Моя подруга киллер. Посмотрим, кто выстрелит первый

А посему горемычную не стали травмировать до талого, придумали превратить это в своего рода притворяшку. Как будто он бегал по лесам быстрой ланью, а потом наткнулся на ловушку, упал туда и отключился.

– Ага, прилёг так невзначай. – холодно и саркастично произнёс Михалыч.

– Должен же быть хоть какой-то сценарий! – ответила я.

– Да-а, Кирюш, режиссёры бы с руками отхватили такого сценариста, как ты! – хихикнул он в ответ.

– Потеряйся в родных джунглях, козлёнок.

– Ты опухла? – посерьёзнел Михалыч, а потом добавил: – Козлы в горах живут так-то…

– Вот и скачи к родным.

– А ты в опилки!

– Достали! – рявкнула малыха, и мы присели.

Переглянулись, у Мелёхина вырвался отчётливый глоток. Меня мурашки одолели, а Соня продолжила быть блаженной. Лучше бы она просто всё это время была в отключке. Тут и так страхов хватает, что паранойя станет ближе, чем вера, да ещё и малыха со своими выпадами.

– Я такими темпами поседею, – судорожно вымолвил Мелёхин.

– Я раз десять рожу. – поддержала его я.

Мы переглянулись, стараясь не заржать. Вроде и момент-то не весёлый, а совсем наоборот. Может, это уже просто истерия нас догнала.

– Давай поскорее закончим с трупом и поищем дорогу домой. – чуть ответственнее предложила я. – Хотелось бы смеяться над тобой и малыхой в более безопасной зоне.

– Единственный момент, где я обязан с тобой согласиться. Здесь должен быть бойцовский окоп поблизости.

Окопа не нашли, но придумали «гениальную» идею: соорудить погребальный костёр. Михалыч долго не соглашался, но я его уломала. Для костра нам понадобились две больших ветки и несколько (очень дофига) маленьких. Последние насобирались весьма быстро, а вот большие ветки пришлось ломать своим весом.

Я залезла на один из ближних к земле толстых суков дерева и стала прыгать на нём сверху, чтобы он отломился. Внизу стоял Михалыч с лютой усмешкой.

– Ты бы хоть покричала, бандерлогов своих позвала, – оскалился Мелёхин, – а то ведь невербально они не общаются.

– Я слышала, что у козлов врождённые белые зубы и длинный язык, а также склонность к тупости!

– Ой, у приматов тоже мозгов голубь накакал.

– Слышь, помоги лучше, остряк!

Михалыч вздохнул, но за конец ветки уцепился и потянул вниз. Дерево затрещало, и я повалилась прямо на сук, который в первую очередь упал на Михалыча. Приземлившись, было чётко слышно подобие хруста. Я взглянула на ветви подо мной и руками раздвинула их в стороны, а там, показываясь словно из-за кулис театра, вырисовывалась физиономия Мелёхина. Он иронично посмотрел на меня, затем сморозив:

– Ты только глянь, какая романтика: ты, я и лишь ветки между нами.

– Михалыч, у тебя губа треснула прямо посередине.

Я грубо встала на ноги, вдавив пару раз локтем и пяткой свой вес в тельце лежащего подо мной. Михалыч с неестественными писками перенёс глубочайшие унижения и потащил ветку к остальным. Вторую я добыла уже без его помощи.

Невысокий погребальный подиум был готов, а вокруг него Михалыч вырыл широкую канавку, чтобы огонь не перекинулся дальше. Потом мы затащили тело убиенного на ветки и стали поджигать сухую траву, что напихали меж хворостинок.

– Кир, а что мы-таки делаем, ты осознаёшь? – спросил он меня.

– Вряд ли, Михалыч, – честно призналась я. – Такое захочешь, а не придумаешь.

– Тебя не смущает, что мы одни?

– Мы с малыхой.

– Я про то, чего три года обычно ждут.

– Знаешь, фиг с этими вертушками. Где один, там и другие. Просто они ещё не дошли до нас.

– Кира, мне страшно, – неожиданно признался Михалыч.

– Мне тоже.

Пока разгорался огонь, произошло ещё одно нечто: малыха подошла к костру с венком, отпустила молитву в ветки и косо посмотрела на нас. Михалыч пожал плечами, а я виновато пучила на неё глаза. Больше нас испугало, что Сонька положила сплетённый венок, перекрестила его и полезла на дерево.

– А она точно христианка? – ошарашенно спросил Михалыч.

– Католичка. – так же ответила я.

– Она сейчас Велеса призовёт, ни фига она не католичка – настоящая язычница.

– Хорошо, что только мы её видим, а то бы её в психушку упекли.

– В средние века её инквизиция бы подпекла.

– Я всё слышу. – прорычала малыха сверху.

Удивляюсь я Мелёхину – при его-то мужской силе – он до дрожи боялся «такую» Соньку. Я тоже побаивалась, кто знает, что у неё в башке? Она как-то ночью убирала неработающим пылесосом, чисто потому что рассердилась, а тут её реально подстрелили. И ведь временами она уходила в себя, как самая настоящая шизофреничка.

– С другой стороны, – всё так же глядя на Соньку, говорит Михалыч, – с такой и враги не страшны.

– Самим бы живыми выйти. Супер, конечно, что она своим ходом пойдёт, но нехорошо мне что-то.

– Смотри, ты уже по-русски заговорила… а дальше что, любезности будешь отпускать?

Мы переглянулись. Смешок до горла достал, и пришлось его выпустить на волю. Хохотали так сильно, что аж связки заболели. Сонька с дерева тоже смеялась, от чего угарнее было втройне. Мы и газом вроде не дышали, и соль не кололи. Может, это воздух?

А, нет! Это паника с паранойей танцуют жига-дрыгу на наших нервах, втаптывая остатки здравого рассудка. Класс! И атака эта длилась нормально так по времени.

Прогноз погоды – дождь

Мы двинулись к обширным зарослям дикой вишни, волоча малыху за собой. У неё снова перестал работать режим реальности, и поэтому она заунывно пела какие-то обрядческие песенки. Михалыч только с опасениями на неё поглядывал и маячил, чтобы мы всё же её зарыли.

Раз обещали вертолёты, мы их ждали, или новый обход патруля. Мелёхин предложил двигаться вверх по течению реки, но не выходя из леса. Этот план мне понравился больше, чем сидеть на месте и ждать помощи, или гибели. Сонька, еле живая, ехала на крепкой и широкой спине Михалыча, временами оглядывая своими стеклянными глазами местность.

– Михалыч, шухер, – я резко присела и дёрнула его за штанину, заметив впереди движение.

– И что будем делать, если это за нами?

– Ты что, ягод переел? – шипя прямо в его глаза, разозлилась я. – Нам только не высовываться, у них пушки настоящие. Ты в курсе, нет?

– Я-то в курсе, – закопошился Михалыч, – но и мы не без греха.

Он указал на отобранную у представившегося винтовку и слегка ей потряс. Дым от костра явно привлёк внимание, но об этом мы подумали только сейчас. Это нормально – следовать автоматическим сигналам мозга. Пусть действия наши не имели никакой логики, зато они открыли нам проход и дали фору во времени.

– А круто ты это придумала, – незаслуженно похвалил меня Михалыч с улыбкой.

– Отвлекающий манёвр – лучший ход, – лукаво возгордилась я.

Оно прекрасно, конечно, что товарищ считает теперь меня умной, но вот ведь загвоздка – я специально косила под тупую, чтобы спроса на ответственность с меня было меньше. А теперь лафа закончилась, получается.

– Переждём, пока они мимо нас не пройдут, – прошипел Михалыч.

– А если они будут прочёсывать кусты? – поинтересовалась я.

– Нужно бежать. – вдруг подключилась Сонька и, скатившись со спины Михалыча, уверенно поползла в сторону реки.

– Сонька, стой! – испугалась я.

Вдалеке, как по заказу, прозвучала автоматная очередь. Пару минут стояла дичайшая тишина, а потом топот сапог скрылся в лесных дебрях.

– Это что было? – спросил Михалыч.

– Фиг его знает.

– Где малыха?

Сонька благополучно пришла в себя и мелькая пятой точкой, ползла под кустами. Я поспешила за ней, потому что опасалась, как бы её снова не накрыла бредовая волна. Внезапно, дождь захватил лес, беспощадно заливая ветви с крошечными зелёными листьями и траву. Как вышло упустить момент надвигающего шторма легко объяснить – когда пялиться на небо, если под ногами расходится земля? Теперь было слышно только спускающуюся воду. Мы были похожи на камуфляжных свинок, которые с удовольствием плавали в грязи, разве что только не подвизгивали и не хрюкали.

– У них там что, дожди-то внеплановой программой, как реклама по радио? – злостно простонал поравнявшийся со мной Михалыч, забавно сдвигая брови на лбу.

– Это тебе кара божья, – хихикнула я.

– Слышь ты! – пригрозил Михалыч кулаком из травы.

Я подавилась травинкой, что немного резанула мне язык, а Мелёхин съел заблудшую мошку, которая не смогла справиться с дождём. Он переносил этот Армагеддон стоически, не подавая вида сжатых в гармошку шариков, изредка подсмеиваясь над нами, слабыми женщинами. Ещё не хватало, чтобы потом хоть у одной живой души была возможность издеваться над его нечаянным страхом. А я специально украдкой поглядывала на его задницу, обтягиваемую штанами, и искала подвох.

Шум дождя становился всё хлеще и превращался в сплошную завесу. Мы уже проползли чёрт знает сколько, но просвета так и не увидели. Внезапно, малая словно провалилась с коротким визгом и звуком трескающих веток. Потом послышался плеск воды.

– Сонька! – я встала на корточки, пытаясь что-то рассмотреть, но мои руки начали скользить вместе с грязью вниз, и я поняла, что лечу. Затем холодный поток воды отшиб мне нос, лоб и вдавил голову с шеей в ключицы. Потом было темно и беспамятно.

Очнулась я под каменным навесом. В правом ухе стоял треск огня, а одна ноздря едва уловила запах мяса. Ощущений никаких, как будто у меня осталась только голова, которую сейчас плющит и расщепляет.

Я повернулась в сторону звука и увидела Михалыча. Он сидел в одних трусах, переворачивая на обтёсанных вручную палках куски мяса. Синие губы и бледные щёки, обсохшие от воды, заметно подёргивались и покрывались гусиной кожей. Кругом бордовые и фиолетовые пятна, на лбу короста, и кажется, опухшая рука.

Увидев, что я пришла в себя, он улыбнулся.

– Очнулась, свисточек.

– Чего это я свисточек?

– Пока падала, свистела. – хихикнул Михалыч.

– Ты кого на шашлык пустил?

– Твою правую ногу, ты же её не чувствуешь? – ухмыльнулся он.

Я с испугу, понимая, что он прав, дёрнулась, и голову закружило от боли. Без сопротивления пришлось сию же секунду принять положение горизонталь, и закрыть глаза.

– Нормально ты себе жизнь искалечила. – не унимался бессовестный. – Чё за свои «два ноль» падать так и не научилась?

– Отвали, мудила!

– Не свисти, кукушка, а то связки на горле разорвёшь.

Я не стала пререкаться с Михалычем, он знал, что не бессмертный, и пользовался моментом. Его обожание к издёвкам над ближними, как воздух для лёгких.

Теперь я чётко ощутила всё своё тело. Грубый зуд по всем участкам кожи, одну ногу я действительно ощущала смутно, а вторую обжигало болью в колене. Пальцы ломило из-за термоожога или падения, даже под ногтями чесалось.

– Сколько я была в отключке?

– Примерно часа два, не меньше. Сонька отшибла себе всё на свете, но успевает где-то ползать.

– Почему ты разрешил ей? – возмутилась я.

– Ну, – пожал плечами Михалыч, – во-первых, потому что она меня старше. А во-вторых, эти её песенки про студёную водицу и заговорённое перо меня вводят в панику.

– Так чьё бренное тело ты пустил под огонь?

– Кролика. Вы пока падали, я на ус мотал.

– Ты, поди, освежевал сам? – я хитро покосилась на него.

– Я сам всё сделал, это не сложно так-то.

– Да-да, я помню. Ручная работа – это твоё ремесло.

– У-у, бляха от ремня! – Михалыч сделал запугивающий шаг, поднимая пятерню.

Меня это только рассмешило, а он, понимая, что всё равно ничего сейчас мне не сделает, только красиво продемонстрировал третий палец.

– А почему ты себе ничего не отшиб?

– Спасибо, я очень хорошо себя чувствую.

– Михалыч, я интересуюсь, почему ты живой.

– О, это так по-родственному. Просто я понял, куда нас Сонька повела, но падать не собирался.

– Как ты понял, дождь же.

– Дождь, конечно, да, но вы же ползли, а я иногда вставал. Сонька нас вниз по течению вела, а упали в небольшой бассейн. Тут водопад и более спокойные волны, но река не заканчивается. Зато пригорок полно.

– Интересно, – пробормотала я, оглядывая место.

Это была пологая пещера, которую окружала вода и закрывал небольшой водопад. Его шум я стала слышать только после того, как узрела. Почти ровные каменные булыжники расчерчивали стены на шесть частей, наверное, это был неловкий обвал, или одна из речных пещер, которые в нашем регионе не редкость.

– Я так и буду лежать? – спросила у себя самой.

– Лучше пока лежать, а то одуреешь от боли, как Сонька. Я что с вами такими делать стану? – поинтересовался Мелёхин.

– Надо её найти, – покачала я головой.

– Отдохни, нас тут точно никто искать не станет. И там дождь, а здесь воздух спёртый, гораздо теплее, чем снаружи.

– Соня не в себе, нельзя оставлять её одну. – не сдавалась я.

– Да тут она, недалеко. Сейчас я её гляну и вернусь. – вздохнул тот.

Он встал и пошёл к водной стене, но не пересёк её, а словно завернул за угол. Мне стало любопытно, как это так, и кряхтя, как старенькая бабулька, я подняла свою массу на одну ногу. Вторая же была тяжеленная и начинала гудеть, потому как распухла. Любой нормальный человек сказал бы, что пора в больницу.

Скрипя зубами, я допрыгала до стены, а затем пошуршала вдоль, держась за средние и мелкие камушки. Некоторые не выдерживали и отпадывали, создавая сладкий звук падения и хруста. Эхо тут же ловило волну и разносило её по всей пещере. Ступни ощущали ледяную воду и мелкий щебень, от которого было больно. И от ощущений сих накатывала тошнота с вертолётами.

Темнота становилась сильнее, а нога тяжелее. Я чувствовала себя огромной каменной глыбой, с которой тоже спускается водопад. Меня притяжение тянуло вниз, и было настолько паршиво, что хотелось заорать в голос.

– Тебе же велели лежать, вот куда ты, дура, попёрлась? – тихо вздохнул Михалыч, вырулив ко мне навстречу.

– Мне нормально, просто расходиться надо.

– Как Соньке?

Михалыч волок меня обратно на место. Обидно, но правильно, ибо я со своими ощущениями готова была окунуться в студёные пещерные воды.

– Ох, Кирюха, на войну с тобой не пойдёшь.

– А куда пойдёшь?

– Спи давай, тебе станет легче.

Он поцеловал меня в лоб, но мне вдруг показалось этого мало. Я потянулась губами к нему весьма настойчиво.

– Может, не надо… – жалобно простонал Михалыч.

Но нет, ещё как надо! Механический бред на то и существует, чтобы людишки могли творить чепуху, а судьба-злодейка потом подливать масло в огонь. Как бы подготавливая грешников гореть в чертогах адского пламени или киснуть в котельном бульоне.

Оттого я смутно помню, как и без того напряжённый Михалыч сдался моему неистовому желанию совокупиться прямо сейчас. На это влиял огромный гормональный спектр, который появлялся из-за контраста моей холодной и его горячей кожи. Громкие вздохи тоже доканывали, кололи тело, вводили наркотическое вещество в кровь.

Между нами накапливалось общее тепло, когда вокруг стоял страшнейший каменный холод, и пар при дыхании рисовал облака. Мелёхин дрожал надо мной, был очень аккуратным, боясь задеть за больное. Обжигал губами ключицы, заставлял вздрагивать от нежных прикосновений. И я не помню, когда такое было в последний раз, но это точно не предвещало чего-то хорошего.

Временами, когда мне было грустно, одиноко, страшно, некомфортно, я всегда хотела положиться на него. Опустить голову ему на плечо или почувствовать его губы на моих. Просто почувствовать от него что-то более дружеское. Но проявление таких эмоций у Мелёхина было редким природным явлением, и не в мою сторону. Произойди такое хоть раз, потом шлейф от события давил мерзопакостью и эгоизмом.

У всего есть своя цена

Стыдно. Нам ужасно стыдно (на самом деле нет)! Секс – неплохой катализатор эмоционального тромба. Я и Мелёхин расслабились, лёжа в обнимку, наголо, без паники и суицидных картинок в голове.

– Как думаешь, – подал голос он, – Сонька сильно обалдеет?

– Не хочу, чтобы она это видела, – запротестовала я.

Отдать Михалычу должное, он тоже не горел желанием это показывать. Но мы всё же ещё немного полежали вместе. От запаха мяса я резко захотела есть, видимо, физическая активность пробудила и другие потребности организма.

– А соль-то есть? – спросила я.

– Вся роскошь на палочке, – тоскливо улыбнулся Мелёхин.

– Когда ты выходил, – снова начала я, – где была Соня?

– Кир, она как очухалась, всё время сидела у воды. Я звал её, пытался с ней поговорить, но она просто сидела. Понимаешь? Дай ей время, ведь у неё боли посильнее, чем у нас с тобой.

Это верно. Спорить о правоте или вине не имеет смысла, когда твоему другу больно так сильно, что он даже двигаться не желает. Но оставлять малыху на обозрение недругам опасно, поэтому я науськала Михалыча идти за ней со мной.

Сонька так и сидела на огромном булыжнике, с потупившимся в воду взглядом. На улице продолжал лить дождь, а ей хоть бы хны. Поэтому мы силком втащили малыху в пещеру, чтобы она не слегла с пневмонией или ещё с чем похлеще.

– Ешь, – приказал Михалыч, и она стала по куску отрывать от поданной ей кроличьей ножки.

– Делаешь успехи в управлении, – ехидно похвалила я.

– И не только, – оскалился он.

Мне пришлось закатить глаза, потому что он был опять прав. Ещё пару раз признаю его правоту и перестану быть независимой. Время снова открывать споры и начинать торги.

– Нам нужно найти «Марк» Ильина. – выпалила Сонька.

– Чего, блин?! – вскрикнул Михалыч. – Здесь есть тачка, а вы, поди, брезгуете её брать?!

– Нет, Михалыч, – вмешалась я, – не в этом дело.

– А в чём?!

– Машине каюк. Мы прокатились на «Марке» немного, и она в говно у дерева лежит.

Мелёхин только развёл руками. Я его понимала, стоило раньше про тачку рассказать. Сонька заметно выбилась из сил, ей нужен был отдых. Он был необходим и нам. Мелёхин нервно перебирал пальцами, пытаясь собраться с силами. Странно для него, но он чувствовал себя ответственным за двух дурочек, что угодили в новую западню и насильно затащили его с собой.

– И как же так вышло, что у вас ключи от машины оказались? – подозрительно выпялился он на нас.

– Ильин подогнал, – устало ответила малыха. – Надо поспать, а завтра найдём машину и попробуем уехать.

– Это очень легко сказать, Соня, – возразила я. – Если мы разбомбили только радиатор – ещё полбеды, но, если там конкретно встал движок – дело зряшное.

– Плюс дождина льёт без остановки, наверняка под капот уже попало, – присоединился Михалыч.

Но малыха нас уже не слушала. Она, опиравшись спиной в камни, и не доев порцию, сопела. Вид её не менялся с тех самых пор, как мы прижгли ей ранение в землянке. Если бы не лесные травы, пониженная температура и вода, то Соню уже пришлось бы отпевать священникам, ибо только три перечисленных фактора затормаживали гниение и заражение крови. Лишь только редкие рациональные разговоры малыхи давали надежду на лучшее.

– Мне не хватает тебя.

Я едва ли произнесла эти слова. От них что-то сжалось в комок и загудело. Мир повернулся несколько раз на триста шестьдесят градусов, в ушах прозвенел треугольный трензель. И если бы не горячая рука, от одного прикосновения которой тепло разлилось по стану, я наверняка поддалась новому терзанию души.

Почему-то Мелёхин понял меня. Возможно, он и сам был сейчас одинок и беспомощен. Но сидя вот так, в обнимку перед шуршащими языками горячего пламени, становилось куда легче. Меня накрывало спокойствие, когда я ощущала, как тихо вздымается от дыхания грудь Михалыча. Его пальцы, накрепко стиснувшие моё плечо, показывали, насколько сильно он сейчас готов быть рядом. И готова поклясться, что в случайный миг он невесомо задел меня губами в месте, где существует самая тонкая кость черепа.

– Мы что-нибудь придумаем, – произнёс Михалыч.

– Ты сам-то в это веришь?

– Сегодня нет, но завтра всё будет по-другому.

С рассветом Соня разбудила нас сама. Никаких подколов, взглядов или шуточек. Она видела, что Мелёхин с голым торсом возлежал со мной, некультурно обнимая. Да и я от шуточек воздержалась, потому что не место и не время для них.

Прощание с «домом» было весьма трогательным. Малыха оставила повязку на ветке, а Михалыч, не заметно для неё, потом снял со словами: «Вот кто мышь в нашем отряде!». Не в обиду, конечно, он просто знает, что сентиментальность Соньки в частых случаях приводит к катастрофам. Мне тоже немного досталось, потому что «для профилактики и не фиг рот открывать, пока старшая ведьма косячит».

– Значит, ты всё же намерен искать «Марк» Ильина? – негодовала я. – Нам опять придётся идти через весь лес к месту лагеря, а там ещё несколько миль.

– Но нам бы не пришлось этого делать, скажи вы мне сразу, что там есть тачка. – протестовал Мелёхин.

– Тогда бы нас точно поймали, потому что на чужих мы натыкались не один раз.

– Нас и сейчас могут поймать! А давай здесь жить!

– Вот и живи, а мне «Джунгли» не по карману. Одна антисанитария.

– Вчера тебе она не мешала.

– Ты тоже не особо сопротивлялся!

Малыха начала паниковать, оглядываться по сторонам с ощущением каких-то звуков. Она ходила вокруг нас, пока мы доставляли друг другу удовольствие облить собеседника грязью. Я начинала – Михалыч заканчивал. Все препирания между собой мы делили поровну, а вокруг поговаривали, что муж и жена – одна сатана. Это было похоже на правду, но мы наотрез это отрицали.

– Река около пещеры, нужно идти прямо по реке! Тогда не надо будет искать машину, зато можно выйти хоть куда-нибудь, где нет угрозы. – оспаривала высказывания Михалыча я.

– Ага, блин! – плевался он. – Вёсла тебе в руки, иди гондолу строить!

– Да это ты гондола!

– А чё ты сразу обзываешься? Если боженька только на это язык дал, то мозги стоило у матери просить!

– Ты, смотрю, у своей много просил, с бывшей пятьдесят раз сходился!

– Я с одной пятьдесят раз сходился, а ты с пяти десятью по одному! Тоже мне, отличилась!

– Я хотя бы могу признать, что ошибаюсь, а ты вечно на всех вину перегоняешь!

Сладкие речи любви перебила малыха, подняв дикий ор. Она покраснела, затряслась и почти выкипела из своего тела.

– Вы заколебали! Сколько можно? Поженитесь уже и качайте друг другу права, а пока вы не успели приклеить ваши милые попки к браку, пожалуйста, сосредоточьтесь на выживании! У меня дома маленький ребёнок, который ждёт моего возвращения! Если вам нечего терять, то оставайтесь и жрите друг друга, а я пойду!

Она круто развернулась и втопила, куда глаза глядят. Её быстрый шаг громко шелестел по траве при боковом-то ранении. Пулей в замедленном действии она криво-косо неслась мимо деревьев, но не понятно куда. Нам пришлось заткнуть фонтан красноречивости и лететь за ней вслед.

Когда малыха нервничала, то оставляла позади всякую осторожность, громогласно заявляя о своей силе непомерной. Обычно это выглядело мило, но сейчас, при всём обилии опасностей, она значительно усугубляла ситуацию. А я уже подметила характерную хромоту, которая перекашивала Соньку, и отправляла запросы вселенной о счастии и благополучии.

– Если бы ты больше времени уделял личному развитию, мы давно бы уже выбрались! – успевала я на бегу.

– Если бы ты встречалась только с одним мужиком, и он тебе изменил, то я бы подумал, что ты ангелочек! – не отставал Михалыч.

– Тебе не свойственно думать! – шипела я.

Это не очень естественно выглядело, потому что мы словно мяч друг другу бросали. И каждый старался попасть по носу другому. А малыха, тем временем, и не думала выбиваться из сил, снижать скорость или останавливаться. Михалыч летел за ней, пытаясь вставить слово, но тщетно. Я вскоре болталась на конце колонны, стараясь не отставать.

– И куда теперь? – плюнула Соня, выйдя из зарослей на очередную поляну.

– Не нервничай, фифтик, – приобнял её Михалыч, физиономией мигая мне делать тоже самое. – Сделаем передых, прогуляемся в стиле пенсионных и немного подумаем.

– И не называй меня, как он! – пригрозила Соня.

– Ладно, не буду. – Мелёхин осторожно убрал руки и криво улыбнулся.

– Мы так в край заблудимся. – оглядевшись по сторонам, произнесла я.

– А что, искать север по мху уже не работает? – оскалился Мелёхин.

– Михалыч, тебе бы в передачу к Дроздову со своим мхом.

– Кир, иди ты… сама знаешь куда. – он опасливо посмотрел в сторону малыхи, а мне пригрозил кулаком.

– Ме-ме-мелёхин, – громко сглотнув, я показала пальцем в одно место.

Перед нами стоял тот самый косматый, которого я застрелила и сожгла. Он поднял винтовку, наводя дуло прямо на нас.

– В рассыпную, – крикнула Сонька и пустилась на утёк.

Михалыч гнал себя в зелёные чертоги так, чтобы не было прижатого к спине дула. Глотку словно кислотой обдало, и изо рта выплёскивались кипячёные слюни. Давление вымещало белки из глазниц, но куда более сильно болели ноги. Они почти ломались, подгибались и не хотели шевелиться.