Жених 2.0

Ладно, с деловой зоной разобрались, пока её ещё никто не отменял, хотя это и ненадолго. А вот как быть с гостями? Их тоже прикажете принимать по интернету? Скрипя сердце, Наташа всё-таки честно смотрела правде в глаза: да, вполне возможно.

Поёжившись, она представила эту картину: девушка сидит у себя в гостиной, за своим маленьким столиком, на маленьком диванчике… нет, лучше пусть всё-таки в своей гостиной, за своим столиком, на маленьком диванчике сидят мужчина и женщина, молодые муж и жена, попивают чай из дымящегося здесь же, на маленьком столике, термопота… и мило беседуют, адресуя шутки то одному, то другому окошечку на огромном плоском экране, занимающем всю противоположную стену.

Экран разделён на множество, двадцать или больше, маленьких окошечек, функция «картинка в картинке», и в каждом окошечке – друзья, кто в одиночку, кто вдвоём, также, по-семейному – пришедшие на день рождения тех, первых, на диванчике.

Шутят, смеются, каждый у себя дома ест свою еду… Или это именинники, виновники торжества и хозяева праздника, заказали всем доставку одного и того же, и шустрые курьеры уже развезли к назначенному сроку во все концы огромного города… да что там – города, по всей стране… да и друзьям, уехавшим за бугор, тоже досталось – вот они, тоже все тут… словом, по всей вселенной развезли одинаковые какие-нибудь китайские яства и одинаковые же напитки…

И сидят теперь, каждый в своей стране, в своём домике, празднуют… Тостующего увеличивают, смотрят в глаза, чокаются через экран… целуются через экран, хлопают по плечу, а новые 5-Д свойства экрана – тактильные и обонятельные – позволяют, как въяве, насладиться не только аудио– и видео– впечатлениями, но и осязательными, и запах той, чужой еды почувствовать в своей гостиной, в собственном, так сказать, носу!

Ух, Наташе стало как-то даже не по себе от возникшей перед мысленным взором картинки из сияющего мира будущего. Ну и ладно! Для них тоже надо будет придумывать новые интерьеры. И мы придумаем!

А пока она должна в лучшем виде представить городу и миру то, что является «будущим» для большинства сегодняшних потребителей и изготовителей мебели. Наташа остановилась. Только что, погрузившись в грёзу о мире будущего, она явственно почувствовала какой-то инородный запах, примешавшийся к аромату свежего дерева, лака и полиэтиленовых защитных чехлов.

Она ещё подумала, что чем-то знакомым, даже приятным, но неуместным тянет из одного из открытых 5-Д окошечек на воображаемом разделённом жидкокристаллическом экране. Всё. Будущее закончилось. Аромат навевал совсем другие зыбкие образы: жаркий восток… Покрытые полупрозрачным газом, красавицы в шальварах исполняют танец живота, раскачиваясь в клубах душистого дыма, испускаемого кальяном… Кальян? Откуда кальян здесь, на задворках мебельной выставки?

Кальяна, действительно, не было. Укрытый в нише, образованной не до конца выдвинутым спальным местом, прямо в сердцевине Наташиного «умного» интерьера сидел и курил обычную сигарету маленький толстенький человечек. Точнее, курил он пару минут назад, а сейчас сидел, как на иголках, оглядываясь и присматривая место, куда бы можно было спрятать бычок.

– Бобриков! Что вы делаете?

– Наталья Владимировна, я очень нервничал, дожидаясь вас, вот, я даже закурил!

В качестве доказательства Бобриков протягивал ей ещё тлеющий окурок, Наташа его выхватила, бросила на бетонный пол, наступила и растёрла, не пожалев деликатной кожаной подошвы недешёвых итальянских туфель.

– Да вы с ума сошли! Здесь же дерево, лак, ткань. Одной искры достаточно… Вы что, решили сжечь нашу коллекцию? Или решили заняться самосожжением на досуге?

Бобриков был в своём репертуаре. Незаменимый сотрудник, но «со странностями», он замечательно разбирался в бухгалтерии, а также усердно отслеживал появление на рынке новаций в каждой позиции: новый материал, клей, лак, ткань, фурнитура, механизм – сведения о них приходили к Бобрикову как будто во сне, минуя интернет и, тем более, бумажные носители.

В чём-то не зная себе равных, тем не менее, Бобриков был невыносим: постоянно мучаясь комплексом неполноценности как дизайнер и конструктор, он без конца обижался, во всём видел намёки на свою творческую импотенцию, не уставая попрекать Наташу за быстрый взлёт.

Впрочем, Наташа понимала истоки его неодобрения и внутренне соглашалась с ними, все мы знаем, кому она была обязана своим быстрым взлётом…

Бобрикову такого шанса судьба не предоставила. Так что, суммируя плюсы и минусы помощника, Наташа Бобрикова скорее ценила. Однако, по большей части, их отношения протекали в форме вялой вендетты. Вот и сейчас, уличённый в абсолютно пожароопасном поведении, Бобриков, как ни в чём не бывало, завёл свою шарманку:

– Вы же знаете, как я дорожу нашим участием в выставке! Сколько труда я вложил, сколько ночей не спал! Вместе с Вами, разумеется!

– Положим, не спали мы все-таки раздельно.

Всё шло, как обычно. Наташа уже неоднократно ловила себя на том, что, отвечая Бобрикову всегда уместно и «впопад», она, в то же время, слушает их перебранку как бы со стороны, как диалог двух стенд-ап комиков. И даже, боясь себе в этом признаться, получала удовольствие от того, что слышит. А Бобриков продолжал гнуть свою линию:

– Эта коллекция стоила мне острейшего приступа ревматизма.

– Да как же это произошло – вроде бы маркетинг не предполагает особых физических нагрузок?

Смех – смехом, а гнев Наташи куда-то улетучился, хотя причина для него была самая что ни на есть оправданная: это ж надо сообразить – курил, встроившись прямо внутрь их замечательной мебельной композиции! Да за это убить мало! Но законное Наташино желание не успело подняться во весь рост и было развеяно своевременными, хотя и бессмысленными, репликами Бобрикова.

Как сердиться на такого? Вы только послушайте, что он там бормочет – об опасностях, таящихся в работе маркетолога:

– У меня упал калькулятор и проскользнул в щель под диваном. Пока я его доставал… Представьте себе, до сих пор я вынужден носить на талии шарф из собачьей шерсти. Даже сейчас он на мне!

Наташа сжалилась, (не в первый раз! Да, если подумать, Бобриков мог верёвки из неё вить) и сказала:

– Вы страдали не напрасно – премию за создание этой линии вы получите сразу после окончания выставки. Скажу вам по секрету, босс уже слил информацию, что готовится большой заказ, чуть ли не федеральном уровне, – для убедительности Наташа многозначительно указала пальцем куда-то, в те самые, заоблачные выси. – Нас заметили!

– Вас заметили, – мрачно поправил Бобриков, напирая на слово «Вас». Ну вот, начинается…

– О чем Вы, дорогой Игорь Иванович? – Наташа привычно отбила подачу, зная, что скоро последует целый каскад вопросов и упрёков. Но на этот раз она ошиблась: Бобриков был мягок, мил и заискивающе улыбался:

– Наталья Владимировна, я о том произведении… О том творении… Вы помните, я показывал вам эскизы – но вы и слушать не захотели! Вы думаете, раз я маркетолог, то мне не доступно высокое искусство. Но нет! В душе я поэт! Я художник! Артист!

Ах, вот вы о чём, Игорь Иванович! Запел старую песню непризнанного гения и большого художника. Ну, что ты будешь делать?

Наташа, как ни старалась укрыться под маской скепсиса и покровительственного похлопывания по плечу, на самом деле чувствовала себя совсем не уютно: Игорь Иванович Бобриков был в два раза старше неё, работал в мебельной промышленности с прошлого века, был отягощён женой, детьми, внуками и несколькими хроническими болезнями…

Наташа не могла привыкнуть, что этот пожилой, седоватый человечек нуждается в её одобрении, поощрении и признании, ищет её расположения. Совсем недавно ровесники Бобрикова – учителя в школе и преподы в универе – были для Наташи тем, чем вдруг, сама того не желая, она теперь стала для него: если не наставником в профессии, то уж начальником, принимающим решения – как пить дать. Той, от кого зависит распределение материальных благ, фронта работ, да вообще – всего режима жизни.

Вот как бывает! Принимая пост начальника отдела, Наташа совсем не думала о таких пунктах в деловом расписании руководителя. А Бобриков не унимался. Теперь на его лице появилась нехорошая, заговорщическая улыбка:

– Признайтесь, любезная Наталья Владимировна, вы просто испугались, увидев во мне достойного противника, конкурента, превосходящего вас! Я-то знаю, почему руководство благоволит вам…

– Бобриков, ну что вы такое говорите! Что вы несете, что вы городите, дорогой Игорь Иванович. Вы переутомились, – тон доброй, но усталой медсестры в отделении для буйных давался Наташе без труда. Но всё-таки профессионализма, психиатрической практики, не хватало, ей всегда удавалось немного успокоить Бобрикова, но полностью излечить его от параноидальных фантазий – никогда.

– Нет! Золотая, прекрасная, добрая Наталья Владимировна! – теперь в его голосе явственно зазвучали нотки иступления. Припадок подходил к высшей фазе. Сейчас начнёт бросаться на колени и хватать за руки. И точно! Бобриков цепко сомкнул свою маленькую ручку на Наташином запястье.

– Я привез ее сюда. Я верю, что вы – как истинный художник – не посмеете скрыть от народа… От публики… Мою козетку. Вы не сможете! Ваше сердце не позволит вам пойти против совести…

Из недр модульного мебельного комплекса Бобриков, жестом фокусника, вытащил, выкатил на первый план козетку. В полном смысле этого слова. Если кто это слово понимает. Бобриков, несомненно, понимал – что ж, ему и карты в руки, он собаку съел на мебельной теме, и относился к мебели – Наташа всегда это знала – с любовью не случайного человека, а преданного делу всей жизни подвижника.

Но за те недолгие пару лет, которые сама она провела в мебельном бизнесе, Наташа и сама поднаторела в профессии, с историей вопроса знакома, по салонам поездила, каталоги листает и козетку от кушетки отличить в состоянии, не стоит беспокоиться. Предмет мебели, предоставленный сейчас её вниманию, был, несомненно, козеткой. И козеткой самой высшей пробы. Изящно закруглённые спинки сидения мягко перетекали в подлокотники, отбрасывая кружевную тень на благородную парчу обивки. Да, спинки и подлокотники были резными и ажурными, а обивка – прекрасной расцветки с очень подходящим принтом, если шитьё по парче позволительно будет назвать этим низкопробным и новодельным словом: по бордовому полю были разбросаны золотые турецкие огурцы трёх размеров.

Низкие гнутые ножки заканчивались утолщениями в виде лам крупного представителя семейства кошачьих – льва или тигра. Произведение искусства, Луи Витон мебельного цеха, козетка Бобрикова воистину по праву могла бы украсить салон какой-нибудь мадам Рекамье… или женскую половину гарема турецкого султана из сериала «Золотой век».

На этой замечательной козетке влюблённые ХVIII-го… нет, даже ХIХ-го века, скрывшись за ширмой в уголку гостиной, могли бы вести невинный флирт или сговариваться о тайном обручении и побеге… Эту прекрасную козетку с руками мог бы оторвать у Бобрикова мебельный цех Мосфильма, когда бы цех этот получил задание обставить аристократическую залу к очередному историческому фильму.

Все претензии Бобрикова на звание большого мебельного художника, воплощённые в этой козетке, были оправданы и подтверждены. Но рядом с авангардным Наташиным мебельным модулем архаичное творение Бобрикова выглядело настолько неуместным, что Наташа не удержалась от хохота.

Если возможно представить себе супер-остроумную шутку, выраженную с помощью мебели, то это была она! Первый паровоз рядом с «Сапсаном», фанерный кукурузник рядом с Сухим-Суперджетом, деревянные сабо рядом с Лабутенами, козетка Бобрикова не выдерживала сравнения с последним словом мебельной мысли.

Наташа прекратила хохотать и постаралась сгладить ситуацию:

– Извините, Бобриков, простите, Игорь Иванович, я не хотела Вас обидеть. Но это – немыслимо. Не на этой экспозиции. Не в этот раз. Да вы и сами видите!

Но Бобриков не видел. Его лицо наливалось краснотой, переходящей в опасный лиловый цвет. Наташ решила зайти с другой стороны, и заботливо поинтересовалась:

– Как вы только дотащили её? Наверное, и радикулит – из-за этого?

Бобриков продолжал менять цвет. Надо быстренько спустить всё на тормозах, как будто ничего не произошло. Для этого берём нейтрально-деловой тон занятой начальницы:

– Ну ладно, Бобриков, давайте вернемся к нашим баранам… то есть – диванам. Спасибо, что привезли их, поезжайте теперь на фабрику, приглядите за производством, я сегодня целый день здесь, так что вся надежда на вас. А к 7 часам возвращайтесь. Обещают настоящий праздник! А я, пожалуй, пойду посмотрю, как все это выглядит с парадного входа.

Наташа похлопала Бобрикова по плечу – и не хотела, а как-то само получилось, жест вырвался непроизвольно, как иногда – слово: похлопала, дескать, ничего-ничего, всё в порядке, продолжаем работать – и они вместе зашагали к выходу.

Распрощались у порога: Наташа осталась у входа, а Бобриков затрусил в сторону мебельного фургона. Может быть, отпустить его, дать ему выходной до вечера, отдохнул бы, развеялся? Наташа рассеянно провожала взглядом шарообразную фигуру заместителя, забывая о его существовании с каждой следующей секундой. Он ещё не успел залезть в кабину фургона, а Наташа уже не помнила ни о Бобрикове, ни о его козетке.

Её мысли сосредоточились на предстоящей презентации: что, как и в какой последовательности она будет говорить, каким образом скоординирует свои слова и действия помощников, которые точно по минутам должны будут выкатывать на сцену всё новые и новые объекты, новые модули её умной коллекции.

Надо будет ещё раз прорепетировать с рацией, подумала она и стряхнула напряжение, стараясь поймать жёлтый кленовый лист, не спеша, кругами, опускающийся на землю. Концентрацию и сосредоточенность необходимо сочетать с лёгкостью и самопроизвольностью, только тогда выступление будет успешным.

Ура! Лист приземлился точно ей в руки. Значит, будет удача! Погрузившись в свои маленькие ритуалы, Наташа и думать забыла о Бобрикове. А он о ней не забыл. И если бы она захотела, то увидела бы, что он до сих пор не уехал, сидит высоко, в кабине большегруза и сверху глядит на неё ненавидящим взглядом. А потом достаёт телефон, набирает три цифры и зажимает себе свободной рукой нос, чтобы сказать гнусавым и неузнаваемым голосом:

– Я хочу сделать экстренное сообщение!

Его голоса, Наташа, конечно, услышать не могла. Зато последствия заметила, не прошло и пяти минут. Мебельный фургон, наконец, медленно развернулся и отчалил, едва разъехавшись на въезде с полицейской машиной. Наташа не придала особого значения появлению стражей порядка: ну приехали – и приехали, мороз-воевода дозором обходит владенья свои.

Когда из машины деловито повыскакивали парни в полном боевом облачении и побежали, ступая след в след, по ступенькам Экспо-Центра, Наташа забеспокоилась: на учения не похоже.

Огромная афиша у входа – "Интерьер-Экспо 21", еще полчаса назад Наташа с гордостью разглядывала на ней небольшую фотографию своего модуля – больше не выглядела такой уж основательной, надёжной и бескомпромиссной. Вдруг случится что-то, и выставка не состоится?

«Да как же можно так думать, прекрати накручивать себя, истеричка!» – одёрнув себя, Наташа приготовилась подышать, как учили на занятиях по йоге: глубокий вдох, расширяющий грудную клетку, на четыре, потом – задержка дыхания, на четыре, и медленный выдох, сверху вниз, на восемь. Три раза повторить упражнение – и все волнения как рукой снимет.

Но не сняло: сверху по ступенькам навстречу Наташе ссыпался сначала парень с креативной стрижкой, потом бизнес-леди зрелых лет – она бежала, неловко подворачивая ноги на тонких шпильках. За ними вниз хлынула целая толпа. Наташа отошла в сторону, прижалась к стенке и смотрела на бегущих испуганных людей.

Вот оно и случилось «что-то». Один из бегущих – пожилой дядечка с фотоаппаратом на груди – остановился рядом с ней, расчехлил объектив и начал снимать человеческое стадо. Щёлкнул он и Наташу, запечатлев немой вопрос, так отчётливо читающийся на её лице. Пожужжал зуммером, щёлкнул и сказал коротко и отрывисто одно короткое слово: «бомба!»

Слово оглушило её, лишило памяти (она так и не вспомнила Фотографа из ЗАГСа) и страха: вместо того, чтобы бежать вместе со всеми вниз, Наташа, расталкивая спасающихся бегством, рванула вверх по лестнице.

Глава 14

«Воспоминания о том, что произошло в разгар осени, ещё так свежи!» – Наташа бежала от машины, чуть не вприпрыжку, к знакомому подъезду. Еле припарковалась! Сугробы высились здесь и там, отъедая добрую треть от проезжей части. Зима. И самое время для их традиционной с Женькой полуночной беседы.

Всё как-то не выходило раньше, не срасталось. Наташа даже боялась, что забудет о случившемся, не донесёт до сестры, расплескает. Но нет, всё еще живо в памяти и в сердце, Наташа старалась, ни с кем другим не делилась своими тайнами, девичьими секретами.

И вот момент настал. Сейчас она скинет шубу, стряхнёт растаявший снег, снимет сапоги в уютной Женькиной прихожей, и начнёт рассказывать. Ой, вот и Женька – кажется, это её лицо выглядывает во двор, высматривает Наташу? Эх, была-не была! Наташа слепила снежок и запустила, что есть сил, в то самое окно. Здравствуйте, это я иду!

Через десять минут она уже пила глинтвейн, удобно разместившись в кресле-качалке. Женька даже заботливо накрыла её малиновым пледом в синюю клетку: «Ты же с мороза, садись, грейся, сестрёнка!» – как будто Наташа не из тёплого салона машины вылезла, а долгий путь по заснеженной тайге проделала сюда, в женины владенья.

Глинтвейн был вкусным, Наташа каждый раз спрашивала, и каждый раз упорно забывала ответ – что же такое кладёт в него Женька, что он получается такой… необычный? «Имбирь? Цедра лимона? Кардамон?» – перебирала она в уме специи, – не то, всё не то.

Свет за окном мерк, постепенно переходя в сумрак. Лишь белел на стекле снеговой кружок – след от меткого попадания Наташиной верной рукой. Она и сама от себя такого не ожидала.

– Наташка! – Женя проследила за её взглядом, вспомнила про снежок и нахмурилась, – ненормальная, вдруг бы стекло разбила!

Но долго сердиться у неё никогда не получалось, тем более, что она искренне была рада встрече с сестрой. Поэтому строгость и укоризна уступили место приветливости и ласке:

– А ты хорошо выглядишь!

Наташа вернула комплимент сестре:

– Ты тоже! И причёска какая интересная! Ты стилиста сменила?

И, пока Женя добросовестно отчитывалась о том, где и почём её так здорово постригли, Наташа терпеливо ждала, ждала удобного момента, чтобы вклиниться со своей супер-новостью. Что ж, вот сейчас, кажется, пора!

И, как бы развивая тему причёсок и удачного дизайна головных уборов, незаметно для Женьки, та как раз подворачивала газ под очередным кулинарным шедевром, томящемся на плите, Наташа выхватила из сумки и водрузила себе на голову … диадему!

Изящную, витую диадему, с жемчужными глазками, сияющую и переливающуюся в свете стоваттной кухонной люстры.

– А это ты видела?

Стремительно повернувшись, Женя застыла с раскрытым ртом, в восхищении сдвинув руки, одну – с поварёшкой, другую – с прихваткой – то ли в молитвенном жесте, то ли в так и не разразившемся аплодисменте. Наташа была довольна произведенным эффектом.

– Ну что? Принцесса?

– Нет, не принцесса! Королевна! Наташка! Откуда? У тебя что, роман с принцем Уэльским?

– Староват для меня, – увенчанная диадемой, она отмахнулась с пренебрежительной гримасой, – бери выше! Я – мисс мебель России.

И тут же фыркнула от смеха, снижая пафос, превращая похвальбу в весёлую историю:

– Мисс мебель! Это ж надо придумать такое!

Мисс мебель, как её не назови, выглядела в диадеме умопомрачительно. Именно так, как мечтают выглядеть все девочки мира, примеряя перед зеркалом первую, какую-нибудь пластмассовую или картонную самодельную корону. Об этом, вероятно, подумала и Женя – в сущности, они обе оставались такими же девчонками:

– Дай, я примерю!

Диадема преобразила и Женю: глаза и зубы заблестели под стать драгоценным «глазкам», подбородок приподнялся, брови изогнулись, ноздри затрепетали, шея как будто удлинилась – ни дать, ни взять, королевская стать! Вот что нужно каждой женщине, и никаких пластических операций! Женя с удивлением разглядывала себя в зеркало, меняя наклон головы и выражение лица: ай да я, ещё тоже очень даже ничего!

Потом быстрым движением сдёрнула красоту, отбросила от себя почти с отвращением:

– Прямо как змей-обольститель! Смотришь на себя в короне, начинаешь гордиться, не знаю даже, чем: красотой, молодостью, привлекательностью, начинаешь всю жизнь свою к этой дурацкой короне примерять. Типа, вон я какая королевишна, а мне, вместо того, чтобы на приёмах в алмазном дворце посланников и президентов принимать, приходится каждый день пыль вытирать и посуду мыть. И муж у меня вовсе не король и не принц, а просто средней руки оператор, и мантию горностаевую он за мной не носит на цыпочках!

Наташа внимательно посмотрела на сестру: что за мысли, не ожидала от Женьки! Или ей уже поднадоел её идеальный брак? И муж-добряк уже идеальным не кажется? Ну-ка, ну-ка, интересно послушать, как всё меняется в этом мире! Но Женька оставалась Женькой. Она с улыбкой взяла корону, сиротливо свисающую с края стола, погладила её, полюбовалась её напоследок и протянула Наташе:

– Владей своим сокровищем, а мне и моего довольно! – и Женя с любовью посмотрела на свадебную фотографию, стоявшую на подоконнике в ряду других.

Здесь были обрамлённые фрагменты их общей с Борей жизни, жизни, совсем не известной Наташе: вот они, Боря и Женя, счастливые, с шампурами в руках пытаются фехтовать; вот Женька в бикини – а фигурка-то какая, в домашнем платье и не разглядишь! – и Боря рядом в плавках, традиционная фотка с морского курорта; вот они в спортивных костюмах, обмотанные стропами парашюта – о, они вместе и с парашютом прыгали… и как впечатления? Нужно будет спросить!

А вот Женя здесь, на этой кухне, стоит у плиты, обернулась, вероятно, на зов, фотография такая естественная, пойманное мгновение, и Женя выглядит милой-милой, как собака корги… Боря её так увидел и снял, сидел, наверное, на этом диванчике, где сейчас сидит Наташа, и позвал жену тихонько: – Наташка! Наташенька!

Фу ты, что за ерунда, он, конечно, позвал: «Женя! Женечка!», ведь Женька его жена, а вовсе не Наташа. Да, мысли действительно в голову лезут подчас совершенно безумные. Может быть, и правда, всё дело в короне?

Наташа приняла корону из Жениных рук уже не как драгоценность и награду, а как простую изогнутую проволочку… ну ладно, не проволочку, а так, обычное украшение, и быстро спрятала в сумку. Ну её совсем!

Но грустить ей не позволила Женька, которая уже наметала на стол и салатиков, и закусочек, всяких фаршированных баклажанов и помидоров, свёрнутых трубочкой ветчинных рулетиков и малепусеньких бутербродиков с сёмгой, а ещё – яйца с грибной икрой, и тарталетки, и, и, и…

У Наташи разбегались глаза и текли слюнки, она не стала спрашивать, что это – ежедневный рацион такой у Бори с Женей? – а просто набросилась на еду и уминала за обе щёки, послав к чёрту диеты!

Всё здесь было её любимое, мамины и бабушкины рецепты, которые готовились к праздничному столу в их родном с Женькой доме. Женька тоже не сидела в стороне, как некоторые хозяйки, бывают такие – не притронутся к собственноручно изготовленной еде, я, мол, напробовалась, пока готовила!

Нет, Женька с удовольствием составляла компанию Наташе, не забывая подкладывать, да ещё и беседу вести. А как же! Так уж у них было заведено: Наташа пришла – так будь любезна, расскажи, откуда взялась у тебя, к примеру, эта самая диадема?

А Наташу дважды упрашивать не надо: впрямь, есть, что рассказать, так что ж она скрывать будет? И Наташа начала, стараясь не говорить с набитым ртом, с того самого момента, когда кто-то позвонил в Экспо-центр и сообщил, что в зале заложена бомба. Спасайся, кто может!

Глава 15

Она всё-таки вошла в зал, пробилась через поток людей, текущий в обратном направлении. Поток спасающихся. Ну, в самом деле, как же так? Вот это всё, всё своё богатство, плоды трудов – бросить и пусть горит синим пламенем? Нет, Наташа не могла так поступить. А как же бомба и опасность для жизни? А вот в опасность для себя Наташа как-то не верила. В то, что мебельная коллекция может пострадать – верила, а в то, что пострадает сама – нет.

– Ну что, испугались, Наталья Владимировна?

К Наташе подошли трое мужчин, один – хозяин Экспо-центра, другой – организатор выставки. Третьего, одетого в камуфляжную военную форму, она не знала. Обратился к ней хозяин. По его вальяжному виду трудно было определить, что все они сейчас оказались в нештатной и даже опасной ситуации. Наташа поинтересовалась в ответ: