Ты меня не помнишь

«Вот стерва…»

– Да ты, я смотрю, даже не при приближении к человеку скрежещешь, но и даже от воспоминания о нем.

– Ни фига! – улыбка была явно мне не по размеру: быстро натянуть не удалось.

– Фига-фига! – оскалилась она. – Это любовь.

– Это не любовь.

– Да ладно!

– Знаешь, мне не шестнадцать лет, чтобы не понимать, что я чувствую!

– Тебе достаточно лет, чтобы больше не понимать, что ты чувствуешь.

Я открыла, было, рот, чтобы начать спорить, но мы уже приехали.

– Пошли в магазин, – сказала Ольга. – Вкусняшку купим, чай попьем. Поговорим.

В магазине она отправилась к холодильнику с молочными продуктами, стала перебирать йогурты и кефирчики, ища на них даты и прикидывая процент их опасности для здоровья.

Стоять у холодильника мне было холодно. Да и не хотелось мне ничего. Ольга дернула меня за какую-то болезненную ниточку: мне одновременно хотелось и выговориться и уйти. Странная ведьма – мы знакомы от силы несколько дней, а ведет себя, будто мы с рождения вместе.

Я побрела в соседний отдел магазина. Там набрела на комнату, заставленную целиком всяким разнообразным алкоголем. Сначала стала смотреть на пиво. От пива стало тоже холодно да и не для моих нынешних слов этот напиток. Пиво – это лето, пиво – это веселая компания у реки, и от него всю дорогу тянет пописать и поспать. Должна быть безмятежность. Нет. Водка. Водка – это грубо. Водку надо закусывать и пить ее по праздникам, приурочивать к торжеству. Пить ее в-одиночку уныло. Хотя, мы вдвоем… Коньяк и прочие напитки буржуазии типа виски, рома и тому подобного? Нет. Это для философских и мудрых рассуждений, эти напитки требуют изначального внутреннего спокойствия. Не было во мне сейчас никакого спокойствия. Вино… Белое? Или шампанское? Вообще не в настроение. Белое вино наполнено светом Солнца. Его надо пить в светлый осенний день на террасе дачи и смотреть, как опадает желто-красная листва с деревьев, и размышлять о мимолетности жизни. Мимолетность жизни я сейчас ощущала, только никаким светом и легкостью это ощущение не было наполнено. Красное?

– Вообще-то дело, – сказала у меня из-за спины Ольга. – Подсогреемся.

И решительно сняла с полки две бутылки красного вина с быком на этикетке.

«Красное вино полно коварства, чувственной терпкости, вкуса ягод и крови жизни…», – додумала я свой внутренний алкогольный монолог и поплелась вслед за деловито шагающей к кассе Ольгой.

Уже в квартире, пригубив по бокалу, когда, отогревшись у радиатора, мы переговорили кучу тем про вкус вина, про холод осени и про то, стоит ли вообще с таким жаром пересказывать фильмы, может лучше их смотреть, меня вдруг накрыло:

– А вы с ним знакомы?

– С кем? – поежилась Ольга под пледом.

– С Максимом?

Она пожала плечами еще раз, подумала немного и сказала:

– Да не так уж.

– А по твоему разговору мне показалось давно и хорошо, как будто с детского сада на соседних горшках сидели.

– Я так молодо выгляжу? – Ольга рассмеялась.

А я ее уже не слушала. Почему вот у меня так не получается? Ни с кем и никогда. Такое ощущение, что между мной и людьми какие-то стены Берлинские. Все вроде так просто…

– Ты чего? – спросила она.

– Ничего.

– Ревнуешь?

Лучше ничего не говорить и не спорить. Потому что тут же подпишешься под всем, что про тебя скажут и подумают. Может, и ревную…

– Какой злой человек этот Максимка, – рассмеялась она.

– Почему?

– У тебя вселенская мука на лице при одном воспоминании о нем.

– Пройдет.

– Вот ты тут заявила, что ты не девочка. Так что ты до сих пор не знаешь как поступить с понравившимся мужчиной? И что мужик не баба – ломаться не будет, а? Или в себе не уверена? Сейчас все просто – на хороший коньяк можно разок потратиться и вот вам союз уверенности и сговорчивости: ты в себе уверишься, а он от двух зайцев сразу вряд ли откажется.

– А то весь его этаж там так уже не сделал… В очередь вставать что ли? Да и не хочу я его так… Да и молодой он еще. Двадцать лет в обед да еще и не в сегодняшний…

– А как тебе его приспичило? Молодой он ей. Совершеннолетний и складный. Желание такого само по себе можно считать здоровым. Чего истеришь и теряешься?

Слезы тихо стекали с моих щек, попадая в вино. Я бесконечно и всецело стала пьяна.

– У меня нет даже таких мыслей.

– Каких?

– О близости. Как-то поперек души это. Он меня просто расстраивает и пугает. Я не могу выносить его запах, вот недавно только поняла это.

Ольга посмотрела на меня внимательно и удрученно.

– И чем же от него таким пахнет? – спросила она.

Кое-как проталкивая слова через стиснутое спазмом горло, я сделала попытку объяснить:

– От его футболки пахнет недавней стиркой и глажкой в щадящем режиме для трикотажа, от него самого еще теплым молоком с пряником на завтрак… иногда хлебом с колбасой…

Мы с ней обе сидели на полу у радиатора, она – прислонившись спиной к боковушке кресла и завернувшись в плед, а я в другом пледе, упершись лопатками в низкий журнальный столик. После моих слов Ольга стала кататься по полу, хохоча и путаясь в пледе.

– Не смешно.

– Ага, – беззвучно хохотала она, утирая слезы. – Пряник с колбасой! Ой, не могу!..

– Оль, прекрати, ладно? Я просто стараюсь не думать про это и все, – хотя мои мысли тут же хлынули слезами по щекам.

– Не реви! – тут же предупредила она. – А я говорю, не реви!

Но, как говорится, ни что так не провоцирует запор, как съеденная за раз целая дыня. Сразу так жалко себя стало, и не только потому, что до сих пор смелости быть с теми мужиками, что нравятся, нет, а просто так до кучи, за все жалко – все как полагается при употреблении алкоголя. Или дело было еще в чем-то, чего я не могла понять. Какая-то заноза, мешающая спокойно жить и спокойно относиться к людям. Даже к самой себе…

Ольга перестала изображать из себя Карлсона, попыталась меня успокоить, но я как будто распадалась на части. Беспомощность, опять эта беспомощность, когда ты даже с собственными слезами справиться не можешь. Что же с ней делать?

…ТРОФЕЙ

В субботу, ближе к вечеру, Ольга снова появилась у меня дома.

– Привет.

– Привет, чаю будешь? – спросила я.

– Нет. У меня предложение по проведению вечера. Так что наряжайся.

– Ты как снег на голову… Куда идем?

– Едем.

– А… ну да. Так куда?

– Сходим в кабак.

– С какого перепуга я чего-то в кабаке забыла?.

– В кафэшку на Мирной, там прилично. Там Аглая День Варенья справляет. Посидим на втором этаже, поедим-употребим.

– Аглая – это у нас кто?

– Верка Аглаева.

– И я ее знаю?

– Да, балда, из твоей конторы с отдела кадров.

– Блин…

– Вообще одичала, своих не признаешь.

– А ты ее откуда знаешь?

Ольга уставилась на меня как на дите, выдавшее очередную тупость.

– Ты издеваешься.

– Чего это?

– Ты прекрасно знаешь, откуда я ее знаю. Чисть память уже. Раздражаешь.

Я промолчала. У нас много общих знакомых с ней, как выяснилось, но саму ее я не помню, хоть расстреляй. И ее активного участия в своей жизни тоже не совсем понимаю. Но плюсы есть – развлекаюсь вот как могу.

– Я чего-то не помню, чтобы она нас, вернее, меня конкретно, приглашала.

– Так ей сорок лет. Это не отмечают и типа не приглашают. Поэтому объявляемся как бы неожиданно и совершенно случайно дарим выпивку под бантиком. Короче все сложно, доживешь до сорока с тебя и не такое станется. С работы народ обещал периодически подтягиваться, в том числе и с техотдела она некоторых звала.

И кто ж придет?.. Сердце гулко перестукнуло о ребра…

Когда мы пришли, вместе с Аглаей праздновали ее сорокалетие еще четыре человека: бухгалтерша, Лариска, Наташка – оператор с техотдела – и ее муж. В-общем, двух знаю, двух не трудилась запоминать никогда до этого момента.

Нам обрадовались, вино было замаскировано в яркой коробке с бантом, потому у нас его и не конфисковали, и мы, как-то по студенчески, пробовали подарок, наливая его из-под стола. Все подарки были такого рода. Так что вечер обещал быть томным. Но мне не хотелось пить. Я вертела головой, смотрела все чаще в сторону выхода время от времени – вдруг кто знакомый появится…

Никто не появлялся, и мне стремительно становилось скучно. Зато Ольга веселилась за двоих. Через какое-то время я окончательно перестала вникать в разговор. И думала только о том, как все-таки Ольга умеет болтать и веселить граждан, при этом поставив перед собой один бокал вина и даже его не пригубив. А я свой бокал выпила. Налила второй, но пить не хотелось – не остановлюсь ведь – со скуки нутро становится бездонным…

Краем уха услышала:

– Макс приходил, только он тут со своими друзьями в нижнем зале, тоже чего-то отмечают, с нами на секунду выпили и плясать пошли. Может, тоже сходим?

– Попозжа, – авторитетно произнес Наташкин муж. – Нам горячее счас прибудет, поедим и потом пойдем его растрясать.

Но девчонки загорелись и решили растрястись перед горячим. Позвали официантку, объяснили ситуацию. В последний момент Наташкин муж отказался идти с нами, сказал, что будет сидеть и все караулить. Мы же шумным кубарем скатились на первый этаж в зал с танцполом. Весело влились в разношерстную толпу танцующих.

В дальнем углу я заметила столик, там сидел Максим и трое парней его примерно возраста, они помахали нам и продолжили о чем-то спорить, прихлебывая пиво из больших кружек. Было видно, что их разговор перешел в не вполне мирное русло. Один из друзей был намного пьянее. Он потерял интерес к остальным и замахал нам руками. Девчонки дружно замахали в ответ, причем, призывно. Парень тут же сорвался с места и направился в нашу сторону, что-то горланя, и заплетающимися ногами пытаясь пританцовывать. Двое других друзей тут же дернулись за ним. А Максим был явно чем-то недоволен и раздражен, качал головой из стороны в сторону, потом закатил глаза, встал и тоже направился к нам. Увидел меня. Улыбнулся. Сказал: «Привет!». И, вроде, еще что-то хотел сказать, но он был достаточно далеко, чтобы я не могла его услышать, а музыка продалбливала мозги через уши, и кроме приветствия я по губам ничего читать не умею. В какой-то момент его особо пьяный друг вдруг повис на его плече и что-то проорал ему в ухо. Что-то не очень хорошее, потому что Максим словно взвился от этих слов – выпрямился резко, на головы две сразу став выше своего приятеля, при этом как-то угрожающе наклонил голову на бок. Двое же других приятелей тут же кинулись к ним, сначала оттолкнув их друг от друга, а потом обоих потолкали в сторону выхода.

– Пошли-пошли… покурим-ка… – едва различила я.

Мне надоело дергаться под музыку, и я стала искать глазами Ольгу.

Ольга пропала. Ну, черт с ней, в отличие от нее мне здесь не особо весело. Я не люблю скопления людей. Решила подождать ее в машине.

Пока стояла в небольшой очереди в гардеробе наверху, заметила, что вышедшая покурить компания уже ввалилась обратно. Но без Максима.

Под глазом особо пьяного парня расплывалось темное пятно, он был невозмутим и гордо шагал прямо, только голова странно подпрыгивала на плечах и глаза, словно рассыпались в стороны.

Двое других переругивались между собой. Один хотел было снова вернуться на улицу, проговорил что-то вроде: «надо его посмотреть». Второй уцепился за его рукав и потянул его в сторону столиков, ответив что-то вроде: «сам пробздится». И оба пошли за пьяным своим другом, который что-то уже отплясывал на танцполе.

Я метнулась за дверь с колотящимся сердцем. В маленьком дворике было пусто. Холодно и пусто. Максима нигде не было видно. Что ж… Я дошла до машины, забросила одежду на заднее сиденье. Закрыла машину. Тут же замерзла. Села за руль. Подрались идиоты. Друзья, блин… Ну и где он?

Я вдруг подумала, что дворик-то я не весь осмотрела. За кафе был еще не разобранный летник, освещенный тусклым фонарем. Я попыталась разглядеть хоть что-то через решетку ограды. Кто-то сидел за деревянными столиками под брезентовым тентом.

Он сидел на деревянной лавке, прижимая к носу растопыренную ладонь.

– Максим?..

Он посмотрел на меня исподлобья. У него была разбита губа и из носа текла кровь. Кровь он пытался остановить бумажной салфеткой из бара, она насквозь пропиталась кровью, поэтому он просто тер нос рукой.

– Вот вы балбесы…

– Бывает, – шмыгнул он.

– Пошли в машину.

– Зачем?

– Тепло, светло и есть аптечка с ватами и бинтами, а то ты весь перепачкался уже.

Он покорно поднялся, сделал было попытку идти, задрав голову, но застонав, наоборот чуть ниже опустил голову и согнулся крючком.

– Смотрю, не только по лицу попало?

Он стрельнул взглядом, но ничего не ответил.

– Ясно… – проговорила я, хотя ничего не было мне ясно.

Усевшись на пассажирское сиденье впереди, он запрокинул голову.

– Можешь сиденье опустить, так должно быть удобнее.

Он послушно опустил сиденье и лег. Я вытащила аптечку. И пачку влажных салфеток из сумки. Опустила сиденье со своей стороны.

– Убери-ка руки… – получилось шепотом.

Он замер, послушно убрал руки.

Впервые видела его так близко. Стерла кровь с его лица. Аккуратно промокнула тканью разбитую губу. Он смешно морщил лоб, но терпел. Наблюдал за мной из-под ресниц. Длинных, светло-пшеничного цвета, ресниц, таких пушистых, какие бывают только у мужчин. Держал руки на весу, растопырив перепачканные пальцы.

А я выключила свет в машине. Света уличного фонаря мне было вполне достаточно, просто подумалось, что нас очень удобно со стороны разглядывать, а зачем нам сейчас дополнительное внимание?.. Парнишка испуганно, как мне показалось, замер. Даже сердце стало слышно, прямо как щегленок в клетке…

– У меня машина не тонированная, – сказала я. – А нас, скорее всего не так поймут, и боюсь, что советами замучают.

Он облегченно засмеялся, отчего из разбитой губы опять засочилась кровь, он ойкнул и непроизвольно дернул рукой задел меня, так что я оказалась у него на груди. Лицом к лицу, и на секунду, перепуганные уже оба, замерли. А потом я его поцеловала…

Как получилось – не знаю. Разбитая губа была жесткой и солоновато-сладкой, терпкой, так что хотелось впиться сильнее, но я боялась сделать больно… Даже остановилась, словно опомнившись. Отстранилась, забыв как дышать… Долю секунды он смотрел он на меня ошарашено, но потом вдруг прижал к себе, продолжая поцелуй… Зазвонил телефон. Его телефон.

Я скатилась с него на водительское сиденье. Стала собирать себя в кучу. Телефон продолжал надрываться. Я повернулась в его сторону. Он смотрел настороженно и смущенно, но встретившись со мной взглядом, улыбнулся.

– Мне надо ответить, – прошептал он.

Я улыбнулась: «Конечно…»

Он взял трубку:

– Говори!

А в ответ на голос из трубки резко растянул губы в своем фирменном оскале – во все клыки и коренные.

– Ну-ну.. Ага, да! – говорил он кому-то. – Без мня оказывается никак?

Сам при этом застегивался, возвращал кресло в нормальное положение, как будто стирал следы своего пребывания в моей машине…

– Приду сейчас! – закончил он вдруг, и нажал кнопку отмены вызова.

– Мне надо идти… – поджал губы и бровки домиком сделал.

«Пропади уже из моей жизни…»

– Хорошо, – сказала я.

– Не обиделась?..

«Потеряйся уже…»

– Нет.

Поцеловал меня быстро, улыбнулся, погладил по щеке и ушел. Ушел, запустив холод в салон машины. Ушел, ежась и морщась обратно в грохот музыки. Открыл и закрыл дверь.

А я осталась сидеть в темноте салона и пробовать на вкус собственные губы. До тех пор пока меня не толкнула под бок Ольга.

– Ну ты, донный житель, выплывай давай из глубин подсознания, домой поедем…

***

Что за привычка в последнее время чуть свет просыпаться именно в выходные? И даже понежиться и поваляться в теплой кроватке больше уже не хочется. То ли тревожно, то ли просто скучно. Вот и ходишь, пьешь кофе или чай, лупишься в окна.

Проснулась в четыре часа утра. Хотелось так лежать не спать, просто расслабившись под одеялом, слушать, как течет в открытое окно темное сентябрьское утро. В квартире и так холодно, зачем я открыла окно? Зато выветрилось вино из головы, наверное. Но все же холодно, и потому встала я бодренько. Закрыла окно и, порывшись в шкафу, нашла вытянувшийся кашемировый свитер. Одела его, закатала рукава. Порылась в нижних ящиках и нашла глубокие тапки в форме тигриных голов. Все. Холодно. Скоро зима…

В прихожей возле вешалки лежал мой осенний плащ. Наверное, упал, когда ушла Ольга. Вывалилось и содержимое его карманов. Несколько высохших влажных салфеток с запекшейся кровью. Надо же, видимо машинально сунула их в карман. Я повесила плащ, понесла буро-красные комки на кухню, чтобы выбросить, но не смогла этого сделать. Крутила их перед собой на столе, рассматривала, трогала и думала над тем, что произошло вчера в машине. Такая в сущности глупость. Что он подумал про меня?.. хотя, что он мог подумать? Сам нахал. Смешно. Чуть не совратила мальчика, коварная женщина. Хи-хи. Хе-хе… Эххх…

Зато есть теперь трофей – высохшая кровь славного симпатичного мальчика, которому разбили его славные губешки.

В одном из кухонных ящиков у меня лежали всякие маленькие мешочки, пакетики, и был такой маленький: сеточка со спичечный коробок с пушистой каемочкой и крошечными нитяными ручками, – этакая гламурная авоська. Я затолкала в нее окровавленные салфетки и повесила на гвоздик над комодом. Пусть будет трофей.

Эта игра развеселила меня, потом потянуло на еще какие-нибудь подвиги. Даже уборка показалась приемлемой. И я, было, даже занялась ей, но решила, что пропустила утренний кофе. К утреннему кофе потребовалась книжка, а книжка оказалась занятной, и этот мир, естественно, остался без моих подвигов. Что тоже весело. В кои-то веки жизнь показалась мне славной и веселой штукой, чудесное воскресенье – лучи восходящего солнца в моих окнах, день обещал быть солнечным. Обязательно надо прогуляться, если обещание исполнится. Может, даже прокатиться. Может…

Примерно в 10 часов зазвонил телефон. Сонный Ларискин голос пробормотал «привет» и замолк, будто она забыла, зачем звонила.

– Что с тобой, Лариса? – спросила я.

– Со мной ничего. Счас, подожди, – и я явно услышала, как она от всей души зевает во всю глотку с той стороны трубки.

Я опешила от такой наглости. Оно, конечно, Лариска всегда на моей памяти либо еще не проснулась или уже почти спит, но тут вообще ничего непонятно.

– Я что хотела сказать, – произнесла она важно, прекратив наконец весьма заразительно зевать.

– Лариса!

– Ага. Так вот. Я твой телефон дала тут одному человеку. Вчера хотела предупредить, но было так поздно, что постеснялась.

– Кхм…

Это ж кому надо было дать мой номер, чтобы пожертвовать воскресным утром и постараться об этом предупредить?

– Ларис?

– А?.. А! Да. Короче, вчера Макс мне сказал, чтоб дала твой номер.

– Кто?

– Кто?.. А! Наш Макс из техотдела, высокий такой. Ну, ты знаешь.

– Ну, допустим. А не сказал нафиг ему?

– Сказал, что ты одну важную вещь забыла, и ему надо ее тебе передать.

– А что за вещь не сказал?

– Не-ет… я думала, ты мне скажешь, и что за вещь, и что у вас там с ним? – легкая тень досады сделала ее голос несколько бодрее.

– А ты уверена, что он мой телефон просил?

– Да. Потому что он назвал тебя по имени и даже адрес, но вот телефон у тебя был неактуален.

– Чего? Где это мой телефон неактуален?!

– Ну, в базе.

– Что еще за база?

– Кадровская база, ее про работников положено заводить вообще-то. Только вот не все работники сообщают свои актуальные данные своевременно, – Лариска, видимо точно проснулась.

Хотя не это меня насторожило.

– А скажи, Ларис, кто его допустил до этой базы? Ей даже у нас положено быть конфиденциальной, не так ли?

– Как кто допустил? Он ее и администрирует по совместительству.

О, как!

В этот момент раздался звонок в дверь.

– О! У тебя посетители? – Лариска определенно оживилась.

– Ага… – пролепетала я, отрыв при этом дверь.

На пороге стоял Максим. Он открыл, было, рот для приветствия, но я тут же приложила палец к губам: «Тихо!», мотнула головой «входи».

– Ларис, я потом позже перезвоню, ага? Извини, – и, не дожидаясь ответа, отключила телефон.

–Привет, – улыбнулся Максим.

– Привет. И где она?

– Кто? – удивился он.

– Та важная вещь, из-за которой ты узнавал мой телефон у самой любопытной и болтливой нашей сослуживицы?

Он облегченно улыбнулся и полез в карман куртки.

– Зато она точно знала в отличие от некоторых. Вот.

Он протянул ко мне раскрытую ладонь, на которой лежала моя серебряная сережка с ониксом. Я машинально потрогала свое ухо. Да, я как-то я умудрилась ее потерять и даже не заметить. Надо же…

– Спасибо, – я осторожно взяла серьгу с его руки и попыталась снова вдеть ее в ухо. – И где ты ее нашел?

– Зацепилась за шнурок моей куртки, – он неожиданно стал помогать мне. – Застежка у тебя расшатанная была, я чуть подтянул.

– Спасибо… Ты и это умеешь?

– А чего там уметь? – и весело во всю душу улыбнулся.

Может это меня и «выключило». Потому что то, что было дальше…

Тело меня не слушалось. Оно слушалось его, а я так… на задворках собственного сознания. Он брал меня так, как будто знал всю жизнь или долго изучал, будто в базе данных отдела кадров кроме паспортных данных и адреса есть еще и подробная карта моего тела…

Очнувшись через некоторое время, придавленная его медвежьей рукой к постели и чувствуя его дыхание виском, я готова была расплакаться, но только горло сдавило. Я прикоснулась к его руке – мне хотелось ее снять с себя. Но он лишь прижал меня к себе еще разгоряченному…

– Тебе было хорошо? – прошептал он, легонько целуя мне шею.

– Да…

Врать не вежливо, но если ты не знаешь ответа на вопрос, вежливо будет согласиться…

Я закрыла глаза, но чувствовала, что он смотрит на меня.

– Красивая…

Я улыбнулась и решительно встала.

– Не убегай…

…ВЕЧЕР

В этот день я все же прогулялась. Только не для того, чтобы насладиться осенью и «пожаром листвы». Я прогулялась в один из сети алкогольных супермаркетов, чтобы раздобытьтам себе красного игристого вина. Меня трахнули не спрося в моем собственном доме. Это надо отпраздновать…

Нельзя, конечно, не отметить, что мальчик был неимоверно мил и честно выкладывался по полной, старался, можно сказать, во всю. Не отпускал меня часов до двух дня, пока ему опять кто-то не позвонил. Он изобразил искреннее сожаление, очень долго целовал меня на пороге, потом ушел. Все так мило, так славно, что я определенно что-то пропустила в жизни. Может, и про него я что-то не помню? А то ходит тут одна вокруг меня… наваждение хреново.

Когда я вернулась домой и громыхнула бутылками об пол, мне вдруг представилось, что я вот это все придумала. Ну не было ничего, просто эротический сон. Но все мое тело звенело и смеялось над моей глупостью, низ живота тянуло, словно матка плясала там внутри… Захлебнулась там небось… Ничего мне не приснилось…

И, тихо взвыв сквозь зубы, я отправилась в аптеку, чтобы купить волшебную таблетку. Чтобы случайный секс не породил чью-нибудь случайную жизнь…

На половине первой бутылки на кресле напротив материализовалось мое личное чудовище, сверкая огромными влажными клыками, из которых оно и состояло.

– О, привет! Славно, что заглянул, а то одной пить нехорошо, – сказала я ему.

Огромная пасть моего личного лангольера сделала едва уловимое движение, словно собака сглотнула. Не хватало высунутого языка.Я подняла за него очередной бокал и выпила чуть ли не залпом.

На какой именно бутылке появилась Ольга, я не помню, но смотрела я на нее почему-то упорно одним глазом.

– Ты чего дуришь? – и уставилась на меня укоризненным взором.

– Меня трахнули.

– И что? Радовалась бы.

– Моя радость, как видишь, вообще-то безмерна, – важно произнесла я.

– В-одиночку бурду эту глушить? Это радость?

– Почему в одиночку? Вон, чудовище у меня, я ему все рассказываю, оно ест мои мысли…

Я хотела ее позлить, но почему-то у меня возникло ощущение, что они переглянулись с моим чудовищем. Да они заодно! Да, заодно. И смотрят на меня как на больного ребенка.

– Не пойму, чего ты истеришь, – сказала Ольга. – Сама же мечтала об этом?

– Мечтала. Только не знала, что у меня про это табличка на груди крупными буквами и транспарант в жопе, расписанный флюорисцентной краской. Я… я мечтала, ну чтоб это хоть чуть-чуть было по-человечески!!! Я, может, тоже хочу, чтоб за мной, хотя бы поухаживали, хоть один сраный цветочек подарили, пригласили бы на свидание, наврали чего-нибудь красиво и смешно про любовь, а потом попросили бы и дали чуть-чуть поломаться для виду. А?..