1877. Обретая прошлое

А ей женский голос: «Сын ваш дома?» – «Нету, в поле он ночует». Ну, ушла. Приехал парень домой, мать ему – так, мол, и так, приходила к тебе девушка ночью. Тут он всё и рассказал.

Родители подумали-подумали да и говорят: что же – женись, коли обещал. Позвали попа, взяли одежду всю, пошли. Ну, всё как надо сделали, мать невесту обрядила, поженились.

Девка-то уж больно хороша оказалась, всему-то училась, от мамки евонной не отходила – примечала. Так прожили до Масленицы. А тут всем надо по родне ездить – в гости. Он, парень-то, жене и говорит: «А нам-то навестить и некого». – «Отчего же, – отвечает, – у меня и мама, и папа есть, только ехать далеко». Что ж, собрались, заложили сани, отправились. Долго добирались и вот приехали в деревню. Жена и говорит: «Пойдем вон в ту избу, где ребёнок плачет». Зашли, сидит женщина, зыбку качает. Увидела их, гонит: «Идите-идите, куды шли. Не до гостей мне: видите, дитё у меня плачет, уж осемнадцать годов ему, а всё не растёт». Тогда эта молодуха подошла к люльке, взяла ребёночка и бросила в окно.

В избе воцарилась гробовая тишина: ребёночка – в окно, как же так?

Наташа даже решилась перебить рассказчика:

– Да ты что городишь-то, дед? Да где же такое видано?

– Погодь, не перебивай, – цыкнул старик. – Верно говорю: ты дальше-то слушай. И вот бросила она дитёнка в окно, а это оказалось полено. (По избе прокатился ещё один вздох.)

А молодая и говорит старухе: «Это же ты меня, мама, прокляла, когда я маленькая была, сказала: „Да иди ты к чёрту!“ Вот чёрт меня и забрал, а вместо меня полено тебе подложил. А я до восемнадцати лет в бане жила – банник меня воспитывал. Кабы Стёпа (брата-то, вспомнил, Степаном звали) не женился на мне, так бы всю жизнь по баням и мыкалась».

Проклятая девка-то оказалась. Вот. И жили они потом долго. Да вы помните, наверное, с того краю изба была – её только в прошлом году сломали.

Слушатели сделали дружный выдох и переглянулись – вот это сказка.

– И не сказка это – бывальщина. Верно вам говорю, – как будто подслушал мысли старик. – Я-то знаю. Забыли, что ли, как ране сказывали: бывальщину слушать лучше сказки. – Встал, осторожно распрямился и вышел на улицу.

– Как домой-то пойдём? – первым спросил Серёжа. – Ведь боязно.

– Так и пойдем, как пришли, – притворилась смелой Даша, хотя ей тоже было очень страшно.

Дети вышли на улицу: за каждым кустом им мерещились лешие да всякая нечисть. Каждый шелест, хруст веточки заставляли крепче жаться друг к другу. Однако ветер скрадывал звуки и никак нельзя было заметить кравшихся по кустам мальчишек, что вместе с ними сидели на печи и слушали деда Пахома.

– Вот напугаются-то, – подначивал самый старший. – Сейчас как выскочим да закричим!

На околице Алёнка остановилась: – Ну, дальше сами. Я домой побегу, а то мамка заругает. – И собралась было идти, как вдруг:

– А-а-а-а, у-у-у-у, эге-ге-гей! – Из кустов повыскакивали чудища без голов, белые, огромные. Дети остолбенели, а потом, дико завизжав, бросились в разные стороны: Аленка – в деревню, Даша с Серёжей – в сторону усадьбы.

Вопили они – кажется, не осознавая этого, – всю дорогу и остановились только у беседки, когда сил кричать и бояться не осталось.

– Что это было? – еле выговаривая слова и хватая ртом воздух, спросил Серёжа.

– Не знаю.

– Думаешь, это отстало?

– Наверное.

Дети пробрались через людскую на кухню, где добрый Данила Васильевич сунул каждому по булочке, и потихоньку направились в классную комнату.

– Даша, это что же – были домовые или ещё кто-то, о ком дед Пахом говорил? – спросил Серёжа у сестры.

– Я вот сейчас подумала и, наверное, знаю, что это было, – ответила Даша с расстановкой, будто решая задачку. – Помнишь, с нами на печи мальчишки лежали? Так мне кажется, это они и были: уж больно голоса знакомые. Сам посуди: станет что ли домовой дом покидать да по деревне бегать? У него и поважнее дела найдутся.

Сережа открыл рот, чтобы высказать своё мнение, но тут же замолчал: Даша крепко сжала его руку. Он недоумённо посмотрел на сестру, а потом проследил направление её взгляда. Из-под двери классной комнаты выбивался свет.

– Когда мы уходили, света не было, – прошептала девочка. – Значит кто-то туда зашёл и узнал, что мы не там. В доме поискали – не нашли. Ждут теперь… – Она на минуту задумалась, а потом решительно кивнула головой, как будто согласилась сама с собой. – Скажем, устали, пошли прогуляться по парку.

Дети толкнули дверь и, держась за руки, переступили порог. За письменным столом сидела Дуняша, а напротив, у классной доски – мисс Грин. Они оживленно беседовали, но, увидев детей, как по команде замолчали. Пауза длилась всего несколько секунд, а потом все заговорили разом:

– Мы ходили гулять в парк, – в один голос заявили Даша и Серёжа.

– Где это вас носило? Хорошо, что маменька не заглянула сюда, – попеняла Дуня.

– Как же вам, детки, не стыдно без спросу отлучаться из дому? – нахмурив тонкие брови и стараясь казаться грозной, тщательно выговаривала слова совсем не страшная мисс Грин.

– И нечего оправдываться, – повысила голос Дуня. – Мы с Норочкой, то есть мисс Грин, Елизавете Сергеевне ничего говорить не станем. Но я-то знаю, куда вы бегаете. Так вот, больше в деревню ни ногой! Времена нынче неспокойные. И пререкаться нечего – иначе маменька всё узнает. А сейчас брысь по комнатам. Серёжа, беги скорее, хорошо хоть твой дядька целый день на конюшне Хана своего ненаглядного обхаживает, а то досталось бы тебе по первое число.

***

Всё прошло гладко: никто не узнал об их вылазке в деревню. Даша, умытая и причёсанная, в мягкой ночной рубахе и чепчике, забралась под одеяло. Рядышком на стуле устроилась Дуняша с вязанием.

– Дунечка, – тихонько, провинившимся голосом позвала девочка.

– Ну, чего тебе, баловница?

– А правда, что бывают проклятые?

– Господи, да что же ты за слова говоришь! – вскинулась няня. – Никогда не произноси это вслух, грех ведь. – Она пересела на Дашину кровать. – Дай-ка перекрещу тебя и молитву прочту. «Богородице Дево, радуйся…» – начала она, а девочка одними губами повторяла слова любимой молитвы. Когда няня успокоилась и снова принялась за спицы, любопытство перевесило.

– Ну, нянюшка, вот нам дед Пахом сказывал про девушку, что в бане жила.

– Ах, вот ты о чём, – задумчиво протянула Дуня и на какое-то время замолчала. – Эту историю и мне мама рассказывала. Бывает такое. А ты спи давай.

Даша свернулась калачиком и, подложив под голову ладошки, задышала ровно и спокойно. Мерно стучали спицы в быстрых няниных руках. Где-то за печкой пел сверчок. Что-то большое и теплое заскочило на кровать и заурчало в ногах.

– Мурка, Мурочка моя, – сквозь сон прошептала девочка и уснула.

***

Весь день шёл дождь: в самый ранний утренний час, когда весь дом спал, первая осторожная капелька ударила в окно. Как будто проверяя, можно ли, прозрачные лёгкие дождинки одна за одной устремились на землю. Поморосили, намочив дворовые дорожки и яркую ещё осеннюю листву. С каждой минутой водная стена становилась плотнее. И наконец, без удержу набирая силу, струи обрушились на спящую усадьбу.

Первым проснулся Серёжа – он так ждал долгую прогулку по лесу, о которой они с сестрой сговорились накануне! Несколько дней стояло совсем не осеннее тепло, и мама не стала возражать. Мальчик подбежал к окну, откинул штору и, прижавшись лицом к стеклу, выглянул на улицу: на дворе хозяйничала непогода.

Серёже стало грустно: придётся целый день просидеть дома. Он снова забрался под одеяло – раз так, то и вставать ни к чему. Мальчик уснул, и ему привиделось, будто на дворе солнце, никакого дождя нет. Он стоит посреди леса, вглядывается в просвет между деревьями, а кто-то кричит:

– Эй, вставай, соня…

– Эй, вставай, соня, – приговаривал дядька Иван, расхаживая по комнате и подбирая с пола игрушки и вещи, – опять всё вверх дном. Меня вечерок всего и не было, а то бы я тебе…

– Ну-ка, Ванечка, постой, – Серёжа моментально проснулся, – а ведь ты вчера у Игривой задержался, неужели она…

– Да-да, – перебил мальчика Иван (которого Серёжа часто называл просто Ванечкой, ведь был он ещё молодой и совсем не походил на дядьку), – девять щеночков, все здоровенькие, крепенькие, отличные.

Серёжа так и выпрыгнул из-под одеяла:

– Вот здорово, щеночки! Непременно с Дашей придём сегодня на них посмотреть, – тараторил он, быстро натягивая одежду. – То-то дождь сегодня, гулять не пойдёшь, а тут вон какая радость.

Иван тщетно пытался поймать барчонка и поправить костюмчик, но тут он сам остановился как вкопанный:

– Слушай, а папенька как обрадуется – это же его любимица. Игривая, красавица наша. – И мальчик снова попытался начать кружение по комнате.

– Да остановись ты, пострел, ишь забегал! – Иван ухватил мальчугана за плечи и поставил перед собой. – Во-первых, маменька велела спускаться к завтраку через пятнадцать минут, во-вторых, сегодня приедет мсье Поль – знакомиться. И вообще, нечего ещё кутьков смотреть – они маленькие, слепые, никакого интереса. Вот погоди, подрастут – наиграетесь.

Но спорить с Сережей было бесполезно – он твёрдо решил отправиться после завтрака на псарню.

Как он и думал, за трапезой мама объявила, что никакой прогулки не будет, хотя ни Дашу, ни Серёжу не пугала перспектива промочить ноги – и пусть, зато весело!

Однако следующее сообщение заставило детей забыть о своей печали. Сегодня к вечеру должны были прибыть два важных гостя: мсье Поль – учитель для подросшего Серёжи и портниха с бальным платьем для Даши.

Со дня на день ждали и приезда Алексея Дмитриевича. Он планировал побыть несколько дней дома, потом вместе с дочерью отправиться на неделю к сестре Анне, помочь её супругу составить договоры с крестьянами, а затем ехать в столицу.

– Даша, у меня для тебя важное дело, – заговорщицки прошептал Серёжа, когда после трапезы все отправились по своим делам и сестра поравнялась с ним у дверей.

Он утянул её в нишу у окна, за большую пальму – место тайных совещаний.

– У Игривой щеночки родились!

– Вот это здорово, пойдем скорее к ней!

– Поэтому я тебя и позвал – надо пробираться осторожно, Ванечка не велел ходить, говорит, рано ещё смотреть.

– Ничего и не рано, идём.

Дети направились к крытой галерее, которая соединяла жилые и хозяйственные постройки. Алексей Дмитриевич был большим любителем лошадей и собак, хотя охота его привлекала мало.

– Пойдём сначала к Хану, он уже подрос, наверное, интересный, – предложил Сережа. – Папа мне его подарит на день рождения.

– Пойдем, – с лёгкостью согласилась Даша.

Хан был жеребёнком, рожденным от лучшего скакуна в конюшне, которого не так давно привезли из Англии. Граф всерьёз подумывал заняться продолжением породы. Хан действительно предназначался Серёже. В свой очередной приезд Алексей Дмитриевич собирался объявить, что выбрал для сына училище правоведения. Программа там сложная, надо знать языки, историю, потому и приглашён в дом отличный преподаватель.

В конюшне пахло тёплым деревом, лошадьми, сеном. Сквозь стены пробивался слабый свет, но всё же царил полумрак. Серёжа открыл дверцу стойла и подошёл к жеребёнку, который лежал у ног матери.

– Здравствуй, Звёздочка, здравствуй, Ханчик, – мальчик присел на корточки и погладил малыша. Тот уже привык к нему и сейчас лишь тихонько заржал, приветствуя друга. – Я тебе хлебушка принёс, мяконького. – Серёжа протянул по горбушке обеим лошадкам. Хан осторожно, одними губами взял лакомство, а дети гладили шёлковую гривку жеребёнка и его мамы.

Они некоторое время посидели в конюшне, понаблюдали за умелой работой конюха, а потом под дождём пробежали в соседнее здание.

На псарне, в отличие от конюшни, было шумно: весело перекрикивались парни, лаяли собаки. Игривая лежала на подстилке и, казалось, была очень довольна. Рядышком притулились все её малыши: кто посасывал маму, кто спал, а один, самый непоседливый, тыкаясь слепой мордочкой, пытался исследовать окрестности.

– Смотри, какой проворный, верно, отличным охотником будет, – подтолкнул Серёжа завороженно следившую за щенками Дашу.

– Да, – она протянула руку к Бродяге, как мысленно окрестила проворного малыша.

– Так, кто тут у нас? – послышался голос за спиной. Уперев руки в бока, над детьми возвышался Иван. – В доме все с ног сбились – куда же ребятишки подевались?

– Ну, Ванечка, мы же только одним глазком взглянуть пришли, – вытянулся Серёжа перед своим наставником-другом.

– Ладно уж. Это только Дашу маменька ищет – платье привезли мерить.

Даша хотела обидеться – значит, ей в дом возвращаться, а Сереже можно остаться? Но мысль об обновке захватила воображение: бальных платьев ей раньше не шили.

Серёжа остался на псарне – понаблюдал за щенками, поиграл с дворовыми мальчишками. Дождь не прекращался, сверкала молния и далеко за рекой гремел гром. Представив себя разбойниками, ребята облазили все кусты во дворе и, изрядно намокнув, направились греться на кухню.

Серёжа остался один. Он побродил по дому и решил подговорить Дашу на какую-нибудь забаву. В приоткрытую дверь мальчик увидел сестру: та стояла посередине комнаты на столе, вокруг крутились мама, Дуняша, мисс Грин и портниха. Девочку было не узнать – обычно её одевали в простые удобные платья, тем более что детские проказы часто оборачивались порванными рукавами и юбками. Сейчас перед Серёжей стоял маленький ангел. Тоненькая, высокая, она прекрасно смотрелась в белом платье с задрапированным лифом, пышной юбкой с кружевами и шёлковыми лентами. Тёмные вьющиеся волосы были распущены, в зелёных глазах плясали лучики веселья.

– Какая ты красивая, Дашенька, – не удержавшись, Сережа шагнул в комнату и сразу смутился.

– Конечно, сынок, ведь она на бал едет, – улыбнулась Елизавета Сергеевна.

– Да нет, не только для бала красивая – вообще красивая, – чуть слышно прошептал мальчик и выскользнул за дверь.

Он спустился в холл и тут, к большому удовольствию, оказался пойман в крепкие отцовские объятия – Алексей Дмитриевич с опозданием, но всё же выбрался домой. Серёжа крепко прижался к папиной груди: ему не хотелось говорить, просто сидеть так на руках у отца.

– Здравствуйте, Сергей, – послышался вдруг чей-то незнакомый приятный голос. Оказалось, граф приехал не один, а, как и обещал, привёз из столицы учителя. – Будем знакомы, я Поль Вальмон, ваш новый учитель.

Мальчик посмотрел на говорившего – почти такого же высокого, как отец, мужчину. Правда, в плечах он был не столь широк и выглядел намного моложе. Лицо француза ему понравилось – черты четкие, будто вырезанные умелым резцом, тонкий прямой нос, черные живые глаза и очень тёмные волосы.

– Мне тоже приятно. – Серёжа съехал из отцовских рук на пол и пожал руку гостю. – Папа, а там Дашенька платье примеряет, ей очень хорошо в нём.

– Ну, что ж, прекрасно, что всё готово. Побуду с вами несколько дней, а потом отправимся с Дашей к сестрице.

Глава 3

Санкт-Петербург, ноябрь—декабрь 1861 года

Туман, целиком заполнивший низины и слегка прикрывший все вокруг, делал предрассветный час более темным и неуютным. Казалось, за окном так холодно, что выходить наружу из тёплого дома вовсе не стоит.

Полусонную Дашу, которая так и норовила куда-нибудь улечься, одевала Дуняша. Выезжать нужно было очень рано, чтобы успеть на поезд. Но даже несмотря на возможность впервые прокатиться по железной дороге, девочка никак не хотела просыпаться. Накануне она долго пролежала в кровати с открытыми глазами, рисуя в воображении предстоящее путешествие. А вот сейчас хотелось только уткнуться в мягкую подушку и натянуть на голову одеяло.

– Господи, вот горе, ну, матушка, постой же спокойно, – причитала Дуняша, которая и сама была не очень-то рада ранней побудке. А ведь она уже успела и вещи вниз снести, и приготовить для господ снедь в дорогу. – Ну, кажется, всё, пойдем скорее вниз – уж завтрак готов.

На столе в малой гостиной дымился душистый чай в красивых фарфоровых чашках, комнату заполнял аромат свежей сдобы. Тётушка Анна Дмитриевна что-то оживленно рассказывала молодой англичанке, а та, соглашаясь, то и дело кивала в ответ.

– Ну, Дашенька, кушай пока с мисс Грин, да и поедем, – Алексей Дмитриевич Лидовской тактично выручил молоденькую гувернантку, которая не решалась прервать монолог хозяйки. Он был бодр, весел и как всегда безупречно одет.

Даша сделала несколько глотков, и сонливость потихоньку начала сменяться прежним восторгом предвкушения.

Наконец, посидев между тетушкой и папой «на дорожку», девочка первая бросилась к выходу, заставив поспешить гувернантку. Они уселись в карету и подождали, пока к ним присоединится граф: сестре непременно нужно было сказать ему что-то важное – а для неё важным было почти всё.

Всю дорогу до станции Даша не отрывалась от окна. Густой туман менял ландшафт, и было так интересно угадать, чем станут причудливые тени: деревом, домом или холмом. Потом вышло солнце: сначала оно казалось белым и холодным, но вскоре дымка рассеялась и по траве заплясали искристые лучики, отражаясь от прозрачных снежинок.

Путь был долгим, и, когда солнце поднялось достаточно высоко, Алексей Дмитриевич приказал кучеру остановиться. Путники вышли погулять и размяться после нескольких часов езды.

– Ой, папа, а я бы так и ехала, и ехала. И совсем не уставала бы, – звонко выкрикнула Даша, ухватившись за большую папину руку.

Граф, подхватив дочь с такой легкостью, как будто она была невесомой, пошел с ней к большому вязу, который стоял в нескольких метрах от дороги.

– Ну что ж, зато я устал, так что давай-ка пройдемся немного, а уж потом отправимся дальше.

На станции Алексей Дмитриевич отпустил карету, чтобы кучер прибыл домой засветло. Сами же путешественники отправились в ресторацию, где нужно было дожидаться поезда до Санкт-Петербурга. Всего за час нетерпение Даши дошло до предела: она извертелась так, что мисс Грин пришлось сделать ей замечание.

Но вот поезд прибыл. Паровоз показался девочке невероятно огромным добрым великаном, вагоны – великолепными домиками, а их собственное купе – просто восхитительной миниатюрной гостиной. Мягкая обивка так и просилась, чтобы ее погладили, натертые до блеска ручки вместо Дашиного лица отражали забавные рожицы, на столике нежно благоухали свежие цветы. Когда же состав пришёл в движение и тронулся в путь, она чуть ли не запрыгала от восторга. На каждой станции девочке непременно нужно было выйти. Даже сам этот процесс был ей по душе: важный проводник открывал дверь, по перрону чинно прогуливались пассажиры первого и второго класса, сновали туда-сюда мальчишки, предлагавшие нехитрый товар: булочки, леденцы или газеты.

– Даша, сейчас будет станция, на которой ты прогуляешься в последний раз перед Санкт-Петербургом, – стараясь казаться строгим, предупредил девочку Алексей Дмитриевич, когда поезд в очередной раз замедлил ход. – На улице уже темно, прохладно, так что, думаю, на сегодня тебе впечатлений хватит. – В душе граф радовался детскому непосредственному восторгу, который излучала дочь: ему как раз недоставало таких простых минут общения с детьми. И если бы Даша настояла, она могла бы гулять по платформам маленьких уездных городов хоть всю ночь.

***

– Господа, поезд из Москвы в Санкт-Петербург будет иметь стоянку тридцать минут. Приглашаем желающих посетить буфет, – звучал размеренный громкий голос с перрона.

Полутёмная станция быстро заполнилась желающими подышать воздухом, прогуляться и выпить чаю перед сном.

– Саша, хоть бы ты вышел из вагона, сколько же можно читать! – в очередной раз попытался уговорить Михаил младшего брата. – Ведь едем уже несколько часов, а ты всё сидишь, уткнувшись в книжку.

– Знаешь, Миша, я лучше почитаю.

– Ну, сын, хватит грустить, это важно, чтобы ты был представлен в доме Строговых. Да и мне нужно решить кое-какие дела с графом, – вступил в разговор князь Трубецкой, надевая френч. Они возвращались из Москвы, с похорон его отца. От отпуска, который Петр Андреевич испросил для них и себя, оставалось несколько дней, и можно было провести время вместе.

– Так бы и говорили, что вам это надо, отец, – пробормотал Саша и снова углубился в чтение. Он с таким трудом привык к учёбе, что хотел поскорее вернуться в корпус. Тем более, Костю отец приглашать в Москву не стал: сказал, мол, дело это семейное, да и невеселое. Он не подумал, что присутствие друга помогло бы сыну легче пережить трагическое событие: мальчик впервые так близко увидел смерть.

***

Следующее утро выдалось на редкость солнечным для северной столицы. Поезд прибыл на Николаевский вокзал почти без опоздания. Пока на перроне суетились пассажиры, встречающие, носильщики, граф не торопился покидать купе. Он не любил суеты. Даше же, напротив, не терпелось поскорее увидеть город, его широкие проспекты, каналы, Неву, о которых она столько слышала от старших.

На Знаменской площади в ранний час было немного наёмных экипажей, и, выбрав самый лучший, они отправились домой – на набережную Фонтанки.

Даша не сидела на месте, передвигалась от одного окна к другому: всё занимало её. Каменные многоэтажные дома, прохожие, спешащие по своим делам. Но в особенный восторг её привели Невский проспект с его сосновым настилом вместо привычных каменных мостовых и – витрины.

– Папа, смотри, какие игрушки! Ой, Норочка (она и не заметила, как мисс Грин посмотрела на неё большими строгими глазами, делая безмолвное замечание), – шляпки, шляпки, – тараторила она, когда они проезжали мимо модных магазинов. – Ну давайте зайдём хоть куда-нибудь…

Граф только задумчиво улыбался. «Как хорошо встречает тебя Петербург: обычно он не так приветлив. Тусклый, серый почти всю зиму, осень, весну. Не то что в нашем чудесном имении».

– Приехали, барин, – голос извозчика прервал размышления.

Уютный дом, построенный дедом в начале века, очень понравился и Даше, и мисс Грин. Их проводили в комнаты наверху, предназначенные для детей. Девочка, которую заботливая гувернантка с помощью молоденькой служанки Насти выкупала и нарядила в простенькое платьишко, не дожидаясь обеда, отправилась изучать новое жилище. На первом этаже она обнаружила просторный зал для приёмов, столовую, папин кабинет, откуда была сразу выдворена строгим секретарем, и, по запаху, кухню. На втором этаже были спальни и учебный класс с деревянной доской, старинным пианино и географическими картами на стенах.

***

По утрам Алексей Дмитриевич неизменно отправлялся в Министерство внутренних дел. С первых дней объявления воли крестьянам работы прибавилось – граф был одним из активных участников редакционных комиссий: сначала под руководством Николая Алексеевича Милютина3, а после отставки товарища министра перешёл в подчинение Петра Александровича Валуева.

– Пришло донесение из Пензы? – первым делом спросил он у секретаря.

После того как в Казанской губернии развернулась настоящая драма, в министерстве стали более внимательно относиться к сообщениям с мест. Никто не хотел повторения Бездненских событий. Тогда в апреле в отдалённом селе объявился самочинный толкователь «Положения о крестьянах». Он как-то искажённо вычитал в царском указе, что на самом деле волю дали ещё три года назад, а помещики это скрывали. Что вся земля объявлена крестьянской и ничего из того, о чём твердят власти, исполнять не нужно: работать на барских полях, выкупать наделы, платить оброк в переходный период. Взбунтовалось больше десяти тысяч человек – они угрожали расправой местным властям, духовенству и знати. Пришлось высылать войска и применять оружие: толпа вела себя агрессивно и уже не воспринимала слов. Погибли простые люди, поверившие смутьяну.

Воспоминания больно кольнули сердце. Граф с единомышленниками и друзьями столько лет работал над проектом реформы, так горячо ждал перемен.

К счастью, после весенних волнений в некоторых губерниях, подобной катастрофы не повторилось. Сегодняшнее донесение касалось очередного отказа крестьян подписывать уставные грамоты: ох как сложно приходилось мировым посредникам!

Алексей Дмитриевич продиктовал подробную рекомендацию с ответами на все затруднения, изложенные в донесении, и засобирался домой.

***

Этот день запомнился Даше как один из самых счастливых в жизни. Отец вернулся со службы рано, и они вместе отправились гулять на Невский – заходили в каждый магазин, который привлекал внимание девочки. Она выбрала подарки всем-всем: маме, братикам, сестричке, любимым слугам, а ещё, тайно, папе. Объяснила, что красивая тетрадь очень нужна учителю танцев: Алексей Дмитриевич очень постарался скрыть улыбку, чтобы не выдать, насколько очевиден маленький секрет. В довершение граф повёл дочку в модный кафетерий, где они пили ароматный чай с вкуснейшими сладостями. Таких не готовил даже Данила Васильевич!