Тень виселицы

– Вы все это придумали с какой-то низкой целью.

– Не верите? Когда я уйду, позовите мистера Брука и посмотрите на его руку.

Джорджина вспомнила, как Роджер бросился между ней и Хамфри. Ощутив противный холодок где-то внизу живота, она поняла – русский не блефует. То, что он сказал о флаконе, можно счесть остроумной выдумкой, а вот след от хлыста на руке Роджера, чего доброго, отправит их обоих на виселицу.

– Вы… вы собираетесь рассказать об этом на дознании? – пролепетала она.

– Ну что вы, сударыня! – воскликнул Воронцов. – Как вы могли такое подумать? Разве мы с вами не договорились не держать зла друг на друга? Теперь, когда мы снова добрые приятели, мое единственное желание – угодить вам.

– Благодарю вас, сударь. – Она облизнула пересохшие губы и решила ему подыграть. – Я весьма признательна вам за готовность помочь мне. Впредь можете полагаться на мою дружбу.

Воронцов поцеловал протянутую ему руку:

– Знайте, ваша дружба для меня дороже всех сокровищ. Нам остается только скрепить ее.

– Что вы хотите сказать? – искоса глянула на него Джорджина.

Воронцов улыбнулся, поймав ее взгляд:

– Разве я не сказал вам, сударыня, что еще больше, чем красоту, ценю ваш характер, позволивший вам так стойко держаться в столь опасном деле?

– Странный комплимент, сударь.

– Нет-нет! Есть в моей душе струны, способные откликнуться на прикосновения смелой и жестокой женщины, особенно если она, как вы, божественно красива. В котором часу вы позволите мне прийти к вам сегодня?

– Сегодня?

– Ну да. Надо же скрепить нашу дружбу.

В ее глазах снова отразился страх, но, чувствуя, как важно сохранить благорасположение графа, Джорджина торопливо заговорила:

– Сударь, поймите, я не могу принять вас нынешней ночью. Возможно, в чем-то я действительно смела и жестока, но я не лишена понятий о приличиях. Мой муж умер утром, и его непогребенное тело все еще находится в доме. Принять вас будет не только неприлично, но прямо-таки бесстыдно с моей стороны.

– Не верится, что вы всерьез озабочены подобными пустяками, – улыбнулся Воронцов. – Женщина, подобная вам, не может не знать, что смерть лишь усиливает аромат любви. Уже одна мысль о том, какую роль вы сыграли в сегодняшних событиях, возбуждает меня.

– Нет! – воскликнула Джорджина, отпрянув от него. – Я не лягу в постель с мужчиной сегодня!

– Да вы смеетесь надо мной, – неожиданно резко произнес Воронцов. – Вы принимаете мою дружбу или отвергаете ее? Отвечайте же!

– Я… принимаю, – запинаясь, ответила Джорджина, с ужасом подумав о том, что может сделать Воронцов, если он станет ее врагом. – Но вы просите слишком многого. Может быть, когда я приеду в Лондон…

– Вы, видно, считаете меня глупцом, сударыня. Неужели после того, что вы проделали со мной прошлой ночью, я стану вам верить? Или дам вашему мистеру Бруку повод вызвать меня на дуэль? О нет! Дознание – завтра, после него мой козырь теряет всякую ценность. Вы примете меня сегодня или никогда.

– Вы же… вы же не хотите сказать, что, если я не соглашусь, вы расскажете все, что знаете… подозреваете?

Он иронично поклонился:

– Сударыня, вы сделали совершенно правильный вывод. Волею судьбы вы оказались в моих руках! Вы предпочли мистера Брука после того, как дали мне надежду, и я заставлю вас заплатить за это. В одиннадцать часов постарайтесь остаться в одиночестве и не запирайте дверь.

Джорджина взорвалась.

– Ни за что! – побледнев и сверкая глазами, закричала она. – Я не лягу с вами никогда! Даже если вы окажетесь последним мужчиной на земле! Пусть меня лучше повесят! А теперь убирайтесь! Прочь, или я позову слуг, и они вышвырнут вас из моего дома!

– Гнев делает вас еще более желанной, – поддел ее Воронцов. Дойдя до двери, он обернулся: – Сударыня, у вас есть два часа на размышления. Не сомневаюсь, время остудит ваш пыл и вы примете разумное решение. Можете прислать мне записку со своей горничной. Помните – только ваши поцелуи могут запечатать мои уста на завтрашнем дознании.

Глава 6. Пути разошлись

Когда дверь за Воронцовым закрылась, Джорджина не поддалась ни панике, ни слезам. Гнев душил ее, но она понимала – сейчас не время для истерик. Надо все спокойно обдумать и решить, какое из двух зол выбрать.

Русский был полон решимости покарать Джорджину за нанесенное ему оскорбление. Вчера он показался ей диким, необузданным, и, как она сейчас поняла, это было не напускное, он и в самом деле отличался крайней жестокостью, порочностью и цинизмом. Если она не уступит Воронцову, он наверняка погубит ее жизнь.

Касайся дело только ее, она сумела бы отвести от себя подозрения русского, но сейчас приходилось думать о Роджере. Один только Воронцов разгадал придуманный им план спасения, и то лишь потому, что хорошо знал о случившемся ночью. У него были основания подозревать, что Роджер не покидал комнаты Джорджины, поэтому след на руке Роджера он сразу сравнил с тем, что остался от хлыста на шее Джорджины. Только Воронцову было известно, что флакон духов стоял не на туалетном столике, а возле кровати. Версия Джорджины ни у кого не вызвала сомнения, и, если бы русский смолчал, Джорджине поверили бы, но теперь, чтобы избежать разоблачения и страшной кары, Джорджине остается уповать лишь на сообразительность и решительность Роджера, проявленные им в самый отчаянный момент. И сейчас, пока в ее силах повлиять на ситуацию, может ли она упустить этот шанс? Конечно, Роджер ничего не станет требовать от нее, однако его жизнь в ее руках. Приговор ему будет приговором и ей, слишком сильно Джорджина любила Роджера, чтобы позволить ему погибнуть. Она должна спасти его любой ценой.

При мысли об этом Джорджина внутренне содрогнулась. Удивительно – только вчера такая перспектива казалась ей интригующей, хотя и немного пошлой, и даже пугающей, но не более. Сегодня она вызывала у молодой женщины ужас. Она вспоминала угрозы Воронцова, как он сказал, что заставит ее заплатить за все, и у нее мелькнула страшная догадка. Чтобы отомстить сполна, Воронцов станет вести себя грубо, даже жестоко. Во время их первой встречи она догадалась о его намерениях. А сейчас у него не будет никаких причин сдерживаться. Вчера, допусти он грубость, Джорджина могла бы позвать на помощь, заявив, что русский силой ворвался к ней в спальню. Но сегодня она не сможет так поступить. Он заставит ее подчиниться его воле, и семь долгих часов до рассвета, по крайней мере, ей придется его терпеть.

Капельки пота выступили на лбу у молодой женщины; ладони стали влажными. При мысли о том, что ее ждет и как сможет она это вынести даже ради спасения собственной жизни и жизни Роджера, ее затошнило от отвращения. Воображение рисовало ей кошмарные сцены, которые могут разыграться нынешней ночью в ее спальне, и в голову ей пришла страшная мысль. Джорджина была неравнодушна к оружию и в ящике столика хранила изящно отделанный итальянский стилет. Она воспользуется им, если русский зайдет слишком далеко.

Допустим, она убьет Воронцова, тогда ее повесят. Нет, она скажет, что русский проник к ней в комнату, когда она спала, и пытался ее изнасиловать, и ее оправдают. Глаза Джорджины зловеще сверкнули. Другого решения не было. Острый как бритва стилет в самой широкой своей части был не толще большого пальца Джорджины. Один быстрый удар – и все кончено. Потом, что бы с ней ни случилось, граф Воронцов уже получит свое и никогда не сможет заговорить. Тогда, по крайней мере, Роджер будет спасен.

Но тут в голову ей пришла еще одна мысль. Она никогда не ложилась спать раньше полуночи, и, когда они с Роджером спали порознь, он обычно заходил к ней пожелать спокойной ночи. Сегодня он тоже придет и застанет у нее русского. Тогда в этой комнате свершится очередное убийство.

Нельзя допустить, чтобы Роджер пришел к ней. Но как это сделать? Целый день он не видел Джорджину, наверное, беспокоится о ней и хочет помочь ей подготовиться к завтрашнему дознанию.

Можно было, конечно, перенести свидание с русским на более позднее время, предупредив об этом запиской, но вряд ли он согласится – он ведь хочет получить все сполна. Так что встречи соперников не избежать. Если же она попытается выпроводить Роджера пораньше, он непременно что-нибудь заподозрит.

Впрочем, он и так заподозрит. Они слишком близки, чтобы обманывать друг друга, и лгать могут лишь посторонним. Стоит Роджеру побыть с Джорджиной каких-нибудь десять минут, как он обо всем догадается.

Выход только один. Встретиться с Роджером и рассказать ему о случившемся, не упоминая о своих опасениях и о том, что она собирается делать в случае крайней необходимости. Он не должен знать, чего Воронцов требует от нее в качестве платы за их спасение. Пусть думает, что все будет так, как прошлой ночью.

Приняв решение, Джорджина написала записку и велела Дженни отнести ее Роджеру.

Добрых пятнадцать минут Джорджина нетерпеливо мерила шагами комнату. Наконец появился Роджер. Они обменялись взглядами и, не говоря ни слова, кинулись друг другу в объятия.

– Любовь моя, – прошептал Роджер. – Я чуть с ума не сошел, представляя, как ты провела тут весь день в одиночестве.

– Я беспокоилась о тебе, – прошептала Джорджина в ответ. – Наша разлука в такой момент для меня про сто невыносима. Но я понимаю, самое благоразумное для нас сейчас не встречаться.

Роджер слегка отстранил ее и улыбнулся:

– Пока все идет хорошо! Не стоит беспокоиться о завтрашнем дознании. Суд будет состоять из местных фермеров и городских лавочников. Большинство из них – ваши арендаторы. Они примут на веру версию полковника Терсби еще до твоего появления. Единственное, что от тебя требуется, – это появиться в траурном одеянии и изложить происшедшее в самых общих чертах. Вопросов не будет, они просто посочувствуют тебе.

Выслушав его, Джорджина покачала головой:

– Не все так просто, Роджер. Дай мне руку.

Нахмурившись, Роджер протянул ей обернутую шелковым платком ладонь:

– Ничего особенного. На тыльной стороне – след от хлыста сэра Хамфри. Никто ничего не заподозрил. Я сказал…

– Зачем подозревать? Кое-кто знает все наверняка, – перебила она его.

– Кто? – ахнул Роджер.

– Воронцов! Всего полчаса назад он был здесь. Русский обо всем догадался. – Джорджина пересказала Роджеру свой разговор с Воронцовым.

– Ты не можешь его принять, – заявил Роджер, когда Джорджина умолкла. – Я этого не допущу.

– Почему? В конце концов, это мое дело; цена за наши головы небольшая.

– Но ведь он тебе противен. Ты сама вчера об этом сказала.

– Отвращение появилось незадолго до твоего прихода. А до этого было просто любопытство. Вот как сейчас.

– Ты лжешь, Джорджина. Я вижу это по твоим глазам.

– Мой благородный Роджер, прошу тебя, не усложняй дело еще больше, – вздохнула Джорджина. – Я никогда не довольствуюсь тем, что у меня есть, и по глупости играю с огнем. Сегодня утром этот огонь едва не превратился в адское пламя, и только твой ум и храбрость спасли нас. Теперь же, в худшем случае, мне придется немного потерпеть, и завтра ты снова придешь, чтобы меня поцеловать. Не упрямься и не возражай. Я знаю, тебе будет еще труднее, чем мне. Я не ценила твоих чувств, и теперь мне стыдно за это. Но сейчас у меня нет выбора, и ты должен меня поддержать. Я не стала бы ничего говорить, но боялась, что ты столкнешься здесь с Воронцовым. Завтра мы начнем жизнь сначала. Но сегодня я должна покончить с этим делом. Другого выхода нет. Роджер слушал ее, держа за руки и глядя ей в глаза. Когда же она умолкла, сунул руки в карманы и принялся расхаживать по комнате.

– Есть, конечно, и другой выход, – тихо произнес он. – Я пошлю Воронцову вызов.

– Бесполезно. Он просто посмеется над тобой. Мы оба у него в руках, зачем же ему дуэль? Но если даже по глупости он согласится, ты не сможешь сразиться с ним до завтрашнего утра.

– Я мог бы подкараулить Воронцова у твоей двери, затеять с ним драку и убить.

– Ты не станешь этого делать! – твердо заявила Джорджина. – Иначе тебя повесят. Если же ты все-таки пойдешь на такой шаг, я во всем признаюсь и расскажу, при каких обстоятельствах ты убил его. Клянусь моей любовью к тебе. Ты ничего не добьешься, а меня погубишь.

По ее тону Роджер понял, что она не шутила. Однако душа его протестовала против решения Джорджины. Роджер все больше хмурился, продолжая шагать туда-сюда и пытаясь найти выход из ловушки, в которой они с Джорджиной оказались.

Джорджина, прищурившись, наблюдала за ним, моля Бога, чтобы Роджер отказался от рискованной затеи избавить ее от того ужасного выбора, который ей пришлось сделать.

Долгое время они молчали. Лицо Роджера отражало напряженную работу мысли – варианты, приходившие ему в голову, оказывались либо бесполезными, либо невыполнимыми, и он ни на одном не мог остановиться. Джорджина не осмеливалась прервать его размышления, опасаясь, как бы он не прибег к крайним мерам.

– Пусть будет по-твоему, – произнес наконец Роджер. – Но свидание должно состояться не здесь. Достань из секретера перья и бумагу и напиши то, что я тебе сейчас продиктую.

– Роджер, что ты задумал? – не без волнения спросила Джорджина.

– Окажи любезность, сделай, что я прошу, – строго ответил он. Джорджина села писать. – Никаких предисловий не надо. Пиши: «Наша встреча должна пройти в полном уединении. Постороннее вмешательство может оказаться губительным как для вас, так и для меня. По причинам, о которых вы можете догадаться, мои покои – место небезопасное. Поэтому прошу вас быть нынче в полночь в оранжерее и ждать меня там». Этого вполне достаточно, – задумчиво прищурился Роджер. – Воронцов подумает, что ты не рискнула рассказать мне о его притязаниях и он не застрахован от моего неожиданного появления. У него хватит ума понять, что в твоих покоях дело может окончиться убийством, и примет твое предложение, хоть и без особого удовольствия.

– И чего мы этим достигнем? Сократим на час время моего пребывания в его обществе?

Лицо Роджера осветилось улыбкой.

– Если он согласится прийти в оранжерею, душа моя, тебе не придется ни минуты провести в его обществе. Я вместо тебя отправлюсь к нему на свидание.

Джорджина пристально посмотрела на Роджера:

– Я поклялась, что если ты убьешь его…

– Нет же, я просто хочу поговорить с ним наедине.

– Зачем попусту сотрясать воздух? Ни мольбы, ни угрозы не заставят его отступиться, а твой приход только еще больше разозлит его.

– Посмотрим. Если Дженни еще не легла, отправь с ней ему записку.

– Не могу поверить, что ты решил просто поговорить с русским, – неуверенно произнесла Джорджина, – и не отправлю записки, пока ты не поклянешься, что не станешь посягать на его жизнь.

– Обещаю не провоцировать его на ссору и ни при каких обстоятельствах не проливать его грязную кровь. Ты довольна?

– Я знаю, что за этими невинными синими глазами скрывается недюжинный ум, – лукаво улыбнулась Джорджина, – наверняка ты уже что-то придумал. Обещания мне вполне достаточно. Когда я смогу узнать, чем закончилась ваша встреча с Воронцовым?

– Чтобы уговорить его, потребуется какое-то время, а я не хотел бы будить тебя среди ночи.

Джорджина с горечью рассмеялась:

– Неужели ты думаешь, что я смогу уснуть, не зная, что меня ждет?

– Ну хорошо, загляну к тебе, когда пойду спать. Если задержусь, не беспокойся.

– Я готова на коленях молиться, только бы ты пришел, как бы ни было поздно.

Роджер взял Джорджину за руку:

– Не отчаивайся, любовь моя, отправь письмо и доверься мне.

– Да-да. Но прошу, будь осторожен. Воронцов – подлый, как бы он не навредил тебе.

– Я позабочусь об этом, – пообещал Роджер, поцеловал Джорджину и ушел.

Едва Джорджина успела вручить Дженни записку, как в будуар вошел отец и с улыбкой поцеловал Джорджину в щеку.

– Рад узнать, что ты уже в добром здравии и даже можешь принимать гостей, дорогая моя. Вот я и поду мал, что нынешний вечер подойдет для разговора не хуже любого другого.

С этими словами полковник Терсби уселся в кресло напротив дочери.

Отец и дочь были очень дружны и близки друг другу по духу, поэтому личная жизнь Джорджины не являлась для полковника тайной. Джорджина не скрывала от отца своих отношений с мужем и призналась, что была рада избавиться от сэра Хамфри.

Полковник, так же как Роджер, заверил дочь в том, что дознание будет простой формальностью, и, переменив тему, заговорил об их будущем, очень интересном путешествии за границу. Его мягкость и легкий юмор немного успокоили Джорджину в первые же десять минут, и она была бесконечно благодарна отцу за то, что он зашел ее навестить. Два часа пролетели, как один миг.

Полковник уже собирался поцеловать дочь на ночь, но вдруг остановился.

– Джорджина, – неожиданно серьезно произнес он. – Ты ничего больше не хочешь мне рассказать о событиях, случившихся утром?

Джорджина, глядя ему в глаза, покачала головой:

– Нет, папа. Мне больше нечего прибавить к тому, что я уже сказала.

Полковник взял понюшку табаку и кивнул:

– Ты уже взрослая и должна решать свои проблемы сама, дорогая моя. Но никто не знает лучше меня, ка кой горячий у тебя характер и как далеко ты можешь зайти. Я полагаюсь только на рассудительность Роджера и надеюсь, что ты прислушиваешься к его советам. Не перечь ему и не говори лишнего на дознании. Спокойной ночи, любовь моя, и да не оставит тебя Господь своей милостью.

После ухода отца Джорджина начала ломать голову над тем, как далеко зашел он в своих догадках. Конечно, он знал, что Роджер ее любовник, да она никогда и не скрывала этого. Но почему тогда отец так пытливо смотрел на нее? Видимо, чувствовал, что она не все рассказала ему об обстоятельствах смерти мужа.

А он хотел знать всю правду. Но полковник всегда учил ее нести ответственность за свои поступки, говоря, что перекладывать ее на чужие плечи – трусость.

– Законы, придуманные человеком, – говорил отец, – это лишь самые общие правила для защиты общества. Ими следует пренебречь, если они идут враз рез с твоим собственным чувством справедливости. Делай что пожелаешь, но при условии, что твоим судьей будет совесть. В случае же неудачи надо иметь мужество раскаяться в своих поступках, от которых могли пострадать и другие люди.

Именно этим принципом Джорджина всегда руководствовалась в жизни, и у нее не было времени менять его на какой-то другой. Отец, видимо, догадывался, что Роджер ночью был у Джорджины, поэтому у него и возникли подозрения. Если бы отец мог ей помочь, она открыла бы ему всю правду. Но признаться в содеянном отцу только для того, чтобы поплакать у него на плече, вряд ли стоило.

Убедив себя, что поступает правильно, Джорджина решила прилечь. Было почти одиннадцать часов – время свидания с Воронцовым. Но Роджер прав – русский скорее согласится на более позднее время, чем рискнет появиться в ее покоях, подвергаясь опасности.

Когда Джорджина разделась, расчесала волосы, задула свечи и легла, время приблизилось к полуночи.

Ее проняла дрожь, стоило ей вспомнить, что произошло с тех пор, как она лежала здесь вчера, счастливая, свернувшись калачиком и прильнув к Роджеру. Интересно, Роджер и Воронцов уже встретились? Чем все это кончится? Она не очень надеялась на благополучный исход, несмотря на все усилия Роджера, поскольку не представляла себе, какую сделку Роджер предложит русскому.

В ответ Воронцов может рассмеяться Роджеру в лицо и заявить, что не собирается отказываться от свидания с ней. От исхода встречи Роджера с русским зависит все. Отступится ли Роджер? Сдержит ли данное Джорджине обещание? Ведь поставлена на карту и его и ее жизнь. Впрочем, горячий по натуре, бесшабашный Роджер в момент опасности не терял рассудка.

Отец объяснил Джорджине, что молиться можно не только на коленях, но стоя или даже лежа. Это не имеет никакого значения. Когда молишься за другого, а не за себя, молитва скорее доходит до Господа. И Джорджина молилась за Роджера, молилась страстно и горячо, чтобы Бог ниспослал ему мужество, спокойствие и мудрость.

Через некоторое время молодая женщина попыталась мысленно связаться с Роджером: не для того, чтобы подчинить его своей воле, а чтобы отдать ему свои силы. Джорджина почувствовала, что ей удалось добраться до него. Это было как яркая вспышка света в царившем вокруг мраке. Джорджине показалось, что Роджер смеется.

Роджер действительно смеялся, хотя ситуация была далека от веселой. Он вез распластанного поперек садовой тачки русского посла с болтавшимися, как у тряпичной куклы, руками и ногами по обсаженным густыми кустами, залитым лунным светом дорожкам парка.

Оранжерею тоже освещала только луна. Десять минут назад туда явился Воронцов со своим обычным самодовольным видом. Его раздосадовало лишь, что предвкушаемый триумф откладывается на час, хотя у Джорджины были на то веские основания. Воронцов, однако, не собирался отпускать свою жертву после короткого свидания среди тропических растений. В отношении женщин он был эпикурейцем и хотел насладиться женским телом в тишине и уюте, намереваясь увести Джорджину в свою комнату, раз уж у нее им могут помешать.

Он с нетерпением ждал предмет своей страсти, когда из-за банановой пальмы вышел Роджер и изо всех сил ударил его по затылку мешочком с четырьмя фунтами сырого песку.

Роджер покинул Джорджину два часа назад, у него было достаточно времени на подготовку, поэтому все шло как по маслу. Воронцов, получив удар, издал какой-то неопределенный звук и рухнул на мозаичный пол. Роджер поднял графа, вынес из оранжереи и уложил в заранее приготовленную тачку. В ней же находился небольшой саквояж с вещами, которые могли понадобиться Роджеру. Он взялся за ручки тачки и, посмеиваясь, покатил ее по садовой дорожке, уводившей прочь от дома.

Миновав кусты, Роджер двинулся вдоль восточного края фруктового сада и без особых усилий перетащил тачку через крутой китайский мостик над ручьем. Сад кончился, но дорожка бежала дальше, петляя по полям с еще нераспустившимися рододендронами, которые здесь было великое множество. В четверти мили отсюда в ночном небе вырисовывались верхушки шотландских сосен, посаженных на специальном возвышении. В глубине этого холма под землей располагалось большое низкое круглое помещение, попасть туда можно было минуя короткий коридор, который заканчивался массивной дубовой дверью.

Почти во всех загородных усадьбах того времени имелись такие искусственно насыпанные холмы, под которыми находились погреба. Многие из них были сделаны очень давно и использовались еще римлянами для хранения летом запасов льда. Когда зимой замерзали озера, из льда выпиливали большие глыбы и складывали под землю, где температура круглый год не менялась, и даже в самую жару тень деревьев защищала от зноя толстый слой земли, под которым хранился лед.

Роджер во время прогулки с Джорджиной несколько дней назад побывал в погребе и выяснил, что он не запирается. Остановив тачку у подножия холма, Роджер за плечи подтащил русского ко входу в погреб, открыл дверь, из которой дохнуло холодом, и затащил Воронцова внутрь. После этого он вернулся, взял саквояж и зажег от кресала небольшой потайной фонарь.

Воронцов все еще был без сознания. Посветив ему в лицо, Роджер наклонился и пару раз ударил его по щекам. Русский помотал головой и застонал. Роджер снова пошлепал его по щекам, и граф открыл глаза. Грубо подняв Воронцова на ноги, Роджер протащил его по небольшому коридору к круглому низкому залу и бросил на пол. Затем достал из саквояжа четыре свечи, расставил их и зажег. Тут же вспыхнули искристые радуги на гранях ледяных глыб, и теперь все здесь напоминало седьмой, ледяной круг Дантова ада.

В помещении было холодно, как в могиле; русский сел, подтянув колени, и злобно посмотрел снизу вверх на своего заклятого врага.

Роджер усмехнулся, бросив на него взгляд.

– Это не совсем те забавы, к которым вы, ваше превосходительство, стремились, – любезно произнес Роджер, – однако советую вам принять их со всем спокойствием, на какое только вы способны, иначе вам же будет хуже.

Его пленник пробормотал что-то на своем родном языке и выругался по-английски. Роджер наклонился, схватил Воронцова за кружевное жабо и минуты две тряс изо всех сил. Потом открыл саквояж, вытащил оттуда две розги и показал Воронцову:

– Слушай ты, крыса. Слушай внимательно, что я сейчас скажу, потому что от этого зависит твоя жизнь. Не сомневаюсь, что в твоей стране у тебя есть такие местечки, как это. Сам понимаешь, лед здесь не тает. Мне остается только связать тебя, заткнуть тебе рот и засунуть куда-нибудь за ледяную глыбу, где ты и умрешь. Как тебе такая перспектива?

Русский уже пришел в себя:

– Вам и без того грозит виселица. Но если вы меня убьете, вам ее наверняка не избежать.

– Напротив, сударь. В этом случае вы и слова не сможете произнести на завтрашнем дознании. Поверьте, мне очень хочется избавиться от вас.