1877. Обретая прошлое

– Правда?

– Правда.

– А другие, кому вольную не давали, они как? – помолчав, уточнил Саша. Ему хотелось узнать, что думают о воле люди за пределами знакомого ему круга.

– Думают чего? Да по-разному. Времени мало прошло: как жили, так и живут. Ведь ещё два года крестьяне с хозяевами связаны будут: и оброк платить, и землю обрабатывать. Без этого никак. А вот чего сейчас и вправду много, так это разговоров о самой земле.

– Отчего так?

– Так это самое главное и есть: ведь она наша кормилица. Она хлебушек родит, без неё и жизни нет. Потому и толкуют: сколько кому отрежут, да где, да сколько выкупных отдавать придется.

– Выкупных – что это такое?

– Платежей, вот что. Только я, барин, не шибко в этих делах силён. У батюшки аль у управителя поспрашивай – они лучше растолкуют.

– А бунтовать наши мужички будут? – всё же решился уточнить Саша.

– Что ты, милый, это против кого же? Твой батюшка человек честный, справедливый. Доверие к нему у общества большое. И все окрестные помещики его уважают. Так что не волнуйся, у нас всё миром порешится.

Приятно было слышать такие слова об отце, человеке строгом и замкнутом, не слишком ласковом к сыновьям. Значит, местное общество видело генерала Трубецкого иначе. Саша решил поразмышлять об этом, когда будет свободная минута.

Глава 2

Лужский уезд, октябрь—ноябрь 1861 года

«…Габриэль тихонько спрыгнул с коня и укрылся в тени каменных стен. На балконе замка стояла та самая девушка, которую он видел в озёрном отражении.

– Да, Лариана, видно, записи в Книге не меняются, – шёпотом говорила с кем-то повзрослевшая девочка с портрета. – Никогда мне не быть счастливой здесь, на Земле. Наверное, лучше было мне остаться у вас, на Альбагане.

– Неправда. Земля необыкновенна, я покажу тебе самые укромные её уголки и прекраснейшие творения людей, – тихо, чтобы не напугать девушку, вступил в эту странную беседу Габриэль. Он вышел из полумрака и протянул ей руку:

– Разреши пригласить тебя на танец, незнакомка.

Элиза почти не испугалась и почему-то сразу поняла, кто говорил с ней. Что ж, вот и в её жизни произошло чудо, о котором пишут в сказках.

В старом герцогском замке сияли огни и играла дивная музыка. Бал был в разгаре: веселились, танцевали и беседовали гости. И никто не замечал, что под звёздным небом кружится в свете луны ещё одна пара. Соединить которую было угодно самой Судьбе»2.

Елизавета Сергеевна закрыла книгу и положила её на столик около Дашиной кровати.

– Ой, мама, это моя любимая сказка. – Девочка выпорхнула из уютной постели и закружилась по комнате.

«Они кружились и кружились в медленном танце под светом луны», – нараспев проговорила она, засмеялась, подбежала к маме и обняла её за шею.

– Глупышка, – ласково сказала та и погладила девочку по голове.

– И моя, и моя любимая сказка, – раздался тонкий детский голосок из соседней кроватки.

– Конечно, Танечка, и твоя.

– Скоро я поеду на свой первый бал, – не унималась старшая. – Я буду танцевать лучше всех, правда. – Она закружилась раскинув руки, а потом упала на мягкий ковер и засмеялась звонко и радостно.

Смех её отразился от высокого потолка детской, облетел комнату, пробежался по раме тёмной старой картины и, вылетев в коридор, устремился на первый этаж, в кабинет хозяина дома.

«Опять девочки расшалились», – подумал граф и углубился в чтение служебных документов.

***

Старинный дом рода Лидовских стоял на крутом берегу реки Оредеж. Именно сюда после многолетних скитаний привёз граф Алексей Дмитриевич молодую жену и маленькую дочь Дашеньку. Путешествие его по окраинам великой империи было вынужденным.

После выпуска из Императорского училища правоведения молодой граф пребывал в состоянии некоторой эйфории: ему хотелось потрудиться на благо страны. Однако дела в имении были расстроены, недавняя смерть отца сделала его старшим мужчиной в семье, с обязанностью заботиться о сёстрах.

В Лужском уезде были рады новому человеку. Почти сразу поступило приглашение стать уездным судьёй: охотников получить эту должность не находилось несколько лет. Алексей Дмитриевич с радостью согласился. И совсем скоро узнал о реальной жизни такое, чего не описала Анна Радклиф в самом страшном из своих романов.

– …Но ведь это убийство, – в который раз жёстко повторил граф, начинающий выходить из себя от невнятного лепета пристава. – Человека продержали на морозе без одежды всю ночь. За что? За разбитую вазу? Это дикость, дикость!

– Никак не могу согласиться, – тихо, но настойчиво отозвался тусклый голос. – Заболел, здоровье слабое у мужичка оказалось. Так в протокол и внесу, а вы извольте вот здесь подпись поставить.

– Не стану я такое подписывать!

– Воля ваша, – вздохнул пристав.

Оказалось, этот случай был далеко не первым. Дворовые люди бывшего предводителя дворянства то убегали, то умирали с пугающей частотой. После записки молодого графа губернатор пригласил его на личный приём и по-отечески объяснил, что издавна в дворянском обществе действует круговая порука: «Никто ни в чьи дела не вмешивается. И уж точно не пишет донесений в любые государственные учреждения».

Алексей Дмитриевич был возмущён, но смириться не захотел: написал пламенный памфлет и отправил его в столичный журнал. Графа заметили. Цензор показал сочинение императору, и тот распорядился перевести не в меру пылкого судью в Иркутск.

Приказы Николая Павловича игнорировать было нельзя. Алексей Дмитриевич определил сестер на попечение тётушки, уладил дела с имением, простился с товарищами и отправился к месту службы.

Отсутствовал он ни много ни мало пять лет. Письма в дом тётушки то приходили из самых неожиданных мест, заставляя сестёр, Анну и Нину, заглядывать в атлас Российской империи, то не приходили вовсе.

Вернулся изгнанник, когда на престол взошёл новый император. Да не один.

– Моя жена, Елизавета Сергеевна, – представил он тёте и сестрам миловидную юную женщину. Та явно смущалась пристальных взглядов и крепче прижимала к себе маленькую дочку.

Тёмные, почти чёрные волосы и неожиданно яркие синие глаза провинциальной барышни притягивали взгляды многих мужчин. Покорить же сердце красавицы смог только граф Лидовской.

«Господи, как я попала сюда, за столько вёрст от дома? Обратно хочу, к маме», – думала Лиза, мило улыбаясь.

«Ах, бесстыдница. Улыбается, как будто всё так и должно быть. Взялась невесть откуда, да ещё с дитём. Все ли там было как надо, со свадьбой-то? Алёшенька даже благословения у меня не попросил», – старательно изображала радость Прасковья Михайловна.

– А девочка-то какая миленькая, – щебетали Анна и Ниночка, выпросив у смущённой невестки разрешения понянчить племянницу.

С того дня минуло пять лет. Алексей Дмитриевич стремительно двигался по служебной лестнице: в Министерстве внутренних дел нашлось место для деятельного графа. Общество понемногу оживало, и все вокруг говорили о скорых реформах и преображении государства…

***

Деревянный трёхэтажный особняк с простыми классическими колоннами сразу понравился Елизавете Сергеевне. Внутри всё дышало стариной: шпалеры с античными сюжетами, резная мебель, портреты в тяжёлых рамах. Вокруг уединенного имения тянулись леса. Здесь же был устроен отличный уголок для молодой семьи. Вокруг дома – регулярный парк, ухоженный, со стройными аллеями и тенистыми беседками. Приятно было, спустившись по каменным ступеням, посидеть на берегу тихой речки.

После Даши у молодой четы появились на свет еще трое детишек – Серёжа, Танечка и Илюша.

Алексей Дмитриевич с началом работы комиссий по крестьянскому вопросу всё больше времени проводил в Петербурге, что, конечно, огорчало молодую супругу.

«Милая, ты же знаешь, что врачи беспокоятся о твоём здоровье. Климат петербургский так жесток. Потерпи, скоро попрошу отпуск, отдохнем на водах, ты окрепнешь – тогда и переедем», – был его ответ.

Тем временем для старшей девочки нашли молоденькую гувернантку – англичанку Элеонору Грин. А ещё к Даше стал приезжать из соседнего имения учитель танцев – бывший артист крепостного театра Егор Васильевич.

С этого-то всё и началось. Учитель хвалил успехи Дашеньки и имел неосторожность порекомендовать маме свозить её на детский бал. Конечно, девочка восторженно подхватила такую восхитительную идею. Теперь только и разговоров было, что о бале, о столице, о нарядах и бальных туфельках.

***

Тёмным октябрьским вечером граф приехал со службы раньше обещанного и незаметно прошёл в гостиную. Сцена, которую он увидел, наполнила сердце светлой грустью.

«Как же мне не хватает всех вас. С каким удовольствием я забрал бы Лизоньку и малюток в столицу», – думал он, глядя, как веселятся Даша и Сережа.

Дети воображали себя на балу. В последнее время это стало их любимой забавой, и главной зачинщицей, конечно, была старшая дочка.

– Ну, как ты держишься, – наставляла Даша брата. – Ах, какой неуклюжий! Выпрямись – вот так, руки ровнее, – говорила она, явно повторяя слова учителя.

Алексей Дмитриевич замер, не желая нарушить очарование семейного вечера: ему ужасно хотелось просто стоять и смотреть на свою семью.

Наконец Дашу устроило всё, и она дала команду мисс Грин, которая ожидала у большого черного рояля.

– И раз-два-три, раз-два-три, – продирижировала та, и залу наполнила мелодия лёгкого модного вальса.

Дети кружили по комнате, а Алексей взглянул на жену: она сидела в глубоком кресле с Илюшей на руках – видимо, читала ему книжку, но теперь отвлеклась и наблюдала за старшими.

Он снова вспомнил момент их первой встречи. Обстановка того семейного вечера очень напоминала нынешнюю. В роли танцующей пары выступали недавние знакомые – юный граф и провинциальная барышня. А в таком же глубоком кресле сидела Лизина маменька с крошечной внучкой на руках. Это был, ах да – 1849 год, канун Рождества. Он как раз принимал участие в сомнительном, но сулящем хорошую прибыль предприятии: вдали от удушающих столиц у слишком принципиального чиновника юридического ведомства открылся коммерческий дар. А средства семье Лидовских, почти разорившейся из-за мотовства старого графа, были ох как нужны.

Алексей Дмитриевич направлялся в Иркутск, и ему необходимо было купить лошадей и запастись провиантом, для чего пришлось остановиться в городке N. Глупость местных купцов затянула это несложное дело, а сильнейшая метель и вовсе выбила его из графика. Дороги были безнадежно занесены, и двинуться в путь не представлялось возможным. Он застрял.

Несколько дней граф просидел в тесной гостиничной комнате, совершая лишь небольшие вылазки в местную ресторацию и на представления маленького театрика, где на зимнее время обосновалась странствующая антреприза. Пришлось отдать должное артистам – спектакли оказались неплохими. В очередной такой поход он и увидел Лизоньку. Она пришла с двумя старшими сёстрами и их супругами и весь первый акт не отводила взгляд от сцены. В антракте же, не ведая, какое действие оказывает на окружающих, просто и открыто осматривала театральную публику. После представления граф нашел девушку в толпе и, невидимый, проводил до кареты. Он не разочаровался в предмете своего восхищения, невольно подслушав её рассуждения о спектакле. Голос показался графу завораживающим, высказанные мысли – стройными и логичными.

Алексей был настроен решительно: с трудом дождавшись часа для визитов, направился к предводителю местного дворянства. Слуга провел его в просторную комнату, с меховыми шкурами вместо ковров на полу и на стенах. Хозяин, выслушав графа, с удовольствием согласился представить его местному обществу…

***

Алексей Дмитриевич так задумался, что не сразу заметил, как прервалась музыка: это Даша, отвлекшись от наставлений брату, увидела в дверях отца. Она остановилась, сбив ритм, и бросилась к нему, радостно выкрикивая: «Папа, папа приехал!»

– Что у нас новенького? – подхватив дочку на руки, спросил он. – Вижу, ты выучилась прелестно вальсировать и братца обучила.

– Да, да, я лучше всех учеников Егора Васильевича! – заторопилась она выложить самую важную новость. – Он сам это маменьке говорил, и не раз. А ещё на бал меня отправить велел. – Даша выскользнула из отцовских рук и теперь смотрела на него снизу вверх.

– Ну, что ж. На бал так на бал. – Алексей, казалось, не замечал отчаянной жестикуляции жены.

«Да уж, после этих моих обещаний Дашенька устроит нам веселую жизнь – будет бал требовать», – улыбнулся он своим мыслям.

Отец семейства расположился на любимом широком диване, рядышком усадил жену и младшую дочку – старшие устроились на полу.

Начались обычные расспросы о делах в поместье и в столице; дети, конечно, тоже хотели поведать о своих маленьких секретах и достижениях отцу.

«Какой же папенька красивый и сильный, – думала Даша, разглядывая родителей. – Совсем не такой, как сосед, от которого приезжает Егор Васильевич. Да и Егор Васильевич не такой. Он худой да вертлявый, а папочка вон какой высокий, широкий – как подхватит на руки, уж точно не выпустит. Хорошо бы с ним в Петербург поехать, а может, и на бал вместе пойти, хотя танцевать с ним несподручно. Ну, или просто поехать: уроков тогда учить не нужно будет, а всё только гулять да играть – мисс Грин-то здесь останется. А ну как он и её с собой возьмет?»

Но тут ход мыслей прервали отцовские слова:

– Что ж, говорят, Дашенька наша танцевать мастерица, в свет её выводить пора.

Даша даже рот приоткрыла, но сказать ничего не успела, потому что вступилась маменька:

– Рано ей еще на бал, мала больно.

Даша так и застыла: значит, как за младшими присмотреть – большая, а как на настоящий бал – маленькая? Она собралась было привести кучу аргументов, но папа встал и, направляясь к лестнице, объявил своё решение:

– Решено, скоро у дочери моего товарища день рождения. Приеду, попрошу и для Даши приглашение на бал.

***

На следующее утро Даша проснулась раньше всех: за окном было темно, на небе светили звезды – правда, не так ярко, как глубокой ночью. Всё обещало солнечный день. А разве могло быть иначе: ведь папа приехал. Даша сладко потянулась под тёплым пуховым одеялом и высунула ножку: не холодно ли? Нет, дядька Платон исправно выполнял работу, и в детской было натоплено достаточно, чтобы не мерзнуть, но и не так, чтобы было душно. Девочка прислушалась: дом спал, отдыхая от привычного шума из обрывков речей, звуков шагов и неизбежной хозяйственной суеты. Было тихо-тихо, и не хотелось разрушать это спокойствие.

На сегодня план был такой: незаметно выбраться из комнаты, чтобы горничная Дуня не заметила, прокрасться на кухню – первое место в доме, где начиналась работа, и первой отведать тёплых пирожков с черничным вареньем, которые всегда пекли к завтраку, если приезжал папа.

«Так ведь мне вчера приглашение на бал было обещано», – вдруг вспомнила она и втянула ножку обратно: нужно было всё обдумать. Она высвободила из-под одеяла руку и стала загибать пальчики, тихонько рассуждая: «Значит, бал. Перво-наперво нужно расспросить маменьку, как себя вести в обществе. Наверное, не только танцевать придется, беседы ещё вести… Потом журналы посмотреть, платье выбрать. Так мы же в город поедем – ткани покупать. Вот Варюша и Аглаша позавидуют – их-то на бал никто не повезёт», – представив, с каким важным видом будет рассказывать соседским ровесницам-подружкам о предстоящем событии, Даша даже зажмурилась от удовольствия. «Но, если полежу ещё немножко, может Серёжа проснуться и первым до кухни добраться», – вдруг спохватилась она и, решительно откинув одеяло, выпрыгнула из кроватки, надела тёплые носочки, накинула пуховый платок и выскользнула из комнаты. Проходя мимо братниной спальни, она приоткрыла дверь и заглянула в комнату – Серёжа ещё спал. Девочка осторожно прошла по этажу и стала спускаться по лестнице, как вдруг из-за спины раздался приглушённый выкрик и её обогнал – казалось бы неопасный – соперник.

– Серёжка, стой, я первая проснулась! – Даша бросилась догонять брата. До двери кухни они добежали вместе, и каждый желал непременно протиснуться в нее первым.

– Ладно, ладно, оба победили, каждому по пирожку, – добродушно усмехнулся наблюдавший за вознёй барчат дородный повар Данила Васильевич и протянул детям по тёплой румяной сдобе. – Забегайте скорее, а то на сквозняке застудитесь.

Ребята уселись на широкой деревянной скамье у печки и с аппетитом принялись за законную добычу. Мама и не догадывалась о негласном договоре маленьких проказников с Данилой Васильевичем: кто первым проснётся и на кухню заглянет – тому вкусное угощение. Никто не хотел уступать, но, если один задерживался, другой непременно делился лакомством. Лишь со стороны могло показаться, что детишки соперничают или не ладят друг с другом: на самом деле они были не разлей вода.

– Ну, как пирожки, удались? – Кулинар глядел на барчат, пряча в окладистой бороде лукавую улыбку.

– Ещё как удались, Данила Васильевич, никогда таких вкусных не едал, – ответил Серёжа.

А Даша промолчала – не могла надышаться вкусным воздухом поварской. Здесь смешались ароматы свежего утреннего молока, которое только-только принесли из коровника, сдобы, румяных котлет, томившихся в печке, и еще какие-то неуловимые, но очень аппетитные запахи.

– А теперь бегите обратно, по кроватям, а то Норка проснётся – а воспитанницы-то и нет, да и Иван по головке не погладит.

«Вот так всегда он нас выпроваживает, не даёт в тепле посидеть, посмотреть, что как готовится». – Даша сползла с лавки и, притворно понурив голову, направилась к двери. Но за порогом вскинулась и вприпрыжку понеслась по коридору: «Я первая!»

Конечно, няня Дуня проснулась и, подбоченясь, стояла посреди спальни, ожидая неугомонную любимицу. Танюша спала – мала ещё для учебы. А у Даши с утра, сразу после завтрака, – первый урок. Опоздания не приветствовались.

– Опять на кухню бегала? – притворно сердито отчитывала Дуняша девочку, стащив с неё свой платок, и торопливо приступила к утреннему ритуалу одевания и туалета.

– Я сегодня первая проснулась, – гордо ответила та. – А ещё меня папа отвезёт на бал! – Она отстранилась и принялась взахлеб описывать предстоящие хлопоты по подготовке к поездке в столицу.

– Да полно, матушка, ведь это не скоро ещё будет, – отвечала няня, безуспешно стараясь заплести девочке косу. – Я слышала, как Алексей Дмитриевич говорил Елизавете Сергеевне – в конце ноября.

– Ой, так это сколько ждать-то, – Даша снова вывернулась из рук девушки и села на кровать, – больше месяца. – Она надула губки и собралась было разреветься от обиды, но Дуняша знала, чем успокоить девочку.

– Погоди плакать-то, ведь сколько дел: фасон платья выбрать, ткани купить, портниху пригласить, туфельки сшить – как бы успеть всё. – Няня опустилась на колени перед Дашей, погладила тёплой рукой по волосам и заглянула в глаза. – Ну, барышня, успокоилась?

– Да.

К завтраку обычно выходили старшие дети, Елизавета Сергеевна, гувернантка мисс Грин и Алексей Дмитриевич, если был дома. Иногда в усадьбе гостили родственники или друзья – тогда за столом было многолюдно и шумно. Сегодня трапезничали в узком кругу.

– Ну, что, Дашенька, поедешь со мной в Петербург? – улыбнулся отдохнувший и оттого ещё больше повеселевший граф.

– Конечно, папа. Только, боюсь, успею ли приготовить наряд?

– Не волнуйся, доченька, будешь самой красивой девочкой на празднике, – заверила мама.

***

Жизнь в доме потекла своим чередом: лишь редкие поездки в город да визиты портнихи напоминали о готовящемся событии.

У старших детей тем временем появилось новое развлечение – потихоньку пробираться в общинную крестьянскую избу на вечерние посиделки. Идея, как это часто бывало, исходила от Даши, которая прочитала рассказ «Бежин луг» и была впечатлена быличками. Она расспросила о них деревенскую девочку, рассудив, что та похожа на мальчиков из тургеневской книги. Разведав всё, Даша уговорила брата отправиться с ней.

Сразу за оградой парка и неглубоким ручьём приютились крестьянские дома. Ходить туда было нельзя, но нарушение запрета и было самой увлекательной частью приключения.

После ужина Даша и Серёжа, чинно взявшись за руки, отправились в классную комнату. Девочка – готовить завтрашний урок, а брат – слушать и запоминать, что она читает вслух. Мальчик был мал, чтобы учиться, но утверждал, что ему интересно сидеть с сестрой.

Побыв несколько минут наверху, сорванцы потихоньку выбрались из дома и понеслись к мостику через ручей. Там их встретила Дуняшина младшая сестренка Алёнка – девчушка лет восьми, со смешными косичками в разноцветных ленточках, овчинном полушубке и аккуратных сапожках, из которых недавно выросла Даша. Вместе они направились в деревню. Воздух был тих и прозрачен: природа готовилась к ночному отдыху. Стоял тот благодатный час, когда дневные хлопоты остались позади и можно было забыть о них до утра. Вдоль тропинки протянулись тёмные поля, перемежаемые редкими перелесками.

Парни с девками только начинали собираться в большой избе, которую барин разрешил выстроить для общины. Девушки приходили с резными разукрашенными прялками, и сразу было понятно, у кого в семье достаток, у кого – нет.

Старшие рассаживались по лавкам вдоль стен: парни с одной стороны, девушки с другой, заводили беседы, рассказывали новости. Ребятне сидеть не полагалось – детишки толпились по углам, наблюдали за взрослыми. Даша с братом и подружкой обычно забирались на печку и оттуда наблюдали за танцами, слушали сказки да небылицы.

Воздух был напитан запахом дерева, печного дыма, земли: в доме было тепло и уютно. Наконец появился главный герой посиделок – гармонист.

– Ну что, Прохор, готов сегодня плясать? – обратился он с порога к одному из товарищей.

– Только б ты поспевал играть! – включился тот в привычную перебранку.

– Видали мы таких танцоров, – послышался звонкий девичий голос, и на середину избы вышла красивая статная Наташа, первая мастерица плясать да складывать частушки. – Вон, вчера-то по лавкам отсиживались. Ну-ка, выходи, кто смелый.

Гармонист вступил – и полилась музыка, зазвучали песни. Вечёрка началась.

Даша и сама с радостью пустилась бы в пляс – ноги так и просились выйти на круг, но нельзя. А ну как догадаются, что графская дочка по вечерам в деревню бегает – то-то крику будет.

Деревенская молодёжь не унималась: перебранки, частушки да танцы сменялись минутами затишья, когда гармонист отдыхал. Прошло уже немало времени и пора было подумывать о возвращении домой, когда из дальнего угла послышался негромкий голос одного из парней – он начал рассказывать байку. Дети, которые очень любили сказки про домовых да леших (а именно их мама строго-настрого запрещала слушать), замерли в предвкушении. Впрочем, шум в избе стих – всем было интересно, что же на этот раз сотворила нечистая сила, по уверениям стариков, густо населявшая окрестности.

– Иду, значит, я из леса (дров ходил нарубить) и задержался. Уж поздно, темно. Подхожу к речке – глядь, сидит женщина, волосы расчёсывает. Ну, думаю, кто-то из девчонок в лес ходил да на обратном пути искупаться решил. Думаю, напугаю. Подкрался незаметно. Смотрю, а у ей волосы точно золотые – ну и оробел. А она как повернётся – и хвать меня за руку. И к себе тянет-тянет. Поцелуй меня, говорит. Я – вырываться, ан нет. Так с ней в воду и упали. Ну, и утонул я, значит. Помер. – Тут парень громко рассмеялся и, вскочив со скамьи, направился на улицу. – Пошли, ребята, покурим.

Те, кто, затаив дыхание, слушали страшную историю, не сразу поняли, что над ними пошутили. Серёжа прижался к сестрёнке от страха, а оказалось – всё обман.

– Но ведь русалки-то есть, – прошептал он.

– Есть-то есть, да не всем они показываются, – глубокомысленно ответила Алёнка. – Погоди, может, кто и невыдуманную историю сказывать будет.

И действительно, из дальнего угла послышалось покашливание и на свет вышел старик Пахом, обычный завсегдатай вечёрок. Жил он одиноко, дома ему было скучно: усевшись в тёмный угол, дед молча наблюдал за происходящим и очень редко присоединялся к беседе. Девчата и парни любили дедовы рассказы о старых временах. И сейчас, обидевшись на насмешника, который придумал посмеяться над «обчеством», он решил поведать правдивую историю.

– Ну, вот, значится, было это ещё при амператоре Александре. Я совсем молодой был. А у друга Василья был младший брат, запамятовал, как звали-то. И вот они собрались на вечёрку: трое парней и четыре девки. Сидели-сидели да и надумали: кто в баню ночью пойдёт (а уже ночь была) да камень оттуда принесет, тот выиграл и остальные ему угощение ставят. Ну и брат-то этот пошёл.

Он потом сам рассказывал: открыл дверь и руку вперед выставил – ну, тёмно же там. А его тут за руку кто-то – хвать. (Слушавшие дедов рассказ девки заойкали и ближе придвинулись друг к другу.) «Женись, – говорит, – на мне, тогда отпущу». Ну, делать нечего, согласился. Она ему: «Принесёшь мне сюда одежду всю завтра и попа приведёшь». Пришёл домой – ни жив ни мёртв. Матери с отцом ничего не сказал, а утром раненько собрался да на поле уехал (у них поле-то далеконько было). Ночевать не приехал, а только в полночь слышит мать его – ходит кто-то под окнами. Она спрашивает: «Кто там?»