Жених 2.0

– А вы что, не испугались? Вам бомбы не страшны?

– В дирекцию уже звонили из отдела по борьбе с терроризмом, они говорят – это шутки, хулиган или псих. У них там есть признаки какие-то – как он составляет слова, какие паузы делает, как дышит.

Наташа вздохнула с облегчением. Только сейчас она поняла, в каком напряжении провела последние полчаса. Да, оказывается, она испугалась не на шутку, но вовсе не того, что сейчас взорвётся и перестанет существовать, смертный страх ещё не укладывался в её молодое сознание, нет, она испугалась, что сорвётся конкурс и она не сможет продемонстрировать своё дизайнерское детище сегодня, сейчас! Глупо, конечно, но именно этого она и боялась.

– Так я понимаю, все остается в силе? – голос Наташи звенел по-детски радостно, выдавая скрытые мысли. Организатор выставки, мужчина в годах, солидный, полный, по-отцовски обнял ей за плечи:

– Не радуйтесь раньше времени – сейчас придут какие-то суперпрофессионалы в этом деле, обследуют здание. Тогда и вздохнем спокойно.

Тут слово взял камуфляжник, стоявший до сих пор молча и незаметно:

– Скорее всего, опасности нет, но вам лучше покинуть здание – пока все окончательно не выяснится.

– Не могу я уйти отсюда. Неужели Вы не понимаете, что это для меня значит? Может быть, вся моя жизнь изменится!

И Наташа с вызовом посмотрела в лицо незнакомцу в камуфляже, которого сейчас воспринимала как враждебную силу, способную не разрешить, закрыть, не допустить её праздник. Посмотрела и остолбенела. Перед ней в камуфляжной форме стоял Принц из ЗАГСа.

Через несколько минут она шла по выставочному дворцу, не чуя под собой ног: рядом с ней шагал, по-военному чётко печатая шаг, тот, чьё лицо уже примелькалось ей во снах и в мечтах. Наташа не узнала его поначалу – военная форма меняет внешность, стижка ёжиком – и того больше, а ещё – загар и печать настоящей мужской, мужественной жизни.

«Капитан, обветренный, как скалы…» – крутилась в голове Наташи строчка знакомой с детства песни. Или «как шпалы»? Её новый знакомый был не капитаном. Он был майором. Майором Кошкиным.

Тогда, в момент первого, долгого-предолгого взгляда, он не отвёл глаза, а улыбнулся её горячности и согласился проводить туда, куда ей нужно. Чтобы потом всё-таки отправить на улицу «до полного обезвреживания». Сейчас Наташа шла рядом с ним, почти пританцовывая.

Вот главный зал выставки – и, смотрите-ка! – рабочие с фабрики, как ни в чём ни бывало, продолжают монтировать композицию из её модулей, ориентируясь по большим белым крестам на полу. Наташа заранее разметила ориентиры бумажным скотчем.

– Олег Палыч, Вы что, не знаете про бомбу? – обратилась она к бригадиру сборщиков. Тот ответил философски:

– Живы будем – не помрем! Эй, Петрович, шуруповерт у тебя?

Нечего и говорить, что и Палыча, и Петровича с шуруповёртом майор Кошкин выдворил «до полного обезвреживания», а сам продолжил путь рядом с Наташей. Похоже, не очень-то он и боялся бомбы, скорее, был уверен, что никакой бомбы в здании нет, а освободить здание от людей и полностью проверить на предмет самовозгорания – это у него профессиональное. Был сигнал – значит, надо действовать по инструкции!

Наташа не обижалась на Кошкина. Она щебетала, пританцовывала и видела, что ему это нравится. Вот и костюмерная – здесь те, кто так же, как и она, занимались и рабочими моментами, и презентацией, оставили свои нарядные костюмы, чтобы потом, когда всё будет готово, переодеться по праздничному дресс-коду.

Ну да, вон там даже фрак висит, из непрозрачного кофра торчат фалды! Наташа, оставив кавалера за дверью, решила переодеться. Не ждать вечера, не ждать разрешения ситуации, а вот сейчас взять – и предстать перед Принцем Кошкиным во всей красе.

Сначала она просто тянула время, указав костюмерную как ещё одну зону, которую ей непременно нужно немедленно, вот прямо сейчас, посетить, и чтобы её туда проводил симпатичный майор. А потом в голову пришла счастливая мысль: сделать вид, что ей, «для вхождения в образ», приспичило переодеться в концертное… вечернее… гламурное – как хотите, так и называйте – платье! И уже в нём, струящемся и летящем, оголяющем и чуть прикрывающем, подчёркивающем и намекающем – продолжить знакомство с Принцем-майором.

Наташа так и сделала: вошла в костюмерную, закрыла за собой дверь, постояла немного, прижавшись к ней щекой, слушая, что там, с той стороны двери, делает так долго от неё скрывавшийся и так счастливо, наконец, найденный Принц Кошкин? Так ничего и не услышав, Наташа приступила к действию: решительно раздвинула теснящиеся на длинном кронштейне пакеты с платьями… не то… опять не то… да где же оно?

Оно было, как всегда, спрятано за всеми остальными нарядами, прижато к стенке… Не помялось бы! Но платье, конечно же, не помялось – давно прошли те времена, когда подобные туалеты шились из мнущихся натуральных волокон. Нет! Наташино платье было не таково. Как описать его, не впадая в портновский раж, не сбиваясь на все эти «выточки-рюшечки-оборочки-круглые рельефы»?

Да, собственно говоря, и не было там никаких рюшечек, никаких избыточных аксессуаров и дополнений, только крой, только материал, только длина, и правильное декольте, открывавшее спину, а не грудь… И цвет! Цвет – единственное, что можно передать словами, не захлёбываясь от эпитетов: цвет утренней зари. Не понятно? Ну, начинается!

Цвет утренней зари с юности был любимым цветом Наташи, у неё было бельё такого цвета, и домашний пеньюар, и свитер, и даже пальто. На кодовом их с подружками – Леной и Светкой – языке этот, украшающий любую женщину, цвет назывался именно так: «цвет утренней зари». А на кондовом дизайнерском – по-гастрономически: «цвет лососины».

В Наташином любимом персика и абрикоса было чуть больше. Самым ярким из изысканных и самым изысканным из ярких считала Наташа этот цвет. Радующий и останавливающий взгляд сам по себе, потом цвет заставлял смотрящего перенести радость и восторг на девушку, упакованную в платье этого цвета.

Сколько раз на улице – когда Наташа ещё передвигалась по улицам пешком! – к ней подходили люди с просветлёнными лицами и благодарными словами, когда она несла по городу благословенный цвет утренней зари. Не верите? Проверьте! Оденьтесь как-нибудь в нечто развевающееся, цвета лососины… и пройдите по городу.

Очень хорошо, практически, бурными аплодисментами, принимали также сограждане ультакороткое, летнее платье-трапецию того же цвета. Наденьте и пройдите! Не можете? У вас нет ничего такого? Вам не идёт? Так вот у Наташи было и шло, ещё как шло!

И реакция была у населения совсем не банальной: к ней с восторгами подваливали не похотливые мужики с разъзявленной челюстью, а – люди, разного возраста и пола. Ну ладно, ровесницы-красавицы не подваливали, конечно. Парни, мужики, женщины зрелые и старушки – подходили и говорили, улыбаясь: какая же вы красивая! Как хорошо, что я вас встретил(а) сегодня утром, вот и на душе посветлело, на целый день запас хорошего настроения!

Так что цвет этот был проверенный, нечего и выбирать, каким должно быть лучшее платье. Оно было таким – цвета утренней зари. Его Наташа и начала натягивать, сняв предварительно джинсы и лёгкий сиреневый свитер. Бельё менять не стала, нормальное бельё, хорошее, у неё другого и не бывало.

Уже голова её вылезла из горловины чудо-платья, уже руки утвердились в новых рукавах и начале помогать голове – Наташа наблюдала за собой в зеркало, будто со стороны – как вдруг зеркало отразило и совсем другую голову. И лицо. Лицо Принца из ЗАГСа, майора Кошкина. И рядом с ним – лицо неустановленное, возвышающееся над ещё одной камуфляжной формой. Коллега, значит.

«Эх ты, Кошкин, а ещё майор, какой же ты после этого караульный?» – Наташа скрылась в недрах платья и оттуда слушала незнакомый нудный голос неустановленного военного чина:

– Что вы здесь делаете? Здание эвакуируется!

Наташа ещё раз про себя под платьем посетовала на нерасторопность Кошкина – не мог, что ли, объяснить своему, чё как чё? – а вслух из-под платья пробормотала:

– Так ведь звонил псих или хулиган – это показывает анализ его речевых характеристик!

– Ого! Да вы, я вижу, лучше меня знаете обстановку! И все-таки: освободите помещение.

Наташа, окончательно показавшись над горловиной платья, посмела ответить ему надменно:

– А может быть, это вы освободите помещение? Разве вы не видите, я здесь переодеваюсь?

Чин усмехнулся, пожал плечами и крикнул в рацию:

– Приведите собаку!

Рация прохрипела что-то непонятное. Наташа, расправив платье, стояла посреди костюмерной, как богиня утренней зари, забывшая слова и пропустившая свой выход.

Капитан Кошкин никак не обозначал, что они знакомы – ходил деловито по помещению, переворачивал стулья, раскрывал ящики, заглядывал под другие предметы мебели, прикладывал ухо к стене – словом, для вышестоящего чина создавал видимость активных антитеррористических действий. А может быть, и впрямь действовал так, как положено.

Но вот взгляд его упал на видоизменённую Наташу. И остановился. И Кошкин остановился. Застыл, как вкопанный. Секунда, другая, третья… А на четвёртую он начал разворачивать боевые действия уже в её, Наташином, направлении. Бравым шагом подошёл к генералу (Наташа решила, что старший по званию – никак не меньше, чем генерал, уж очень он был важен) и поднёс руку к голове:

– Разрешите обратиться? Эта гражданка со мной, она готовится к выступлению, которое состоится сегодня, в этом здании, сразу после окончания мероприятий по обезвреживанию.

Генерал посмотрел на Кошкина, как будто впервые его заметил:

– А вы, собственно, кто?

Кошкин с удовольствием оттарабанил незнакомому генералу то, что Наташа уже знала:

– Разрешите представиться! Майор Кошкин, командир отряда особого назначения, прибыл сюда с целью обнаружить и обезвредить взрывное устройство!

В это время из глубины здания послышался собачий лай. И вдруг произошло странное. Услышав лай, Кошкин, ещё раз отдав честь генералу, попытался отодвинуть его от большого шкафа-купе. Именно в его зеркальные двери Наташа смотрелась-любовалась собой и своим платьем, именно перед ним стоял сейчас – расставив ноги и руки в боки – генерал, и именно там, видимо, решил майор Кошкин скрыться от приближающейся собаки.

– Разрешите пройти!

Изумлённый, генерал посторонился и вышел прочь из костюмерной, встречать кинолога с овчаркой. А Наташа, наблюдая эту картину, не могла не полюбопытствовать:

– Куда вы?

– В шкаф! – ответил Кошкин и залез в шкаф, задвинув за собой дверцы. Интересно, изнутри они задвигаются так же, как снаружи? – подумала было Наташа. Закрывать двери шкафа-купе изнутри ей ни разу не приходилось. В отличие от майора Кошкина, который, похоже, справился с этой задачей, нисколько не затрудняясь.

– Вы боитесь собак? – Наташа и не пыталась скрыть разочарование в голосе. Образ бравого героя без страха и упрёка, рыцаря в сияющих доспехах, меркнул и сдувался на глазах. Принц не может, не должен бояться собак. Он вообще ничего и никого не должен бояться!

– Не я их. Они – меня. Такая вот особенность организма, – голос Кошкина из шкафа звучал, как из-под земли. Он, похоже, ничуть не стеснялся происходящего, включил свою рацию и продолжал говорить командным тоном: – Первый, первый, я пятый, докладывайте!

А чего докладывать, когда вот он, первый – в костюмерную уже вваливался омоновец в камуфляже с собакой на поводке. Оглядевшись по сторонам, омоновец привычно нашёл взглядом шкаф и сказал в его сторону:

– Разрешите обратиться?

– Обращайтесь! – Кошкин беседовал с кинологом из шкафа, как будто так и надо! И, наверное, действительно так было надо: собака, пришедшая на вызов вместе с омоновцем, вдруг завыла, опустила хвост, стала прижиматься к полу и изо всех сил тянуть хозяина прочь из комнаты. Подходить к шкафу наотрез отказалась: рычала, огрызалась, пыталась укусить тянущую её к шкафу руку и глядела на омоновца снизу вверх так умильно, что и догхантер бы смягчился! Омоновец отвёл собаку в коридор, сам встал в дверях и отчитался:

– Обнаружен подозрительный объект, в соседнем помещении. Рекс стабильно выделяет один и тот же предмет. Диван.

– Приступаем к ликвидации! – Кошкин покинул шкаф, Рекс завыл дурным голосом, боец начал его успокаивать, нежно воркуя, и все они выкатились из костюмерной и двинулись по коридору в сторону выставочного зала. Наташа закричала им вдогонку:

– К ликвидации чего? Дивана?

– Посмотрим, – Кошкин обернулся. – Почему вы до сих пор здесь?

– Ну, теперь-то вы уж точно от меня не отделаетесь! Вдруг это – мой диван?

И Наташа, на своих высоченных каблуках, бросилась за группой с собакой.

– Всем – три шага назад. Где объект? – голос майора Кошкина был жёстким и звенящим. Металлическим стал голос Кошкина, но Наташа узнала его, протискиваясь вперёд, к своему мебельному чуду, между высокими и широкоплечими спецназовцами.

Модульный комплекс был великолепен. Смонтированный на вращающейся платформе, он был доступен взгляду со всех сторон – Наташа знала об этом, ведь это она была автором и каждого отдельного модуля, и всей композиции в целом.

Мебельная группа представляла собой внушительных размеров угловой диван серо-голубого цвета. Секрет был в том, что середина спинки с длинной стороны могла легко превратиться в откидной столик, а короткая сторона в любой момент готова была распасться на два удобных кресла. А потом каждое из кресел лёгким движением руки трансформируется в оттоманку, и так далее, и тому подобное. Не до бесконечности, конечно, но десяток разных вариантов Наташин модульный комплекс в себе скрывал.

Наташа гордилась своим творением и чувствовала себя не то, чтобы первооткрывателем, но – флагманом отечественного мебелестроения. И к сегодняшнему показу родного детища на крупнейшей международной выставке относилась, как к долгожданному спуску на воду из доков, выходу на открытый простор.

Сейчас же диван окружали специалисты совсем другого профиля: восемь человек в камуфляже, включая Кошкина и кинолога с собакой. Рекс лаял на диван и рвался с поводка, кинолог удерживал его, мнение четвероногого эксперта не требовало расшифровки. Под подозрение Рекс взял именно Наташин диван, тот самый, на котором ещё недавно сидел бедолага-Бобриков.

Спецназовцы окружали диван по периметру, не пропуская Наташу ближе установленных Кошкиным трёх метров. Уговоры, заглядывания в глаза, нежное «Ну пожалуйста! Ну что вам стоит пропустить меня!» и грозное «Я на вас управу найду! Я буду жаловаться самому Филину!» – одинаково не имели никакого действия.

Фамилию Филин Наташа взяла с потолка, на самом деле она и понятия не имела, кому надо жаловаться в подобных случаях, честно говоря, она даже не представляла себе, зачем рвётся к дивану, что она смогла бы сделать и чем ему помочь, даже если бы бойцы сжалились над ней и пропустили. Но что-то же делать было надо!

Выглядывая из-за двухметровых парней, Наташа видела, как Кошкин прижал ухо к спинке дивана. Соскочил с платформы, присел, заглянул в щель между платформой и диваном. Достал нож, попытался просунуть его в щель. Он же порвёт обивку!

– Нет! – Наташин крик ошарашил молчаливых спецназовцев, у двоих, стоящих прямо перед ней, прямо-таки уши заложило. Пока они оглядывались и трясли головами, Наташа просочилась между ними и рыбкой бросилась на диван. Мгновенье – и вот она, в своём лучшем платье цвета утренней зари, распласталась по серо-голубому сиденью, вытянув руки, чтобы защитить от посягательств как можно большую площадь дивана.

Дизайнер, она хорошо представляла себе, как живописно выглядит сейчас вся композиция: девушка в розовом на серо-голубом. Воцарившаяся вокруг тишина подтверждала, что впечатление на бравых спецназовцев её бросок произвёл неизгладимое. Они глазели на Наташу, как будто призрака увидели. Прекрасного призрака. Один Кошкин повёл себя, как подобает профессионалу. Усталым голосом он скомандовал:

– Уведите женщину! – и, как будто извиняясь, обратился к ней лично:

– Вы мешаете мне работать!

– Не трогайте диван, это лучшее, что я сделала за всю свою жизнь! – это был уже не протест, это была мольба.

Парни, конечно, рады стараться, таких поручений – да хоть сто порций: все в восьмером налетели, как будто один не справился бы – такой-то амбал! А Наташе даже уцепиться не за что: диван гладкий, ручки, если и есть, скрыты, не вдруг найдёшь. Приказание майора Кошкина было исполнено в ту же минуту и почти безо всяких препятствий.

Наташа безвольно обмякла в руках бравых бойцов, ни кусаться, ни царапаться не стала. Смысла не было: они всё равно её бы оттащили, только она бы выглядела скандалисткой и истеричкой. В глазах майора Кошкина скандалисткой и истеричкой она выглядеть не хотела. Так и стояла за спинами бойцов, так и смотрела горестно, как Кошкин достал из сумочки с инструментами на поясе нужную штучку, и – ой, на это Наташа смотреть уже не могла! – раздался треск ткани.

– А мы о-сто-рож-нень-ко! – Кошкин произнёс по слогам, почти пропел, заговаривая диван и то, что было у него внутри. Наташа закрыла глаза руками. В тишине явно слышалось тиканье часов. Наташ открыла один глаз, посмотрела сквозь растопыренные пальцы, но ничего не увидела. Пришлось открывать оба.

– Спокойно! – Кошкин стоял, распрямившись во весь рост. В руках его было устройство, похожее на бомбу. По крайней мере, так выглядели самодельные взрывные устройства в бесчисленных фильмах на эту тему, просмотренных Наташей. Не то, чтобы эта тема так уж её интересовала, но в такие уж времена мы живём: и в лирической комедии можно встретить самодельную бомбу. И – на мебельной выставке!

Однако электронные часы на корпусе устройства, на которые сейчас смотрел с сомнением во взоре майор Кошкин, не вели обратный отсчёт. Секунды и минуты бежали не назад, а вперёд, не уменьшаясь, а увеличиваясь. Часы показывали время. Наташа посмотрела на большие настенные часы на дальней стене – ну да, точное время. 16 часов 11 минут 18 секунд.

Кошкин перевернул то, что он держал в руках, оборотной стороной, и Наташа увидела клубок разноцветных проводов, приделанных к задней стенке устройства. Это было похоже на бомбу, но это не было бомбой. Не бомба, а муляж бомбы, поняла Наташа. Декорация. Имитация.

Конечно же, майор Кошкин понял это раньше Наташи, раньше всех. Пока омоновцы вокруг него выдыхали, майор вскрывал механизм, или как хочешь это назови. Вскрывал точными, выверенными движениями, хотя уже знал, что опасности никакой нет. И действительно, ничего не произошло, когда из недр пластикового корпуса на пол упал клочок пушистого, воздушного материала, похожего на вату. В воздухе стал различим резкий инородный запах.

Наташа смутно ощущала его и раньше, но не отдавала себе отчёта, сосредоточена была на другом. А теперь запах как будто проявился, отмахнуться, не заметить его стало невозможно! Клочок синтепона – а это был именно он, набивочный мебельный материал – излучал в пространство волны… аниса!

Так пахли анисовые капли, раньше их называли «капли датского короля», а ещё бывает анисовая водка – не будучи экспертом по части алкоголя, Наташа всё же кое-что о нём знала. И сигареты – когда она курила, она предпочитала именно такие, с ароматом аниса, похожие на кальян. Правда, сигареты пахли чуть-чуть, очень тонко, а здесь концентрация аромата составляла, кажется, двести процентов, если такое возможно! Рекс неистовствовал, пытаясь добраться до заветного клочка.

– Сильный ароматизатор. Вот почему собака так активно реагирует! – сказал Кошкин кинологу, а потом, громче – в рацию:

– Устройство обнаружено. Опасности нет. Считаю обстановку нормализовавшейся.

Наташа вспомнила: собаки любят анис. Так же, как кошки – валерьянку. Вот ведь какие разные, но, в сущности, похожие, предпочтения! А Кошкин продолжал отдавать распоряжения.

– Тучков! Проверить третий этаж! – и Тучков тут же убежал выполнять. Металла в голосе Кошкина заметно поубавилось. Тучи рассеялись. Опасность миновала. Парад состоится, и командовать парадом, как и предполагалось, будет она, Наташа! Пора было уже отблагодарить спасителя и выручателя:

– Спасибо вам, дорогой майор, за эту радостную весть! Приглашаю вас на наш мебельный праздник, – Наташа постаралась, чтобы её слова звучали не только благодарно, но и призывно. Кошкин кивнул, продолжая сосредоточенно копаться, как ей сначала показалось, в открытой ране на спинке дивана.

Но нет! Дорогой майор Кошкин ещё больше вырос в глазах Наташи – хотя, казалось бы, куда уж выше? – ведь он продолжал выполнять свой долг, зашивая разрезанный шов в обивке. Ах! Как было не восхититься им, таким сильным и мужественным, и в то же время – таким ответственным! Иголка с ниткой в его руках сновала, как заведённая. Можно подумать, Кошкин ежедневно пользовался этими инструментами, наряду с автоматом, светошумовыми гранатами и – что там ещё в арсенале спецназовца? Однако, увидев Кошкина – мужчину – с иголкой в руках, она вспомнила другого такого мужчину:

– Ой! Я должна вам сообщить кое-что!

Кошкин мгновенно развернулся всем корпусом к Наташе и посмотрел строго прямо в глаза:

– Что? Вы знаете, кто это сделал?

И снова зрительный контакт с Принцем-Кошкиным как будто пригвоздил Наташу к месту, заставив застыть и сердце, и кровь в жилах, и язык на полуслове. Они смотрели друг на друга, глаза в глаза, и пространство между ними как будто изменило структуру, стало текучим и вязким, как вода в бассейне рядом с гидромассажным устройством.

Пространство и время. Не зря же говорят – пространственно-временной континуум, объединяя эти, не связанные на бытовом уровне, понятия, в одно, смежное. Сейчас, когда Наташа смотрела в глаза майора Кошкина, она вдруг всем своим существом ощутила очевидность, естественность того, что пространство и время – суть одно.

Что-то происходило. Между ними. Расхожее выражение: «Между вами что-то есть!» Наташа всегда воспринимала, как фигуру речи. А сейчас это «что-то» реально пролегало, протекало, висело – в общем, существовало между ними. Как странно. Но надо возвращаться, в реальность, туда, где пространство – это три метра пола, а время – уже минута, как Наташа молчит и ничего Кошкину не отвечает. Надо ответить! Что он там спрашивал? Знает ли она, кто это сделал? Она не уверена. И она сказала:

– Не знаю. Может быть.

– У вас есть недоброжелатели? Почему муляж взрывного устройства был спрятан именно в вашем изделии? – Кошкин покосился на многострадальный диван.

– Это на самом деле так серьезно? – Наташа подняла с пола клочок синтепона. Аромат аниса уже выветрился, но движение воздуха снова всколыхнуло его. – Ведь никакой опасности на самом деле не было. Так, баловство!

– Это совсем не серьезно, но к подобному хулиганству мы должны проявлять необходимую жесткость и последовательность. Если вы вспомните что-нибудь, пожалуйста, доложите… то есть – сообщите нам.

Кошкин отдал Наташе честь, развернулся на сто восемьдесят градусов и сделал первый шаг к двери, прочь от неё. Сердце у Наташи снова остановилось. Как? И это всё? Неужели судьба, которая дразнит её, подсовывая, одного за другим, некачественных принцев, будет так жестока, и в этот раз, когда принц, наконец, по всем статьям хоть куда, он сорвётся с крючка? Тьфу, какие дурацкие мысли лезут в голову, когда дорого каждое мгновение! Нужно его остановить, удержать, нужно что-то такое сказать, умное и очаровательное, чтобы он просто не мог никуда…

– А сейчас, – вдруг сказал вернувшийся майор Кошкин, и в голосе его уже не было ни грамма металла, разве что – малиновый звон – Наташа…пойдемте, выпьем кофе. Есть здесь кофе?

– Не вопрос. Я покажу вам! – и они пошли пить кофе. Со всеми вытекающими последствиями, хотелось бы думать Наташе.

Через пятнадцать минут, когда было выпито три чашки чёрного, без сахара и сливок – им, и два кофейных коктейля, один – горячий, с вишней и ликёром, другой – холодный, со взбитыми сливками и ореховым кремом – ей, Наташа и Кошкин болтали как старые знакомые, с лёгкостью перескакивая с обсуждения номинантов на премию Оскар к перечислению достоинств модного автомобильного бренда. Оказалось, у них очень даже много общего. Она так и знала!

Никакого стеснения, никакого зажима: Наташа щебечет, Кошкин улыбается, потом говорит что-то – весомое, ёмкое и содержательное – и теперь уже её очередь кивать и делать большие глаза. Так ведь и бывает обычно, когда всё идёт, как надо? Вот и у них с Кошкиным всё так и шло.

– Конечно, я с самого начала знал, что это не настоящая бомба – поэтому и вас не прогнал… до конца, – говорил Кошкин, попивая свой суровый и крепкий мужской напиток.

– Откуда же вы знали? – Наташа без труда вела свою партию, без конца преувеличенно изумляясь и восхищаясь. Восхищаться Кошкиным было просто. Ведь весь он, с кончиков ботинок до макушки под беретом, был абсолютным совершенством. Его негромкий голос, в котором всё равно прорывались раскаты сдержанного грома. Его глаза, сейчас – мягко улыбающиеся ей, но она-то видела уже, какие молнии могут они метать!