Властитель груш

Когда глаза шпиона привыкли к темноте, а крики по соседству затихли, дверь распахнулась и в комнатушку ввалились трое. Первым шёл полуголый толстяк с лоснящейся волосатой шкурой, покрытой тут и там копотью, ссадинами, царапинами, рубцами – заплечных дел мастера Штифт везде бы узнал.

Двое других, понятно, должны волочь упирающегося пленника на расправу. Возможно, эти же ребята крутили его в переулке на окраине Сада. Он безвольно повис у них на руках, но брыкаться не стал: неразумно тратить зря силы, когда впереди столько интересного.

Четвёртый мужчина, раздетый до пояса, увлечённо ворочал угли в жаровне. «Карл Даголо», – опознал его агент, когда разглядел ухоженные волосы, шикарные атласные чулки и широкий пояс в полосочку. Он же и облаву возглавлял – хотя, конечно, какая уж теперь разница.

Палач охватил тугой петлёй запястья Ренато и резко вздёрнул его вверх, так, чтобы ноги чуть-чуть не доставали до пола. Дыба – прекрасное средство против непосвящённых. Кости вправить обратно в суставы каждый второй коновал сумеет, зато в процессе боль просто чудовищная.

Но чтобы заставить старшего агента соловьём заливаться, придётся дольше попотеть.

Карл замер прямо перед ним, медленно стянул рукавицы, пристально разглядывая пленника, а потом резко двинулся вперёд. Штифт непроизвольно моргнул. Кажется, только из-за этого от удара, сотрясшего правую скулу и висок, у него искры из глаз не посыпались.

– Сразу к делу? – выдавил он, облизывая губы, когда франт отступил на шаг и снова начал пялиться вместо того, чтобы продолжить лупцевать.

Тот только усмехнулся.

– Ты же мне сразу дал понять, что по-хорошему с тобой нихрена не выйдет, мессер Ренато Штифт.

Значит, у них всё-таки Паренёк. Ренато сжал зубы, удерживая в глотке тяжкий вздох. Видит Единый, он до последнего надеялся, что это кто-то другой надрывается.

– Да, да, сукин ты сын! – жёстко проговорил Даголо, – я знаю, как тебя зовут. Твой паренёк нам всё рассказал. Дагмар.

Штифт метко плюнул ему под ноги, в аккурат к закрученным носкам башмаков.

– Я всё знаю. Знаю, что вы припёрлись в мой Кальвар, чтобы покупать сторонников для кайзера. Наши священные права и свободы ущемить задумали, значит. Знаю, что с Шульцем снюхались, чтоб этот дерьма кусок на место моего отца свою задницу примостил.

Шпион устало вздохнул.

– Ну и что тебе от меня надо, если ты столько всего знаешь?

– Два свидетеля лучше одного.

Или просто Паренёк выболтал слишком мало. Шульц предупреждал, что щёголь давно на него пику точит. Наверняка спит и видит большое судилище и много-много людей на коленях, и каждый кается и на Короля Треф помои ведром льёт.

– Что я получу за сотрудничество?

Позади кто-то насмешливо хрюкнул.

– Ты где, по-твоему, находишься?

Судя по повисшей паузе, от него всерьёз ждали ответа. Ну, хорошо же.

– В пыточной?

– Точно, мать твою! А это значит, что я задаю вопросы, а ты очень быстро и подробно отвечаешь, пока батогами не вытянули. Понял, что ли?

Не очень похоже на начало торгов.

– Нет.

– Так я и думал, – мрачно буркнул Карл и сделал знак.

Через мгновение спину агента обжёг мощный удар кнутом, тут же отозвавшийся в плечах, локтях, кистях…

– Как там тебе, нормально? Кнут не жестковат?

– В самый раз, – прохрипел он, тщетно пытаясь достать ногой до пола.

Видимо, не успел пока вытянуться под собственным весом. Если его продолжит так мотылять – скоро это перестанет быть проблемой.

Палач ударил ещё раз, и ещё, и ещё. Обращённый в сраный маятник, пленник зарычал, стискивая зубы всё сильнее. Пороли его не впервой, но вот надругательство над суставами с годами, похоже, стало много большей мукой. К одной пытке привыкаешь, другая обретает новые прелести.

– Кого вы купили? – монотонно произносил франт после каждого удара. – Что вы делали для Шульца? Что хер трефовый задумал?

– Погоди…

Страсть как хотелось сделать передышку и заодно перестать раскачиваться – Даголо любезно предоставил такую возможность, жестом остановив пыхтящего толстяка.

Надо же, запыхался он, бедняжка.

– Ну?

– Я-а…

Слюна скопилась во рту, а язык как-то отяжелел, отчего непросто оказалось кашлянуть и сплюнуть. Прицелиться в кого-то – о таком теперь только мечтать. Свесив голову на грудь, шпион наконец вздохнул как следует.

– Я тебя просвещу… если выпустишь Паренька.

– Далеко он в сапогах королевишны не уйдёт, – хохотнул жирдяй, подходя ближе.

Почуяв на располосованной спине его пятерню, Штифт едва удержался, чтобы не завыть. Слюна во рту приобрела горький оттенок.

– Лучше бы тебе начать петь безо всяких условий, – процедил Карл и грубо приподнял его голову, сдавив челюсть рукой в толстой рукавице. Запахло палёным. – Пока и тебя не обули.

Пытка сапогами – не худшее, что может произойти с агентом… Но не с двадцатилетним парнем, сбежавшим из богословской школы, чтобы послужить кайзеру. Вот ради чего Штифт его, выходит, притащил в непотребный город, воняющий выпивкой, ссаниной и дубильной мазью.

Подвешенный человек ощутил, что вот теперь земля окончательно ушла из-под его ног.

– Я жду! – напомнил о себе щёголь, легонько встряхивая его за челюсть.

– Иди к Бёльсу, – сипло отозвался Ренато и поспешил закрыть глаза до того, как забронированный кожей кулак встретился с лицом.

Ему удалось быстро продрать один глаз, когда хватка ослабла. Повернув голову, шпион увидел зевающего во всю пасть толстяка – и блестящую спину Даголо, ковыряющегося в жаровне. Из огня вынырнул раскалённый добела прут, с которого при каждом шаге мужчины осыпались мелкие искорки, похожие на падающие звёздочки.

Сестра говорила Ренато: увидел падающую звезду – загадай желание. Вот бы сейчас так разозлить мучителей, чтобы они его на месте кончили.

Он снова опустил веки и беззвучно, одними губами принялся считать гулкие шаги Карла, пока не почувствовал на груди нестерпимый жар, в мгновение ока разъедающий шкуру, мясо, кости – казалось, и до сердца недалеко. Машинально Штифт отмечал запах гари, звероподобный вой, от которого уши тряслись, но на время он будто отделился от своего тела и завис поблизости, снисходительно взирая на голого вопящего человечка.

Возвращаться назад оказалось неприятно, но палач так усердно лупил его по щекам и дёргал за ухо, что просто невежливо было игнорировать и дальше.

– Может, хватит уже, а? – сочувственно прошептал жирдяй, склоняясь так близко, что вонь чеснока и каких-то омерзительных специй перебили даже аромат пригоревшего жаркого.

Шпион не смотрел на него. Его взгляд остановился на причудливом крестообразном шраме на груди франта, прямо над левым соском.

– Чт… что это у тебя? Там? – с трудом выдавил он, всего лишь дважды прервавшись для судорожного вздоха.

– Что? Где?

Франт опустил прут, посмотрел по сторонам, скорчил непонимающую гримасу.

– Там… На груди. Шрам.

– Да что ты…

Штифт сглотнул, провёл языком по сомкнутым зубам, какие ещё остались. Говорить проще всего в начале пытки, когда толком ничего не сделано, и в самом конце, когда сделано столько, что страсть берёт. В середине языком ворочать труднёхонько.

– Это ты, горе-воин, дважды подлез под один и тот же удар? Или попросил одну из девок спецом вырезать?

На лице Карла застыла печать раздумья, но затем уголки его рта зашевелились; он зашёлся громким, заразительным смехом. Палач затряс пузом за компанию; Ренато не сумел заставить себя улыбнуться.

– Весёлый ты мужик, Штифт! – воскликнул франт, снова хватая его за подбородок. – Только рожа у тебя смурная – хоть вешайся. Дай-ка нарисую тебе улыбку до ушей…

Шпион закрыл глаза, чувствуя щекой приближающийся жар.

Последний забег

– Капитан, ты оттуда можешь не выйти!

Сик пытался одновременно поспевать за карловой рысью и переубеждать, отчего последнее выходило туго. Когда он волновался, то начинал яростно жестикулировать. Жесты такого детины – зрелище впечатляющее, но ему приходилось ещё беречь левую руку, продырявленную на скачках.

Карл презрительно фыркнул.

– Я сделаю Курту предложение, от которого жадный скот не откажется. Иначе его халупа точно запылает.

Халупа впереди отбрасывала длиннющую тень на дорогу, чахлый заборчик и поздних гостей. Из трубы сочилась жиденькая струйка – дневные труды окончены, подошла пора вечернего возлияния. В отличие от прошлого визита ворота винокурни стояли настежь, с телеги перед ними сгружали корзины с грушами.

Плюгавый дружок Курта в чепчике наблюдал за приближающейся группой, сложив руки на груди. Всего четверо гостей – баронский сын да почётная свита, тревогу бить нужды нет. А вот изобразить спокойный и властный пригляд за территорией – то, что доктор прописал.

– Геммлер! – воскликнул Карл и двумя пальцами заломил угол шляпы. – Как оно?

– Не жалуюсь.

– Курт там?

– А тебе он зачем?

Геммлер покосился на дружков, приостановивших погрузку, расправил плечи и прищурился. Вот же сукин сын. Посмел бы он тут пыжиться, если бы на огонёк зашли не трое солдат, а тридцать?

– За делом, что ж ещё?

– Геммлер, едрёна вошь, пусти его! – раздался изнутри пока вполне членораздельный рёв.

– Они пущай тут обождут, – буркнул привратник, кивнув за спину валона.

Со стороны Сика послышалось ответное ворчание, но Карл пресёк его быстрым жестом.

Стоило приблизиться к порогу, как нос мигом сообщил, для чего ворота растворены так широко. Винный дух, летящий на крыльях сквозняка, немедля закружил голову и породил желание прополоскать чем-нибудь рот. Видимо, поэтому Курт Мюнцер, рассевшись за столом прямо посреди перегонных кубов, призывно помахал ручищей над банками, склянками, бутылками и батареей грязненьких стаканов.

– Заходь, Карл!

Ландскнехту составляла компанию четвёрка стареющих душегубов в обносках, что хранили следы былой роскоши солдат на двойном жаловании. Все, как на подбор, с гнусными рябыми харями – старая, мать её, гвардия.

Один из них, терзавший оставшимися зубами сухую рыбку, после повелительного взмаха куртовой ладони освободил табурет, одарив пришельца тусклым взглядом.

– Садись с нами! Мы тут как раз дегустрируем недельную партию.

Другой ветеран, по правую руку от Карла, молча плеснул в стакан почти прозрачную желтоватую жидкость и подвинул вместе с коркой хлеба. Изо рта разливающего торчала трубка, заправленная дешёвым трубочным зельем – смесью табака и какой-то местной ботвы в таинственном соотношении. Пахло оно так, что, кажется, и закуски никакой не надо. Но в Кальваре не принято говорить такое вслух человеку, курящему эту отраву.

Карл поднял стакан, поболтал налитый самогон – не столько для аромата, сколько чтоб понять, не пытаются ли его напоить разбавленной мочой.

Ветеран, усмехнувшись, вынул трубку и опрокинул в себя остатки того же пойла. Что же, теперь можно и самому сделать глоток.

– Ну-у? – промычал Курт.

На потешной серебряной вилочке в его лапе мерно покачнулась полоска подрумяненного мяса.

– Очень даже, – сдавленно оценил Даголо, глядя на стол перед собой и утирая рот тыльной стороной ладони. – Давно ты алхимиком заделался?

Ландскнехт хохотнул и нежно похлопал ладонью по причудливой металлической штуке, лежащей на столе между кувшином и тарелкой.

– С тех самых пор, как купил эти волшебные аппараты у Меланцейской гильдии. – Он щёлкнул пальцами и добавил, задрав подбородок: – Но ясное дело, тут не только трёхколенная возгонка, но и особая ресептура грушевой браги, которую придумал лично я!

– Погоди-погоди…

Карл поднял сосуд с бренди, внимательно разглядывая алкоголь на свет. Затем он повернул голову и, прищурившись, присмотрелся к жиже, капающей из трубки в большой стеклянный пузырь.

– Не хочу лезть в ресептуру, но мы сейчас пьём то, что из того краника капает?

Во взгляде Мюнцера возникло странное выражение, будто у него спросили, правда ли сало из свиньи берётся.

– А что бы ещё мы тут пили?

– Я думал, что бренди… ну…

Валон помахал рукой в воздухе, пока подходящее слово вертелось на языке.

– Ну, надо подержать в бочке, чтобы Святого Юргена насытить. Годик там, или два, или три.

Курт и спивающиеся ветераны переглянулись, затем вокруг стола по кругу поползли снисходительные смешки.

– Целый годик продукт на Святого Юргена переводить? – буркнул курильщик и обнажил в ухмылке жёлтые зубы.

– По-твоему, мы такой хернёй маемся, чтоб поить бойцов, ткачей и докеров? – фыркнул ландскнехт. За его спиной раздались новые смешки, но сам он тут же посерьёзнел, выпрямился, важно закивал: – Ох, ну, да, старик Делюз чего-то там такое говорил… Бочки из-под амморийского вина, закатать в подвал, да чтоб там тепло было, не то Святой Юрген спину застудит, но не шибко тепло, не то он в наш самогон напотеет. Ну так это чтоб вельможам его втридорога загонять. А тут мы продаём по половине гроша за бутылку. Думаешь, за полгроша кто-то будет с пойлом столько мудохаться?

Карл сдержанно присоединился к общему приступу веселья и плеснул себе добавку, поглядывая меж тем за хозяином винокурни. Тот вовсю ухмылялся, но внимательно смотрел в ответ совершенно трезвыми глазами.

– Так вот что ты на складе прячешь? – мимоходом спросил Даголо, поднося стакан ко рту.

– Может, и так. Тебе-то что до моего склада?

Он выдохнул, проглотил ещё одну порцию и зажмурился, слепо запихнув корку хлеба в рот. Не то, чтобы очень требовалось наподдать для храбрости. Просто он старался изо всех сил скрыть от хитрых глазёнок ландскнехта кровный интерес.

– Видишь ли, я уйму времени шпионил за тобой и за твоим складом…

– Ну, это не новость, – спокойно отозвался Курт, складывая руки на груди, и важно кивнул.

– И я шпионил за нашим маленьким другом, который тебя отделал два месяца тому…

– Надо же, и за ним тоже?

– И сегодня я поймал двух шпионов кайзера, с которыми Гёц в дёсны любился у нас за спиной.

Мюнцер продолжал мерно и невозмутимо сопеть. Его собутыльники поставили кубки куда кто мог и обратили к Карлу тусклые желтоватые глаза.

Как он уже знал, бегать старые солдаты горазды не хуже молодых. Интересно, сколько крепости осталось у них в руках?

Курт наконец вздохнул.

– Ну, Гёц у нас тот ещё изврат, все знают.

– Я расколол этих крыс. И они мне всё рассказали о том, что вы с Трефами затеяли.

– Да ну? – переспросил великан, отнимая одну руку от груди, и задумчиво почесал щетинистую щёку.

Прекрасный ответ. Так ведь можно целый разговор от начала до конца провести.

Медленно, чтобы не спровоцировать подобравшихся мюнцерят, Карл подвинул табурет, закинул ногу на ногу и стянул шляпу с головы.

– Я не обвинять тебя пришёл, – медленно произнёс он, обмахивая покрывшееся испариной лицо. – У меня есть предложение получше… Получше, чем вооружить горстку жуликов, старых вояк и трущобных крыс железяками, которые капитан Лодбрех отгрузил вам из Арсенала, и попытаться пришить меня, отца, Стефана, Эрну, Лелоя и всех наших, кто будет праздновать Кавальеллу в Палаццо, и всё только чтоб запихнуть гётцов тощий зад в баронское кресло.

Курт не шелохнулся, пока ему медленно пересказывали детали переворота с нажимом на каждой вехе, выделенной из воплей человека, которого ломали и подпаливали одновременно. Однако этого и не требовалось: волнение остальных людей выдавало главаря с головой. Виновен.

– И что же нам, по-твоему, светит от твоего папаши?

– От него – разве что милостивое прощение…

По лицу Курта пробежала издевательская ухмылка, а в сторонке кто-то и вслух хрюкнул.

– Но мой папаша с нами не навсегда. Когда он с концами передаст мне дела, я смогу воздать всем своим друзьям.

Левая бровь великана поползла вверх.

– Отдать тебе винокурню, например. Вся твоя, от подвала до печных труб, а?

– Ох, как щедро!

Карл тщетно пытался по лицу ландскнехта угадать, издёвка это или искренний возглас.

– А если… ну… Если меня такая сделка не устроит?

– Тогда, видимо, живым я отсюда не уйду, – хладнокровно ответил он, разглядывая пятно от пота на подкладке шляпы. – Хотя не знаю, с хрена ли тебе отказываться? Ты ведь это и потребовал у Шульца, верно? А я предлагаю то же самое, только ты пальцем о палец не ударишь.

Навалившись локтями на стол, Курт с таинственной ухмылкой покачал головой из стороны в сторону.

– Мне нравится, что ты не зассал один придти сюда, чтоб это предложить, – одобрительно прогудел он наконец и кивнул.

Ветераны согласно затрясли затылками вслед за ним.

– Только вот ты покамест не барон, мало ли что пообещать мне можешь…

– Если я не буду слово держать, бароном долго не пробуду.

– А твой папаша нынче буйным таким стал… – продолжал великан, задумчиво почёсывая подбородок. – Ежели мы, допустим, придём сейчас к нему и всё, допустим, расскажем, что он про меня-то скажет? Молодец, Курт, что вовремя одумался, катись отсюда с миром?

– Да, как-то так и скажет, – легко ответил Даголо, переводя взгляд на толстый лоб Мюнцера, и нахлобучил шляпу на макушку. – Что, идём?

Досадно, что одного его слова всё ещё не хватает, чтобы сдвинуть этого бычару с места… Но это ведь Курт. На то, что он тут же побежит на запах винокурни, как послушный телёнок, полагаться не стоило.

Великан с минуту сидел прямо и неторопливо постукивал пальцами по столу. Наконец большая голова наклонилась в знак согласия.

– У-у, клянусь Святым Юргеном, как из бани вышел! – воскликнул Карл уже у ворот.

Он вытер лоб рукавом, откинул волосы с лица и нахлобучил шляпу на затылок. В мюнцеровом притоне не от одних испарений бросало в жар. Хорошо хоть не пришлось живописать, какие страшные вещи учинит старый барон в отместку за единственного сына.

Курт обронил на плечо «нового друга» очередную снисходительную усмешку:

– Позаботься только, чтобы Старик меня не поджарил – и я всегда найду, чем тебя разогреть.

***

К Палаццо Даголо стекались по одному, по двое, по трое крепкие мужички в простеньких дублетах, длинных штанах и тяжёлых башмаках – армия барона. На место тех четырнадцати, что из-за сраной подгадки и кое-чьего упрямства полегли в бойне на скачках, Дачс и Стефан успели подрядить девять новых людей. Полагаться на них, конечно, глупо, но это всё же лишь девять рекрутов на полсотни добрых бойцов, более или менее проверенных.

Всех их Карл знал в лицо, со всеми пил, с некоторыми куролесил. Шесть или семь из них учили его плохому, когда он пацанёнком был. А пара крепких стариков, воевавших за отца далеко на юге при позапрошлом кайзере, утверждала, что ещё держала маленького принца на коленях и соплю из-под его носа утирала.

Старики болтали с самим бароном на лужайке во внутреннем дворе Палаццо, вокруг них блестело из ящиков оружие. Гвидо Одноглазый натянул старую кольчугу, сиявшую на солнце так же ярко, как его плешивая голова. Сандро Болт, отставив в сторонку несгибающуюся ногу, щурился и поглаживал вороток арбалета.

Отец, предельно трезвый и суровый, часто хмурился, поглядывая на приближающихся Карла и Курта, и почти каждый ответ сопровождал резким жестом. Его брюшко прикрыла старомодная округлая кираса, на бедре висел меч.

Давненько Карл не видел его таким собранным и воинственным – чтуь ли ни с тех самых пор, как видел эти самые военные принадлежности. Казалось, сталь разом согнала часть жирка и распрямила его спину.

– Глянь, какой боевой, – мрачно протянул Мюнцер, замедляя шаг.

Да уж, по нему и не скажешь, что вот-вот все бразды сыну передаст и уедет за город спиваться.

– Не говори про винокурню – и всё будет шито-крыто, – шепнул валон.

Обернувшись к старикам, он широко улыбнулся.

– Отец!

– Долго ты шлялся, – Пьетро обвёл великана сумрачным взором.

– Ты послушал Альвино и имперских ушлёпков?

По лицу барона пробежала тень. Только сейчас Карл заметил гневный блеск в огромных глазах. Это не какая-то пьяная вспышка, что неминуемо окончится битой посудой и расплёсканным вином. Нет, внутри отца на медленном огне кипел полный котёл взвешенной ярости, в котором будет заживо сварен предатель вместе со всеми прихвостнями.

– Угу. Славно ты этих пташек вышколил. Хочу послушать теперь, что шелудивый хафеленский пёс будет в ответ брехать.

«Я ведь говорил тебе!» – рвалась наружу маменькина фраза, но лучше бы теперь придержать, чтобы самому из котла не зачерпнуть полный ковш.

– Ну? А ты что мне скажешь? – жёстко добавил Даголо-старший, глядя в упор на Мюнцера.

– Ах, папаша, я виноват! – жалобно отозвался великан, потупив взор. Ненадолго, впрочем; через мгновение он гневно сверкнул очами и принялся трясти кулаком в воздухе: – Хитрожопый коротышка меня совратил! Так сладко трындел про всякое, и про винокурню, и про то, как ты всех уж капитанов затрахал своими поборами!

– Прямо бальзам на твои длинные уши, да, Курт?

Ландскнехт ткнул пальцем в скошенный набок нос и добавил, нагоняя слезу в голос:

– Так и я ведь как от него пострадал! Вишь, так меня отделал сукин сын, как с самой Медной войны не лупили! А потом, не успел я очухаться, он уж ворожить начал…

– Ладно, хрен с тобой, балбесина, – устало прервал его старик, махнув рукой. – Сейчас мне охота прижучить гадёныша поскорее.

– Мы с Эрной к полуночи принесём тебе его голову, – с готовностью заявил Карл, делая шаг вперёд.

Гвидо тут же покачал плешивой макушкой.

– Эрны тут нет.

– Как нет? – Ноги будто увязли в траве. – И где эта…

– Я её в Вебель послал, – бросил отец. – Без неё управимся. И мне нужна не его башка, а он весь, целиком, живой и скулящий, это ясно?

Карл кивнул. Курт с готовностью задёргал головой вверх-вниз.

– Мы с тобой накроем Треф в их районе, тряхнём кабак и закладную контору. Стефан займётся складами у реки. Где ещё он мог засесть со своей колодой?

– Да теперь уж где угодно, – Гвидо недовольно щурился на разбирающих клинки и дубинки громил. – Целую вечность собирались.

С этим спорить трудно. Да и вообще сборы затянулись как минимум на пару дней, если не на месяц; однако не стоило упирать, рассудил Карл, глядя за гневным движением отцовских бровей к переносице. Вместо этого он предположил:

– Если он успел прослышать о сборах, то наверняка улизнул в трущобы, к Тиллерам под бочок. Надо…

Пьетро молча поджал губы, но голова Одноглазого качнулась опять.

– За Тиллера его баба всё решает, а она не станет с нами ссориться.

– Ссориться не станет, но может время потянуть, чтобы Гёц вверх по реке дёру дал.

– Думаешь, во второй раз сможешь так же легко в трущобы вломиться, сынок?

Младший Даголо открыл было рот, чтобы возразить кривому старому барану, но отец безапелляционно рассёк воздух ладонью.

– Сперва займём район Треф, вокруг после пошарим. А ты, Гвидо, дуй к Магне и напомни ей, что моих ребелов укрывать ей дорого встанет.

– Это что же, я теперь на побегушках? – досадливо пробормотал Одноглазый, отворачивая голову.

– Это официальное посольство, мать твою! – рявнул старик; на его левом виске забилась жилка. – Я – долбаный барон Сада! По-твоему, меня должен мальчик на побегушках представлять?!

Гвидо проворчал что-то вроде согласия и ретировался. Карл, Курт и Сандро терпеливо помалкивали. Барон лишь минуту спустя прекратил яростно сопеть, медленно поднял руку и пригладил топорщащиеся усы.

– Так что, я в порядке? – осторожно ввернул великан.

Он неотрывно следил за ладонью старшего Даголо – та как раз опустилась обратно, на рукоять меча. Другая рука сорвалась с пояса вместо неё и легко отмахнулась.

– Да-а… Принесёшь сюда то, что из Арсенала спёрли, ясно? И катись гнать с миром.

Курт наморщил лоб, но вслух ничего не добавил. Отец отвернулся и шагнул к бойцам, на ходу вопя о сборе, а Сандро поковылял следом.

– Подымайте жопы, ребятки! Пора потрудиться!..

– Выкладывай, что у тебя там, – велел Карл, улучив момент между выкриками.

Великан хитро прищурился, хмыкнул, расправил плечи, сбрасывая с себя облик смиренно кающегося.

– Я тут подумал… – медленно проговорил он, поглядывая на ворота, – вдруг Гёц захочет забрать с моего склада оружие, прежде чем драпануть?

– Времени у него маловато.

Даголо тщетно силился выудить что-то из игры мышц на широком лице ландскнехта. Шпионов вязали отборные ребята – маловероятно, что кто-то из них стучит Шульцу. За пару часов, что длилась пытка, он велел никого из Палаццо не выпускать.

Гёц, конечно, не мог не иметь по Саду соглядатаев, но у них не было шанса что-то соглядеть и сообщить, пока отец не начал собирать людей, а сам Карл не отправился пропустить стаканчик к Мюнцеру.

– Оно, конечно, верно, – охотно согласился великан – и тут же умолк, оставляя при себе возможное «но».