скачать книгу бесплатно
После утреннего туалета Калинич направился в кухню, где, пыхтя, возилась теща. На его приветствие она никак не прореагировала и продолжала возиться, что-то недовольно бурча себе под нос. Калинич открыл холодильник и взял полиэтиленовую бутылку с минеральной водой, чтобы промочить горло. Колпачок, как всегда, закручен не был и просто так прикрывал горлышко. Калинич снова про себя ругнулся, так как и об этом он неоднократно просил Лиду и тещу, но безрезультатно. Раздражали не столько их неряшливость и несоблюдение общечеловеческих норм, сколько упорное нежелание хоть сколько-нибудь считаться с его просьбами. За все тридцать три года их супружества Лида ни разу не уважила ни единой просьбы Леонида Палыча, даже самой пустячной. Калинич налил в стакан немного воды и сделал глоток. Газа в ней, естественно, не было и признака. Он сделал еще глоток, вылил остаток в мойку, прополоснул стакан и поставил в посудницу.
Калинич полез на антресоли и достал старую клетчатую дорожную сумку. Отерев ее влажной тряпкой, он поставил ее в прихожей и стал рыться в кухонном шкафу в поисках большого полиэтиленового мешка.
– Что ты там роешься? – недовольно проворчала теща.
Зная наперед, что любой его ответ теща непременно использует как повод для всевозможных упреков, укоров, подковырок и унижений, граничащих с оскорблениями, он воспринял ее вопрос как риторический и предпочел промолчать. Злобная старуха тихо пробурчала какое-то проклятие, а Калинич сделал вид, что ничего не расслышал в процессе поиска.
Найдя, наконец, то, что искал, Калинич отправился в спальню, закрыл за собой дверь и присел на прикроватную банкетку. Тещин вопрос, ее ненавидящий взгляд, бурчание и само ее присутствие оживили в нем воспоминания вчерашнего вечера. Они нахлынули, скорее, низверглись на него, словно разрушительная волна цунами, и вызвали бурю эмоций. Калинич ощутил головокружение и легкое подташнивание – предвестники приступа стенокардии, в которую никто из его семейного окружения упорно не желал верить. «Спокойно, Калинич, спокойно, – командовал он самому себе. – Ни в коем случае не допустить очередного приступа. Нитроглицерин… Где мой нитроглицерин?» Рядом на кресле валялись его измятые брюки. Калинич пошарил в кармане, но там нитроглицерина не было. Как видно, вчера он так и остался на кухне. Что делать? Идти на кухню? У кого-то спрашивать? Ни в коем случае. Нельзя показывать свою слабость, нельзя подавать им повода для насмешек. Калинич вспомнил, что у него была еще пробирка в кармане рубашки. Она оказалась на месте. Леонид Палыч достал крошечную таблетку и сунул под язык. Жар ударил в голову, и он начал успокаиваться. Кажется, приступ на этот раз удалось предупредить. Хорошо. Теперь можно собираться.
Калинич подошел к шифоньеру и распахнул дверцы. На него пахнуло нафталином и чем-то еще – резким и неприятным. В это время кто-то бесцеремонно открыл дверь, и в спальню по-хозяйски вошла Лида. За ее спиной маячила скрюченная фигура тещи.
– Чего ты здесь роешься? – процедила сквозь зубы Лида. – Что тебе там нужно?
– Пожалуйста, на меня не шипи. Хочу и роюсь. Я пока еще здесь хозяин, а не квартирант, – ответил он, стараясь сохранять спокойствие. – Лида, я хочу собрать свои вещи. Не мешай.
– Какие твои вещи? Здесь ничего твоего нет! Здесь все принадлежит мне, маме и детям! А ты… – она запнулась, – а ты здесь не известно кто! Постоялец какой-то!
– Тоже еще – хозяин нашелся, – проскрипела теща из-за Лидиной спины. – Ты тут ничего не наживал, бесстыдник.
– А кто же это все нажил? Уж не вы ли, Полина Дмитриевна? – не выдержал Калинич.
– Ты-то? – по-змеиному прошипела старуха. – Да ты не только старый бесстыдник, а еще и нахал бессовестный. На что ты семью содержал, на голую зарплату? Здорово с нее наживешь что-нибудь? Это мы все с покойничком нашим дедушкой вам приобретали. Хмм… он способен нажить. Да ты всю жизнь свою только того и делал, что свои книги читал да циферки выводил. Только бумагу-то изморал. Корзинами сам выкидывал опосля!
– Ладно, мама, – прервала ее Лида. – Я сама с ним разберусь. Иди отдыхать.
– Как – иди? Как – иди, дочечка? А чкнёть он тебя чем-нибудь да и скажеть потом, что сама померла? – не отступала старуха.
– Мама… прошу тебя… иди в свою комнату, – сказала Лида сквозь рыдания.
Старуха повернулась и, кряхтя, заковыляла к двери своей комнаты, бормоча: «Окаянный… Вишь, как Лидочку-то расстроил… Опять до слез довел бедную, издеватель… Коновал бесстыжий, чтоб тебе ни дна, ни покрышки!» Лида дерзко посмотрела на Калинича и выпалила:
– Ты еще долго будешь из меня кровь пить?! Как я тебя ненавижу! Знал бы ты, как ты мне противен, изверг рода человеческого!
Калиничу хотелось высказать все, что он думает и о ней, и о ее распрекрасной мамаше, и о ее покойном батюшке, и о том, какую жизнь он с ними прожил в течение тридцати трех лет, но он смолчал и, с трудом сдерживая порыв гнева, сказал:
– Лида, хватит друг друга мучить. Позволь мне, пожалуйста, забрать свои вещи и документы. Я ухожу от тебя. Пусть квартира и все, что в квартире остается вам. Отдай мне мои носильные вещи и документы, и мы расстанемся до нашей бракоразводной процедуры. Пожалуйста. Это моя последняя просьба.
– Да бери, бери свои паршивые ланцы! Подавись ты ими! Неси их этой грязной шлюхе! Катись колбасой отсюда! А твои драгоценные документы я тебе сама принесу сейчас! – рыдая, прокричала Лида в приступе ярости и выбежала из спальни.
Калинич плохо соображал. Он весь сконцентрировался на вопросе: что взять? Так. Зимние вещи – раз. Костюм – два. Пару свитеров – три. Нет, хватит ему и одного. Нижнее белье – четыре. Летние брюки и куртки – пять. Носки – шесть. Документы – семь. Что еще? Кажется, все. Одной сумки, пожалуй, мало. Нужно попросить еще одну, хоть и не хочется.
Вошла рыдающая Лида и протянула ему папку с документами.
– Вот. Возьми. Здесь все. И паспорт, и дипломы, и аттестат твой, и свидетельство о рождении, и документы твоих родителей, – сказала она, сморкаясь.
– Спасибо, Лида, – сказал он, кладя папку на дно приготовленной сумки.
– Проверь… а то потом… скажешь, что я тебя… обманула – чего-то недодала, – говорила она, рыдая.
– Я тебе всегда верил, – сказал он, складывая вещи в полиэтиленовый мешок.
– Верил… Хоть на прощанье не издевайся… – сказала Лида, стрельнув в него гневным взглядом. – Только имей в виду, назад я тебя ни под каким видом не приму! Сдыхать под порогом будешь – не открою!
– Лида, дай мне еще какую-нибудь сумку для зимних вещей, пожалуйста, – попросил он.
– Возьми какую хочешь, – сказала она, падая на кровать лицом в подушку.
Калинич нашел в кладовке большую сумку из искусственной кожи, с которой они когда-то ездили отдыхать всей семьей в Анапу. Уложив в нее зимние вещи, Калинич с минуту постоял, подумал, все ли забрал. Решив, что все, он взял было обе сумки, но потом остановился, достал из кармана свою связку ключей – от квартиры, дачи и автомобиля – и положил на кровать рядом с рыдающей Лидой. Он тихо тронул ее за плечо. Лида отмахнулась от него, как от назойливой мухи и залилась новым потоком рыданий.
– Ну, что ж, не хочешь на меня смотреть – не нужно. Так оно, может быть, и лучше. Спасибо тебе за все хорошее, что все же когда-то было между нами. Прости за то, в чем ты считаешь меня виноватым. Я ни на кого из вас никакого зла не таю. Возьми ключи. Ни на дачу, ни на автомобиль, ни на квартиру я не претендую. Ухожу, фактически, в чем стою. Я надеюсь, ты не будешь возражать против того, что я оставлю за собой компьютер и ноутбук? – спросил он и замер в ожидании ответа. – Мне потом их Гена привезет – мы с ним договоримся.
Лида продолжала рыдать, словно ничего не слыша. Калинич на мгновение замешкался. Он хотел присесть на дорожку, но передумал.
– Прощай, Лида. Обещаю никогда тебя больше не беспокоить, за исключением процедуры расторжения брака. Будут трудности – звони по мобилке. Буду помогать по возможности. Надеюсь, скоро у меня будет возможность помочь и детям, и тебе, и даже твоей маме. Пожалуй, все.
Калинич взял сумки и вышел в прихожую. Он снял с вешалки куртку, оделся, обулся в ботинки и поставил было шлепанцы на обувную полку под вешалку. Но потом постоял, подумал и втиснул их в большую сумку.
Он постучал в дверь тещиной спальни.
– Полина Дмитриевна! Заприте за мной, пожалуйста, дверь! – сказал Калинич на прощанье.
Кряхтя и охая, теща вышла из спальни и, со стуком опираясь на клюку, поковыляла вслед за Калиничем к выходу.
– Прощайте и будьте счастливы, Полина Дмитриевна, – сказал Калинич напоследок.
– Да пропади ты пропадом, аспид окаянный! Бессрамник бесстыжий! К шлюхе на старость лет! Чтоб ее, распутницу мерзкую, день и ночь босяки по грязным ночлежкам таскали! Пусть, пусть теперь она с тобой помучается, – злобно прошипела напоследок старуха и заперла дверь за теперь уже бывшим зятем.
Спустившись на один марш лестницы, Калинич остановился, вынул мобильник и позвонил Ане.
– Анечка! Прости, что ставлю тебя перед фактом. Я еду к тебе. С вещами. Насовсем. Примешь? Так уж вышло, дорогая. Потом все расскажу, по порядку.
XXX
После переезда к Ане Калинич существенно преобразился. Впервые в жизни он почувствовал, как прекрасно жить на свете, когда никто тебя не корит и не упрекает по любому мелочному поводу, когда искренне ждут твоего прихода и поддерживают твои начинания. Он упивался тем, что Аня имеет те же, что и он, представления о хорошем и плохом, о важном и второстепенном. Аня руководствовалась примерно той же шкалой ценностей, что и сам Калинич. Она неуклонно поддерживала все его планы и намерения и никогда не дулась, когда он о чем-то забывал, что-либо не успевал сделать или что-то у него не выходило.
– Леня, не надо драматизировать. Как-нибудь перекурим это дело. Это не главное. Капитан, улыбнитесь! – ласково говорила она в таких случаях, и Калинич при этом ощущал прилив неописуемо сладкого чувства гармонии и благодарил судьбу за то, что она хотя бы на последнем этапе жизни подарила ему такую великолепную спутницу.
Он ежедневно по нескольку раз звонил ей с работы, с нетерпением ждал конца рабочего дня и летел домой, как на крыльях. Радостная Аня встречала его в прихожей веселой шуткой, прямо на пороге начинала рассказывать обо всех новостях, а потом они шли на кухню, где приступали к трапезе. В квартире у Ани всегда было безукоризненно чисто, аккуратно и гармонично, чему Калинич радовался, как ребенок, и неустанно благодарил ее за это. В их уютном гнездышке царили любовь, теплота, доброжелательность и взаимопонимание. Калинич не раз высказывал сожаление, что раньше не ушел к Ане. Она в таких случаях говорила, что как ни хорошо им вдвоем, но разводиться в таком возрасте неразумно, на что Калинич возражал:
– Не скажи, Анечка, не скажи. Все же самые лучшие, самые важные в жизни решения принимаются не умом, а сердцем.
Все, что они вдвоем ни делали, получалось удачно и слаженно. Они дополняли друг друга, уважали взаимную критику и никогда не оспаривали, если один из них предлагал более удачное решение, чем другой.
– Леня, наш медовый месяц уже давно кончился, а мне по-прежнему так хорошо с тобой вдвоем… Меня это начинает тревожить, – однажды сказала Аня.
– Анюта, ты говоришь странные вещи, – искренне удивился Калинич. – Почему это должно тревожить?
– Потому, что у нас с тобой все идеально. А так не бывает. Очень хорошо – это тоже плохо. Меня не покидает чувство, будто непременно должно случиться что-то пренеприятное, – сказала она с неподдельной тревогой в голосе.
– Что за суеверия? Православная церковь утверждает, что суеверие – это большой грех. А мы с тобой православные. Тебе понятно? – сказал Калинич и привлек ее к себе.
В условиях таких взаимоотношений работа над репликатором существенно ускорилась. Боксы были уже готовы. Осталось завершить отладку программ. Они вдвоем просиживали у компьютера до поздней ночи, пока не начинали путаться мысли. Тогда они выключали аппаратуру и шли спать. Калинич всегда с наслаждением и даже некоторой завистью наблюдал, как Аня засыпает. Она ложилась у его плеча, прижималась к нему своим нежным, таким женственным телом, поворачивалась на правый бок, умащивалась, издавая особые, больше никому не свойственные ласкающие слух звуки, подтягивала колени к животу, делала глубокий вдох, потом другой, а в конце третьего она уже глубоко спала.
XXXI
Аню разбудили непривычные звуки в прихожей. Она прислушалась. Кто-то отворил скрипучую дверцу антресолей, где у нее хранилась редко используемая посуда, и начал греметь черепками. Калинича рядом не было. Цифровые часы показывали тридцать пять шестого. Ясно. Это Леня что-то там ищет, догадалась она. Интересно, что именно и зачем? Она еще немного полежала, потом решила, что он может не знать, где у них что лежит и, отогнав от себя остатки сна, вышла в прихожую. Аня услышала, что Калинич возится уже в ванной и приоткрыла дверь. Калинич стоял в одних трусах, держа в руках ее старую хрустальную вазу с роскошным букетом алых роз. Увидев на пороге Аню в одной ночнухе, он несколько смутился и едва не упустил тяжелую вазу, но тут же овладел собой и с улыбкой шагнул ей навстречу.
– Дорогая Анюта! – торжественно сказал он. – Поздравляю с Днем рождения! Благодарю тебя за то, что ты такая красивая, умная, хорошая, трудолюбивая, искренняя, женственная, ласковая и нежная! Спасибо тебе за то, что я тебя так крепко люблю!
Он протянул ей вазу. Аня, оторопев от неожиданности, стояла с широко раскрытыми от удивления глазами. Калинич сделал еще один шаг, и розы оказались у самого ее лица. Аня ощутила их пьянящий аромат, взяла, наконец, из его рук увесистую вазу и с улыбкой подставила губы для поцелуя. Калинич нежно поцеловал ее, а она, поставив вазу на тумбочку, смущенно сказала:
– Спасибо, Ленечка. Спасибо, милый. Я просто ошарашена… Приятно ошарашена. Я… ей-Богу, я забыла, что сегодня у меня День рождения… А ты не забыл. Как приятно. Ну, пойдем на кухню. Жаль, что нужно идти на работу. Ничего, мы вечером отметим. А я думаю, кто это там на антресоли полез? А это ты – вазу доставал. Ну, Леня, ты даешь, – говорила она в растерянности. – Мне так давно никто не преподносил таких сюрпризов! Надо бы отметить это дело… но… нам на работу.
– Ну, это от нас не уйдет, – весело сказал Калинич и ласково потрепал ее по роскошным волосам, тяжело ниспадающим на плечи.
– Разумеется, не уйдет. Сегодня вечером мы обязательно посидим. Или, может, на другой день перенести? Как жаль, что я не вспомнила вовремя! Гостей на сегодня вроде бы поздно приглашать, – беспокоилась Аня.
– Да на кой фиг нам сегодня гости? Сядем, так сказать, рядком – поговорим ладком. Как молодожены. Выпьем понемножку, скромно поужинаем, потолкуем о самом насущном, и хватит, – стал успокаивать ее Калинич. – Не знаю, как тебе, а мне не терпится поскорей закончить и испытать репликатор. Осталось-то всего – ничего. Впрочем, это твой День рождения. Тебе и решать. Так как, а?
– Обязательно решу. Так вот, сегодня мы работать не будем. Посидим, побалдеем. Правда, без гостей. Но это мы потом наверстаем, – решила Аня и направилась в комнату, чтобы поставить вазу с цветами на самом видном месте.
Калинич принял утренний туалет, потом наскоро позавтракал и отправился в свой институт. Анин завтрак, как обычно, был предельно простым и легким: чашка крепкого чая с кружалкой лимона и крошечный бутерброд с кусочком сыра. После завтрака она тщательно вымыла посуду и с любовью расставила ее в привычном порядке на сушилке. Одевшись, она проверила, закрыт ли входной газовый кран, выключены ли компьютеры и другие электроприборы, сунула в сумочку компакт-диск и внешний винчестер с фрагментами программ для репликатора, заперла дверь на оба замка и посмотрела на часы. Времени было в избытке, и она решила пройтись до работы пешком.
Утро было теплым и солнечным – как обычно, в День ее рождения. Легкий ветерок едва заметно шевелил ей волосы и овевал прохладой лицо, еще не утратившее нежности и привлекательности. Взад и вперед сновали люди, спешащие каждый по своим делам.
Аня бодро шагала по тротуару, и ее не по возрасту высокие каблучки звонко цокали по керамической плитке. Она с интересом смотрела по сторонам, порой фиксируя внимание на великолепно оформленных витринах магазинов и выставленных в них товарах.
Аня думала о том, как они с Калиничем завершат, наконец, работу над репликатором, обзаведутся особняком с помещениями для жилья, лабораторий и всяких инженерно-технических работ, приобретут не очень дорогой, но надежный автомобиль, наймут необходимый персонал и начнут создавать свой мощный концерн, президентом которого будет Леня, а она – его правой рукой. Она и дальше будет помогать ему, чем только сможет. Какой он талантливый ученый и инженер! И муж великолепный, и собеседник интересный. И кавалер такой галантный! Надо же, как он ее сегодня поздравил! В благодарность за это она должна сегодня порадовать его классным ужином. Но времени у нее, пожалуй, маловато. Она придет с работы всего на каких-нибудь двадцать-тридцать минут раньше него. Что можно будет успеть сделать до его прихода? Пожалуй, ничего. А заставлять его ждать – это уже ни к чему. У него все настроение пропадет. Да, жаль. Но ничего не поделаешь. Так уж и ничего? Нет, можно под каким-нибудь предлогом попробовать улизнуть с работы минут на сорок раньше обычного. Но за такое время ничего существенного не приготовишь. А если отпроситься с обеда? Да что она, собственно, раздумывает? Ведь у нее есть несколько отгулов! Она хотела насобирать их с таким расчетом, чтобы недельку побыть у дочери с зятем. Отгулом больше, отгулом меньше – какая разница! Все, решено. Сейчас она напишет заявление. И поедет домой, чтобы к приходу Лени приготовить праздничный стол!
XXXII
Аня подходила к подъезду своего дома с полными сумками в обеих руках. Народа поблизости почти не было. Только две молодые мамаши сидели на лавочке возле детской площадки, мерно покачивая модные коляски с младенцами, да какой-то незнакомый парень в джинсовой куртке лет двадцати пяти примостился на скамье у ее подъезда и со скучающим видом смотрел по сторонам. Увидев ее, он тут же почему-то вскочил и, вынув из кармана мобильный телефон, поспешно куда-то позвонил. Аня, не придав этому значения, вошла в подъезд, подошла к двери лифта и нажала кнопку вызова.
Обычно она поднималась пешком, но в этот раз, чтобы не тащить наверх тяжелые сумки с покупками, решила воспользоваться лифтом. Она прождала минут пять, но лифт никак не приезжал. Было слышно, как он гудит, останавливается на верхних этажах, гремит дверью и снова гудит. Наконец, лифт прибыл и со скрежетом распахнул перед нею двери. Аня подхватила сумки и, входя в лифт, увидела, как по лестнице торопливо сбегает молодой мужчина с красивым полиэтиленовым пакетом в руке. Приехав на шестой этаж, она остановилась у двери своей квартиры, чтобы достать ключи, и неожиданно увидела, что дверь приоткрыта. Неужели Леня тоже взял отгул и вернулся раньше нее? Жаль, что не удался сюрприз, но ничего не попишешь, решила она, входя в прихожую.
– Привет! – поздоровалась Аня. – Что ж это ты, друг ситцевый, и входную дверь не закрыл, и свет в прихожей не выключил? Не похоже это на тебя, голубчик, не похоже.
Никто не отозвался. Аня решила, что Калинич, отрешившись от мира сего, сидит у компьютера, погруженный в работу над репликатором. Она переобулась, отнесла на кухню сумки и вошла в комнату, где рассчитывала увидеть Калинича. Но его там не было. В комнате царил ужасающий бедлам: на компьютерном столе в беспорядке валялись бумаги, чистые диски си-ди и ди-ви-ди, пустые папки и полиэтиленовые файлы. Выдвижные ящики хаотично громоздились посреди комнаты, их содержимое было вывернуто на пол и разбросано по комнате. «Боже мой! Что здесь творится! Словно мамаева орда прошла!» – изумилась Аня и в изнеможении опустилась на мягкое кресло, стоявшее у двери.
Невольно вспомнились и парень у подъезда, который, заметив ее, поспешно позвонил по мобильнику, и тот, который спускался по ступенькам лестницы с красочным пакетом в руке. «Да здесь, никак, побывали воры!» – догадалась Аня, и первым ее желанием было немедленно позвонить в милицию. Но там спросят, что у нее пропало. Она решила это выяснить и первым делом заглянула в тумбу серванта, где в старом ридикюле хранились все наличные деньги. Ридикюль не был защелкнут – в него заглядывали, но деньги были на месте, все до копеечки. «Золотые вещи! Мои золотые вещи!» – панически забеспокоилась Аня, выдвигая ящик комода, в котором хранились ее серьги, два колечка, кулон, массивный крестик на витой цепочке и прабабушкина память – елизаветинский империал. В ящике также было все перерыто, но золото по-прежнему лежало в старой полированной шкатулке красного дерева. Ни одна из вещей не пропала. Странно, все свидетельствовало о том, что воры ее видели и открывали, но все золото оставили на месте. Документы тоже не тронули. Что за странные воры? Она точно знала, что у Калинича не было никаких драгоценностей, денег тоже, за исключением нескольких карманных десяток, которые он на всякий случай носил при себе в подаренном ею портмоне.
Аня взяла мобильник и позвонила Калиничу.
– Слушаю, Анюта! – ответил бодрый знакомый голос. – Bon anniversaire, ma cherie!
– Леня… Ленечка, – сказала Аня, и ее голос сорвался на плач. – У нас… похозяйничали… воры…
– Что-что? Какие воры? Где это? Аня, ты где сейчас? – забеспокоился Калинич.
– Я дома… Леня… ты можешь сейчас… приехать?.. – спросила она, запинаясь. – Вроде бы все на месте… Ничего, кажется, не пропало… но в квартире кто-то рылся… Кавардак… ужасный… Хотела милицию вызвать, но без тебя… без тебя не решилась…
– Анечка, ничего не предпринимай! Я сейчас приеду – жди! – обеспокоено прокричал в трубку Калинич и прервал связь.
Минут через двадцать он уже был в квартире. Он застал Аню с заплаканными глазами, сидящую в кресле. А вокруг валялись варварски, безжалостно разбросанные вещи.
– Ну и борде-е-ель! Етит-твою ма-а-ать! – протянул Калинич. – Как тебе об этом стало известно? Кто тебе сообщил?
Калинич присел на подлокотник кресла, обнял и нежно поцеловал Аню в темя. Плача, она рассказала ему все по порядку.
– Вот так, Ленечка, я все и узнала. Ну, что? Позвоним в милицию? – предложила она.
– Нет-нет! Ни в коем случае! – запротестовал Калинич. – Я, кажется, догадываюсь, чьих рук это дело. Давай-ка разложим все по местам. Тогда станет окончательно ясно, что именно у нас с тобой пропало. Ты занимайся своими вещами, а я – своими. Там будет видно.
К трем часам дня порядок в квартире был полностью восстановлен. Аня пошла на кухню и занялась обедом. Калинич включил компьютер и принялся исследовать его содержимое. Через полчаса Калинич пришел на кухню, положил на край стола листок бумаги, сел на шаткую табуретку и принялся ждать, когда Аня обратит на него внимание. В конце концов, ему удалось поймать ее взгляд.
– Ну и как? Что показала экспертиза? – спросил он.
– Моя – только то, что мои вещи перерыты, но ничего не пропало, – спокойно ответила Аня, держа, словно хирург перед операцией, поднятые вверх руки, измазанные котлетным фаршем. – А твоя?
– А у меня – пропало, – криво улыбнувшись, ответил Калинич.
– Что именно? – забеспокоилась она.
– Диски с программными пакетами, – ответил он с сожалением.
– С какими именно? – побледнев, спросила Аня.
– Не беспокойся. Не с теми, что ты думаешь, – успокоил ее Калинич.
– А с какими? – нетерпеливо переспросила она.
– С копиями офисных и математических программ, – мрачно ответил Калинич.
Он поправил на носу очки и посмотрел в свои записи.
– И еще с большим семиязычным словарем и дизайнерский пакет. Все только копии. Ну, и всякая дребедень, которую я намеревался выбросить, – сказал он, складывая листок и кладя его в карман тренировочных брюк.
– Фу-у-у… – облегченно вздохнула она. – Ну, слава Богу. А я-то уж было подумала…
– Погоди, не радуйся, – спокойно осадил ее Калинич. – Для оптимизма особых поводов нет.
– Это были люди Бубрынёва и Чаплии?? – спросила Аня, продолжая лепить котлеты и складывать на разделочную доску.
– Возможно. Это первая версия, – многозначительно сказал Калинич.
– А что, есть и вторая? – удивилась Аня.
– Есть. Я забыл тебе сказать. С неделю назад мне на мобилку звонил какой-то человек. Назвался Артемом, отрекомендовался как представитель какой-то компании международных перевозок. Предлагал купить мое изобретение. Я сказал, что пока ничего продавать не собираюсь. Он проявил нетерпение и попросил о встрече. Я ответил, что не раньше, чем через полгода-год. Он согласился и вроде бы отстал, – пояснил Калинич.
