Моя подруга киллер. Посмотрим, кто выстрелит первый

Если Соньки и Ильина не было в палатках, значит они загрузились в машину. Понятно же, что и там может произойти всё. Я терминатором двинулась к машинам.

Там тоже была пустота. В итоге разозлившись до головокружения я залезла в одну из машин, укрылась чьей-то телогрейкой и отключилась. Отличное открытие игры.

За неделю до…

Если вы подумали, что события, происходящие со мной, всего лишь всплеск жизненной активности, уверяю вас, это ещё не всё! Судьба у меня, как у Чили или Японии, вечно находиться на участках движения литосферных плит. Сейсмическая активность происходит даже чаще, чем выпадение осадков, потому что генератором любого события является Сонька. Вот и на сей раз после длительной пьесы о неразделённой любви, малыха умудрилась втянуть меня в новые приключения.

Для начала она попросила меня взломать одну игру. Рейтинги у этой штуки были высокие, количество игроков чуть ли не весь мир, а сервера слабые. Может, поэтому я свою работу быстро сделала, но Соньке этого было мало. Она решила меня «прогулять» за пределы провинции (Михалыч постарался), чтобы развеяться. Ага, страдания у неё, а развеиваюсь я. Что ж, прекрасно.

Короче говоря, после успешного взлома игрушки я ещё долго ползала среди её внутренностей, и, если честно, более лёгкого алгоритма программирования для игры ещё не встречала. Разработчики были либо слишком наивными, чтобы установить хорошую систему защиты, либо слишком тупыми, чтобы понять одно: когда в твою рулетку играет весь мир, крах неизбежен.

Мой крутой дядя – танцующий, пригубивши градуса расставленными мизинцами в стороны – научил меня полноценным отношениям с техникой. Я только освоила как ходить и опрокидывать горшок, и родственник, подсуетившись, стал объяснять мне язык нолей и единичек. Поэтому навыки и знания в области программистки и систематологии для меня высший пилотаж. Демонстрация излишня.

Итак, после этой махинации мы поехали в город к друзьям бить новые тату. Сонька настоятельно рекомендовала заменить душевную боль физической нагрузкой на единственный орган, который можно продавать не вырезая. Она тётка хоть и взрослая, но её детская натура туго вывозила суровые возрастные проблемы. Что же до меня и остальных членов нашей странной шайки, мы просто были вынуждены исполнять приказы старшего.

Семейная пара татуировщиков – необычная для людей старого устава – в самом деле отличные ребята. Костя и Женя принимали нас за сверстников и часто шутили на наши же темы. Они демонстрировали на своих частях тела изящные работы и, казалось, были просто влюблены в это дело. Их небольшой студийный салон, составной частью которого был общественный коридор, вмещал в себя комфортабельный диван с темно-коричневой кожаной обивкой, такую же кушетку, мини-стеллаж под оборудование и клетку с попугаем Серёжей.

Кстати, клёвый парень – любил малыху до неестественной жадности. Они постоянно разговаривали на своём птичьем, танцевали и ещё всячески взаимодействовали. А когда кто-то из них уставал от клоунады, зрители могли наконец отдохнуть от шоу в мире животных.

Женя, как обычно, встречала гостей на крыльце павильона, где они с мужем организовали свой салон. Каждого из нас она жадно обняла и чмокнула, напоминая своим поведением малыху. Вероятно, с возрастом Сонька всё больше будет тактильничать и чаще стоять около детских садов, ковыряя забор.

– Малыха сегодня тихая какая-то, – шепнула мне Женька. – Влюбилась что ли?

– Да по-любому, слюни вон по стене мажет! – буркнула я.

Когда мы зашли в студию салона, все разбрелись по своим местам. Сонька пошла строить Серёже глазки, Михалыч и его команда устроились на диванчике, окончательно прилипая взглядом к телевизору. Тату хотела малыха, а истязать решили меня, поэтому с Костей и Женей общалась только я, обговаривая детали корректировки рисунка. Потом меня усадили на кушетку, обработали и приступили к пыткам.

– Что это у вас генеральша молчит сегодня? – обратилась Женя ко всем ребятам.

– Да она шмел на подкрадульках, в туз гасится. – излил в массы свою новую фразочку Михалыч.

– Женёк, ты только послушай, чего нынче молодёжь произносит! – хихикнул Костя.

– Ты где это опять услышал? – усмехнувшись, спросила она.

– Сонька, давай тоже чё-нибудь брякни. – обратился Михалыч к подруге, но малыха только горько вздохнула.

– А что у вас новенького происходит? Мы вот переезжать собрались. – похвастался Костян.

– Да ладно? Наши поздравления! Адрес-то напишите? – вклинился в беседу Даня.

– Не, – оскалился Костя. – Вы, блин, уже поперёк горла со своими рисунками.

– Ха-ха, – перебила Женя, – он шутит.

– У нас пока тишь да гладь. – продолжал Михалыч.

Я в это время скулила максимально заунывно, лишь бы боли чувствовать меньше. Кожа на икре обагрилась, смешивая пот с чернилами. У меня тряслись и мокли руки, совместно вертелась комната в глазах. Транквилизатор вообще не подействовал на мои чувствительные нервные окончания, что пагубно сказалось на сознании.

– Больно, что ли? – хитро спросил Костя.

– Нет. – пискнула я.

– Тьфу! Мышь какая! – пшикнул мне Михалыч. – Она ещё прикольнее пищит, когда ей уши лижут.

– Да ладно! – засмеялась Женя. – Меня тоже в жар бросает от таких дел.

– Уши вообще жёсткое место. – не отрываясь от экрана, согласился Никита, а Сонька из угла гневно на него зыркнула.

– Эй, Сонь, – поднял руки Костя, – не смотри таким макаром, а то у меня руки трясутся.

– Пойду я, что ли, до магазина сгоняю. – выпалил Никита и испарился.

– Как у вас увлекательно молодость проходит, – проследив за ситуацией, отметила Женя.

Сеанс закончился только после девяти часов вечера. Мы тепло распрощались со студией «Тату Эль Бандидо», отправили восвояси Даню и Егора и поехали на «дежурную» городскую квартиру, чтобы малость передохнуть. На четверых заказали десять коробок разной пиццы, разделили скромные пять литров бархатного пива, а потом пошли гулять, оставляя трясущегося Никиту дома.

Ночная улица пахла выхлопами автобусов, низким воздухом, как перед дождём, и размазанным свежим гудроном. Людишек становилось всё меньше, фонари загадочно обливали тротуарные дорожки и юбки домов рыжим светом. У кого-то уже погас свет, делегировав жизненный процесс дремоте.

Я мечтательно топала по ровному тротуару, возведя глаза к блестящим дырочкам в ночном небе. Мошкара проносилась перед лицом, щекотала нос и норовила попасть в рот. Не выдержав, я чихнула и запнулась враз. И повезло, что Сонька подхватила, а то упала бы за бордюр и нос заодно уменьшила.

– Вот же егоза, – заботливо произнёс Михалыч, – бездумная малипуська.

– Какой ты у нас сентиментальный. – съязвила я в ответ.

– А ты скряга, – ответил тот, сменив улыбку на брезгливый взор.

Удивительно, но Мелёхин действительно искренне бывал заботливым. Откуда появлялась у него такая потребность – воистину загадка, но вид у парня был умилительный. Так что смена нового города на старый совсем не отвлекала. А попали мы уже на набережную Кургана, где висели на железных руках-планках миниатюрные качели. Волны Тобола омывали грязноватые бетонные плиты, трава проросла между квадратами, которыми вымощена набережная целиком.

– Я бы вообще уже в монастырь пошла со своей жизнью! – буркнула вдруг малыха.

– Тебя в монастырь не возьмут, – хихикнул Михалыч. – Рога через божьи двери не пролезут.

– Вот я тебе по бороде! – пригрозила она с обидой.

– А ты поймай для начала! – продолжал задираться Мелёхин. – Я-то со своей бородой убегу, а твои ветвистые вешалки тебя качать будут! – сказал он и бросился бежать.

К слову, Михалыч бегал слишком быстро для заядлого курильщика. А курил он достаточно много – по две пачки в день – для того, чтобы давиться воздухом на втором метре кросса. Но, тем не менее, наш бородач ходил в качалку, а с креатина его тело распухло, словно надувной круг.

– Не ной, я с тобой в монастырь пойду. – подбодрила я малыху.

– А тебя тем более туда не пустят! – подбежавший Михалыч шлёпнул меня по левой ягодице.

Нога сразу отнялась, и я присела, а тот, порхая от счастья, побежал вперёд.

– Хамло! – отпустила я ироничное оскорбление.

Неподалёку от конца набережной разразилось шоу, а нам обязательно приспичило на него взглянуть. Пара мужиков, по форме классики, полуокружностью загородили какого-то паренька и допинывали его жалкое тельце. Тот еле стонал и уже, наверное, отъезжал на тот свет, но наш бесстрашный Михалыч бросился в бой. Его невозможно было отговорить, переубедить и уж тем более остановить.

Он с двух рук распихнул опричников из середины, из-за чего трое других поспешно решили устранить неприятность. У всех пар валил изо рта и ноздрей, как у испанских рогатокопытных. Глядишь, вот-вот лаву начнут изрыгать.

– Его загасят… – утомлённо и одновременно обеспокоенно сказала я.

– Качественный факт. – заметила малыха.

Мы, не сговариваясь, кинулись в нарастающее месиво. Соня пыталась использовать отработанные на боксёрской груше удары, а я просто действовала наобум.

Тот тип, которого била малыха, с лёгкостью швырнул её в сторону, словно игрушку. Михалыч отбивался от двух других, а я пыталась управиться с остатками.

Волнение больше исходило от опрометчивости, чем от адекватности. Я чувствовала, как мои костяшки проезжали по холодной коже щёки одного, а нос кроссовка подбивал у другого желудок. Происходящее сильно куражило мне мозг, и я даже не смотрела им в глаза, боясь увидеть там отражение своего страха и беспомощности.

Какая-то бабулька, проходившая мимо, не осталась равнодушной к такому концерту. Её кнопочный Годзилла вызвал органы порядка, и мы все дружно поехали в ментовской приют. Да, бездомных и бродячих там было много: бывалые шлюхи, неопытные эскортницы, тощие нарики, жирные воры и прочая челядь подзаборных, лишённых человеческой работы людей.

Побывав один раз в суточной клетке полиции, я поняла, почему это место называют обезьянником. Все, кто находятся за решёткой, хотят засрамить любого, кто носит погоны, и для этого высовываются между прутьев и начинают орать, плевать или вообще гадить. Подобное зрелище можно увидеть в зоопарке, глядя на непослушных мартышек и им подобных животных. И теперь мы в этом цирке тоже были.

– Бесплатные билеты! – кричал Михалыч. – Только сегодня вы сможете увидеть тупых приматов, наследников дриопитеков!

Он саркастично указывал на упырей, с которыми мы подрались. Те с разбитыми харями глядели на него исподлобья. В этой же части находился излупленный паренёк, который улиткой лежал в углу.

– Обратите внимание, – продолжал Мелёхин, – у них совсем нет серого вещества, поэтому они могут накинуться на случайного прохожего и херачить со всей неравной для пострадавшего силой!

Костюмы посадили отдельно от нас – чистое везение – соединив их род с какими-то обкуренными доходягами, что просто валялись, скрючиваясь от содержания токсинов в организме, и натужно стонали. Может, поэтому негодяи не различали среди них свою жертву. А нас приплели к двум взрослым тёткам, которые, скорее всего, не стоили и сотки за ночь, зато вонь от них стояла крепче любого чл… а не, я не буду об этом.

Всё это было ужасно отвратительно. Горло давил ком тошноты от сумбура запахов, голову обносило шумом от ударов, полученных в драке. Но что ещё обиднее, ныли и ломались костяшки рук, которые больше всего пострадали в этой переделке. Тело исходило жутким зудом от пота, и последним можно было обливаться, как студёной водой в крещение.

Через три часа сидки наших спонсоров ночлега выпустили под залог, спустя минуты избитого определили в реанимацию, а нам пришлось сидеть и держать невидимые свечки за то, чтобы господь ниспослал нам добрую идею. Разумеется, это не сработало!

– И чё будем делать? – спросил Михалыч.

– Будем давить на больное, – зло оскалилась Сонька.

– На маленькую зарплату или плохую раскрываемость? – тупо спросил Мелёхин.

– Ты бы это, – обратилась к нему я, – того, мозги у специалиста проверил. Вдруг на мрт опухоль в отделе логики найдут.

– Тебе вот сейчас больше всех надо язык свой показывать? – взвыл от обиды Михалыч.

– Дурные, – прошипела малыха. – Мне нужно только позвонить, но телефона нам не дают. А раз не дадут добровольно, мы их вынудим. Хорошо, что Венера у меня с няней осталась, есть чем брать.

Мы с Мелёхиным переглянулись, а Сонька вцепилась руками в прутья, просунув между ними часть лица, и начала орать:

– Зачем я ввязалась в гладиаторские бои без арены и ставок? Как им объяснить, что у меня маленький ребёнок? Какой им нужен аргумент, чтобы понять, что я не собиралась драться?

Она так сердечно ухватилась за прутья, которые раньше даже трогать не хотела, что я подумала, вдруг Сонька начнёт их грызть. Мелёхин встал в угол лицом к стене, чтобы не показывать, как сильно ему было смешно. Он-то малыху всякой видел, но такого ещё ни разу, и вместо того, чтобы испугаться, развеселился.

– Почему какие-то ушлёпки пошли жрать на свободу, а мой ребёнок теперь вынужден сидеть один, потому что мама хотела помочь сородичу в беде?!

Пока Михалыч ржал в кулак, я завидовала Сонькиному артистизму. Тётки в нашей камере вцепились друг в дружку, морально болея за малыху.

– Эй вы! А ну заткнулись! – послышался голос дежурного.

– Отпустите девчонку, у неё маленький ребёнок дома! – заорал Михалыч, а потом снова отвернулся к стене и истерично захихикал.

– Малышке всего четыре года! – добавила я, а малыха только громче завыла.

Спустя пару минут она вообще обезумела и стала рваться сквозь решётки с бешеным криком. Слабо было бы так назвать шум, который она создавала, но он произвёл фурор. Через полчаса явился дежурный с медиком, и малыху забрали на экспертизу. На что её проверяли, я не в курсе, но отпустили безоговорочно почти сразу. Она тут же рванула, что было мочи, даже не сказав слова прощания.

– Ну, с другой стороны, – якобы понимая, начал Михалыч, – я бы тоже так рванул.

– Ага, конечно, у тебя же детей, как мух у лампочки!

– Ползи в свой террариум и шипи там!

– А ты к котам в Норвегию шуруй, тебя мохнатые заждались!

– У, кобра!

– Тьфу!

Такая приятная атмосфера для романтических игрищ… Тётки, уже привыкшие к нам, просто сидели и ждали своего часа, в то время как мы с Михалычем опять дрались. Но теперь друг с другом, а когда лейтенант погладил пластиковым жезлом прутья, мы вновь стали нормальными и адекватными людьми.

– Фу! Всё лицо из-за тебя в слюнях! – прошипела я, нервно вытирая кожу рукавом.

– Скажи спасибо, что это лишь слюни. – съязвил Михалыч.

Грохнуть«Марк»

Пьянчуги наши проснулись раньше петухов и орали призывные серенады. Я, ругаясь матом вслух, еле встала из положения зигзаг. Тело взвыло от боли, а лицо превратилось в куриный зад. Высунувшись из машины Зелёного (как оказалось позже), мои глаза наткнулись на мировой приход. Народищу – пруд пруди, ни дать, ни взять – делегация военного конгресса.

Сонька болталась без Ильина. Я тщательно разглядывала её физиономию, пытаясь понять, довольная ли она. Если бы человеческое тело обладало способностью изменять форму, то я стала бы микроскопом. При свете дня у малыхи нашёлся ещё один знакомый парнишка, смутно кого-то мне напоминавший. Они пожали друг другу руки, поулыбались, почесали языками и разошлись.

Парнишка явно молодой, в стиле Сонькиных предпочтений. Высокий и кучерявый, с тёмными глазами, как в песне, и с бледной кожей. Вчера я его не заметила. Скорее всего, это новое поступление бойцов, потому что вчерашнее спилось. Сонька смотрела на его губы, пока они шевелились в разговоре. Оголялись жемчужные зубки, а малыха слюнями давилась. Как она сдерживалась в таких порывах, до сих пор загадка.

Раздражение вновь меня посетило, а особенно после того, как малыха, найдя Ильина, опять к нему прилипла. Их тупой стиль голодного общения доводил до истерической белки фиолетового цвета. Я так долго сверлила Ильина глазами, что он, словно почувствовав, посмотрел на меня, а затем сделал приглашающий на беседу жест.

– Где была Сонька? – наехала с порога я.

– В машине у меня, а что случилось? – спокойно и с улыбкой ответил Ильин.

– Вас там не было!

– Мы гуляли, – пожал он плечами, – спать завалились ближе к рассвету.

– Ты где ночевал?

– Тоже в машине, а что?

– Я тебя кастрирую, понял? Не дай бог она мне жаловаться начнёт. – злобно пригрозила я.

– Слушай, она не маленькая девочка и знает, что делает.

Я была готова его шарахнуть кулаком по лбу, но Ильин успел пояснить высказывание.

– Я ведь женат, спать с ней не стану. – Он, улыбаясь простодушно, добавил: – Смешная она просто. Злится, как мелкий карапуз, у меня-то сын. Ну и дочка бы сошла.

– Чё вы тогда в машине делали?

– Спали, милая.

Отчитавшись, Ильин просто ушёл с дурацкой ухмылочкой, что, видимо, приросла к его скулам. Я стояла и пыталась упорядочить сумбур эмоций в ровный строй. Полный анализ произошедшего и слова мужчины, немного остудили пыл, и случился катарсис.

Сонька с сияющей миной топталась неподалёку, и нас всё же поджидал разговор в строгом порядке. Стоило лишь подготовить речь, наполненную убедительными примерами и качественными аргументами. Только уверенности в том, что выступление сработало бы, нет. Нужно было с чего-то начать, и я решила зацепиться за кучерявого паренька. К тому же моя кокетка наконец-таки освободилась от всех этих мужиков.

– Шо за рысарь в камуфляжных портянках? – хмуро спросила я.

– Знакомый, – абсолютно спокойно ответила Соня, – хороший знакомый.

– Откуда родом? Как именуют? Сколько лет? – подозрительно зыркнула я в его сторону. – Он богатый?

– Стой! – скомандовала малыха. – Он действительно знакомый.

– Ильин?

– А что он?

– Что было ночью?

– Ц, – закатила глаза малыха, – допились до ёжиков и пошли спать. Тебя не нашла, а телефон в фургоне, вот и не позвонила. Ильин сам предложил к нему спать идти. Мы ещё с ним языками часа два чесали, я потом уснула.

Я с подозрением заглянула ей в глаза, а она так мило рассмеялась, что этому пришлось поверить.

– Ильин мужик прикольный, мы с ним о многом потрещали.

– Но?

– Но покоя мне не даёт совсем другой, и, к сожалению, успокоиться я не могу. Хочу раствориться во внимании прочих, лишь бы его не замечать.

Я уже поняла, о ком идёт речь. Из-за того, что механизмы восприятия духовного безустанно работали на Сонькину личность, та пребывала в вечной сентиментальности. Вот лучше бы прокрастинацией страдала, честное слово! Я вымоталась в поиске постоянных отвлекающих манёвров для малыхиного внимания.

– Ля, зачем страдать? Погляди, какие мужчинки стоят.

– Бородатые…

– Мои любимые.

– Они как конфэтки в красивых упаковочках таких.

– А ты подходишь к нему и такая: «А не развернёте ли вы свой фантик?».

Со смеху мы согнулись, покраснели. Сонька всегда так страшно смеялась, словно кот шерсть свою выплёвывал. Я только из-за этих звуков от веселья трескалась. Но недолго музыка играла, и малыха опять уступила унынию, а потом новому бешенству.

Она ходила вокруг толпы, как голодный волк около овец. Так и хотела ринуться вперёд и вцепиться кому-нибудь в глотку, чтобы почувствовать горячий, металлический вкус алой крови. И глаза у неё были бешеные, а поскольку предмет её обожания видел такое воплощение зверства, старался держаться поближе к народу. Чтобы за бочок ненароком не сцапали.

Начало игры перенесли на час дня, чтобы успеть пообедать. А до обеда времени хоть отбавляй, и мужики лениво бродили, обдавая местность перегаром. Из-за них мы все, как при ядерной атаке – хоть противогазы надевай. Кто-то рации проверял, кто-то карты, кто искал амуницию да подтягивал шнурки на берцах. Копошился в основном молодняк, а таких больше половины. Пацаны оружие проверяли, заполняли магазины и обоймы (у кого что). Кучками и пучками разбросанные солдатики на старте – смотреть любо.

– Кир, подтяни мне сзади, – пихала ремешок малыха. – Или он ночью где-нибудь свалится.

– Где наколенники? – я рылась в своём рюкзаке. – Я же брала их с собой!

– Ты их выложила уже, они вон под бронёй. Застегни мне ремень!

– Вы долго ещё? – подошёл готовый Мелёхин.

– Тебя мамочка одевала, раз ты уже при параде? – как обычно сказала я.

– Надо было тебя вчера…

– Не надо! – вмешалась Соня. – Кирюх, посмотри, пожалуйста, у меня за воротом, кажется, букашка.

– Не, это нитки. Ильин, дай нож! – крикнула я, и оба удивлённо на меня уставились.

– Может, не стоит ей глотку перерезать, раз она со мной ночевала. – без доверия произнёс он.

– Стоит, чтобы не повадно в следующий раз было.

– А он же будет, этот следующий раз. – прохрипела Сонька. – Ильин, если что, глуши её.

Тот отдал пальцами честь и присел напротив нас, подмигнув Соньке.

– К пустой голове не прикладывают, – процедила я.

У него только вытянулась физиономия, и держу пари, его рот был готов к новым изречениям, но Сонька сделала предупредительный жест. Я решила отнестись к этому рационально – наблюдательность сопутствующее успеху качество. Мне не нравится, когда мне врут или не договаривают, но временами молчание – золото.

– Малыха, подай балаклаву. – сузив глаза, я напала на взгляд Ильина, когда малыха наклонялась за предметом. – Я всё видела.

Тот поднял руки в знак безучастия, но я знала – лапшу повесить хочет.

– Михалыч, где моя винтовка? – обратилась малыха.

– Щас принесу.

Николаич подскочил к нам, повисая своей тушей на наших плечах.

– Ну что, девоньки, готовы?

– Леший, ты где таких дерзких берёшь? – поинтересовался Ильин, поглядывая на меня.

– Успел вляпаться? – посмеивается тот. – А я говорил, что молоденьких не осилишь.

Оба заржали и пошли к «своим», а Ильин, пользуясь случаем, успел зыркнуть на МОЮ малыху, понимая, что нервирует меня.

– Моя очередь просить не каннибализировать на игре, да? – оскалилась Сонька.

– Ты первая. – угрожающе направила на неё палец я.

В знак сдачи полномочий Сонька сунула мне фляжку с редкой настойкой Лешего. Крышка со скрипом повернула спираль, а из-под неё выплыл терпкий запах рябины. С одним глотком в меня попали шипучие ощущения, ненормальное спокойствие и качественная эйфория. Это как после знатной ссоры принять мировую за семейным столом и запивать её чаем с валерианой. Щёки воспылали, голову малость обнесло.

– Я смотрю, кому-то прекрасно. – заулыбалась малыха. – Я тоже бахнула.

– А она ничё такая, ты где слила?

– Вчера у Николаича, пока они за девками бегали.

– Так ты же тоже бегала!

– Ну да, до канистры с наливкой.

Из меня вырвался прибухнутый смешок. Я не знала, что малыха соображала план с наливкой. Вот зря я на неё злилась, подруженька-то в дело себя пустила.

– Я ещё кое-что раздобыла. – добавляет она шёпотом.

– Что?

Мы, оказывается, уже опустошили фляжечку. Сидим на ящике с чьим-то оружием. Красненькие такие, добренькие. Мило перешёптываемся и хихикаем. Правильно, к чёрту подготовку! Надо было ещё вчера так сделать, просто я слишком нервная ходила и Сонькиного позитива не успела словить. Не страшно, скоро мы это исправим, ведь для чего-то приключения придумали.

– Ильин одолжил свою тачку покататься. – заговорщицки оповестила малыха.

– Одолжил во сне или пьяном бреду?

– Ну серьёзно! Прямо одолжил.

Сонька достала ключи от «Марка» и побрякала ими перед моими глазами.

– Ахнуть и упасть… – театрально положила я руку на сердце. – Погнали!

Мы рванули к машине, которая в куче других стояла у лесной дороги. Сонька бросила мне ключи, а я с дуру перепутала места водителя и пассажира. Ну там праворульная тачка, а я по старинке налево.

– Иди к себе, блин, Кира! – шаталась малыха.

– Да щас, погоди, нога в ремне застряла.

– Ка-а-ак?

Сонька, словно таблетка от простуды, зашипела, потешаясь надо мной. Я тоже шипела. Это был смех вообще-то, но больше смахивало на то, что мы мошками подавились. Не вздохнуть, не покричать. Смех передавил диафрагму так, что воздуха еле хватало, однако мы усердно старались занять места в машине. Успешно.

– А куда тут жать-то? – еле выговаривая сквозь смех слова, спросила я.

– На педаль!

– На какую?

Как удалось завести авто, я не понимаю по сей день, ведь алкогольная рябинка нас раскачивала подобно паруснику на полном ходу. Больше поражает, почему никто не остановил двух пьянчужек-подружек, когда те намылились странствовать по лесному миру на чужой машине. И лучше бы первым на пути было дерево, чем крутой спуск. Пусть дорога вела напрямки, а с поплывшим пейзажем в глазах время тлело, как пепел сигареты, для меня таки остаётся загадкой, откуда взялся спуск.

Машина разогналась и начала стремительно катиться вниз. У меня прошёл алкогольный синдром, появился третий глаз, и закрылись все виды дыхания.