Оплодотворитель

Какое – либо решение относительно предложения претендентки на контракт из Германии, именно потому, что из Германии, ещё не созрело, а пока следовало почитать два первых послания.

Бегло пробежав глазами письмо Галины Лапиной, мало чем отличающееся от других ему подобных, он перешел по ссылке к фотографии корреспондентки. Увы, черты лица Галины не в малейшей степени не пробуждали в душе Родослава эротического интереса к этой женщине. Это был очередной случай, когда ему придётся отказать в контракте на оплодотворение. Не откладывая ответ на «потом», Муромский по электронному адресу Галины Лапиной написал:

«Здравствуйте, Галина! Перед тем, как написать Вам ответное письмо, я долго смотрел в Ваши умные с проникающим в душу добрым взглядом глаза на фотографии и для меня – человека, поверьте, очень неплохо разбирающегося в людях и в особенности в женщинах, стало совершенно ясно, что Вы наделены множеством добродетельных качеств. Помимо присущего Вам пусть не броского, зато не вульгарного, а скромного милого очарования, уверен, у Вас прекрасная душа. Поэтому не сомневаюсь, что Вы ещё встретите человека, который будет счастлив стать Вашим мужем и отцом Ваших общих с ним детей. Что же касается меня, то, к сожалению, вынужден отказаться от подписания с Вами контракта по одной единственной причине, а именно: не позволяют мне этого мои уже ограниченные, в силу возраста, физиологические возможности, используемые в полном объёме в нескольких ранее подписанных контрактах. Надеюсь на Ваше понимание. Простите и не держите на меня зла.

Родослав Муромский.»

Портрет Анастасии Рябцевой напротив вызвал сильное чувственное и одновременно эстетическое впечатление. Облик Анастасии был примером типажа истинно русской красоты; и вызывал лишь один недоумённый вопрос: почему такая красавица не обрела своего женского счастья. «Хотя, – вдруг будто верхоплавка в старом пруду, блеснув серебряным бочком, промелькнула в голове Родослава Ивановича неожиданно парадоксальная мысль – зачем же такие фаталистические определения? Ещё ведь судьбой Анастасии не поставлена точка в её жизни. И моё особое участие, как оплодотворителя, в ней будет означать всего на всего запятую, за которой, всё – таки, может последовать счастливое продолжение. Почему нет?» Придя с этой мыслью в состояние душевного равновесия, Муромский двумя пальцами, но довольно бегло начал стучать по кнопкам клавиатуры, набирая текст ответного послания в адрес русской красавицы:

«Здравствуйте, Анастасия! Я смотрю на Ваш фотопортрет и задаю себе один единственный вопрос: почему такая удивительно красивая женщина не наделена счастьем в полной мере? Впрочем, как говориться, пути Господни неисповедимы! Что же касается Вашего вопроса о возможности заключения контракта, то, разумеется, контракт такой возможен. Более того я его подпишу с удовольствием и с воодушевлением буду исполнять свои контрактные обязательства перед Вами. Детали и формальности предлагаю обсудить при первой личной встрече, для которой готов, в порядке исключения, прибыть в назначенные Вами время и место.

                                           Родослав Муромский»

Странным непонятным образом именно в то время, когда Род писал письмо Анастасии Рябцевой, в глубинах его сознания созрело решение относительно предложения Катрин Дитрих. Оно было твёрдым очевидным и логичным. Он снова латиницей набрал адрес Катрин и написал ей такой ответ:

«Здравствуйте, Катрин! Не скрою – письмо из Германии было для меня сюрпризом. Второй и приятной неожиданностью стало то, что Вы оказались бывшей соотечественницей, имеющей при этом определённое отношение к Виктории Гессер – человеку, в решающей степени повлиявшему и на мою жизнь и судьбу. Сразу же хочу Вам сообщить, что Ваше желание заключить со мной контракт считаю для себя лестным и, конечно же, с моей стороны возражений, в принципе, нет. Но, при всей заманчивости провести контрактный период в Кёльне, от этого Вашего предложения должен отказаться и вот почему: понимаете, Катрин, я – Оплодотворитель, и уже более двадцати лет исполняю сию миссию. По моему счёту забеременевшими от меня женщинами рождены около тысячи четырёхсот желанных детей. В течение двух месяцев, которые Вы мне предлагаете провести в ФРГ, минимум восемь бездетных российских женщин не смогли бы стать матерями здоровых малышей. Могу ли я себе позволить посвятить одну шестую года исключительно Вам, при всех Ваших, на мой взгляд и вкус, несомненных женских достоинствах? Поэтому делаю Вам встречное предложение: Вы приезжаете на свою бывшую родину, в город, в котором живу я, снимаете номер в одной из гостиниц (рекомендую гостиницу «Юбилейная») и в течение двух контрактных месяцев я буду частым Вашим гостем. Надеюсь, Вы не найдёте это письмо и моё контрпредложение обидными для себя. Поверьте, я очень хотел бы стать биологическим отцом Вашего сына, или дочери.

                                           Родослав Муромский»

Ответив на все три последних электронных письма, Род заглянул в записную книжку, освежая в памяти свои миссионерские ближайшие планы. «Так, – сам себе сказал оплодотворитель – сегодня в восемь вечера у меня пятое свидание с Зинаидой Теребус. Ладно, ехать не далеко – можно пару часов, пожалуй, поспать. В спальню к себе не пошел, а прилег в гостиной на диване, подложив под голову шелковую подушку, вышитую когда – то затейлевым многоцветным узором руками Марии Васильевны. Он лежал, сначала глядя в потолок, потом смежил веки, но сон не шел. Отчего то нахлынули воспоминания о маме, о её многолетнем безнадежном ожидании женитьбы непутёвого сыночка, о маминых мечтах о внуках. Конечно же их она имела ввиду, когда, умирая у него на руках, произнесла последние слова: «Не дождалась…» «Мог ли я тогда говорить ей правду? – Спросил он сам себя. – Смогла бы она поверить в то, что у неё уже больше тысячи внуков и внучек? Нет конечно! Для неё такие слова были бы, в лучшем случае, просто глупой шуткой, а то и гнусной издёвкой – не иначе; и, в сущности, была бы абсолютно права. Вот у тебя, Муромский, невообразимое множество, вроде бы, твоих детей, и не один из них не назовёт тебя папа, ни один! Но, разве это не справедливо? Скажи честно: тебя что – то интересовало, кроме факта их зачатья? Нет! Говоря по совести, тебе было безразлично: все ли они родились живыми на белый свет, здоровы ли, как их называли. Впрочем, имя одного, можно сказать моего первенца, мне все же известно – Николай. Теперь он уже вполне взрослый парень, но не Николай Родославович Муромский, а Николай Эдуардович Гессер – законный сын, воспитанник и наследник покойного Эдуарда Николаевича. Вот его то Коля, естественно, будет чтить и помнить, как своего родного отца – и это правильно! Так и должно быть! А ты, брат, придёт срок, будешь вот так коротать время в холостяцкой квартире в полном одиночестве, пока не отдашь концы. Ладно, нечего жаловаться на судьбу – ты её сам такую выбрал. Ты не отец и не муж, ты – оплодотворитель! Это твоя миссия, это, пока не иссякла мужская сила, твоя стезя! Отбрось хандру и отправляйся лучше к очередной «роженице». Ждёт свидания с тобой в надежде на вторую беременность согласно контракту №1311 рыжеволосая Теребус Зинаида».

Здесь уместно пояснить по поводу второй ожидаемой Зинаидой беременности. Дело в том, что Зина четыре года тому назад уже заключала с Муромским контракт на оплодотворение и благополучно родила от него здоровую хорошенькую девочку. Жизнь молодой женщины после этого знаменательного события наполнилась особым ни с чем не сравнимым счастьем материнства, так желанного, умной независимой самодостаточной женщине, пользующейся успехом у определённой категории мужчин, пригождающихся время от времени на роль любовников, но абсолютно не соответствующих представлениям о том, какими качествами должен обладать муж и тем более отец её детей. Материальные проблемы Зинаида Теребус не испытывала. Дочка росла, но ещё быстрее росли доходы маленькой семьи, благодаря бизнес – талантам мамы Зины. Не удивительно, что настал момент, когда маме Зине очень захотелось иметь сына – будущего наследника семейного бизнеса, и братика для дочки. Мысль о том, чтобы биологическим отцом наследника может стать снова Родослав Муромский показалась Зинаиде естественной и разумной…

Глава 7. Суд – продолжение.

Прочитав внимательнейшим образом текст одного из контрактов на оплодотворение, и, отметив для себя отточенность формулировок многих пунктов, свидетельствующих о несомненном участии в этом консультанта – юриста, судья продолжила механически перелистывать страницу за страницей, не вникая уже в неизменную содержательную часть контрактов, а лишь задерживая взгляд на именах и фамилиях женщин, поименованных в них «роженицами»; и в душе у неё в эти минуты творилось невообразимое смешение чувств и распря взаимоисключающих умозаключений, напитанных соками противоречивых эмоций. «Каков же негодяй этот Муромский! Ну и хлюст! Просто какой – то циничный ловелас! – Была самая первая оценка судьёй ответчика. – Подожди, что ты так сразу клеймишь человека не разобравшись. Ведь, никого из всех этих «рожениц» он не неволил, не обманывал, не принуждал к сожительству. По сути, каждая из них просила его о такой необычной услуге. Нет сейчас я не в состоянии подойти к делу объективно с холодной головой. Надо успокоиться и хорошенько подумать. Пока же полезно будет всё – таки послушать ответчика.»

– Господин Муромский хотелось бы услышать от вас комментарии относительно представленных суду документов. Вы хотя бы отдавали себе отчёт в том, что эти контракты могут стать доказательствами вашей сомнительной с точек зрения закона и морали деятельности? Суд слушает вас.

– Ваша Честь, чтобы ответить на ваш вопрос мне придётся начать издалека. Тридцать лет назад жизнь моя была наполнена обычными для молодого парня вещами: учёбой, работой, спортом, естественно девушками – не более того. Но неожиданно, в результате генетических исследований, в которых я принимал участие в качестве добровольца, выяснилось, что природа наделила меня уникальной наследственностью без каких – либо даже малейших отклонений от эталонного генотипа, встречающейся у наших современников, не чаще, чем у одного человека на десять миллионов. В то время я встретил женщину – генетика кандидата биологических наук, убедившую меня в том, что в условиях всё увеличивающейся частоты наследственных заболеваний, как следствия процесса генетического вырождения людей в цивилизованных странах, такие носители уникальной наследственности, как я, не вправе распоряжаться ей заурядно, то есть жениться и оставить двух – трёх здоровых наследников, а напротив обязаны отказаться от семьи с её неизбежными семейными ограничениями и посвятить себя миссии оздоровления народа посредством оплодотворения максимально возможно большего количества женщин, желающих иметь здорового ребёнка, но не имеющих возможности по тем, или иным причинам забеременеть. Другими словами – я должен был стать оплодотворителем. Разумеется, у меня, конечно, были сомнения в законности подобной социальной миссии и в её возможности с точки зрения различных рисков лично для меня в роли оплодотворителя. Именно в силу сомнений подобного рода, мне пришлось прибегнуть к помощи компетентного юриста, благодаря которому появилась идея контракта на оплодотворение. Им же были сформулированы все его основные положения; и главными принципиальными, при этом стали положения, подчёркивающие добровольность контрактантов и отказ от каких бы – то ни было прав по отношению к друг – другу, вытекающих из факта рождения ребёнка, а также моих, как биологического отца, обязанностей, а равно и прав в отношении родившихся биологических детей. И прошу заметить, Ваша Честь: никому из тысячи шестисот семидесяти семи женщин, родивших от меня своих долгожданных наследников, кроме госпожи Суэтиной, не пришло в голову в суде оспаривать положения, подписанных ими в ясном уме и твёрдой памяти, контрактов на оплодотворение. Тем не менее, независимо от контрактной защищённости этой моей специфической социальной деятельности, я временами задавался вопросом: а нет ли в ней, всё – таки, чего – то, пусть не криминального, а дурного по человеческой мерке; и, отвечая самому себе, по большому счёту, ничего дурного не находил. Ведь, в стремлении к материнству нет ничего зазорного. И если уж не судьба женщине родить от мужа, то можно ли её упрекнуть за необходимую временную связь с мужчиной с заведомо здоровой наследственностью, то есть с оплодотворителем. Нет, Ваша Честь, ничего плохого в своей миссии я не находил. Женщины, вступавшие со мной в контрактные отношения, получали от меня всё, что предусматривает контракт и, прежде всего – желаемую беременность. А вот мне – оплодотворителю, ответственно относящемуся к своим генам, как к ценности, способной оздоровить генофонд, пришлось отказаться от многого. Вы, может быть, не поверите, но на протяжении последних тридцати лет: я не выкурил ни одной сигареты; не позволил себе и капли алкоголя; не допускал никогда излишеств в еде, дабы не потучнеть и поддерживать на достаточно высоком уровне свои физиологические кондиции. Самое же главное из всего того, от чего мне пришлось отказаться – это собственная семья и не биологические, а свои настоящие дети. Надеюсь у меня получилось хотя бы немного оздоровить генофонд и сделать немало женщин чуть счастливее, а мне, судя по всему, придётся свой век так и доживать – в одиночестве. Это весь мой комментарий, Ваша Честь. Мне больше нечего сказать.»

Повествуя свою историю, Муромский смотрел всё время на судью, лишь изредка мимолётно поглядывая то на Полину Суетину, то на Иду Марковну, то на кого – то из публики в зале. Со стороны его устремлённые на судью глаза воспринимались совершенно естественно, ведь он изъяснялся по её предложению. Но дело было не только и не столько в соблюдении уважения к суду в лице непосредственно судьи Тихомировой, а совсем в другом – Анна Павловна притягивала взгляд Родослава Ивановича. Она нравилась ему. Всем своим обликом – лицом, пропорциями фигуры, едва угадывающимися под мантией и даже голосом она напоминала ему Вику в их общей молодости. Ему хотелось, чтобы у судьи не сложилось о нём впечатление, как о мерзавце и моральном уроде.

Судья же слушала ответчика и вызываемые его словами противоположенные чувства, сменяя друг – друга, тревожили её душу: тёмная волна возмущения сменялась светлой волной сочувствия, за которой накатывалось отталкивающее непрятие, уступающее вскоре состраданию, а за ней снова взрастала мрачная волна брезгливости, исчезающая под напором человеческого понимания и юридического здравомыслия.

– Спасибо. Присаживайтесь пожалуйста.

Через краткую паузу судья встала, и, обращаясь к залу сказала: «Суду сущность дела ясна! Резолютивная часть судебного решения будет оглашена через тридцать минут. Суд удаляется на совещание.»

– Встать! Суд удаляется на совещание. – Прозвучал полагающийся возглас секретаря. Сделав далее объявление о перерыве на тридцать минут, она поспешно покинула вслед за судьёй, постукивая каблуками – шпильками по паркетному полу, зал судебных заседаний, в котором уже нарастал характерный шум одновременно начавшихся разговоров всех присутствовавших здесь людей, находившихся под сильным впечатлением от услышанного.

Родослав Иванович же почёл самым разумным воспользоваться имевшимся в здании суда буфетом, чтобы немного подкрепиться, не забыв пригласить с собой своего адвоката. Пройти беспрепятственно мимо истца им, однако, как он и подозревал, не удалось. Полина Суетина, заняв выгодную позицию в проходе, и, воспользовавшись некоторым замешательством ответчика, спросила его тоном уверенного в своей правоте человека: «Ну, что, Муромский, надеешься бумажкой отмазаться от алиментов? Ничего у тебя не получится! И мне плевать, что другие дуры ничего от тебя не требовали. Мне то, во всяком случае, ты будешь платить, как миленький. Никуда не денешься!

– Вы всё сказали, что хотели?

– Да!

– Тогда, позвольте, госпожа Суетина, мы пройдём. Хотелось бы, если вы не возражаете, заморить червячка.

И слегка надавив тыльной стороной левой ладони на плечо своей процессуальной противницы так, что той пришлось, всё – таки, посторониться, Родослав Иванович в сопровождении Иды Марковны Рубик проследовал в буфет.

***

Перерыв закончился, и после обязательных формальностей председательствующий судья, в готовности вынести свой вердикт, поднялась с кресла.

– Встать! – призвала присутствующую публику секретарь – оглашается судебное решение.

Анна Павловна Тихомирова с забытым в далёком начале своей судейской деятельности волнением, тем более странным для гражданского, а не уголовного дела, глядела в подготовленный текст и, затягивая паузу, никак не могла приступить к его чтению. Удивляясь неожиданно возникшему состоянию, она, всё – таки, взяла себя в руки и ровным профессиональным голосом озвучила написанное на бумаге.

– Рассмотрев в судебном заседании материалы дела суд постановляет: Руководствуясь принципом «Свободного договора» и на основании статей 420 и 421 Гражданского Кодекса РФ признать иск гражданки Суетиной П.А. не имеющим оснований. Письменное судебное решение с мотивировочной частью истец и ответчик могут получить через пять суток.»

Судья вновь присела на своё председательское кресло, взяла в руку молоточек, и произнеся: «На этом судебное заседание закрыто», ударила молоточком по деревянной наковаленке, извлекая уже знакомый присутствующим в зале неприятный резкий режущий ухо звук.

Покидающая зал судебных заседаний публика по отношению к решению судьи Тихомировой разделилась на две очень неравные части: маленькая группа поддержки гражданки Суетиной П.А., состоящая, главным образом из родственников истца, само собой разумеется, была на её стороне, считая судебное решение не просто неправильным, а возмутительно ошибочным, но подавляющее большинство считало решение судьи мудрым и справедливым.

Глава 8. После суда.

В последние несколько дней подчинённые Генерального директора и совладельца компании «ГорЭлектроСервис» Родослава Ивановича Муромского стали замечать перемену в лице шефа, которое обычно выражало оптимизм и самодовольство, сейчас же на нём отражались прямо противоположенные чувства, сосредоточенность на которых заставляла его смотреть в глубину самого себя, глядя на окружающих поверхностным рассеянным взором. Конечно всем было известно, что на убеждённого холостяка Муромского неожиданно подала в суд некая дама по поводу алиментов на содержание, якобы, рождённого от него ребёнка, но не по слухам, а от двух своих сослуживцев, присутствовавших на правах друзей ответчика на слушании дела, знали, что суд не признал претензии истицы обоснованными. Поэтому версия, связывающая его теперешнее состояние с судом и угрожавшими ему алиментами коллективом отвергалась без колебаний. Рассматривалась также версия серьёзной неизлечимой болезни, поскольку известно, что в таких печальных случаях люди действительно часто уходят в себя, готовясь к скорому неизбежному финалу и отстраняясь от жизненной суеты. Однако, по общему мнению, вероятность такого обстоятельства должна была признаваема совершенно ничтожной. Другие же версии не выдвигались.

На самом же деле печать душевного неблагополучия на лице Муромского отражала приступ меланхолии, парадоксальным образом вызванной судом, несмотря на принятое им решение в пользу ответчика. Не ощутил Родослав Иванович какой – то особой радости, нет! Вовсе не ликовала его душа, когда судья не признала обоснованными претензии Полины Суетиной на алименты. Разве, что уловил некое лёгкое удовлетворение сродни тому, какое ему приходилось в молодости испытывать после победы на борцовском ковре над явно уступавшим ему в силе и опыте соперником. Да, он считал Полину ещё той склочницей и стервой, но всё равно, почему – то, ему было жалко эту слабую, в сущности, женщину.

Удивительно, но самое большое впечатление на него произвела его собственная речь в суде. Кому – то может показаться странным, но готовить что – то подобное заранее не приходило в голову ни самому Муромскому, ни его адвокату. Речь, по этой причине, вынужденно оказалась полным экспромтом и была совершенно искренней без тени лукавства. Неожиданно для самого себя в ней ответчик впервые мысленно сформулировал и произнёс вслух то, что составляет суть жертвенности в миссии оплодотворителя, о которой тридцать лет назад говорила ему единственная по – настоящему любимая, сыгравшая в его жизни роковую роль, женщина – Виктория Гессер. И жертва эта – его собственная семья и его настоящие собственные, а не биологические дети. Вновь и вновь он мысленно подвергал ревизии прожитые десятилетия своей жизни, пытался ответить на принципиальные философско – этические вопросы: был ли смысл в том, что он называл своей особой миссией, или принятый им и воспринятый, как мессианский, образ жизни есть его главная ошибка? А если, всё – таки его деятельность в качестве оплодотворителя не бессмысленна, но необходимо сопряжена с личной жертвой, то до какого момента должна она продолжаться – до скоропостижной кончины, до неизбежного возрастного полового бессилия, если судьба жить долго? Не пора ли поставить точку?

На почве душевных терзаний, преследовавших Муромского, он даже отказал нескольким претенденткам на новые контракты, а исполнение обязанностей по действующим оставалось возможным только благодаря усилиям воли, чтобы преодолеть нежелание, и всё ещё достаточно высокому уровню тестостерона в крови, чтобы смочь.

Когда на пятый день после суда на мобильный телефон Родослава Ивановича поступил вызов с незнакомого номера, он подумал, что придётся в очередной раз вести неприятный разговор о невозможности контракта.

– Да, слушаю вас.

– Извините, это господин Муромский?

– Вы не ошиблись. Я Муромский.

– Добрый вечер, Родослав Иванович! Беспокоит Анна Павловна.

– Простите, какая Анна Павловна?

– Тихомирова – судья. Я недавно разбирала ваше алиментное дело по иску Полины Суетиной.

– А, да- да, конечно! Простите ради Бога, не вспомнил сразу. Слушаю вас внимательно.

– Родослав Иванович, я хотела бы с вами переговорить по одному делу, но не по телефону, а приватно. Вы могли бы найти пол часа для личной встречи в удобное для вас время и в подходящем, но только не публичном месте.

– Ну, безусловно для вас я найду время. Предлагаю, чтобы не тянуть с этим, встретиться завтра в семь часов вечера. Вас устраивает?

– Да, вполне, а где?

– Анна Павловна, вы знаете сквер на улице Фовизина?

– Да, иногда приходилось проезжать мимо.

– Прекрасно! Тогда давайте в этом сквере и встретимся. Знаете, там в самом центре есть фонтан с лавочками вокруг. Так, что на лавочке у фонтана. Ваше лицо я очень хорошо помню; моё, надеюсь, у вас тоже не выветрилось из памяти.

– Всё верно. Я тоже так считаю. Проблем с взаимным узнаванием у нас не должно быть! До встречи, Родослав Иванович.

– До свидания, Анна Павловна.

***

Старый сквер с фонтаном на улице Фонвизина –тот самый, что напротив здания института генетики и геронтологии был для Муромского местом памятным сакральным. Здесь он назначал в качестве оплодотворителя свои первые встречи со своими будущими клиентками – реципиентками, как называла в своё время контрактных «рожениц» Вика. Любопытно, что Родослав Иванович абсолютное большинство забеременевших о него женщин не помнил вообще, некоторые лишь едва всплывали в зыбком мареве прошлого, но воспоминания о первых трёх были свежи и полны даже деталями до такой степени, как будто свидания с ними проходили не тридцать лет тому назад, а вот совсем – совсем недавно. Ожидая судью, он присел на лавочку, стоявшую на том же самом месте, где он давным –давно, но как будто бы вчера ждал Надю Смарагдову – стройную красивую женщину в модном тёмно – бордовом пальто и в обтягивающих узкие ладони тонких чёрных перчатках. А разве можно забыть Эльвиру Полянскую с её роскошными кустодиевскими формами, её подкупающей непосредственностью и обожанием голоса Френка Синатры. Ярко и рельефно проступали сквозь десятилетия картины, запечатлевшие его встречи с Тоней – троюродной сестрой Виктории, которая годом позже сообщила Муромскому о том, что Тоня родила двойню – мальчика и девочку и совершенно счастлива…

– Добрый вечер, Родослав Иванович! – Поприветствовала судья Тихомирова недавнего процессуального ответчика, который, погрузившись в воспоминания, не обратил внимание на приближающуюся Анну Павловну.

– Здравствуйте, ой извините ради Бога. – Сказал, вставая с лавочки Муромский – Что – то я задумался, вот вас и не заметил.

– Ну что вы – не стоит извинений!

– Давайте, Анна Павловна, присядем что ли. В ногах ведь правды нет, как говориться.

– Давайте, тем более здесь у фонтана это весьма приятно.

– Я весь внимание, Анна Павловна. Чем могу быть вам полезен?

Родослав, используя располагающую для этого ситуацию, с удовольствием вглядывался в красивое лицо судьи и ему не трудно было заметить на нём следы какого – то напряжения в душе женщины. Он не сомневался в том, что Анне Павловне трудно решиться на начало разговора по – существу. Наконец, преодолев всё же возникшую эмоциональную преграду, она произнесла то, ради чего, собственно, попросила о встрече Муромского.