скачать книгу бесплатно
Публика в нетерпении забеспокоилась.
– Э-э, Нурик! – донеслось наконец из толпы. – Чего ты там крутишь? Мандавошек ищешь, что ли? Начинай давай!
Это подал голос громила Кабылбек по прозвищу Калкан Кулак -лопоухий. Так его называли за уши, которые росли строго перпендикулярно голове. Он обладал бычьей силой и мог унести за раз пять мешков картошки.
– Чё, не видишь? Люди пришли! – поддержал его кто-то.
Нуртай пропустил реплики мимо ушей.
– Нуртай! Ты чё, оглох? Вынь бананы из ушей!
– Цену набивает.
– И цепь зачем-то у собаки забрал!
– Да не умеет он ничего!
– Э-э, Нурик! На футбол надо успеть: «Кайрат)) играет с грузинами! -опять крикнул Калкан Кулак.
– Ну и катись к своим грузинам! – взорвался вдруг Нуртай. – Кто тебя тут держит?!
Все на секунду приумолкли.
– Да, Калкан, ты не шуми, – поддержал кто-то Нуртая из толпы.
– Видишь, человек волнуется. Гляди, как у него пальцы вон трясутся!
– Ссыт.
– Кто ссыт?! – встрепенулся тут Нуртай. – Никто тут не ссыт! Чего вообще вылупились? Тоже мне…
– Ты тут не хами! – оскорбился Калкан Кулак. – Люди деньги заплатили. Играй давай!
– И сыграю! – огрызнулся Нуртай.
– Ну и играй!
– Ну и щас!
– Ну и вот!
– Ну и?..
– Ну и!
И мы потихоньку начали. С приличного. Вернее, со знакомого всем миротворного школьного вальса.
Ромео неуверенно взял аккорд и сыграл вступление. Мы с секундным опозданием подхватили. Из колонок заухало: пум-баппа, пум-бап-па, пум-баппа, пум-баппа…
Тоненьким голоском Ромео затянул:
– «Когда уйдем со школьного двора под звуки нестареющего ва-а-альса…»
Мы благополучно дотянули песенку до конца и перевели дух. Публика благосклонно прослушала. В задних рядах кто-то вяло хлопнул, словно прибил комара.
Айман, поддерживая нас, показала большой палец.
Дальше у нас шло всем известное: «Там, где клен шумит над речной волной» и «За меня невеста отрыдает честно».
Парочки стали полегоньку танцевать. Их было немного. Все остальные чего-то ждали. Скорее всего, все еще не верили своим ушам.
Так, тихой сапой, мы стали добираться до нашего секретного оружия. До нашего припрятанного динамита. До нашего грома с молниями. Да нашей «Шизгары». Мы понимали: только она нас может выручить. Больше никто. И вот когда мы грянули:
Зе гуддест он зе моунтэйн топ,
Воз борнинг лайк э силвер флэйм,
Зэ саммит оф бьюти энд лов,
Энд венус воз хер нэйм!
-народ заулыбался, задвигался, заерзал и принялся мотать головами в такт. А потом…
Потом!
Первой не выдержала Ферапонтова Людка – раздатчица из столовой стройчасти. Она дождалась начала припева и вылетела с воплем: «Шизгара!» Чабаны, что стояли рядом суровой кучкой, от неожиданности разом шарахнулись в сторону.
Видимо, Людка тоже откуда-то надыбала текст. С ней – ее подружка Перизат. Продавщица из сельмага, вертлявая такая баба. Она тоже завопила: «Ес, бэби! Шизгара!)) – и тоже кинулась трясти своими богатыми закромами.
За ними поскакали Буренкова, учетчица из арматурного, и дочка дядь Коли Абгольца – косая Ленка. За ними повалила уже вся ферма во главе с завбазой Пернегуль.
У сцены уже никто не томился. Все подхватили эту забойную «Шизгару» и запрыгали гуртом.
Мы, конечно, надеялись на поддержку, но, признаться, такого не ожидали.
Выламывались кто как мог. Дамочки с фермы выдавали такие кренделя, что с Суслика сползли очки. И где они всему этому научились? Не на ферме же?
Окна в клубе мгновенно запотели. Бедный пол жалобно заскрипел. Опасно заходила ходуном большая люстра из фальшивого хрусталя, что висела под самым потолком. Но никого это не останавливало. Больше того – пришлось исполнить «Шизгару» на бис еще четыре раза. А потом уже вдогонку мы сбацали «Смок он зе вотер» и «Стэрвей ту хэвен» – два последних гвоздя в гроб деревенской скуки и культурной изоляции.
В общем, успех был оглушительный. Нас долго не хотели отпускать. Просили еще и еще.
Мы прокатали заученную программу с начала в конец и с конца в начало несколько раз подряд.
Закончили только к часу ночи, и то лишь когда Айман объявила в микрофон, что празднование Великой Октябрьской революции как событие мирового значения в нашей отдельно взятой деревне прошло на славу, но завтра понедельник и всем с утра на работу.
Нар од приуныл и нехотя стал рассасываться.
Так мы враз стали небожителями.
Никогда – ни до, ни после – я не ощущал такого всеобщего обожания и восхищения.
Ночь я, понятное дело, не спал. Лежал с открытыми глазами и пялился в пустоту. Долго еще в ушах стоял колоночный перегуд.
Думаю, ребятам тоже было не до сна.
А утром нас позвал к себе сам директор. Товарищ Каликов. То есть Есен-ага. Он был из местных, и все его воспринимали как своего безоговор очно.
Нуртай все надеялся при разговоре вставить слово за новые инструменты.
– Салам пацанам! – по-свойски начал Есен-ага и жестом пригласил всех за длинный стол, покрытый красным сукном.
Мы расселись. Есен-ага разлил всем по граненым стаканам водички из графина. Подвинул тарелку с яблоками.
– Слышал, вы вчера народ здорово повеселили!
Мы учтиво помалкивали.
– А я и не знал, Нуртай, что ты на гитаре играешь, – обратился директор к нашему худруку. – Нагыз жiгiт сегiз кырлы бiр сырлы! Так ведь?
Это поговорка такая: «Настоящий джигит – восьмиугольник с секретом». Ну, это означает – типа клевый чувак, все может, все умеет, да еще и без хвоста. Считается, короче.
Мы приободрились.
– Вот что, ребятки, – перешел к делу директор. – Надо дать еще один концерт.
– Где? – спросил Нуртай.
– На Ушконыре, – сказал директор. – Вы же знаете, там у нас женская зона. Пашуг бабоньки, бедные, от зари до зари. Света белого не видят. Надо бы им хотя бы на пару часов переключить мозг. А то – сами понимаете…
Последняя фраза насторожила Нуртая.
– Что мы понимаем?
– Ну, это я не так выразился, – поспешил с поправкой директор. -Просто хотелось бы устроить женщинам праздник. Подарить, так сказать, пару часов культурного отдыха. Понимаете?
– Мх-м, – протянул Нуртай.
– Да вы не бойтесь, – улыбнулся председатель. – Они обычные женщины. Как все. Просто не повезло им по жизни. Кто не оступается?
– Да мы не боимся, – обиделся Нуртай. – С чего нам бояться?
– Ну и отлично! – поднялся из-за стола директор, давая понять, что разговор закончен. – Значит, договорились?
Мы тоже поднялись.
– На своем шестьдесят шестом и поднимешься, – сказал Каликов и крепко пожал руку Нуртаю. – Я скажу Михалычу, чтоб закрыли тебе путевой. А насчет вас, – Есен-ага повернулся к нам, – я зайду к директору школы.
И мы пошли. За новые инструменты разговор так и не получился.
Некоторое время мы еще постояли в задумчивости на площади перед конторой.
С плаката хитро улыбался нам вождь мирового пролетариата, сильно смахивавший на складского сторожа – дядю Егора…
Дядя Егор Солонец раньше работал в поле, охранял люцерну и был очень набожным. Знал молитвы. Над ним за это потешались. А однажды местные остряки решили его напугать: переоделись в простыни и стали бегать ночью по полю с воплями: «Выходи, Солонец! Наступил тебе…»
С тех пор дядя Егор слегка повредился в рассудке, и ружье у него на всякий случай отобрали. Вручили палку. Вот он с ней и ходил возле колхозных складов. Охранял.
Мы, конечно, понимали, что надо как-то начинать свою музыкальную карьеру, но мало кто из нас мог предположить, что начать ее придется с женской зоны. А куда деваться? Сам Есен-ага попросил. Это ж такая ответственность. Ну и по умолчанию было понятно, от кого зависит покупка новой аппаратуры. Решили: съездим, отработаем, а потом зайдем с этим разговором.
Я бросил прощальный взгляд на вождя гегемона. Вождь, как мне показалось, по-отечески улыбнулся нам и благословил на новые творческие свершения.
В назначенный день мы погрузились в кузов нуртаевского «ГАЗ-66» и отправились по ухабистой дороге в горы. В Ушконыр.
Айман поехала с нами. Мы галантно уступили ей кабину.
В горах нас ждали.
В столовой был накрыт стол со скромным ужином.
Женщины трудной судьбы пока не появлялись.
– Только вернулись в барак, – сообщила завстоловой. – Сейчас переоденутся и придут. Вы пока поешьте.
Столовая представляла собой угрюмое строение с низким потолком и безвкусным интерьером. На стене художник со своеобразными понятиями о симметрии нарисовал пышнотелую гражданку с кувалдой в руках. Надпись внизу в поэтической форме сообщала: «Если ленив ты, какой в этом прок? В жаркой работе тает твой срок».
При этом последние два слова явно не поместились, и художник загнул их вниз, концами в землю, как бы предвещая метафоричный финал.
На подоконниках серели липучки. В них было полно мух. Некоторые шевелились.
Мы невкусно поели.
– Пойдем, притащим все, – сказал Нуртай, и мы отправились за аппаратурой.
Сцены в зале не было. Мы отодвинули столы ближе к стенам и расположились в глубине, напротив входа.
Надо сказать, что поездка в кузове грузовика по горным перевалам не слишком способствовала сохранности и без того подуставших инструментов.
Я стер влажной тряпкой дорожную пыль с тарелки и стал прикручивать ее на штатив. Резьба на головке штатива давно изъелась, и тарелка держалась на честном слове.
За окном быстро темнело. Горная свежесть пробиралась в зал.
Вскоре стали появляться первые оступившиеся. Выглядели они, надо сказать, сильно. В стилистике фильма про живых мертвецов.
Все в поистертых телогрейках двух цветов – желтого и зеленого. И тот и другой давно выгорели на солнце, и ватники приобрели единый сероватый оттенок. На ногах у зэчек были преимущественно кирзовые сапоги с налипшей на них грязью. Выражения лиц тоже примерно одинаковые: смесь тоски, отрешенности и хандры.
На Айман вся эта публика подействовала соответствующим образом. Она взяла непослушными руками микрофон и срывающимся от волнения голосом объявила:
Дорогие женщины! Мы очень рады вас видеть! Какой прекрасный сегодня вечер, не так ли?! В любой ситуации есть место для радости! Позвольте начать…
Здесь она, видимо, хотела сказать «наш небольшой» или, как вариант, «наш маленький». В результате получилась смесь бульдога с носорогом:
– …начать наш немаленький концерт!
