Властитель груш

Только тут усмешка дельца стала искренней.

– За вымя меня щупаешь?

Призвав всё самообладание, Карл натянул извиняющуюся улыбку.

– Тогда мне выгоднее съехать куда-нибудь вверх по течению. Но это ведь просто вилами на воде, да? Нынешняя доля вполне справедлива, хватает всем…

Хватало бы, будь эти все простыми смиренными ребятами с простыми запросами, вроде Сика и Стефана. Но кто золота не алкает, тот его и не добывает.

С тяжким вздохом валон обратил прояснившийся взгляд к невозмутимому лицу капитана:

– Брось, мы оба знаем, что отец стал крутоват.

Нажим или уловка? С Мюнцером, с Мамашей Беккер ответ был бы очевиден, но с такой тёмной лошадкой…

«Пожалуй, не стоит гнать», – решил он и медленно добавил:

– Я думаю, та выходка Курта – только начало… И как знать, не он ли подпустил своего дружка Маню к скачкам?

Гёц нахмурился; его рука потянулась к багровому рубцу у рта.

– Я должен знать, кто в Саду мне друг. А дружба Треф дорогого стоит. Что, если я буду забирать у вас только треть, когда стану бароном?

– Тогда я чаще смогу бывать в церкви. Смогу как следует помолиться за здоровье моего нового доброго папаши!

Отвечая на салют «воодушевлённого» дельца, Карл без особой охоты поднял стаканчик и опрокинул его залпом.

– Треть, стало быть?

– Треть, – подтвердил он, отвечая на крепкое рукопожатие.

Король Треф обнажил в широкой улыбке семь новеньких белых зубов. В неподвижных глазах читалось: «Столько я и выделю на твои похороны».

Даже торговаться не стал, сукин сын. Как купить то, что не продаётся? Может, спросить у ещё какой сладкогласой девчонки?

– Я зайду позже, – важно бросил Карл, сгрёб шляпу со стола.

Сейчас, во вражьем логове, взявшись рукой за тяжеленную дверь – это последний раз, когда он поворачивается спиной к бесу трефовому.

– Доброй ночи, герр Даголо, благослови Вас Святой Дирк! – скороговоркой выпалил нахальный шкет, распахивая парадную дверь.

Мальчишка или девчонка? Этот голос уже жалил его в ухо, гудящее от хорошей гулянки: «Герр Даголо, не извольте гневиться, массер Шульц зовёт в гости к бунтовщику Курту Мюнцеру!»

Спохватившись, близнец потупил взгляд. Карл молча вышел прочь, как только плечи Сика загородили фонарь за спиной.

Громила не отставал:

– Всё ладно?

– Передай нашему другу, чтоб плотнее пас этого мальца… или девчонку… А-а, Бёльсова Мгла, их обоих!

– Как это он один будет двоих пасти?

– Пусть хоть надвое порвётся! – прошипел Карл, стискивая край шляпы, и тут же тревожно оглянулся: не слишком ли близко к вражьей малине он вздумал командовать?

***

«Тихий кормит рыб. Перепрячь гостинцы. Мы съезжаем. Найду тебя сам.»

Длинные послания со множеством красивых сложных слов и россыпью запятых – это всё атрибуты официальной корреспонденции или любовных писулек. Если уж агент в поле что-то пишет, это должна быть настоящая малява: короткая, понятная одному только адресату, нарисованная на маленьком и неплотном клочке бумаги, чтобы посыльный в случае чего мог запихнуть её в рот и проглотить.

«Курьер» Шульца, пацанёнок лет десяти в сереньком тряпье, утёр нос рукавом и проговорил:

– Дядь, может, на словах чё передать?

– Пусть смотрит в оба, – шпион аккуратно скрутил записку в трубочку, протянул её Трефёнышу и добавил, внимательно посмотрев в глаза: – И сам тоже гляди.

– Я всю жизнь по улицам брожу, – важно фыркнул малец.

Из-под курточки он вытащил ладанку и запихнул бумажку в незаметную щель.

– Всю жизнь, ну надо же, – Штифт недоверчиво покачал головой. – Как серьёзно. Может, хочешь на меня поработать?

– Чё, дядь, вребишь?

– Вербую. Да, вроде того.

Мальчишка сдвинул берет на затылок, почесал лоб; его лицо натужно наморщилось, изображая нешуточную работу мысли. Старший агент тем временем бросил взгляд в окно.

Планы с действием у него надолго не расходились: предупредив Шульца, он не собирался задерживаться в этом трижды засвеченном домике ни на миг дольше, чем придётся. Нужно только дождаться Паренька. Если всё прошло как надо, он договорится с очередным неболтливым и непритязательным хозяином на востоке купеческого квартала. Если нет…

Штифт всегда держал запасной вариант на примете. Однако протеже пока не давал повода в себе сомневаться. Уж точно не в таком пустячном деле.

– Ладно, дядь, твоя взяла, – наконец промолвил мальчишка и махнул рукой: была не была! – Значца так, я хочу…

Отряд громил с франтом в огромной шляпе вылетели из подворотни, как кучка бесов из рундука. Штифт резко вскочил из-за стола. Табурет сухо шлёпнулся на пол, мальчишка умолк.

– В окно, живо!

В дверь принялись лупить огромные кулачищи.

– Открывайте, вы, драные имперские крысы!

– Расшибусь же! – громким шёпотом воскликнул посыльный, округляя глаза, как на горшке.

– Под окном сено. Бего-ом!

Он всё же выглянул вниз, прежде чем закинуть ногу за раму; в это время Штифт ненадолго задержался у лестницы и покосился на дверь. Полотно вместе с засовом неистово лихорадило под ударами с той стороны. Там работали уже отнюдь не кулаками.

Убедившись, что мальчишка выбрался из стога, мужчина поспешил сигануть следом. Дух тут же перехватило; сердце, подпрыгнув с законного места, с треском ударилось о глотку.

Через миг полёт закончился ударом в мягкую сенную подушку. До смерти хотелось прикрыть глаза и чуток отлежаться…

Ещё секунда – и ему удалось уцепиться за борт повозки, снова обретая власть над раскиданными по сену старыми костями. Стиснув пальцы, агент энергично подался вперёд.

– А-а! Пусти меня, мудила! – заверещал Трефёныш откуда-то сбоку.

Продолжая сползать с воза, Штифт выхватил из ножен кинжал…

Как раз вовремя, чтобы, оказавшись на ногах и подняв голову, немедля напороться на широкоплечего носатого мужика. На лице застыло ошарашенное выражение, но ручищи уже тянулись к нему, а одна так и вовсе успела сомкнуться на горле.

Без тени промедления старший агент по самую рукоять всадил нож под рёбра противника. Тут же он выдернул оружие из раны, отворяя путь крови, левой рукой сгрёб за шиворот донельзя удивлённого верзилу и пырнул его ещё трижды короткими, чёткими ударами снизу вверх.

Туша с глухим стоном повалилась на него. В нужный момент шпион резво шагнул в сторону, спихивая тело прочь от себя, и повернулся в сторону, где громко брыкался мальчишка…

– Брось нож! – прорычал второй, приставляя кинжал к горлу посыльного. – Или кончу сопляка!

Сопляк ненадолго замер и затих, глядя на Штифта. Штифт облизал губы.

– Хер тебе!

Одновременно с тем, как дурацкий вызов невольно сорвался с языка, его правая рука сделала резкое и быстрое, как росчерк молнии, движение вперёд, и в конце его разжала стискивающие кинжал пальцы.

Не успел громила и моргнуть, как лезвие встретилось с его лицом чуть пониже глаза и соскользнуло по кости в сторону, по ходу дела знатно распарывая скулу.

Не будь дурак, Трефёныш вцепился зубами в пальцы пленителя. Одновременно он старательно отпихивал подальше от себя угрожающе блестящее лезвие.

Под болезненный вскрик громилы и громкий треск из-за спины Ренато скакнул вперёд. Левой рукой он обвил вооружённую руку, с силой выкручивая её из сустава, а пальцами правой, сложенными в «карахскую вилку», ударил по глазам. Мальчишка вывернулся из-под сцепившихся мужчин, оставляя в хватке одного из них клочок дрянной серенькой ткани, и наподдал пленителю под колено.

– Гаси козла, дядь!

Протяжный стон громилы обратился в леденящий вой боли; махнув перед собой ладонью, он слепо попытался боднуть шпиона. Отпрянув назад, Штифт оттолкнулся от земли и опрокинул противника на спину, наваливаясь всем весом на его же кинжал, наведённый остриём к печени.

Блеснуло заветное шило из рукава. Короткими быстрыми уколами Ренато насовал поверженному полную глотку крови.

– Хватай его!!

Истошный вопль из-за спины яснее ясного говорил, как сильно он замешкался. Он подскочил на ноги, кряхтя от натуги, и бросился в переулок – туда, видимо, и слинял пострелёнок. Оглядываться беглец и не думал: решительно никакой разницы нету, кто именно прыгнет за ним из окна. Стреляному лису не нужны лишние стимулы.

Длинная палка выпорхнула из-за угла чересчур скоро, чтоб он успел остановиться, и слишком высоко, чтобы мог её перемахнуть. Удар пребольно обжёг колени.

Штифт упёрся одной рукой о землю и попытался лягнуть нового противника в колено. Тот оказался проворным – но достаточно неосторожным, чтобы позволить схватить другой конец палки и не отпустить её, когда последовал мощный рывок вниз. Парень с дурацкой реденькой бородкой припал к нему близко, как любовница. Взамен потерянного шила шпион сжал окровавленные пальцы в кулак и принялся яростно мутузить его по носу, бородёнке, залепил в грудь…

Топот слишком большого числа ног вынудил оставить бедолагу, да тот больше и не цеплялся за одежду. В очередной треклятый раз Ренато напряг ноющие колени, но не успел сделать и шага, как перед ним раскрыл объятия очередной крепкий детина.

Штифт немедленно начал брыкаться; незаметно – по крайней мере, так ему казалось – он постарался вынуть заточку из-за пояса. Впрочем, число крепких рук и перекошенных рож вокруг всё множилось и множилось.

Говорят, Дракон, кошмарный телохранитель Чёрного герцога, может за пару минут вырезать целый отряд. Однако голыми руками, да с такой компанией на таком маленьком пятачке, не сдюжил бы и этот колосс.

– Хватит уже, мужик, ты попался, – раздался сверху чей-то возмутительно расслабленный высокомерный голос.

Ренато почуял острое желание рвануться вверх, оставив громилам на память дублет и штаны, и зубами отгрызть у щёголя половину шляпы вместе с лицом

– Поцелуй меня в…

Его затылок загудел от тупого удара. Члены быстро отяжелели, а вместе с тем иссякло и желание шевелиться.

«Бёльс с вами, уроды – волочите меня сами», – решил он, устало закрывая глаза.

***

Альвино любил говорить, что правильная пытка мало отличается от хорошей страстной ночки. Сперва непременно нужно раздеть кого-то донага и немного помариновать в собственном соку в ожидании основной части.

Впрочем, как и следовало ожидать, тощий подручный имперского шпиона даже спустя час «маринования» размякать не спешил. Без унылой латаной рясы до пят и нелепого колпака пилигрима, с распухшей губой и рассечённой бровью он выглядел ещё мельче и дохлее, но довольно бодро обложил вошедших мужчин по матери, покачиваясь на дыбе.

– Ничего, щас слаще запоёт, – ласково пообещал Альвино, скинул колет и не спеша побрёл к жаровне, почёсывая голое пузо.

Карл и не рассчитывал, что засланцы кайзера, присланные подточить и сломить волю гордого Кальвара, испугаются и заговорят после пары часов наедине с пыточным инструментом. Чай, не какие-то там борзые бюргеры.

Пачкаться, правда, ему тоже вовсе не хотелось, но откреститься и вместо себя послать Стефана крутить пленным бубенцы – слишком уж малодушно. Сукин сын Гёц Шульц увлекал за собой людей, потому что не чурался при нужде засучить рукава и лично решить проблему. Даже если её зовут Курт Мюнцер и она эдак вдвое крупнее.

В конце концов, раскрутка тщедушного паренька едва ли встанет такой же проблемой, какую обещал тот второй мужик. Понадобилось пять человек, только чтобы скрутить его и угомонить дубинкой, а до того он положил двоих и чуть не удрал по путаным улочкам.

Придётся его перепоручить кому-нибудь. Но к тому времени все должны понять, что это не от малодушия.

– Эй, парень! – Карл подошёл к дыбе, расстёгивая пуговицы дублета. – Говорить будем?

Губы паренька шевелились, но наружу не выходило ни звука: если он и просил пощады, то разве что у Единого лично. На этом месте Даголо постарался бы найти заступника поближе.

– Эй! – остановившись рядом, он отвесил пленнику звонкую, но не злую пощёчину. – Ты знаешь, что сейчас будет?

Ненадолго лицо пленника застыло в отрешённой маске, лишь вспыхнувшее под ударом пятнышко как-то её оживляло. Он всё же соизволил выдавить ответ:

– Вы будете меня пытать. И я твёрдо приму ужасную смерть, как Святой Магнус.

Человек, в котором сам Бёльс сидит, и законченный фанатик. Хорош улов!

– Совсем не обязательно всё должно быть так ужасно, – проговорил Карл вкрадчиво, почти переходя на шёпот, и наклонился к шпиону.

Ещё чуть-чуть – и тот почуял бы язык змея прямо на ухе.

– Скажи, зачем вас прислали и кого вы успели купить. И я тебя отпущу. Вот так просто! Даже пороть не стану.

Он мягко опустил ладонь на костлявое плечо и быстро отстранился. По лицу пилигрима вместе с тонкой россыпью морщин пробежала тень сомнения. Затем оно разгладилось и губы зашевелись вновь.

Не слишком обнадёживает – но ведь на миг дохляк усомнился, стоят ли того лавры Святого. Осталось только вытащить это сомнение наружу из-под одежд упрямства.

– Ты сможешь пойти куда угодно, – продолжал Даголо, внимательно наблюдая за глазами, губами пленника, его пальцами, судорожно стиснутыми в кулаки над головой. – Займёшься чем угодно. Проклятье, да можешь даже снова за кем-то шпионить, мне-то что!

– Эти уста более ничего не изрекут, – последовал угрюмый ответ.

Как мудрёно, и с каким достоинством сказанул! «Терпеть не могу драных заумников», – Карл вздохнул и сбросил с плеч дублет.

– Ладно же, – он махнул рукой Альвино: – Начнём с хлыста.

– Хочешь приласкать его для затравки? – палач хмыкнул и указал толстым пальцем на спину пленника.

Обойдя его сбоку, Карл хмуро уставился на кожу между лопатками и вниз почти до поясницы, покрытую шрамами от плети. Рубцы были и старые, и не слишком – с такого недозрелого святоши станется пороть самого себя, едва на горизонте покажется очередная деваха в непристойной юбке до колена.

Сплюнув, Даголо нетерпеливо повторил жест. Альвино вложил хлыст в его руку, а заодно вкрадчиво произнёс:

– Лупи с оттяжкой, не стесняйся. И не напрягай так кисть. Это не меч, нежнее держи.

Он зябко повёл плечами; почему-то вдруг его гладкую спину окатила волна омерзения. Может просто из-за близости палача? Чесноком и гвоздикой изо рта жирдяя разило так, что борода кольцами заворачивалась.

Потоптавшись так и эдак в поисках удобной позиции, Карл несколько раз сжал пальцы на рукояти хлыста и наконец ударил разок для пробы. Шпион выдохнул; через пару мгновений на его спине вспыхнула свежая полоса. Рука поднялась снова, и снова, и ещё раз; после десятого удара он перестал считать и сосредоточился на том, чтобы иссечь костлявый тыл пленника как можно равномернее.

– Говори, говори, говори! – ровно бубнил Альвино, время от времени склоняясь и стукая паренька по лицу.

Тот сперва застонал, затем издал короткий гневный рык, а после резко вскинул голову и попытался укусить палача за руку. Что именно из сочетания верёвки, хлыста, оплеух, своеобразных голоса и аромата мучителя переполнили чашу терпения? Толстяк, впрочем, не любил оставаться в долгу. Крякнув, он коротко замахнулся и залепил кулаком как следует.

– Пидор! – процедил шпион, выплёвывая в Альвино пару зубов.

Палач оскалился, отступая на шаг назад.

– О! Тогда, может, я пристроюсь сзади? Как тебе, котик?

Мерзкая харя повернулась к Карлу, по чьей спине сходил первый пот – но явно не последний.

– Пора меняться местами, капитан!

Палач отмахнулся от протянутого хлыста, так что Даголо бросил его на стол, ногой пихнул табурет, отвратно скрипнувший по полу всеми ножками, и плюхнулся прямо перед ложным пилигримом.

На потном, перекошенном лице застыл прожигающий взгляд.

– Ты бы дал язычку волю, – посоветовал капитан, спокойно разглядывая покрасневшую ладонь. – А то сейчас…

Кнут пронзительно свистнул, рассекая воздух, и опустился на спину пленника, как молния на одинокое дерево. Паренёк громко вскрикнул.

– Ну, вот видишь. Больно, наверное?

Ещё бы – Карл почти сам почуял, как его превращают в отбивную, а ведь его шкуры толстяк даже не коснулся.

– Дал бы волю язычку-то.

Именно это шпион и сделал, когда следующий удар выдрал из него лоскут кожи.

– Говори. Зачем вас послали?

Крик повысился, занося ногу над границей воя.

– Кого вы успели купить?

По грязной щеке покатилась скупая слеза.

– Гёц Шульц, помнишь его? О чём вы сговорились?

– Что за хрен Шульц?! – простонал паренёк.

– Чем дольше водишь меня за нос – тем больше у Альвино шансов сделать тебе больно!

Даголо стиснул пальцами своё колено. Залепить бы ему разок, чтоб не придуривался! Но ведь пока есть шансы выудить нужные сведения, прикрываясь дружелюбием?..

Палач кивнул и хлестнул ещё, да так, что слёзы из глаз брызнули. Только из одной пары.

– Говори, – тихо произнёс Карл, наклоняясь к уху пленника.

Вышло не так ласково, как хотелось бы, но великой нежности тут и не надобно.

– И я тогда заставлю его прекратить.

– М-м-м… – паренёк мотнул головой.

На одном упрямстве это тельце держалось немыслимо долго – мучители снова обменялись местами, Карл согнал с себя и второй, и третий пот. Но и тогда упёртый засранец предпочёл отрубиться, вместо того чтобы запрокинуть патлатую башку и нечеловеческим голосом завопить: «Довольно! Я скажу!»

Альвино хмыкнул, потирая двумя пальцами ямочку на подбородке.

– Дохляки редко бывают крепкие. Но если попадаются, то хрен перешибёшь.

Даголо сплюнул, бросил запятнанный кровью кнут в компанию к хлысту, и сердито уставился на палача.

– Да не, капитан, ты не ссы. Для таких у меня свои приёмчики.

– Что дальше?

– Поджарим, – уверенно заявил толстяк и потянулся к узлу, что держал тело в подвешенном положении.

Они перетащили шпиона на станок и заново приковали по рукам и ногам, благо теперь он не сопротивлялся вовсе. Ворочать его туда-сюда, слава Единому, труда не составляло. Совсем не как со старшим.

Окаченный водой из ведра, он дёрнулся, вскрикнул, распахнув глаза, потянул удерживающие оковы, но тут же застонал, выгнул спину и почти перестал шевелиться: дала о себе знать исполосованная спина.

– Посмотри-ка сюда! – жизнерадостно позвал толстяк.

Паренёк повернул голову – и вздрогнул всем телом от ушей до пят. Голова его двинулась прочь от раскалённого докрасна скотного клейма.

– Можно обойтись и без этого, если хочешь, – устало проговорил Карл.

До запаха палёной человечьей плоти он прежде не доходил. Почему-то думалось, что приятного в нём не больше, чем в палаческом амбре.

Ответная молитва сорвалась в истошный вопль, когда жирдяй приложил тавро к костлявой груди. Все хорошо заметные жилы под кожей шпиона вмиг натянулись, как струны.

«Не такой уж и лютый запашок», – машинально отметил Даголо, рассматривая искажённое мукой лицо. Вполне достойно того, что можно унюхать вечером по эту сторону реки, а уж по ту сторону…

– Можем повторить, – сухо предупредил он.

Паренёк сжал зубы, немного погасив вой. Альвино застыл в позе мыслителя – с рукой, приложенной к колючему подбородку, и отведённым в сторону клеймом.

– Можем зайти с двух сторон, капитан. У меня найдётся кожа для сапожков королевишны…

Он кивнул в сторону и подмигнул многозначительно, от чего снова захотелось сплюнуть. Расспрашивать, что за гнусь имеется в виду под «сапожками», желания не было никакого.

– А ты хватай пока другой калёный дрын.

– Дрын так дрын, – буркнул Карл.

Клеймо он запихнул обратно в жаровню, надел толстенную рукавицу и осторожно вынул из огня прут. Кончик калёного «инструмента» побелел от жара. Да чем же топит этот Бёльсов сын?

Когда он вернулся к станку, помахивая прутом в воздухе и любуясь на искорки, расторопный Альвино сгружал у босых ног шпиона какое-то барахло. По обе стороны от голеней он выставил по доске, каждая из которых явно видала многие виды и ноги, и крепко обвязал всё верёвками сверху и снизу.

В корзинке рядом Карл обнаружил молоток и ворох деревянных клиньев разной толщины – пятна ясно говорили, что и они в употреблении бывали не раз.

– Я забью первый клин, – громко, со смаком сообщил Альвино, – он заорёт, а как перестанет – так прижигай!

Даголо покосился на пленника: выслушал ли он угрозу со стойкостью, достойной лучшего применения, или готов колоться? На лице испытуемого, впрочем, ничего не отразилось; по крайней мере, пока не стукнул молоток…

– Ы-ы-ы! – он взвыл, запрокинув голову; струны на шее натянулись в опасной близости от того, чтобы лопнуть.

«Один, два, три…» – губы Карла беззвучно шевелились, пока глаза наблюдали за гримасой боли; на десятый счёт он облизнулся и аккуратно, бочком прислонил калёный прут к рёбрам.

– Э-э-э, как громко! – прокряхтел палач и оттянул тремя пальцами рассечённое ухо.

Когда крик рассыпался на череду жалобных всхлипов, он опустил руку в корзину и выудил клин потолще, заметив:

– Придётся мне потрудиться, чтоб эдакую трель перебить…

Сжимающаяся с каждым ударом хватка «сапожков» вызывала боль не так стремительно, как ожог, но зато крепко, основательно. Должно быть, разница примерно как между молнией и пожаром…

Поймав себя на таких мыслях, сын барона закрыл глаза и сильно тряхнул головой. Проклятье, да он ведь понятия не имеет о том, на что это похоже! Но по эту сторону все увлекательные манипуляции выглядели не очень-то способными выудить наконец долбаные сведения.

Раздосадованный, взбудораженный запахом палёного мяса, которым в подвале несло как от дрянной кухни в трущобах, Карл перевернул прут другой стороной, погорячее, и как следует прижёг живот мечущегося на станке шпиона.

– Забивай следующий! – рявкнул он на толстяка, удивлённо хлопнувшего ресницами в ответ, повернулся спиной к орущему шпиону и побрёл к жаровне, чтобы вытащить следующий прут.

Жар чувствовался всё более отчётливо – теперь даже через рукавицу.

– Н-н-н…

Он встревоженно обернулся: уж не откусил ли чудик язык? Надо бы запихнуть кляп, но тогда упрямцу придётся мычать как следует, когда надумает сознаваться…

– Н-н-нет! Хва-а…

Паренёк захлебнулся очередным вздохом, а палач спокойно почесал скулу пятым клином.

– Что там, котик? Хочешь что-то сказать?

Свободной рукой Карл сгрёб в пучок спутавшиеся волосы пленника и поднял его голову, а после показал прут. Блестящие глаза уставились на белёсый кусок железа.

– Гёц Шульц, знаешь его?

– Зна-а… – он будто безуспешно пытался икнуть, – знаю…

– Какого хрена вы для него делали?

– Суконщики из Грисколя…

Стиснув зубы, Карл прижал конец прута к щеке и уху паренька.

– Не ссы мне в уши! – заорал он, перекрикивая высокий вопль. – Ты имперский шпион?!

– Д-ы-а-а!

Из-под плотно сомкнувшихся век катились слёзы, мешаясь с обильным потом; перекошенный рот застыл, силясь ухватить хоть немного воздуха.

– Вы покупали союзников для Шульца?!

– Да!.. – рот снова приоткрылся шире, выпуская сиплый стон. – Я скажу… скажу…

Капитан выбросил прут на каменный пол. Громкий звон вызвал у шпиона новую судорогу.

– Начинай, – приказал он, вкладывая в голос всю свирепость, какая только скопилась у него в желудке от запаха палёной плоти.

Упрямец не пожелал по-хорошему – пускай теперь пеняет на себя.

– Но если я услышу хоть какой-нибудь, самый плюгавенький кусочек этой херни про сукно, торговые махинации… Хоть намёк на то, что ты пытаешься водить меня за нос…

Он встряхнул бессильное тельце и демонстративно покосился вниз. Толстый палач ответил ухмылкой, подбросив в руке дубовый клин.

– Альвино убавит твои сапоги ещё на размерчик!

***

Штифт сидел на низенькой деревянной койке неподвижно, как статуя, если бы только какой-то чудак догадался изваять статую совершенно голого мужика средних лет с руками, прикованными к кольцу, забитому в стену за головой.

В одной из соседних комнат кто-то орал дурным голосом. Язва? Ганс? Паренёк? Сам Король Треф? В одном можно быть уверенным – это не Тихий, и не потому, что он не смог бы так завопить.

Агент старался не слушать подопечного – он посвятил время подведению итогов. Его персону оставили на десерт, значит, справедливо сочли за главного. Или на это указал прямо один из испытуемых. Маловато шансов вывернуться.

Однако щёголь опрометчиво предоставил ему возможность поразмыслить в одиночестве и прикинуть, какая часть операции могла бы всплыть наружу благодаря тому или иному участнику, можно ли хоронить дело прямо сейчас, какая информация ещё подлежит торгу.

Иллюзий относительно своей судьбы Ренато не строил, но, возможно, представится шанс выболтать что-нибудь, что сочтут важным, в обмен на жизнь другого… Очень призрачный шанс. На самом деле, его следует держать в уме единственно чтобы себя подбодрить. Агентам имперской разведки не просто так настоятельно рекомендуют не попадаться.