скачать книгу бесплатно
– Копбаев!
– Я! – вскакивал Арсик.
– Ты можешь потрогать, – великодушно разрешал Скакбай-ага.
Арсик был отличником и сидел за первой партой. Он подходил к Скакбаю-ага и послушно трогал ногу.
– Понял?! – грозно спрашивал Скакбай-ага.
– Еще бы! – кивал Арсик.
– Молодец! Садись! – приказывал Скакбай-ага. – Пять!
И Скакбай-ага размашисто ставил в журнале напротив фамилии «Копбаев» жирную пятерку, а Арсик возвращался на свое место.
В своих контурных картах мы старательно рисовали речку Шкарпавы и деревню Ослонку. Я даже рисовал солдат и танки. И бой за деревню, и как ранило в ногу Скакбая-ага, и как он истекает кровью, но рвется обратно воевать, и как тащат его в тыл санитары…
Но что-то я отвлекся…
Так вот, насчет английского.
Никто особенно не заморачивался по поводу произношения. Понятно же, что поем на заграничном. Это уже само собой шло в зачет. Тогда все прогрессивные пели на английском. Не на китайском же!
Нуртай еще несколько раз съездил к преподу в райцентр, и мы за счет бормотухи заметно обогатили свой репертуар. Теперь у нас все состояло из шлягеров. Были там и «Энималс» – «Скоты», значит. «Битлы», конечно. Ну там ихнее – «Летит би» и «Естудэй». «Хотел Калифорния» – в обязательном порядке. «Лед Зеппелин» – «Стэрвей ту хэ-вен». Правда, в сильно усеченном варианте.
Просто там проигрыш есть такой, гитарный, в середине песни. Чтобы его сыграть, надо обкуриться. Да так, чтобы пальцы потом сами веером бегали по струнам. Мы пробовали: без дури – бесполезно. Ну и решили обойтись без этого чумового проигрыша.
Со «Смок он зе вотер» «Дип Парпла» – та же история.
Короче, все шло путем. Мы осваивали классику.
Ермек Турсунов (крайний справа) с друзьями. 1977 год
Но потом кто-то однажды притащил на «Романтике» пинк-флойдовский галлюциноген. И все. И мы зависли. Это был удар ниже пояса. Это был просто атас. И это было просто несправедливо до невыносимости.
Мы не то что повторить – мы запомнить не могли. Что они там вытворяют?! И что за чем там у них следует?! Короче – космос.
А в какой-то композиции у них там вообще собаки воют и свиньи хрюкают. Где мы их тут возьмем? Поющих собак. Или там – свиней.
У нас тут никто их не держит.
Да даже если и найдем! Кто с ними репетировать будет? Надо же еще, чтобы они вовремя захрюкали, в правильной тональности. А у этих «пинкфлойдов» свиньи хрюкали в такт и очень даже музыкально. В общем, по многим объективным причинам от «Пинк Флойда» пришлось отказаться.
Элтон Джона мы не пели. Из принципиальных соображений. Пошел он, этот элтонджон! .. Нас бы в нашем поселке просто не поняли.
А на «Би Джиз» у нас не нашлось подходящих голосов…
Можно было бы попробовать, в принципе. Если тисками зажать… Ну, в общем, «Би Джиз» тоже, как выяснилось, не совсем наше.
Ансамблю нужно было название. Мы долго думали. Перебрали массу вариантов. Потом кто-то сказал, что «Битлз» переводится как «Жуки». И тут уже все моментально срослось. «Майские жуки»! Потому что наш поселок носил праздничное название – Первомайский.
Шло время. Мы чувствовали, как набираем музыкальный вес. Коллектив постепенно обрастал фанатами. Они неизменно приходили на наши репетиции и тихо рассаживались по полу вкруговую. Шептались. Все понимали, что присутствуют при таинстве, и потому никому не дозволялось вести себя неподобающим образом.
Приходила и Сара. Но Ромео уже не питал к ней прежнего интереса. Он уже был избалован женским вниманием и не особо ее замечал.
Любовные страдания заметно подточили ладную Сарину фигуру. Она весила теперь шестьдесят восемь, но Ромео это приятное обстоятельство уже не вдохновляло.
В один из дней в дверь репетиционной кто-то постучался. Вошла миловидная мадам. Сразу было видно – городская, не из местных. Оказалось, это она – «отв. Каржаубаева А.».
– Айман, – представилась она, – заведующая культмассовым сектором. А вы, я так понимаю, «Жуки»?
Было приятно, что про нас уже ходят слухи на уровне правления совхоза. Мы сдержанно кивнули.
– Мне поручено взять над вами шефство, – сказала она.
– Кто это, интересно, поручил? – усмехнулся Нуртай.
– Директор совхоза товарищ Каликов, – бодро отчеканила Айман.
Есена-ага мы уважали. Он был хороший. И его тут все уважали.
– И как вы собираетесь шефствовать? – скривился Нуртай.
– Как это – «как»? – ответила Айман вопросом на вопрос. – Я окончила консерваторию. Факультет симфонического и хорового дирижирования. И у меня высшее музыкальное образование. Вот вы… – она посмотрела на Нуртая с превосходством, – вы ноты читать умеете?
Ноты Нуртай читать не умел. Да и никто их не читал. Мы их, можно сказать, в глаза не видели. Ноты эти. Да и зачем они?
Да мы и книги-то не очень читали. Так, газеты иногда. По случаю… В селе вообще все эти газеты для этого самого случая и выписывали.
А насчет нот…
Короче, Нуртай промямлил в ответ что-то бессвязное. По его позициям был нанесен ощутимый удар.
– Ну и вот, – улыбнулась Айман, – я бы могла вас научить.
– Да на фига нам? – отмахнулся Нуртай. – Жили без них…
– Не думаю, – простодушно ответила Айман. – Разве вы не собираетесь дальше расти?
Расти мы, конечно, собирались. Но как – не знали.
– Чтобы расти, нужны инструменты, – резонно возразил Нуртай. -А этим уже по сто лет.
– Правильно, – согласилась Айман. – Я поставлю вопрос перед правлением. А сейчас вы можете мне что-нибудь сыграть?
Мы повернулись к Нуртаю.
– Ну-у… – замялся вдруг он.
– А что вы играете? Что у вас в репертуаре?
– Ну… разное, – промычал Нуртай.
– Тогда сыграйте что-нибудь из вашего любимого, – попросила Айман и устроилась на поломанном стульчике. И как-то особенно симпатично склонила аккуратную свою голову набок.
Мы не стали раскрывать карты сразу. Сыграли Айман простенькое: «Летящей походкой ты вышла из мая».
Нам нравилась эта песня. Мы считали ее своей, потому что, опять же, в ней пелось про майских. То есть – про нас.
Когда все поутихло, Айман улыбнулась. Попросила:
– А есть еще что-нибудь?
Мы почувствовали благожелательность и спели еще парочку симпатичных вещиц.
– Ну что ж… – сказала Айман и поднялась. – Отлично. Молодцы. Давайте тогда через месяц устроим танцы. К годовщине Великого Октября.
– Танцы? – спросили мы хором.
– Ну да, – кивнула Айман. – А что? Репертуар у вас, как я вижу, подходящий. А молодежи нужен культурный отдых. Не все же время водку пить и драться.
С последним доводом Айман попала в точку.
Дрались у нас каждую субботу. Да мы и сами в этом нередко участвовали.
Это как профилактика. Выброс дурной энергии. Проверка психического здоровья. Не помашешься в субботу, потом всю неделю голова болит.
В общем, до годовщины Великого Октября оставался еще месяц с гаком. За это время можно было прокатать всю программу. Да и пора уже было, честно говоря, выходить на люди. Зачем иначе, спрашивается, вся эта бодяга? Не все же время за девками волочиться.
Короче, ближе к сроку заказали мы Айвазовскому…
Был у нас тут один такой мазила, рисовал зазывные афиши для кино. Тоже, блин, достопримечательность. Отдельного рассказа заслуживает. Ацетон пил! Смешивал с какой-то фигней – и пил. А потом такое выделывал!..
Ну ладно, о нем лучше в другой раз.
…Заказали мы, значит, Айвазовскому плакат А чгобы не объясни на пальцах, чего мы от него хотим, принесли фотку «Лед Зеппелина>>, ту самую, с алконавтами на кортах. И Айвазовский тут же намалевал эскиз.
Он перенес картинку на плакат, а вместо лиц «ледзеппелинов» изобразил нас. Всех четверых. Получилось весьма и весьма. Ну и надпись Айвазовский снизу залепил подходящую:
«Впервые на большой сцене! Сенсация сезона! «Майские жуки!» Посвящается 61-й годовщине Великого Октября!
Клуб. Воскр. 20.00. Вход: 30 копеек».
И тут мы вдруг заволновались. Всех, можно сказать, слегка стало «потрахывать». Все-таки это тебе не бревна. Это ж все-таки сцена. Зал. Публика. Пусть все и свои. И это даже хуже, что свои. Они же нас не воспринимают как артистов. Они же держат нас за местную шантрапу. А тут – на тебе: «Сенсация сезона!».
Но деваться некуда. Паровоз, что называется, набрал ход. И мы стали честно готовиться.
Засиживались допоздна. Дым стоял коромыслом. Айман помогала. Все-таки она в музыке шарила больше, чем мы все, вместе взятые. Да и потом, как выяснилось, она вовсе и не собиралась покушаться на авторитет Нуртая. Наоборот, как человек догадливый и гибкий, Айман все сразу просекла и постаралась втереться к нему в доверие. Нуртая это устраивало.
И вот наступило то самое воскресенье. И та самая долбаная годовщина того самого долбаного Октября.
Я еще с утра почувствовал, как в горле что-то застряло поперек и мешает нормально дышать. И еще там, чуть пониже кадыка, противно защекотало. Плюс ко всему мерзко потели ладони.
В общем, ближе к вечеру расставили мы обреченно нашу жиденькую аппаратуру в концертном зале клуба и настроили инструменты.
Народ уже вышел из кино и стал кучковаться у входа – покурить. Потом все неторопливо потянулись вовнутрь.
Тетя Паша в дверях рвала билетики. Люди с нескрываемым любопытством проходили в длинный прямоугольный зал. Скапливались у сцены. Мы стояли там в полутьме. Видны были лишь наши размытые силуэты.
Шофера с автобазы помахали Нуртаю в знак солидарности. Кое-кто из них даже выкрикнул:
– Давай, Нурик!
– Зажигай!
– Красавчик!
– Врежь им!
Минут через десять дали наконец сценический свет. Народ, разглядев нас в свете ярких фонарей, попритих. Чабаны, что специально спустились с гор, нахмурились. Нуртаевские кенты с автобазы перестали улыбаться. Словом, задуманный эффект сработал. Наш сценический образ произвел впечатление и даже, можно сказать, прочно его застолбил.
Дело в том, что к шестьдесят первой годовщине Октябрьской революции мы успели отрастить волосы до плеч, как у «ледзеппелинов», и пошить штаны-клеша. У Ромео они расходились книзу аж на тридцать четыре сантиметра, и издали казалось, будто он стоит в юбке. Суслик нацепил для форсу солнцезащитные очки, как у кота Базилио, и стал похож на слепого. Я тоже раздобыл пеструю рубашку с воротом до плеч. Нуртай замотался в цепь.
Зашушукались. До меня донеслись обрывки фраз:
– Ни фига се!
– Чего это с ними?
– Это ж нуртаевские пацаны?
– А патлы-то отрастили, патлы…
– Ну а чего ты хотел? Хиппи!
– А рожи-то, рожи!
– Да-а… Рожи не спрячешь.
– Артисты, тоже мне!
– Штоты!
– По пятнадцать суток. Каждому. За один только внешний вид.
– В любую тюрьму, без характеристики!
Пауза явно затягивалась. Пора было начинать. Нуртай все вертел колки, хотя гитары давно уже были настроены. Делал он это не поднимая головы и не глядя в зал, всем видом своим показывая, что плевать он хотел на все эти гнилые разговорчики. Искусство выше всех этих пошлых пересудов.
