когда-нибудь одеваешься? – говорю первое, что пришло в голову, лишь бы заполнить неловкую тишину.

Причем, если кому-то тут и неловко, то лишь мне. Андрей занят Тарой. А Климу до лампочки на всякие неловкости.

– Одежда для слабаков, – усмехается Клим.

– Лет в семь – восемь он постоянно болел… – все-таки Андрей решает поучаствовать в разговоре. – Однажды мне это надоело, и я начал штудировать все о закаливании. С тех пор Клим так и ходит, как Маугли.

– И зимой? – я поворачиваю голову.

– Нет. Зимой я хожу в медвежьей шкуре, – хмыкает парень.

– Серьезно?! – удивленно восклицаю.

Мою реакцию Боголюбовы встречают дружным раскатистым хохотом. И от того, как смеется Клим, меня даже потряхивает, когда его грудная клетка вдавливается в мою спину.

– А ты чего так укутался? – стараясь сохранить лицо, подтруниваю над Андреем. – Сына заставил голым ходить, а сам?

На Боголюбове помимо клетчатой рубашки надета поношенная джинсовая куртка.

– Ну я предпочитаю раздеваться только в особых случаях, – улыбается мужчина.

У меня же в мозгу проносится: по пятницам.

А потом Андрей говорит что-то про потуги, и Тара начинает рожать. Не мгновенно конечно. Но даже мне понятно, что именно происходит. И, чтобы не видеть этого, я выскальзываю из объятий Клима и отворачиваюсь.

Только он снова сгребает меня в охапку. На этот раз я не возражаю. Наверное, во всем виновата ночь и темнота. Если бы сейчас светило солнце, я бы точно не позволила Климу обнимать меня, но ночью все, как будто бы, не по-настоящему.