Оплодотворитель

Пока Родослав со свойственным ему волчьим аппетитом уплетал всё, что приготовила ему мама, Мария Васильевна, по своей многолетней привычке, сидела напротив и молча с удовлетворением наблюдала за процессом поглощения ненаглядным сыночком еды. Насытившись, и, сказав маме своё обычное: «Спасибо, ма! Всё было очень вкусно!», Род было направился по своим делам, но мама попросила его немного подождать.

– Сынок, ты не спеши уходить. Хотела я с тобой поговорить кое о чём.

– Ну, давай поговорим, ма. Слушаю тебя внимательно.

– Тебе, сын, через месяц двадцать шесть лет исполнится, двадцать седьмой пойдёт. Самое время семьёй обзаводиться. Ты жениться то собираешься?

– Само собой, ма! Вот как только найду подходящую кандидатуру, так сразу же и женюсь.

– Ой, что – то не вериться мне. Я заметила в последнее время к тебе и девушки в гости заглядывать перестали. Но, ведь, у тебя сейчас кто – то есть, да? Судя по всему, у вас серьёзные отношения. Ты же дома часто не ночуешь.

– Да, встречаюсь я с одной…

– И что? В жены не годится?

– Нет, для жены – в самый раз, но сноха из неё, ма, была бы никакая, – лукаво улыбаясь, ответил на прямой вопрос матери Родослав – поэтому и не вариант.

– Род, давай серьёзно. А отчего, скажи, Виктория больше к тебе не приезжает? Вот сердцем чувствую хорошей тебе женой могла бы стать, и мне очень понравилась. Чем тебе Вика то не устроила?

– Вот как раз Вика то меня всем устраивает, ма, как никакая другая. Ты не поверишь – я предлагал ей выйти за меня. Отказалась, как отрезала.

– Почему?

– Ну, во – первых потому, что она уже замужем.

– Эка невидаль – замужем. Дети есть?

Род молча покачал отрицательно головой.

– Тогда вообще нет проблемы. Если уж любите друг – друга, пусть разводится. В наше время – это обычное дело.

– Да, предлагал я ей развестись. Для неё развод совершенно неприемлем. У неё муж инвалид с парализованными ногами, и она его никогда не бросит. Сказала, что может только остаться моей любовницей. Вот так!

– Что ж, понятно! Очень жаль! Однако, недаром легла она мне на душу. Замечательный, всё – таки, она человечек. И всё это очень грустно, сыночек. Что – то мне подсказывает: видно не доживу я до внуков.

– Ну, что ты, ма, такое говоришь. Ты у меня ещё молодая и очаровательная женщина.

– Не льсти матери. Хотя, по правде говоря, мужчины на меня иногда всё ещё посматривают с интересом. Но, это к делу не относится! Кстати, надеюсь, у тебя то интерес к слабому полу не начинает угасать?

– Об этом не беспокойся! Пороху в пороховницах столько, что стрелять – не перестрелять!

***

Роды у Виктории проходили долго и мучительно. Но, в конце – концов, беременность разрешилась желанным сыночком пятидесяти шести сантиметров ростом и четырёх с половиной килограммов весом. Поздравляя роженицу с сыном – богатырём, акушеры, по стародавней роддомовской традиции, поднесли новорождённого причинным местом прямо к её лицу. Обессиленной же Вике достаточно было увидеть сквозь стоящую перед глазами зыбкую пелену маленькую забавно торчащую между ножек пипочку, чтобы, лишь беззвучно улыбнувшись, выразить свою радость, счастье и благодарность медикам. А вот на следующий после родов день, когда всем состоявшимся мамашам принесли их детишек на первое кормление, она стала внимательно не рассматривать даже, а визуально исследовать это чудо природы и, как про себя сформулировала кандидат биологических наук, феномен законов генетики и наследственности, испытывая ни с чем не сравнимые нежность и любовь к лежащему рядышком и посасывающему материнскую грудь маленькому человеческому тельцу. Уже первого обожающего взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть едва заметное углубление – будущую ямочку на подбородке сына, унаследованную от биологического отца.

За первенцем в роддом приехали все близкие: муж Эдуард на своей машине с родителями – Николаем Карловичем и Дарьей Алексеевной; на такси – папа Виктории Леонид Петрович, супруга же его – мама Вики принять участие в торжественной церемонии не смогла – приболела не ко времени. Въехав на большую затенённую старыми липами больничную территорию с вместительной автостоянкой, кортеж остановился у её края напротив высокого в семь ступеней роддомовского крыльца. Эдуард Николаевич, не отказавшись от помощи отца, быстрее обычного пересел в инвалидную коляску; взял и положил себе на колени букет цветов с коробкой шоколадных конфет, предусмотрительно переданные ему мамой; и вся компания переместилась к крыльцу, куда уже выходила улыбающаяся счастливая Вика в сопровождении миловидной медсестры с новорождённым наследником четы Гессер на руках. Николай Карлович со своим сватом Виктором Леонидовичем поднялись по ступеням на крыльцо, поздравили и поцеловали молодую маму и помогли, осторожно поддерживая под локти, спуститься с крыльца с драгоценным свёртком медсестре и Виктории. Здесь у его подножия Эдуард Николаевич тепло поблагодарил за сына супругу, вручил ей букет, принял себе на руки из рук молоденькой хорошенькой сестрички наследника в праздничном кружевном конверте. Затем передал ей коробку конфет и положил в накладной боковой карман белоснежного халатика, как было принято в таких случаях, трёхрублёвую бумажку. И вскоре два автомобиля с радостными пассажирами устремились в сторону загородного дома Гессеров в посёлке «Научный», где было решено торжественно отметить прибавление в семействе.

Над именем наследнику Виктория с Эдуардом голову ломали не долго. Удивительным образом им одновременно пришло на ум назвать сына Николаем, чему несказанно был рад дедушка Николай Карлович. Другой дедушка Леонид Петрович тоже одобрил выбранное молодыми родителями имя, вспомнив, что аж двоих прадедов Вики звали Николаями.

Малыш благополучно рос энергичным любознательным умненьким крепышом. Начавший сносно разговаривать в год с небольшим, к двум годам он уже полностью овладел родной речью, включая произношение трудных согласных. Наиболее употребительными в этот период у него стали вопросительные предложения, среди которых чаще других звучал вопрос, относящийся не только к окружающему предметному миру, но и к разнообразным явлениям природы: «Это что?», или «Что это?»; несколько реже родители слышали вопросы «Почему?» и «Зачем?» У Коленьки рано проявился интерес к рисованию. Удивительным при этом было то, что в отличие от абсолютного большинства детей, изображающих знакомые им реалии: дома, автомобили, животных, деревья, цветы, солнце и тому подобное, маленький Гессер предпочитал в своей живописи исключительно стиль абстракционизма с нагроможденьем самых разнообразных цветовых комбинаций, используя различные методы нанесения краски от мазков кисточкой и тычков кончиками пальцев до пятнания бумаги окрашенной ладошкой, а то и покрытия нужных, с его творческой точки зрения, мест на рисунке разноцветными кляксами прямо из стаканчиков с разведённой гуашью, либо акварелью. Каждому своему рисунку, а точнее сказать – живописному произведению он непременно придумывал название, которое собственноручно и писал на свободном месте листа печатными буквами, будучи уже способным: и читать, и писать. К пяти годам Коля бегло читал по – взрослому – одними глазами и прекрасно запоминал прочитанное, часто, практически, наизусть, если что – то ему особенно нравилось. В шесть лет родители обнаружили у сыночка интерес к занятиям спортом: он с большим увлечением занимался плаванием и с явным удовольствием посещал школу восточных единоборств, где тренеры заметили у мальчика незаурядные природные данные. Школьная программа Николеньке давалось очень легко; и его милое лицо из года в год смотрело озорным взглядом с «Доски почёта». При всех несомненных его талантах, ему совершенно не свойственны были капризность и эгоизм. Он обожал всех своих бабушек и дедушек и безмерно любил маму – Викторию Леонидовну и папу – Эдуарда Николаевича.

Глава 5. Десять лет спустя после дебюта.

Сегодня в календаре жизни Муромского был день, отмеченный красным праздничным цветом – сегодня вечером он ждал в гости Викторию Гессер, по – прежнему занимавшую в его сердце особенное место. Предвкушение свидания с ней было столь сладостно ожидаемым оттого, что свидания эти становились всё более редкими. Томительные длительные паузы между ними он склонен был объяснять отнюдь не охлаждением к нему Вики, а совершенно иным оправдывающим её обстоятельством – необходимостью всё больше свободного времени посвящать сыну Коленьке – единственному наследнику семьи Гессер, которому уже шел десятый год. Но, ведь известно: чем дольше разлука, тем желаннее свидание.

Десять лет минуло – ушло за горизонт жизни с первой судьбоносной для Муромского встречи с Викторией – этой роковой женщиной, не ставшей, вопреки его намерениям, любимой женой и, напротив, убедившей Родослава в его особом предназначении – быть оплодотворителем, отказавшись от создания собственной семьи. Сейчас, когда в папке с надписью: «КОНТРАКТЫ НА ОПЛОДОТВОРЕНИЕ», оказались подшитыми уже шестьсот девяносто контрактов, как бы итожа десятилетие специфической деятельности, Муромскому было о чём задуматься. Он уже давно понял, как морально не проста миссия оплодотворителя, легкомысленно казавшаяся поначалу неким непрерывным сексуальным приключением. Прежде всего нашло своё подтверждение его изначальное предположение о возможных душевных травмах, сопряженных с необходимым прекращением контрактных отношений после неизбежно возникающего человеческого сближения между ним и контрактантками. Правда, десять лет назад, размышляя о психологических особенностях контрактных отношений, он думал о негативных душевных последствиях для него лично, а сейчас, имея за плечами богатый практический опыт, Роду стало абсолютно ясно, что такие последствия возникали и у женщин, пусть не у всех, но у значительной их части, причем чем отчётливее проявлялась человечность с его стороны, тем глубже были женские переживания. Не удивительно поэтому, что завершение отношений по истечении срока действия контракта, или по достижении его цели – беременности роженицы, оказалось для Муромского делом существенно более сложным, чем исполнение обязанностей оплодотворителя. На протяжении этих десяти лет не редко возникали ситуации, когда, вступая в интимные отношения с Родославом по – необходимости, ради желанной беременности, через некоторое время контрактантка, в особенности если она была незамужней, начинала испытывать к нему искреннюю влюблённость. Апелляция к формальным условиям контракта в таких обстоятельствах результата не давала. Влюблённые женщины, надеясь на взаимность, подозрение в наличии которой они основывали на впечатляющей эректильной функции у партнёра, наивно принимаемой за неопровержимый признак страсти, признавались в любви, звонили и просили, даже умоляли о продолжении отношений. Муромскому приходилось использовать все свои интеллектуальные способности, чувственное красноречие, предельный такт и доброжелательность, чтобы убеждать влюблённых женщин в невозможности и ненужности того, на что они надеялись.

В известном смысле Муромского можно было бы считать однолюбом, поскольку на самом деле в его жизни была и пока ещё оставалась только одна единственная женщина, с которой он мог бы связать навсегда свою судьбу – это Виктория Гессер. Увы, но этого не хотела она. Более того, Родослав не мог не замечать, что после рождения сына, в их редких свиданиях с её стороны всё менее ощущалось душевное расположение к нему. Вызывало чувство досады даже не краткость встреч, а какая – то судорожная торопливость. Род уже и не мог припомнить, когда в последний раз Вика оставалась у него до утра. Кратковременные, на час – два не больше, визиты стали правилом. Вот и сегодня, едва переступив порог, она предупредила, что не на долго; и это означало только одно – любовью они должны были заняться без промедления. Её желание не медленного жадного совокупления провоцировало в нём сильнейшее возбуждение, чему отнюдь не мешало осознание того, что Виктории такие встречи с ним нужны были, вероятно, ради поддержания психической устойчивости, по – сути, только, как со здоровым самцом, исключительно для секса в его узком физиологическом смысле, а не ради общения хотя бы с примесью духовности, которой в её жизни было более чем достаточно. Именно по этой причине их короткая любовная пьеса проходила по однажды придуманному ею сценарию, где, практически отсутствовали слова, но детальнейшим образом были прописаны сценические движения партнёров: войдя на сцену, то бишь в спальню Родослава, любовники вставали напротив друг – друга и молча раздевались. Затем Вика: накладывала горку подушек перед одним из кресел; вставала коленями на подушки; прогнув спину, склонялась грудью к сиденью кресла и опиралась на него локтями. Такую позу она нашла для себя, как наиболее благоприятную, позволявшую стоящему на ногах Роду, с удобством производить мощные амплитудные фрикции, а ей максимально быстро получать несколько глубоких оргазмов. Викин сценарий не предусматривал использование мужской контрацепции; и на вопрос Муромского уж не хочет ли она родить от него второго ребёнка отвечала, загадочно улыбаясь, мол да хочет, поэтому он должен для этого очень стараться. Годы их грешной любовной связи шли своим чередом, но его старания не приводили к видимым признакам повторной беременности. Естественно такое странное обстоятельство не могло не вызвать искреннего недоумения у профессионального оплодотворителя. В конце – концов Виктории пришлось признаться в том, что на самом деле второй ребёнок ей категорически не нужен, и что свою жизнь она собирается посвятить безраздельно сыну Николеньке. Поэтому проблему контрацепции она решила радикально путём перевязки маточных труб.

И на этот раз в многолетней любовной пьесе никаких изменений не произошло. В полном соответствии со сценарием Муромский трудился усердно и безостановочно. Обладавший от природы выдающейся мужской силой, к своим тридцати пяти годам он обрёл новую особенность – продолжительность полового акта резко возросла. Настоящий мужчина только тогда получает подлинное удовлетворение от совокупления и основание для самодовольства, когда оставляет удовлетворённой женщину. Родослав мог быть доволен собой – ублажаемая им женщина, непрерывно стоная, испытала несколько оргазмов от первого скороспелого до последнего сладковымученного, сопровождаемого извержением его горячего семени и её уже даже не стонами, а звуками, напоминающими, не громкостью конечно – но тонами, родовые крики. Обессиленная Вика медленно и томно распрямила спину, встала с подушек и повернувшись лицом к Муромскому, произнесла: «Спасибо, ты, как всегда, молодец!». Потом коснулась губами его сомкнутого рта, накинула на себя валявшуюся на полу рубашку Родослава и отправилась принять душ. Вернувшись, оделась в своё и, сказав заведомо известные слова: «Ну, мне пора, Род. Всё было превосходно! До свидания, милый. Провожать меня не надо.», ушла. После поспешного прощания и ухода Виктории в ту свою главную жизнь, в которой отсутствовало то, что она получала, здесь, но было всё остальное, в сердце Муромского закралась грусть незваной гостью. «Эх грусть – тоска у меня в груди. Это только присказка – сказка впереди» – мысленно процитировал он песню Владимира Высоцкого.

***

Мария Васильевна Муромская пребывала в приподнятом настроении – и было отчего: гипертония не давала о себе знать уже на протяжении целого месяца; съездила в кои веки навестить свою старую подругу, с которой выпили по чуть – чуть и долго разговаривали по душам, вспоминая общее былое – счастливое и горестное; возвращаясь из гостей, с удовольствием прошлась от автобусной остановки до дома; погода баловала ласковым теплом. Вот и решила посидеть на лавочке у подъезда, благо она, на удивление, не оказалась, как всегда, оккупированной охочими до пересудов соседками, компанию которых она старалась избегать. Но, только успела Мария Васильевна присесть на нагретые за день деревянные лавочные планки, как распахнулась подъездная дверь, а из дома лёгкой походкой вышла Виктория, сразу же обратившая внимание на сидящую на лавочке пожилую женщину.

– Ой, Мария Васильевна, здравствуйте! Очень рада вас встретить!

– Здравствуй Вика! Мне тоже приятно тебя увидеть. Ты что же приезжала к Родику?

– Да, вот…

– А ты присядь. Знаю, ты, как всегда, торопишься. Ну, уж уважь меня старую – посиди со мной немного. Очень уж хочется с тобой поговорить.

– Ну, что вы, Мария Васильевна? Какая же вы старая? Годы, ведь, не возраст! Вы прекрасно выглядите. Мне бы хотелось так выглядеть в ваши годы.

– Ладно, не будем обо мне. Лучше скажи: почему ты так редко к нам заезжать то стала?

– Что делать, Мария Васильевна. Так жизнь складывается. Забот множество разных.

– Я понимаю. Жалко мне только Родослава. Не женится вот никак! Вообще то заводит себе, должно быть, каких – то – ночует то дома редко, а чтоб к себе привести, познакомить с матерью – так нет! А если спрошу: «Коли встретил хорошую женщину отчего не женишься?» «В снохи она не годится» – отвечает. Шутит конечно. Но, я – то сердцем материнским чувствую: тебя он по – прежнему любит, по тебе, милая моя, тоскует!

– Я знаю это, Мария Васильевна. Но брак между нами не возможен, и вам наверняка известно почему.

– Да уж, Викочка, конечно известно, и я тебя не сужу, помилуй Бог. Нет! Просто жалюсь я тебе. Видно не дождусь я внуков. Ладно! Скажи, как твой то сыночек?

– Всё хорошо, растёт, не болеет, учиться на отлично, спортом занимается.

– Ну, и слава Богу!

– Извините, Мария Васильевна, но мне действительно надо ехать по делам. Всего вам доброго! Не болейте!

Чмокнув маму Родослава в щёчку, Виктория поднялась с лавочки и энергично шагая быстро скрылась за углом дома.

***

Заместитель главного инженера ЦГЭС Родослав Иванович Муромский, исполняя обязанности своего шефа, отдыхавшего в очередной отпуск на «югах», подвёл итог совещания по вопросу реализации плана модернизации оборудования предприятия, поблагодарил всех за работу. Дождавшись, когда последний участник совещания покинул кабинет, достал из внутреннего кармана пиджака довольно толстую записную книжку и стал сосредоточенно перелистовать её страницы, тихонько проговаривая попутные мысли вслух: «Так, посмотрим. Сегодня у нас девятнадцатое августа. Вчера я встречался с Анной Свиридовой, шестнадцатого – с Руфиной Абель, пятнадцатого августа посетил Наилю Фаттахову. Что у нас на сегодня? Сегодня – только личное знакомство в кафе «Радуга» с Натальей Величко в девятнадцать ноль ноль. Хорошо! Посмотрим теперь планы. Так, двадцатого августа свободный день. Отлично, значит вечером дома – мама будет рада. А вот послезавтра последнее свидание с Эльвирой Васильевой, а двадцать второго – очередное с Наилёй. Ну, что? Всё понятно! Пора ехать в «Радугу».

***

Специальную толстую общую тетрадь без названия, которую можно было бы правильно и точно назвать «Дневник оплодотворителя», Род завёл через три месяца после успешного дебюта в качестве оплодотворителя, сообразив, что отсутствие подобного органайзера не позволит удерживать в памяти всю необходимую информацию, касающуюся его специфической деятельности, и чревато недопустимыми для профессионала всевозможными накладками, неприятными и даже унизительными для него и «рожениц» оговорками и вообще путаницей. В этой тетради в придуманной им таблице Муромский аккуратнейшим образом фиксировал всё, что могло помочь ему чётко исполнять свои обязанности по всем действующим контрактам. Учитывая срок их действия, актуальными зачастую оказывались учётные данные по десяти – двенадцати контрактам одновременно. В таблице предусматривались отдельные графы, где указывались: порядковый номер контракта; фамилия, имя, отчество «роженицы»; дата подписания контракта и дата завершения его срока действия; планируемая дата первого контрактного свидания с пометкой об исполнении; даты планируемых последующих свиданий; места свиданий и их адреса; контактные телефоны контрактанток. В графе, озаглавленной «Результативность», он делал отметки о положительном, или отрицательном результате исполнения своих обязательств, вписывая «Б/С», или «Б/Н», что означало соответственно: «Беременность состоялась» и «Беременность не состоялась». И тут надо сказать, что в учётных данных только по четырём контрактам из шестисот девяноста стояла пометка «Б/Н».

Вскоре стало понятно, что кроме большой общей тетради, в интересах его сексмиссии, ему столь же необходим ещё один всегда находящийся под рукой деловой аксессуар – небольшая незаметно размещаемая во внутреннем кармане пиджака записная книжка, где дублировались основные учётные данные и графики контрактных свиданий на ближайшие две недели.

***

Эльвира Васильева, подписавшая с Муромским контракт, который в архивной папке оплодотворителя значился под №689, узнала о нём от своей невестки*, а той, уже не понаслышке, было известно о Муромском от лучшей подруги, два года назад забеременевшей по контракту на оплодотворение, родившей здоровенькую дочку, и благодарившей судьбу, давшей ей такую возможность.

*Невестка – жена родного брата

Эльвира, дважды выходила замуж и оба раза неудачно! Казавшиеся ей поначалу нормальными парни, как под копирку, мужьями получались негодными, считавшими, что за свои мужские ласки жена обязана устраивать им рай на земле: кормить, поить, одевать, холить. Работать не любили и не желали. У одного лодыря с губ не сходила дурацкая поговорка: «Работа не волк – в лес не убежит!»; у второго – два других глупых присловья: «Пусть трактор работает – он железный!» и «От работы лошади дохнут!» Мало того – ещё и выпивали часто и без меры: один до умопомрачения, другой до беспамятства – вот и вся разница! Она хотела родить, но не решалась. В надежде, что каждый из них возьмётся за ум, откладывала своё материнство до лучших времён; и, прежде чем развестись, переделала кучу абортов, по нескольку раз «залетая» от каждого из них. На последнем врачи предупредили: предстоящая операция сопряжена для неё с большим риском утратить репродуктивную способность навсегда, и если она всё – таки хочет стать матерью, то от абортирования лучше отказаться. Эльвира не вняла увещеваниям докторов – настояла на своём…

Когда Эля в разговоре с невесткой услышала удивительную историю её лучшей подруги, никаких сомнений не было в том, что это указующий перст Божий для неё самой. Доверившись ей, она упросила невестку узнать у подруги: каким образом можно познакомиться с этим Муромским и подписать с ним такой же контракт на оплодотворение.

…Сегодня у Эльвиры в отеле «Приют странников» должно было состояться уже десятое по счёту и последнее контрактное свидание с Родославом. К месту будет упомянуть, что с некоторых пор Род предпочитал встречаться с контрактантками, по – возможности, в гостиницах, благо старые строгие порядки заселения в них радикально изменились, коммерциализировались и, наконец, перестали ханжески исполнять обязанности охранителей нравственности.

Эля замечательно готовила, поэтому ресторанным блюдам предпочитала свои собственные. К тому же ужин, в таком случае, стоил гораздо дешевле. Готовясь к свиданию с Родославом, она купила на рынке для жаркого собственного рецепта: хорошей парной говядины, зелень, помидоры, оливковое масло, луку зелёного и репчатого, сладкий перец, соус ткемали, минеральной воды и свежий лаваш; принесла всю эту провизию в номер, где, как, впрочем, и в других номерах, в расчёте на соответствующие пожелания постояльцев, был предусмотрен уголок для приготовления еды со всем минимально необходимым оборудованием.

Времени до начала свидания с Муромским оставалось ещё достаточно; и Эля, не торопясь, занялась стряпнёй. Под мерное постукивание ножа о разделочную доску она вспоминала свою контрактную историю. Ясно и во всех подробностях в её памяти всплывало первое интимное свидание с Родославом здесь в этой гостинице в другом, но точно таком же номере. Тогда она очень волновалась, несмотря на имевшийся не малый опыт сексуального общения с мужчинами, и понятно почему – её мужчины были мужьями, состоявшими в законном браке с Эльвирой, а предстояло совершенно иное: лечь в постель с едва знакомым человеком пусть даже согласно контракту. Из текста контракта следовало, что плата за интимную услугу Муромскому не предусматривалась, но вот кормить своего оплодотворителя в обязанности «роженицы» входило. Эля помнила, как она, в первый раз встретив его в номере «Приюта странников», предложила ему поужинать. Родослав не отказался, а даже напротив – поблагодарил и сказал мол покушает с большим удовольствием. На правах хозяйки она пригласила гостя к уже сервированному столу и как – то суетливо стала переносить готовое горячее угощение из кухонного угла. Стараясь скрыть волнение, накладывала ему в тарелку приготовленное мясо, но предательски подрагивающая в её руке ложка выдавала всё же силу волнения женщины. Муромский, разумеется, тогда сразу это заметил, улыбнулся и ровным успокаивающим голосом сказал: «Вы не волнуйтесь так, Эльвира. Дело то нам с вами предстоит простое, житейское, самое распространённое, можно утверждать, среди людей. Раздевайтесь и ложитесь под одеяло, а я поем не много и приду к вам.» Ещё Эля вспомнила, что двухмесячный срок действия контракта заканчивается через день; предстоящее свидание, конечно же, будет последним, а признаки беременности всё ещё не обнаруживались. Оставалось надеется, что очередные треклятые месячные через шесть дней всё – таки не заявятся во всей своей красе.