1877. Обретая прошлое

Даша заверила отца, что ни чуточки не устала, и упросила пойти в Летний сад. Они медленно бродили по пустым заснеженным аллеям, а Алексей Дмитриевич рассказывал девочке его историю.

– А что там? – Даша указала за решетку сада по другую сторону Лебяжьего канала, когда её внимание привлекли двое всадников. – Папа, а давай тоже покатаемся верхом, – забыла она про свой вопрос, провожая юношей глазами.

***

– Михаил, мне так надоел этот Летний сад, – угрюмо проворчал Саша, которого брат с трудом уговорил составить компанию на верховой прогулке. Его не радовал даже тот факт, что декабрь выдался на редкость солнечным.

– Хорошо, давай просто проедемся по Марсову полю, – не стал возражать Михаил, и они, обогнув решетку сада, проехали мимо главных ворот. – Но, может, хватит печалиться: мы не так хорошо знали дедушку. А то ты и мне настроение испортишь.

– Хорошо, я попробую, – сдался Саша, – но при условии, что ты возьмешь меня с собой в полк.

– Решено.

***

– Граф Алексей Дмитриевич Лидовской с дочерью, – объявил распорядитель бала, и они вошли в большой зал дворца Строговых. Великолепие интерьеров (а ведь видны были лишь широкая парадная лестница с причудливыми коваными перилами и зеркальная галерея), множество незнакомых лиц, непривычная торжественность обстановки заставляли Дашу крепче сжимать отцовскую руку. Она смотрела вокруг широко открытыми удивленными глазами. И единственным желанием было не отходить от папы ни на шаг.

По дороге граф рассказывал Даше о своём друге и его дочери, в честь именин которой устраивался праздник. Накануне они вместе выбрали подарок – очень красивую музыкальную шкатулку, украшенную драгоценными камнями. И Даша даже подумать не могла, что ей будет так страшно на столь долго ожидаемом торжестве.

– Ну, что ты, глупенькая, – тихонько уговаривал граф дочку, попутно раскланиваясь со знакомыми, – не робей, сейчас поздравим Катеньку, потом начнутся танцы. Кстати, первый – за мной.

– Да, да, папочка, я, наверное, всё время с тобой буду. Ты меня никому не отдавай.

Граф только улыбнулся и повёл дочь знакомиться с виновницей торжества. А потом зазвучал полонез.

Оказывается, всё было не так уж страшно. Никто не пытался увести Дашу от отца, не задавал трудных вопросов. Катенька Строгова, хрупкая улыбчивая девочка, сразу ей понравилась. Освоившись, Даша принялась внимательно разглядывать зал. Ничуть не заботясь, прилично ли это – стоять, запрокинув голову, она внимательно рассмотрела живописные росписи с античными сюжетами и богатую узорную лепнину потолков. Особенно впечатляющими показались огромные окна и яркий свет люстр, которые сияли сотнями зажженных свечей.

Объявили вальс, который они с графом решили пропустить. И вдруг:

– Позвольте пригласить вашу спутницу, – напротив остановился красивый (по мнению Даши) высокий мальчик лет тринадцати.

– Даша, если ты не против, – начал граф, но потом внимательно взглянул на дочь и твёрдо ответил, – позволяю.

Кавалер, согласно этикету, поклонился, Даша присела в реверансе – и они закружились по блестящему паркету среди других пар.

***

Саша Трубецкой сразу выделил Дашу среди остальных девочек. Для него такой бал был не внове: сначала он принимал участие в домашних праздниках, на которые приглашали родственников и близких знакомых. Потом стал посещать ежегодные выпуски школы модного учителя танцев. И наконец, балы в Пажеском корпусе. А вот в глазах незнакомки он увидел удивление и робость, выдававшие новичка. Этот взволнованный взгляд и привлёк его. Стройная изящная девочка с живыми зелёными глазами с неподдельным интересом рассматривала окружающих. Она без конца поворачивала голову, и только причудливый кружевной бант не давал её тёмным вьющимся волосам свободно рассыпаться по плечам. После открывшего бал полонеза, который девочка, видимо, танцевала с отцом, Александру ужасно захотелось пригласить её на вальс.

– Вы впервые на балу, – начал он традиционный обмен любезностями, но почему-то сразу понял, что сейчас этикет можно не соблюдать. – Мне тоже было страшно в первый раз.

– Правда? – видимо удивилась девочка, и он почувствовал, как расслабилась в его ладони маленькая рука.

– Конечно.

– Ой, и мне так страшно стало, когда мы с папочкой вошли в зал. А ты, то есть вы, тоже здесь с кем-то?

– Не смущайся, можно и на «ты», – улыбнулся Саша. – Да, с отцом и братом. Но им, похоже, не до меня. Папа, как обычно, занят делами. «Почему я это ей говорю?» – подумал он, но сразу же забыл об этом: девочка, казалось, не считала подобные темы запретными.

– Да? А мой папа почти всё время проводит со мной: показывает Петербург, я же здесь впервые.

– Нравится?

– Очень.

– Приятно слышать. Не все могут так уверенно сказать, что город принял их хорошо.

Даша хотела поинтересоваться, что это значит, но тут музыка стихла, и спутник проводил её на место.

Саша сразу отправился на поиски отца, чтобы официально представиться графу (фамилию он не запомнил или не расслышал, что, впрочем, не казалось сейчас таким уж важным). Князя нигде не было, а Михаил в перерыве между танцами небрежно бросил: «Он с хозяином дома удалился в кабинет – у них важный разговор».

Пришлось ждать. Поискал глазами девочку – та снова выводила фигуры менуэта с отцом. Наблюдая за ними, мальчик грустно улыбался: его отношения с родными не были столь непосредственными и доверительными.

Закончились танцы и начались приготовления к небольшому концерту, для которого были приглашены артисты, когда к Саше подошёл брат и настойчиво потянул его к выходу: «Идём, нам пора».

– Но ведь праздник не завершён. – Саша не собирался уходить, не узнав побольше о понравившейся девочке.

– Ты же вообще не хотел ехать, что тебе в том? – удивился Михаил.

– А теперь вот хочу остаться.

– Идём, отцу не понравится твоё поведение, – начал раздражаться тот, но потом понимающе прищурился и улыбнулся: – А-а, девчонка какая-то приглянулась.

Саша вспыхнул и решительно зашагал к выходу – не хватало еще насмешек брата.

***

Даша как раз оглянулась, когда её партнер по танцу проходил мимо, видимо, стараясь не отстать от какого-то юноши. Показалось, что, поймав её взгляд, он замедлил шаг. Какое-то мгновение дети смотрели друг на друга, но потом мальчик заторопился к выходу.

«Какой странный, – подумала Даша, наблюдая, как рассаживаются гости и готовятся к выступлению артисты, – хотя и очень милый. Жаль, что я не знаю, как его зовут».

– Дочка, вы с Катей садитесь вот сюда, а я пока с Василием Григорьевичем пройду потолковать о делах. Хорошо?

– А концерт?

– А ты мне потом всё расскажешь. – Папа был серьёзен, и Даша решила, что не нужно его задерживать.

***

В не очень спокойное время пришлось устраивать детский бал. Однако дела не должны отвлекать от жизни повседневной, рассудил Василий Григорьевич Строгов, и князь Лидовской был с ним согласен.

– Что у вас в имении, Александр Иванович4? Разобрался сельский мир с Положением? – прозвучал вопрос, который (и это не было преувеличением) волновал в эти дни дворян во всех уголках огромной Российской империи.

– Нет, Юрий Федорович5. Помните, я писал, что ещё в апреле своим крестьянам растолковал новый порядок? Так они первым делом утвердились в том, что раз воля, то и работать на хозяйском поле не надо. Кое-как на оброк сговорились, да и то не все платят. И много стали, прямо скажу, воровать.

– Так за это и наказывать можно. Что же вы не пресекаете? – вступил в разговор Алексей Дмитриевич Лидовской.

– Можно-то можно. Да ведь по-новому закону власть не успели установить: к кому обращаться? По старинке тоже действовать больше нельзя, да и не было такого заведено у меня, скажу по совести: я против физических наказаний, – принялся объяснять Кошелёв. – Так ведь они не просто тащат, они Положением себя оправдывают. Не поверите, помните, написано: «Пусть они тщательно возделывают землю и собирают плоды ея». А плоды, говорят, в садах. А сад барский: так можно там собирать плоды-то. Хороший урожай яблок был, признаюсь, да едва для личных запасов варенья хватило – не то что на продажу.

– Но это же всё от необразованности. Мужички не понимают элементарных значений слов, – невольно улыбнулся такому народному толкованию Самарин.

– И то верно. У нас и вовсе казус вышел, когда священник читал Положение. Старик видит плохо, разбирал по слогам: «О, сени!» – вместо «Осени себя крестным знамением». Так народ долго потом уверял, что было написано о сене и от них что-то утаили, – добавил своё наблюдение Михаил Иванович Хилков, мировой посредник Бежецкого уезда.

В 1860 году князь отправился в путешествие по Америке, где увлёкся железнодорожным делом. Перед отъездом он раздал почти всю землю крестьянам и, когда ему сообщили о начале реформы, счёл долгом вернуться на родину. Это был молодой 27-летний мужчина с очень светлыми голубыми глазами и располагающей доброй улыбкой.

– Не знаешь, смеяться или плакать от всего этого, – задумчиво протянул Александр Иванович. – Боюсь, как бы только голода не случилось. Этим летом худо-бедно работали на полях. Да и то не все выходили, не старались. И рад я был дождям, потому что могли и пожечь посевы – такие порой настроения опасные начинали ходить.

– Смеяться-то нечему. Ведь не подписывают уставные грамоты ни в какую. Даже с самыми лучшими помещиками, с которыми жили хорошо, не хотят разойтись. Мол, верить – верим, но хотим посмотреть, как у других дело пойдёт. Вдруг ты нас никогда не обманывал, а сейчас и обманешь, – ответил Михаил Иванович.

– Я всё вспоминаю теперь Карловку великой княгини Елены Павловны, – после продолжительной паузы, в которую собравшиеся обдумывали услышанное, решился высказаться хозяин дома. – Ведь удалось же ей ещё в 1857 году, когда и проектов мало кто писал, освободить мирно до пятнадцати тысяч душ с землей.

– Как Положение объявили, она за границу уехала – столько сил положила в последние недели, чтобы всё устроить, здоровье сильно расшаталось, – вздохнул Александр Иванович. – Полагаю, удалось, потому что во все прежние годы крестьянам уделяли много заботы: они уже были почти свободны. Да и местность небольшая, людей не так много, все знакомы между собой. Волнениям неоткуда и быть.

Именно в салоне Елены Павловны граф Лидовской вновь сблизился со старым своим товарищем Василием Григорьевичем Строговым. Для России, ещё и николаевской, её кружок был явлением исключительным. Жена великого князя Михаила, родного брата императора, оказалась настолько деятельной, что не могла довольствоваться придворной жизнью. Образованная и умная, она, казалось, интересовалась всем. А положение императорской невестки позволяло постоянно пополнять знания. Профессора читали ей лекции по лесоводству и медицине, учёные составляли обширные записки по интересующим темам. Она никак не хотела мириться с крепостным рабством и потихоньку настраивала умы русской аристократии на скорейшую его отмену.

Имея сильный характер, горячий темперамент и смелый ум, она собрала в своём кружке людей, которые стали главными деятелями грядущих реформ. В Михайловском дворце Санкт-Петербурга встречались и строили планы Николай Алексеевич Милютин, князь Владимир Александрович Черкасский, публицист Юрий Федорович Самарин, юрист Василий Васильевич Тарновский. После неудачи в Крымской войне 1853—1856 годов в императорской семье царила растерянность. Император Николай I передал сыну страну в весьма плачевном состоянии. И только тетушка Александра II, Елена Павловна, точно знала, что нужно делать. Общественную идею она поставила выше самолюбия – и подружилась с Яковом Ивановичем Ростовцевым, которого в 1857 году привлёк к делу освобождения император. А ведь именно Ростовцев много лет назад настроил великого князя Михаила Павловича против юной жены из-за личной к ней неприязни. Для дела мудрая Елена Павловна превратила врага в друга…

***

Как и обещал князь, в училище Саша вернулся через две недели. За несколько дней, проведенных дома после бала, он так и не решился поговорить с отцом о занимавшем его предмете. О Даше. Теперь же оставалось только ругать себя за излишнюю гордость. Или робость. Конечно, ему хотелось побольше узнать о девочке, но он боялся насмешек: если Михаил позволял себе шуточки, мог оказаться неделикатным и отец.

В училище Сашу с нетерпением дожидался Костя. Перемена в друге привела мальчика в недоумение: тот совсем не хотел говорить с ним. И дело было не в семейных делах – о поездке в Москву Саша рассказал сразу. Попытки выведать истинную причину грусти не увенчались успехом, и Костя задумался, чем бы занять друга. Вскоре решение было найдено.

– Саша, знаешь, что мне Иван рассказал?

– Что? – нехотя откликнулся Саша, чтобы не обидеть товарища.

– Он вскоре отправится в Европу по поручению министерства. Будет изучать правовые системы разных стран. Представляешь, как здорово?

Однако Сашу новость почти не заинтересовала. Он не засыпал Костю вопросами, как тот ожидал.

Это вывело Костю из себя: он обиделся на друга и потому не стал церемониться.

– Что случилось с тобой за две недели отпуска? Тебя будто подменили! – почти выкрикнул мальчик. – Немедленно рассказывай! Сколько можно скрытничать?

На этот раз Саша сдался. Уговоры и просьбы можно было проигнорировать, но всплеск эмоций встряхнул его. И он поделился с Костей своей печалью.

– Ни фамилии не знаю, ни где живёт, только имя, – подытожил он.

Говоря по правде, Костя ожидал чего-то иного. А тут… Подумаешь, девчонка. Вслух, конечно, он этого не сказал: зачем обижать друга.

– Ладно, будем думать вместе, как тебе помочь, – подбодрил он друга, – а сейчас пойдём готовить уроки. Да, и от тебя заждались статью для журнала: ты же обещал написать очерк по сочинениям Тацита.

На самом деле Саша внимательно слушал Костю. Он прекрасно понимал, что тот желает развлечь его. Осознавал и то, что пора перестать хандрить: сделать-то он всё равно ничего не мог. Оставалось только бережно хранить в душе образ зеленоглазой непосредственной девчушки. Возможно, когда-нибудь он снова встретится с ней. И тогда уж в первую очередь узнает все подробности.

***

Даша не скрывала восторга от бала: так долго ожидаемый, он не только оправдал, но и превзошел её мечты.

С первых же дней в столичном доме она подружилась со всеми слугами, и они стали основными слушателями, с которыми Даша охотно делилась впечатлениями – обычно во время завтрака или обеда на служебной кухне, где девочка проводила много времени в отсутствие отца. Во всех подробностях описывала она убранство дворца, наряды присутствовавших, концерт и последовавший за ним ужин. Но самым любимым моментом, конечно, были танцы. С папой танцевать было приятно и легко. А вот с незнакомым мальчиком… С каждым разом описание этого вальса обрастало всё новыми деталями. Сначала всё было обычным. Потом:

– Кажется, я догадалась, это был не просто один из приглашённых, – она задумчиво покрутила пальчиком локон, – это был один из великих князей. Он прибыл инкогнито.

Так потом она и вспоминала этот бал – как место, где танцевала с принцем.

Граф был очень доволен, что Даше понравился Петербург. Ему было приятно присутствие дочери, которая скрашивала холостяцкое одиночество.

– Послушай-ка, малыш, – обратился он к ней через несколько дней после бала, – тебе действительно нравится жить в столице?

– Конечно, здесь очень интересно. И совсем не так, как вы с мамой рассказывали, не уныло и серо.

– А тебе хотелось бы учиться здесь, скажем, в Смольном институте? Помнишь, я ещё показывал его на прогулке.

– Наверное, это интересно, – дочь посмотрела на него так доверчиво, что он не стал скрывать от неё правила этого учебного заведения.

– Учителя там работают очень хорошие. Но есть один нюанс: жить нужно будет в пансионате, а навещать тебя мы с мамой сможем в отведённые дни. Возможно, скоро мы все переберемся в этот дом. На лето будем ездить в усадьбу, – граф замолчал, заметив, что девочка начала сомневаться в привлекательности Смольного. – Я говорил с графом Строговым. Его Катеньке тоже пора учиться. Так что мы решили, вернее, подумали, что вместе вам будет легче привыкнуть к новой обстановке.

На этом обсуждение темы пока закончилось. Тем более что предстояло обсудить задумку с Елизаветой Сергеевной, которая могла и не согласиться с решением супруга.

Прошло несколько дней. Алексей Дмитриевич всё больше времени уделял работе и меньше – дочери. А потом заметил, что Даша начала скучать. Наконец однажды, когда отец пришёл пожелать спокойной ночи, она тихонько попросила:

– Папа, а давай поедем домой.

Граф ждал этого. Ведь как бы интересно ни было девочке с ним, рано или поздно она заскучала бы по маме.

– Конечно, поедем, – ответил он и погасил свечу.

ЧАСТЬ 2

Время терять и время находить

Глава 1

Санкт-Петербург, осень—зима 1863 года

С самого первого августовского дня в Смольном Даша решила, что непременно станет записывать мысли, наблюдения и впечатления в дневник. Их было так много, что времени на обдумывание не оставалось: на бумаге разложить события по полочкам было проще.

Папа много рассказывал про удивительного человека, из-за которого он задумал определить Дашу в институт, – Константина Дмитриевича Ушинского. И очень огорчился, когда тот уволился с должности в апреле 1862 года – за несколько месяцев до её поступления. Однако, посоветовавшись с супругой, Василием Григорьевичем Строговым и товарищами по министерству, он всё же решил не отказываться от замысла.

– Программа останется той, которую разработал Константин Дмитриевич, к старым порядкам возврата нет. Ведь до казусов доходило: оказывалось, что выпускницы, пусть и редко такое случалось, читать не умеют. Теперь не так, – порассуждал он вслух, а потом спросил у Даши: – Ну что, дочка, будешь учиться в столице?

Она ответила утвердительно и в конце июля вместе с папой снова поехала в Санкт-Петербург – держать экзамен. По итогам и она, и Катя Строгова попали сразу в четвертый класс. К большой радости Даши, осенью в столицу переехала вся семья – так что мама с младшими нередко навещали ее.

Девочке было очень любопытно, что же такого сделал загадочный Ушинский, имя которого в стенах института почему-то произносить не разрешалось. Папа тоже несколько раз повторил (знал, что дочка любопытная): не расспрашивай, пожалуйста, взрослых.

Впрочем, мало кто из новых подруг был так же озабочен прошлым института: угнаться бы за программой, усвоить множество непривычных правил.

Но однажды на прогулке Даша услышала, как одна из старших девочек тихо произнесла запретное имя. Она приметила говорившую, набралась решимости и через неделю подошла, чтобы познакомиться.

София Заидова перешла в пятый класс и целых два года училась при инспекторстве Ушинского.

– Какие поначалу были занятия увлекательные: разрешалось прямо на уроке вопросы задавать. Я вот очень много читаю, но до института (это я после поняла) всякие глупости любила: приключения и бессмысленные истории. А здесь мы и вовсе не получали книг – нам учитель отрывки, которые ему понравились, зачитывал. Да только всё из иностранных писателей, такое отвлечённое, сентиментальное: в жизни так и не бывает вовсе. Я ведь Пушкина и Гоголя поначалу даже и понять не могла. А Василий Иванович6 так просто разъяснял: кто, почему и как действует в их повестях. Оказалось, что «Евгений Онегин» – подлинное чудо! – София помолчала. – А потом всё переменилось не в лучшую сторону: вопросы задавать запретили. Эх, девочки, вам бы на годик раньше поступить.

В другой раз она передала, как могла, некоторые идеи Ушинского. Он успел прочитать несколько лекций, и те девушки, что их слышали, записывали и делились заметками друг с другом.

– Представляете, так и сказал. Надо учиться, добиваться права получать высшее образование, а потом быть наставницами молодых поколений.

– Высшее образование? Да нам бы институт окончить! – хихикнула было Настя Русова, но на неё посмотрели так, что девочке расхотелось насмешничать.

***

Полтора года пролетели незаметно. Даша пока не могла решить, какие предметы привлекают её больше. Ей нравились и словесность, и математика, и даже, что вызывало восхищение Кати, физика. Естественные науки только-только появились в программе института: раньше попечители считали их ненужными для девочек.

– Ох, Даша, пока ты объясняешь, мне понятно, а самой никак не разобраться, – сетовала Катя. – Если бы не ты, быть мне в отстающих.

– Ничего, Катенька, потихоньку всё освоишь. А меня вот восхищают твой музыкальный дар и глубокое понимание литературы.

Девушки засиделись за уроками, а когда поднялись в будуар, стали свидетелями бурной дискуссии.

– Эти поляки много о себе возомнили! Хотят нашу землю отобрать. Да к тому же так подло себя ведут – убивают не только наших солдат, но и своих собственных земляков! – горячилась Зина Измайлова. Она сегодня вернулась из короткого отпуска, куда её отпустили повидаться с отцом. После ранения тот отдыхал в кругу семьи. Видимо, девочка передавала сейчас его слова.

– А я читала, что Герцен за поляков, – возразила было Медея, дочь греческого посланника, но на неё зашикали со всех сторон.

– Герцен – предатель, так в «Русском вестнике» сказано, мне брат объяснял, – ответила за всех Катя Строгова. – А ещё сказал (он ведь студент университета и во всём хорошо разбирается), не надо нам пока об этом думать, а надо учиться и развивать критическое (она старательно выговорила недавно заученное слово) мышление.

На неё посмотрели с нескрываемым восхищением.

– Девочки, что это вы расшумелись? – В комнату заглянула наставница Любовь Семёновна. – Быстро все в постели и спать.

***

Из дневника Даши Лидовской

1 декабря 1863 года

У меня накопилось очень много вопросов: девочки шепчутся про поляков, революцию, Чернышевского. Хотя, если честно, мне совсем не близки рассуждения про социализм, которыми так увлечена София. Она, конечно, старше и умнее, и читает журналы, которые приносит ей брат.

Про Польшу, к слову, София очень горячо рассуждает. Говорит, мол, не особо она любит поляков, но сочувствует их желанию вернуть себе родину. Даже страшно становится: ведь там бедные русские солдаты кровь проливают. Но она увлечена историей XVIII столетия и считает, что до такого положения нас довела неверная политика Екатерины II.

Учителя об этом молчат. Катя говорит: надо будет Владимира расспросить при случае. Всё же он студент и знает больше нашего.

12 декабря

Скоро рождественские каникулы!

Все девчонки как с ума посходили – ждут не дождутся, когда их заберут домой. Некоторым родители пообещали первый выход в свет, и разговоры об этом не умолкают допоздна – пока Любовь Семёновна не заглянет в дортуар и не сделает замечание.

Мы с Катенькой решили этот сезон пропустить – что нам балы, когда папенька позволил ей отправиться к нам в гости, в имение. Папа взял отпуск на службе – так что всей семьей едем в любимое Рождествено!

Настя Русова и Зина Измайлова посмеиваются над нами, говорят, мы боимся оконфузиться на новогоднем балу у кадетов и потому уезжаем раньше. Смешно и слушать этот вздор. Это ведь мы с Катенькой получаем лучшие результаты в танцевальном классе, а их имена вечно идут в конце списка. А впрочем, пусть шепчутся!

Вот хочу описать очередную проказу – думаю, годика через два смешно будет и вспоминать о наших «страшных тайнах». На днях во время прогулки мы потихоньку отстали от своих и забежали в кондитерскую. Набрали сладостей, пирожков, лимонаду и вечером устроили пир. У Вареньки был день рождения. Родители снова не смогли ей ничего прислать. Жалко её – такой блестящий род, а отец оставил их без содержания: только долги и кредиторы.

Когда вечеринка закончилась и все уснули, мы долго ещё шептались втроем и Варенька по секрету рассказала, что её скоро должны забрать из института: доучиваться не на что. Поплакали вместе, а потом решили, что я и Катенька поговорим с отцами – надо же что-то делать. Мы все непременно хотим стать учительницами – нельзя, чтобы Варя осталась без аттестата.

Я иногда заговариваю с мамой о своём намерении, она прямо не отвечает, но и не запрещает. А как запретит? Время теперь другое: девушки не могут оставаться обитателями гостиных – нежными барышнями, какими их раньше делали. Впрочем, мама не такая. Она очень много знает, и переводы с английского и французского делает для младших, и сказки для нас сочиняла. Вот бы её уговорить отправить что-нибудь в журнал.

15 декабря

Ах, как я виновата. И сделать ничего уже нельзя. Катя и Варя успокаивают: мол, мы все виноваты, что же так расстраиваться. Но это не утешает.