Межгорье

Уже в комнате, лежа в постели, пытаюсь проанализировать случившееся. Да что тут анализировать? Я сосалась со своим начальником и позволяла ему трогать себя. Мне хотелось этого.

Бред какой-то.

Совсем недавно я злилась на Клима, считая его озабоченным полудурком, а сама-то… Вешаюсь на шею его отцу, как последняя шалава.

Что теперь Андрей обо мне подумает?

Ведь это именно я инициировала наш поцелуй.

Глава 10. Клим

– Вот ты где, – отец находит меня возле вольеров, куда я только что загнал собак, с которыми гонял по лесу. – Как побегали?

– Нормально.

Запирая калитку, я расстегиваю пояс для каникросса.

– Ты долго еще будешь в молчанку играть? Ну что за детский сад? – требовательно интересуется отец.

Я разворачиваюсь к нему лицом, по которому бежит пот. Прямо сейчас мне необходим душ, а не очередная головомойка.

– Я тебя трогаю? – огрызаюсь в ответ и только сейчас замечаю в руке отца нож.

– В смысле? – злится он. – Ты забыл, с кем разговариваешь, сынок? Что за нахер капризы? Почему есть не приходишь?

– Решил выгулять нож? – дерзко ухмыляюсь, пропустив мимо ушей его наезды.

– Ага, можно и так сказать, – криво улыбается он, перекладывая клинок из одной руки в другую. – Если быть точным, это нож для выживания, – отец достает его из ножен и проводит пальцем по обуху, – гражданский аналог боевого армейского ножа шесть на девять, – продолжает он.

– Погоди, сейчас достану свой конспект, – дурачусь я.

– Ты должен меня понять, – помедлив, произносит отец совсем другим тоном. – Ты же знаешь, у меня не было выбора.

Вы снова возвращаемся к разговору о Магеллане.

Я кладу пояс на скамейку и беру бутылку с водой. Медленно откручиваю крышку, подношу к губам и пью жадными глотками так долго, насколько хватает дыхания. После чего выливаю остатки воды на ладонь и протираю лицо и шею.

– Ты его убил, – вполголоса говорю я.

Отец фыркает.

– Называй, как хочешь. – Он тычет в меня пальцем. – Но, если думаешь, что ты у нас один такой жалостливый, то ты нихера не понимаешь! В жизни бывают такие моменты, когда приходится задействовать холодный рассудок.

– Ты за этим меня искал? – спрашиваю я.

– Все, – отрезает отец. – Я больше не собираюсь оправдываться. И приходи обедать, – прищурившись, он рассматривает меня. – Или ты из-за другого гасишься? Все дело в Вике, да? Позавчера она вернулась от тебя сама не своя. Что ты ей наговорил?

Я пожимаю плечами.

– Просто велел убираться отсюда.

– Я думал, она тебе нравится.

Мне кажется, он видит меня насквозь.

– Вот поэтому ей надо уехать.

Отец вздыхает. Его взгляд смягчается. Ненавижу, когда он так на меня смотрит, словно на больного беспомощного щенка.

– Ты слишком строг к себе. Вы, вроде бы, поладили. Может, у вас бы и… получилось?

– Хочешь обсудить баб? – усмехаюсь я. – Серьёзно? Это что-то новенькое.

– Я хочу, чтобы ты сегодня пришел обедать, – говорит отец тем самым тоном, который не терпит возражений.

Честно говоря, я бы и сам не отказался от чего-нибудь горячего. Только перед глазами тут же встает Вика – злая и обиженная.

– И что, я опять должен перед ней извиняться?

– Я не знаю, – отец разводит руками. – Ты мужчина. Делай так, как считаешь нужным.

– Когда ты поедешь в город? – переключаюсь я.

– Зачем?

– Как зачем? Я что, должен ремонтировать ее тачку при помощи говна и палок?

– Так езжай сам. Купи все, что нужно, – заявляет отец. – Точно. У тебя же нет прав, – ехидно напоминает он. Я стискиваю зубы. – Ведь для того, чтобы получить права, нужно поехать в город. Какой-то замкнутый круг, да? – он испытующе меня разглядывает. Тогда я делаю то, что у меня получается лучше всего – строю из себя упертого дебила. – Я знаю, ты не любишь, когда тебе что-то навязывают, но ты не можешь сидеть здесь и дальше безвылазно, – заметив мой стеклянный взгляд, отец вынужден сменить тон.

– Я – могу. Это ты не можешь.

– Клим… – он качает головой. – Ну я же не вечный.

– Сделаем так, – мне приходит мысль, – я просто закажу, что надо.

– А забирать как будешь?

– На почте Дашка заберет. Все равно каждую неделю приезжает.

– Молодец, выкрутился, – усмехается отец, явно недовольный моей находчивостью. – Думаешь, всю жизнь так сможешь? Однажды возникнет ситуация, которая заставят тебя выбраться отсюда. Хочешь ты того или нет.

– Вот тогда я это и сделаю.

Тяжело вздохнув, отец крепче стискивает рукоять ножа и заявляет:

– Пойду зарежу курицу.

Меня забавляет его сердитый вид.

– Ну и кто еще из нас псих?

– Ты не псих, Клим. Не знаю, откуда такие мысли взялись в твоей голове, – говорит он с озабоченным видом. – Может, ты и не похож на парней из деревни или из города, но ты неплохой. Я знаю, ведь это я тебя вырастил. Не обижай, Вику. Ей и так несладко пришлось в жизни.

– Уже излила тебе душу? – прищурившись, изучаю его лицо.

Отец говорил, что Вика с ним не спит, только это было несколько дней назад. Они вдвоем в доме…

– Хорош доставать ее, я сказал! – рявкает отец. Затем резко выдыхает и продолжает более спокойно: – Просто постарайся быть с ней мягче, ладно? Она здесь надолго.

Проводив взглядом отца, который скрылся за птичником, я смотрю на дом, где сейчас хозяйничает наша сексуальная домработница.

Она здесь надолго.

***

В обеденное время мы втроем встречаемся на кухне.

Я еще мокрый после душа, а у отца в руках освежеванная куриная тушка. Вика в своем узком эротичном фартуке нарезает последнюю булку хлеба.

Завтра нужно встать пораньше.

Я начал печь хлеб назло отцу.

Сегодняшняя наша стычка – не первая и не последняя, когда отец пытается вышвырнуть меня с заимки. Конечно он говорит, что заботится обо мне, думает о моем будущем и прочей благой херне. Только не нужна мне такая забота. Мне нравится моя жизнь. Здесь я нахожусь на своем месте и делаю то, что умею и хочу. Зачем мне учиться еще чему-то?

Так вот однажды он решил проучить меня.

Как я это называю – преподать урок.

Раз мы сели за стол, и я стал искать взглядом хлеб. Его не оказалось. Я спросил отца, где хлеб. А тот ответил: “В магазине”.

Так он тонко намекал, что хлеб не растет на дереве, что его нужно покупать, за ним нужно ездить. Я понял, к чему он ведет, и вечером уселся за ноутбук, чтобы узнать, как делается хлеб.

В доме всегда был стратегический запах муки и сахара, поэтому проблем с ингредиентами не возникло. Я сделал все, как говорилось в рецепте – начал с закваски.

Мой танец с бубнами вокруг нее отец конечно же заметил, однако ни словом не обмолвился. На пятый день я испек хлеб. Хотя едва ли его можно было так назвать. По консистенции он больше походил на бетонный блок, и есть его было невозможно, но я не сдался. Так спустя три года мы с отцом полностью перешли на домашний хлеб, а я доказал ему, что не такой уж я и рукожопый неумеха. Только теперь ставки повысились. Он хочет, чтобы я поступил в универ и получил диплом.

А все, чего хочу я, находится здесь на нашей заимке. Но до отца все никак не доходит.

Короче, вот такой у нас с ним конфликт интересов.

Я сажусь за стол, когда отец шмякает безголовую тушку прямо на стол рядом с мойкой, где стоит Вика.

– Что это? – она в ужасе смотрит на курицу.

Я молча смеюсь себе под нос, прикрывая рот кулаком.

– Мясо, – потеснив Вику у мойки, отец намыливает руки и тщательно их ополаскивает.

– В морозилке хватает всякого мяса, – замечает Вика. – Тебе ее не жалко?

– Мне жалко пшено, – парирует отец. – От этой курицы все равно не было пользы, она несколько недель уже не несется. Только кормить зазря. Да и в качестве мяса толку тоже не особо, но из несушек получается вкусный бульон. Свари завтра лапшу, – распоряжается он.

Вика поджимает губы, походу, мысленно устраивает поминки бедной цыпе. А я пялюсь на ее розовый рот, мечтая раздвинуть губы, запихнуть туда свой язык и попробовать ее вкус.

Мне хочется так много всего с ней попробовать, что впору брать тетрадь и составлять список.

Ну, во-первых, оттрахать ее до посинения.

И, во-вторых, тоже.

А, в-третьих, сделать с ней все, все, все.

Отец считает, что Вика мне нравится. Только это слишком малая часть того, что со мной происходит.

Не забуду, как она наорала на меня позавчера.

Вика держалась так смело, словно была в состоянии надрать мне задницу, и после ее ухода я почувствовал себя не так хреново… Или той ночью, когда у Тары появились щенки, меня тащило от того, что я держу ее в объятиях.

С другими девушками я такого не испытывал.

Она же теперь в упор меня не замечает, а я не замечаю ничего, кроме нее.

Пока Вика наливает суп и расставляет тарелки, мой взгляд скользит по ее телу. Пах наполняется жаром. Член дергает под одеждой, потому что в моей голове сейчас разворачивается совершенно дикая картина, где я трахаю Вику – на мойке, на столе, на полу, на потолке…

Я незаметно опускаю руку под стол и поправляю член. И смешно, и стремно. Мне еще ни разу не доводилось обедать со стояком в штанах.

Это даже для меня слишком.

Но я не хочу есть. Я хочу кончить.

Опустив глаза в тарелку с супом, заставляю себя дышать медленнее. И все потому, что вчера я смотрел, как Вика мылась в душе…

Черт бы ее побрал.

Мне не спалось. Около десяти я проверил Тару с щенками, поменял ей воду, а потом просто шлялся по двору, пока не заметил, как в ванной на втором этаже загорелся свет.

Гребаная шторка оказалась приоткрытой наполовину, и я просто охерел.

За стеклом стояла Вика – с распущенными волосами, голая, беззащитная. Задрав голову, я попятился, чтобы лучше разглядеть девушку, поблагодарил наследственность за острое зрение и собрал все маты.

Настолько она охуительная.

Вообще-то, я предпочитаю, чтобы у телки была хорошая мясная задница, чтобы шлепнуть по ней с оттяжкой и схватиться, не люблю долбиться в кости. Все остальное я редко рассматриваю. Но на Вику хотелось смотреть. На ее узкую талию, выпирающие косточки на бедрах, о которые можно порезаться, и груди – небольшие, упругие с нежными розовыми сосками. А потом я чуть легкие не выплюнул, когда Вика намылила свой крошечный лобок и начала аккуратно водить по нему розовой бритвой. До этого момента я даже не придавал значения тому, что там у баб произрастает между ног. Хотя, гоню.

Свою первую запомню навсегда.

В позапрошлом году мне исполнилось восемнадцать, и отец решил, что пришла пора сделать из меня мужчину. Как-то в конце весны он пригласил к нам свою знакомую Свету. Мы смотрели телек и пили втроем пиво, а потом я без палева слился, решив не мешать отцу мутить с телкой.

В этом не было ничего удивительного. Время от времени на заимке появлялись женщины, только надолго никто из них не задерживался и уж точно никто не приходил по мою душу.

Но тем вечером Света поднялась ко мне в комнату. Тогда я уже несколько лет активно работал рукой, смотрел порно и девственником считал себя чисто номинально. Света же явилась, чтобы помочь мне разобраться с этим, провести, так сказать, обряд инициации. До тех пор в мою комнату ни разу не вламывались тетки и не светили сиськами, поэтому я сразу сообразил, зачем она здесь.

Но, стоило мне увидеть ее волосатый лобок, похожий на рыжую мочалку, я начал угарать. Не знаю, что меня рассмешило, наверное, я перенервничал. Все-таки первый раз – это большая ответственность. Все равно, что экзамен. Но я едва не завалил его. Смотрел на ее мохнатую пизду и ржал как конь. Сначала Света решила, что я псих, о чем тут же сообщила, потом обиделась, одеваться начала. Тогда я состряпал хмурую мину, попросил Свету повернуться ко мне задницей, надел презерватив, который она принесла, и трахал ее целых полминуты. На большее меня просто не хватило…

Поперхнувшись своими мыслями, я откашливаюсь и пью морс, а затем смотрю на Вику, думая, как бы ее снова достать.

На ум ничего путного не приходит, поэтому я просто прошу:

– Передай соль, – смотрю на нее, облизывая губы. И добавляю более тихо, почти шепотом: – Пожалуйста.

На секунду Вика подвисает, в ее взгляде даже мелькает удивление, но в итоге она едва ли не швыряет в меня солонкой, отчего я возбуждаюсь еще сильнее.

Никак не могу выкинуть из головы вчерашнее шоу, которое видел в окне. У меня до сих пор тело гудит от того, что я испытал, став его невольным зрителем.

Ведь Вика там не просто душ принимала…

Закончив с бритьем, Вика вымыла голову, затем намылила тело и стала тереть себя мочалкой. Только потом ее движения стали замедляться. И я реально подавился своими бронхами, когда понял, что она делает.

Сперва Вика просто осторожно водила мочалкой по груди и между ног, теребила соски, мяла груди. Затем, прислонившись спиной к стене, она бросила мочалку, положила ладонь на низ живота и стала ублажать себя. Прикрыв глаза, терла клитор, да так, что тот едва не задымился. Но когда ее пальцы скользнули внутрь…

Что мне оставалось? Я засунул руку в штаны и провел пальцами по своему стволу. Потом еще раз, и еще…

Это было потрясно.

Нет. Это было охуенно потрясно.

Я не знаю, как ещё описать.

Ведь мне никогда не приходилось дрочить, стоя на улице, и смотреть на реальную девушку, которая тоже мастурбировала.

И это зрелище было в сто раз горячее и круче той порнухи, что есть у отца на жестком диске. Раньше ни одна девчонка не кончала на моих глазах. Да меня и не волновало их удовольствие.

Последние полгода я трахал только Дашку. Той вообще до лампочки на всякие нежности. Обычно, я просто ставлю ее лицом к стене, нагибаю и сую в нее член. Ах-да, еще я прошу ее не орать. Потому что она стонет и визжит так, что в питомнике собаки выть начинают.

Но вчера, когда я смотрел на Вику, на то, как она выгибает спину и трахает себя своими маленькими пальчиками, мне захотелось проделать с ней все это своим членом, пальцами, языком, залезть во все ее дырочки, попробовать ее на вкус. Стало любопытно, а каково это – доводить девушку до оргазма?

Сука. Вот зачем я об этом вспомнил?

Теперь придется сидеть за столом, пока стояк не упадет.

Мать вашу…

Не то, чтобы у меня раньше не вставал в присутствии девчонки, но, похоже, тут все дело в том, что Вика для меня недоступна. А я даже не подозревал, насколько это может заводить.

Но зато отлично понимаю, зачем отец мне ее подсовывает. Он хочет преподать с помощью нашей хорошенькой поварихи очередной урок – что-то про отношения с женщинам. Он же сам сказал: ”Обычно, женщинам нужно много всего”.

Только Вика реально – крепкий орешек. Взять и просто поставить ее лицом к стене точно не получится. Но я уже говорил – так даже интереснее. Намного.

И, если бы мы встретились с ней в городе, у меня бы не было никаких шансов. Только здесь, на заимке, нет других парней. Отец сказал, что не претендует на нее. Да хоть бы и претендовал… Мне это не помешало с самой первой секунды, как увидел ее, думать о том, что я хочу с ней сделать…

– В середине октября с Зевсом на выставку в Уфу поеду. Справитесь тут без меня? – говорит отец, приступая ко второй порции супа.

Я смотрю на него и молча киваю.

Он знает, что я справлюсь.

– Это надолго? – встревоженно спрашивает Вика.

Заметив, как она задержала дыхание, улыбаюсь себе под нос. Мне нравится слушать ее глубокий, немного грубоватый голос, не такой, какой обычно бывает у женщин.

– Нет. На пару дней, с учетом дороги. Может, меньше. По обстоятельствам.

– Ясно, – слышно, как она глотает.

Оторвавшись от тарелки, я поднимаю глаза и перестаю жевать. Наши взгляды встречаются, и я ухмыляюсь, обещая ей адски интересное продолжение нашего знакомства.

Вика тут же тушуется и находит узор на своей тарелке очень интересным.

Она нервничает из-за меня. Разве это не здорово?

– Что касается собак, Клим все знает. На тебе обычные обязанности по дому.

– Ладно. Без проблем, – говорит Вика таким тоном, словно успокаивает себя.

Расслабившись, я вытягиваю под столом ноги.

Два дня… Наедине с ней.

Когда там он сказал уезжает?

Моя тарелка пуста. Я залпом допиваю содержимое стакана и встаю из-за стола. Ножки стула скрипят по полу.

Ну что я за увалень?

Прежде, чем уйти, я подмигиваю девушке. Вика тут же хмурится.

Наверное, она думает, что я сплю и вижу, как от нее избавиться, и нарочно ее извожу. В действительности все намного хуже.

Просто я хочу ее так сильно, что, кажется, готов сожрать живьем.

Глава 11. Андрей

Сегодня после завтрака Клим работает в теплице, где мы выращиваем огурцы. Нужно убрать засохшие плети и перекопать землю. На грядке еще можно найти колючие грунтовые огурчики, а вот в парнике жизнеспособных завязей больше не осталось. Август выдался аномально жарким и засушливым для наших мест. Но в последние дни как-то отчетливее чувствуется аромат увядающих растений.

На склонах гор уже желтеют пересушенные солнцем березы, трава из-за отсутствия осадков пожухла. И я предвкушаю, как совсем скоро буду выходить по утрам на крыльцо с горячей чашкой, пить кофе маленькими глотками, смотреть на горы и наслаждаться дурманящим осенним воздухом, полным тоски и спокойствия.

Заметив, что я подошел к теплице, Клим втыкает лопату в землю и вытирает лоб рукавом футболки.

– Ночи становятся холоднее, – говорю я, опираясь ладонью на дверь теплицы. – Пора приходить ночевать в дом.

Клим пожимает плечами, похлопывая ладонью по черенку.

– Мне не холодно. И на улице лучше спится.

Я было открываю рот, чтобы спросить его, снятся ли ему кошмары, но вовремя спохватываюсь. Парень не любит обсуждать свои проблемы со сном.

Поэтому я лишь киваю в ответ.

– Ясно. Но это вопрос пары недель. Погода тебя не спросит, где тебе лучше спится. Проснешься с замерзшей задницей – пеняй на себя.

– Ага, – усмехается Клим.

– Я в Сосновку хочу смотаться, – объясняю, зачем оторвал его от дела. – Тебе что-нибудь надо?

Клим пожимает плечами.

– Как обычно.

– Гандоны и все? – прыскаю я.

Учитесь, родители, как нужно воспитывать детей. Моему вообще ничего не надо.

– Да. Только те, что не рвутся, – замечает парень.

– Странно. Я беру нам одни и те же. И у меня ничего не рвется. Ты уверен, что все делаешь правильно? – подкалываю сына.

– Как только соберусь кого-нибудь отыметь, позову тебя, чтобы ты проверил, ладно? – огрызается Клим.

Как и все молодые люди он остро реагирует на замечания. Я и сам был таким когда-то.

– А сейчас кроме шуток, будь осторожен. Порванная резинка может обернуться такой головной болью, что ты проклянешь себя за то, что родился мужчиной.

Клим закатывает глаза.

– Я уже это слышал.

– Не лишним будет напомнить. Не готов становиться отцом, не хочешь проблем со здоровьем – будь добр надеть презерватив, – говорю я. В голове всплывает наш недавний разговор с Татьяной. – И… даже не знаю, как сказать… Ходят слухи, что ты очень жестко берешь девушек.

– Лично мне никто не жаловался, – отрубает Клим.

– Слушай… – начинаю я.

– Отец, – тон сына подразумевает не столько раздражение, сколько желание покончить с этой темой раз и навсегда, – то, с кем я трахаюсь и как я трахаюсь, касается только меня.

Вынужден с ним согласиться. Я бы и сам ответил так же, если бы кто-то совал свой нос в мою сексуальную жизнь.

– Извини, – киваю, давая понять, что был не прав, и перехожу к делам насущным: – Сегодня утром опять отрубался генератор. Боюсь, как бы он не подвел нас.

– Я посмотрю. Помнишь, в прошлый раз там забился фильтр? – напоминает Клим.

– Да. Давай. Надо разобраться с ним до холодов. – Вздохнув, я упираю руки в бока и осматриваю наш огород. – Вот и лето прошло. Не успеешь оглянуться, как опять наступит зима.

– Я люблю зиму.

– Я знаю. Потому что зимой работы меньше.

– Ага, – Клим кривит губы, выдергивая из грунта лопату.

Он знает – я шучу.

Что зимой, что летом – в своем доме дел всегда хватает, а Клим никогда не отлынивал от работы. В свободное время от забот с собаками, во дворе и на огороде, Клим занимается механикой.

Все дети по своей природе любопытны. Помню, как мы с братом ломали и разбирали игрушки, желая узнать, что же внутри. Мозгов и терпения собрать все обратно хватало не всегда, и очередная машинка отправлялась на кучу игрушечного хлама. Клим рос другим. Он мог часами, скрупулезно, разбирать какой-то механизм, запоминая расположение тех или иных деталей, а затем собрать его заново. Каждый раз, когда он это делал, мне хотелось сложить из пальцев фигу и сунуть ее под нос тем, кто твердил, что Клим не осилит общеобразовательную программу. Он не только закончил одиннадцать классов с неплохими результатами, но и почти самостоятельно научился ремонтировать машину.

Разбирать, чинить и возиться с техникой – это все его.

Возможно, я напрасно давлю на парня. Клим обучен навыкам выживания в дикой природе, способен вести хозяйство и готовить пищу – смерть от голода и холода ему точно не грозит. Но разве каждый родитель не желает самого лучшего своим детям?

Отшельнический образ жизни хорош тогда, когда он не переходит на стадию максимализма. Для меня переезд на замку, скорее, стал необходимостью, чем осознанным выбором. В моей жизни хватало моментов, когда хотелось крикнуть: "Как же мне все это осточертело!". Особенно, когда я остался один на один с шестилетним ребёнком, таким, про кого принято сейчас говорить – он особенный.

А если человек и не видел ничего? Что ему ловить здесь, в глуши?

Самое интересное, что никто не скажет, как поступить правильно. Продолжать ли и дальше подталкивать сына выйти из зоны комфорта и вкусить прелестей реальной жизни? Или дать ему полную свободу действий?

Прежде я почти не задумывался над тем, какой из меня получился отец. А сейчас, когда Клим вырос и стал мужчиной, думаю все чаще. Я смотрю на него и пытаюсь дать оценку самому себе. Никто не учит нас быть родителями, поэтому ошибки неизбежны. Все приходится постигать своим умом… Но по прошествии лет я думаю, что из меня вышел не самый плохой отец…

***

Вечером мы с Викой сталкиваемся на кухне.

Забравшись на стул, она вешает на окна отглаженные занавески в красно-белую клетку, которые стирала утром, а я пришел, чтобы вымыть бутылку после кормления одного из щенков Тары.

Длинный и синюшный, Счастливчик появился на свет позже всех и заставил меня попотеть. Его первый вдох дался нам обоим не без труда. По сравнению с остальными он менее подвижный и самым последним добирается до материнского соска, а, бывает, что и вовсе остается голодным по вине своих шустрых сестёр и братьев. Приходится докармливать бедолагу.

Помыв бутылку, я невольно бросаю взгляд на стройные бедра девушки и напряженные икроножные мышцы. Стоя на цыпочках, Вика опускает руки и переводит дыхание.

С того самого вечера, когда мы зажигали, она меня избегает. Мы, вроде бы, общаемся как и прежде, только всякий раз, когда я смотрю на Вику дольше пары секунд, она отводит глаза, а потом и вовсе находит предлог, чтобы уйти.

Ну целовались мы, подумаешь?

Какой-то детсад, ей богу.

Я предпочитаю решать вопросы по-взрослому.

– Вик, не хочешь поговорить?

– О чем? – продолжая нанизывать крючки на кольца, девушка даже не оглядывается.

Однако я замечаю, как зажимаются ее плечи.

– Слушай, мы, вроде как, оба делаем вид, что тогда, там, в комнате, ничего не произошло, но при этом я чувствую, что должен объясниться, – признаюсь ей, прислонившись задницей к шкафу. – Правда знать бы ещё, с чего начать.

– Не надо, Андрей. Я все понимаю.

Вика спускается на пол и расправляет штору.

А мне становится любопытно – что ей там понятно.

– Да неужели? – подначиваю девушку. – Ты же не обижаешься, что я тогда притормозил? Или… что?

Вика качает головой.

– Нет. Никаких обид, – она уносит стул на место. – Было глупо лезть к тебе с поцелуями. Не понимаю, зачем я это сделала. Просто какой-то минутный порыв, и теперь нам обоим неловко.

– Да не то чтобы, – я пожимаю плечами.

– Ну а мне ужасно стыдно. Ты отнесся ко мне по-человечески, предложил работу, кров, а я все испортила.

Я фыркаю.

– Ничего ты не портила.

– Да конечно! – возражает девушка. – Могу представить, что ты теперь обо мне думаешь. Еще неделю назад я считала тебя мутным типом, а сама…

– Мутным типом, – ухмыляюсь я, – серьезно?

– Андрей, ну все, хватит, – закатив глаза, просит Вика. – Я уже всю плешь себе проела. Проехали, ладно? Я ничего такого не планировала.

– Я тоже редко планирую такое, – мои губы растягиваются в улыбке, когда я мысленно возвращаюсь к тому вечеру. – Но было здорово. И вряд ли бы тебе удалось поменять мнение о себе при помощи классного поцелуя, – замечаю я. – Это как-то нелогично, ты не находишь? Красивая девушка проводит со мной вечер и дарит несколько волшебных минут. Покажи мне того, кто бы стал возражать.