Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Распусти.

Я разжала заколку, потрясла головой, распрямляя пряди, он тотчас зарылся в волосы лицом, втянул в себя воздух и теснее прижал меня к себе.

Прямо над нами висел огромный диск луны, снизу под ногами мягко бились о рифы волны.

– Наш отдых здесь почему-то всегда совпадает с полнолунием, – отметила я.

Он не отозвался.

Он объявил мне о «каникулах» вечером в спальне, после праздника, устроенного в честь нашего воссоединения:

– Завтра убегаем из дома, самолёт я заказал. Недельку проведём вдвоём. Согласна?

– Конечно, Серёжа! – Я опустила взгляд на его рот и облизнулась. – И даже ооочень согласна!

Он куснул меня за нос и, наваливаясь, прошептал:

– Хулиганка. Я и так с ума схожу!

На остров мы прилетели вчера. Кроме нас в самолёте летели шестеро мужчин. Распределившись по салону, они скучливо поглядывали в иллюминаторы или листали журналы, старательно делая вид, что ни меня, ни Серёжи в салоне нет. Неосторожно встретившись со мной взглядом, глаза любого из них, как глаза слепого, попросту ускользали в сторону. «Довольно неприятно, когда тебя в упор не видят», – подумала я, уходя в спальню.

Из Ченнаи мужчины перелетели с нами на остров, а вслед за тем, сопроводили на виллу. В машине я указала на коротко остриженый затылок перед собой и спросила:

– Серёжа, все так плохо?

– Не плохо, Маленькая! Просто пришло время усилить безопасность.

Вчера… нет, не вчера, позавчера, в шумной толкотне ребятни и взрослых, приехавших в усадьбу, я довольно долго не видела Макса и, зайдя по какой-то надобности в дом, заглянула в кабинет. Он сидел за столом, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. Не меняя позы, произнёс:

– Я чувствую тебя. Только подумал о тебе, слышу, стук.

Я подошла к нему со спины и приложила ладошки к его вискам.

– Устал?

– Перенастраиваюсь.

– С работы на отдых? С будней на праздник?

– Можно и так сказать. – Накрыл ладонями мои руки и застонал: – Ммм… хорошо! Возвращаюсь в реальность.

– Из сети?

Макс кивнул и минут пять сидел молча. Тихонько целуя его волосы, я через руки направляла поток энергии, стараясь снять его усталость.

– Потеряла меня?

– Потеряла. Макс, ты хакер?

Максим хохотнул и повторил:

– Можно и так сказать. Правда, я ничего не взламываю. Я умею проникать сквозь дверь, мне не требуется взламывать в ней замок.

Сняв с головы мои ладошки, он поцеловал одну и другую и крутнул кресло, разворачиваясь ко мне.

– Твоя деятельность несёт для тебя опасность?

– Нет. Мама, я не хакер, я проникаю в нейросети, приблизительно так же, как ты проникаешь в мысли людей. Не думай об этом. Я стараюсь защитить наш бизнес. Мам… – он вновь взял мои ладошки в руки, помолчал, собираясь сказать что-то важное, и произнёс: – Мам, вернётесь, я познакомлю тебя со своей девушкой.

– Макс!.. – то ли ахнула, то ли всхлипнула я. – О, милый!

Подавшись ко мне, он обнял меня и шёпотом спросил:

– Ну, чего ты?.. Плачешь-то почему?

– От счастья! – Я засмеялась. – Сынка, я ведь чего только не передумала!

– Сказать тебе её имя?

Размазывая слёзы по щекам, а они почему-то не унимались, а набегали и набегали на глаза, я кивнула.

– Мама, её зовут Любовь.

– Ах! – вновь ахнула я и вновь засмеялась. – Любушка… Люба… Любаша… Буся…

Пока я перебирала варианты имени, Максим губами снимал слезинки с моих глаз.

– Люблю тебя, сынок, будь счастлив, родной! Вчера я не поблагодарила, Сашка сказала, если бы не ты…

Максим рассмеялся.

– Всё не так, мама! Я запаниковал, стыдно вспомнить! Андрей оказался самым уравновешенным из нас, он и спас всех.

Не соглашаясь, я покачала головой:

– Макс, ты моя самая большая награда.

Первую половину дня мы с Серёжей провели в спальне. Горничная принесла то ли завтрак, то ли обед и сказала, что у ворот с самого утра ждёт ведунья, и они боятся её прогнать. Я рассердилась.

– Серёжа, спроси её, почему она раньше не сказала о гостье?

– Я запретил беспокоить нас до полудня.

Как только горничная вышла, я торопливо поцеловала Серёжу и скатилась с кровати, надела сарафан прямо на голое тело и завязала волосы узлом.

– Серёжа, я недолго, но ты обедай, не жди меня. – Отправляя ему поцелуй, я чмокнула перед собой воздух и выскользнула за дверь.

«Тахмина, прости, не знала, что ждёшь, – винилась я мысленно, пока бежала к воротам виллы, путаясь ногами в длинном и широком подоле сарафана. – Почему сама не подала весточку?»

Как всегда, голос, раздавшийся в голове, прозвучал неожиданно:

– Сладкая ночка и сладкое утречко у тебя, – она захихикала, – не хотела мешать.

Ведунья сидела на корточках, высоко задрав коленки. Служащие виллы даже не удосужились предложить ей стул.

– Здравствуй, Тахмина, – поздоровалась я, останавливаясь и переводя дыхание.

Ведунья встала, сделала ко мне шаг и вдруг опустилась на колени, легла на землю грудью и возложила ладони на мои ступни. Я вскрикнула:

– Что ты? Что ты делаешь? – Схватила её за худенькие плечи, потянула к себе, понуждая подняться. – Зачем ты?

Она прижалась костлявым регидным телом. Я с удивлением обнаружила, что она ещё меньшего роста, чем я.

Садовник, бросив работу и разинув рот, во все глаза пялился на нас. Я оглянулась. Тем же занимались ещё трое служащих, собравшихся перед входом в дом. А за их спинами возвышался один из тех шести, что прилетели с нами из Москвы.

– Что ты, Тахмина? – повторила я.

– Ты была там и вернулась. И мужчину вернула. Я поклонилась силе Любви.

– О, Тахмина! – я крепче прижала её к себе.

– Сила твоя велика, ещё больше упрямство и глупость. Слушай меня. Сын-воин захочет оставить тебя. – Она помолчала, будто прислушиваясь. – Уже знаешь? Отпусти! Он вернётся. Оба твоих сына – твои помощники. Дочь беду страшную принесёт. Сама после этого не захочет жить. В доме враг. Не ищи его, найдёшь, будет хуже. Демоны вокруг, сейчас их время. Знаю, ты думаешь, что самые страшные демоны у человека внутри. Это не так. – Она прижималась лбом к моей щеке, и я дышала горьковатым запахом трав, вуалью покрывающим её голову. – Мужчину ты вела за собой, как слепца, теперь он равный, он обрёл могущество. Он может решить вопрос с дочерью, его отродье она, но не станет. Не удержишь его ни любовью, ни жизнью в себе. Уйдёт. Много боли впереди, много потерь. Кровью демонов руки омоешь. Но знай – тебя поддерживают могущественные силы, ты из свиты Ахурамазды. – Она оттолкнулась от меня. – Мне пора. Прощай. Мы больше не встретимся. – Помолчав, добавила: – Пора уходить. – И торопливо засеменила к воротам.

Я запоздало позвала:

– Тахмина…

Она ответила звуком хлопнувшей калитки.

Я беспокойно заёрзала.

– Неудобно? – спросил Серёжа и разжал объятия.

Устроившись удобнее, я затихла, и он снова обнял меня.

Я ещё не имела возможности обдумать всё, что произошло с момента нашего возвращения из тоннеля. А произошло многое…

АНДРЭ

На крылечке домика нас дожидались псы. Кинг лежал, скрестив перед собой лапы и величаво созерцая окрестности. А Амур оберегал мои куртку и туфли, кем-то заботливо принесённые и оставленные на крыльце. В туфли он уткнулся мордой, а на куртку, то ли случайно упавшую, то ли специально стянутую с перил, пёс для надёжности возложил лапу. Выразив приличествующую встрече радость, обнюхав нас и облизав, псы эскортом, усилившимся за счёт прибежавших Леди и Вулкана, проводили нас к дому.

На последних метрах я почти бежала. Тревога, охватившая меня ещё в домике, в пути окрепла и сосредоточилась на графе. «Андрей, Андрей…», – стучало у меня в мозгу. Едва ступив в гостиную, я бросилась к нему.

Внезапно ссохшийся до размеров подростка, он сидел на диване, бессильно привалившись к подушке плечом, руку его, обнажённую до локтя, оплетали трубки, тянувшиеся к флаконам на штативе. Конфузливо улыбнувшись, Андрэ следил за моим приближением глазами и, когда я упала перед ним на коленки, едва слышно прошептал:

– Детка!

– Милый, прости! – Я прижала к щеке его ладонь.

– Не плачь. – Преодолевая одышку, он с трудом выталкивал из себя слова. В ответ на мой взгляд, брошенный на Стефана, чуть усмехнулся бледными губами, и заявил: – Я стар.

Я положила ладонь на его грудь. Там, в коронарных сосудах сердца нашла себе место накипь его одиночества, того одиночества, что окружало его до встречи со мной, и того, в котором он пребывал при мне, когда я так легко оставила и его, и детей, и семью и отправилась работать в офис.

– Нет, милый, – покачала я головой, – тебе ещё многое предстоит сделать! Помнишь, я говорила, что испрошу у твоего рода разрешение на удочерение? Разрешение я получила легко. И теперь Саша и Андрей продолжают твой род. В них нет твоей крови, но между тобой и детьми есть более могущественная связь – духовная. Два духовных рода – твой и Сергея, соединились в детях. Люди родовую связь давно почувствовали, Андрея называют не иначе, как Андрей младший.

И энергия, истекающая из моей ладошки, и слова мои делали своё дело, просвет в сосудах увеличивался, и ткани сердца наполнялись кровью. Умершей ткани я в его сердце не чувствовала. Прошло ещё немного времени, Андрэ выпрямился, и на лицо его вернулось аристократическое достоинство. Он перевёл взгляд на Серёжу. Не мешая мужчинам корректировать отношения, я положила голову на колени графа, и его окрепшая рука легла на мой затылок. Как и в случае с Катей и Максом, он спросил у зятя:

– Ты не будешь против, если дети примут мой титул?

Сергей, как и в прошлый раз, спокойно ответил:

– Дети сами решат вопрос о титуле, когда подрастут.

– Деда, – подала голос Саша, – я буду графиней Р., когда вырасту.

Я оглянулась и воскликнула:

– Сашка!

И Саша, и, вынырнувший из-за Серёжи, Андрей прижались ко мне.

– Детки!

Одной руки, чтобы обнять их мне не хватало, но мои детки сами обняли меня, я целовала их щёчки, глазки, вдыхала аромат их головок, и не могла ни надышаться, ни наласкаться.

– Мои славные детки! Спасибо! Сашенька, Андрей, спасибо и за себя, и за папу, и за деда. Спасибо! Люблю вас, родненькие мои, славные мои детки!

– Мама! – остановил поток моих ласк Андрей, крепко поцеловал меня и отошёл к Серёже.

Саша за ним, и я вновь повернулась к графу. Граф похлопал меня по руке, лежавшей на его груди, и мягко сказал:

– Детка, будет! Ты нужна не только мне. Иди поцелую тебя и отпущу. – Я потянулась к нему, свободной рукой он привлёк меня к себе и поцеловал. – Вижу новый камешек у тебя на пальчике. Я рад, что ты вернулась к мужу, умру спокойно. Отныне и на все времена, будь счастлива, девочка! – произнёс он, как заклятие.

Только я убрала руку с его груди и встала на ноги, как он раздражённо потребовал:

– Стефан, сними эти чёртовы трубки! Рано ещё капельницами обвешиваться!

Стефан безропотно вынул иглу из вены, и Андрэ, не дожидаясь, пока он залепит ранку, начал подниматься, кровь побежала по предплечью. Стефан молча удержал его на месте.

Наконец, ранка была залеплена, кровь смыта спиртом, Андрэ поднялся и протянул руку Сергею.

– Рад, что у вас всё наладилось! Давно жду. Корил себя, что не давал вам своего благословления. – Граф взял мою руку, соединил с рукой Серёжи и без всякой пафоса произнёс: – Благославляю вашу любовь и ваш союз. – Моргнув, не стал вытирать покатившуюся по щеке слезу и проворчал: – Бутылочку заветную припас, схожу принесу.

– Деда, я с тобой! – подбежал к нему Ваня и ухватился за руку.

– Пойдём, внучек.

Наскоро поцеловав Ваню в макушку, я провожала их взглядом. Граф шёл, как всегда, неторопливо, держался прямо, расправив плечи. Ваня снизу заглядывал ему в лицо и спрашивал:

– Ты уже выздоровел, деда? Ты опять сможешь мне книжку читать?

– Серёжа, с Ваней пора выездкой заниматься.

– Мама! – прильнула сзади Катя.

– Катюша! Иди ко мне, детка! Наплакалась сегодня?

– Мамочка…

– Дай глазки поцелую.

– Лошадку готовят, – ответил Серёжа, как только мы с Катей затихли. – Через пару недель Иван сядет на своего первого коня. Лида, я знаю, моя роль заключалась в том, чтобы привести тебя к графу. Следуя твоей терминологии, граф и есть твоя половинка.

– Да. Мы из одного духовного рода. Но я полюбила тебя.

– Я принёс в твою жизнь страдания.

Я покачала головой.

– Ты принёс в мою жизнь счастье.

Притихшие домочадцы, так и не двинувшись со своих мест, выжидали, что последует дальше. В гостиной повсюду стояли тарелки с недоеденной едой – не решаясь сесть за общий стол, домочадцы перекусывали на ходу. Я поискала глазами Машу.

– Машенька, милая, покорми голодных. Мы с Серёжей в последний раз вкушали пищу вчера.

– Ох, батюшки! – подхватилась Маша и, бросившись на кухню, прикрикнула: – Девки, быстро на стол накрывать, хватит по углам кусочничать!

Женская часть семьи дружно снялась с мест, включая Наталью, и, толкаясь, устремилась на кухню. Из кухни послышался новый окрик Маши:

– Куда толпой-то? Передавите друг друга!

– Катюша, все переволновались, устали, прими на себя роль хозяйки, пожалуйста, – попросила я дочь, и Катя отправилась руководить дамами.

А я решила не откладывать и до ужина сделать ещё одно, много лет требующее разрешения, дело.

СТЕФАН

Откатив штатив к выходу из гостиной, Стефан присел в одиноко стоявшее у двери в лекторий кресло. В ногах его устроился Бо́ян. Пёс вежливо приподнял голову, когда я подошла, я наклонилась и потрепала его за ухо.

– Хороший мальчик, верный. Храбрый наш пёсик.

Переполнившись чувств, Боян лизнул меня в лицо. Я засмеялась и спросила у Стефана:

– Он помирился с Амуром?

– Хабиба, собаки не люди, они не таят зла друг на друга.

– Однако пёс не отходит от тебя, помнит, что на тебя нападали.

Стефан безразлично пожал плечами и промолчал.

– Стефан, позволь я прикоснусь к тебе.

Он усмехнулся.

– Я каждый день мечтаю, чтобы ты прикоснулась ко мне.

– Стефан, я имею в виду…

– Я понял, Хабиба, что ты имеешь в виду.

Чёрные глаза смотрели печально. Наконец, он медленно наклонил голову, соглашаясь.

– Чуть подвинься, я сяду рядом, – попросила я.

Он ужался большим телом, как мог, освобождая для меня краешек кресла.

Положив ладошку на его ладонь, я закрыла глаза, настраиваясь на ритм его сердца… и, не удержавшись, всхлипнула:

– О, Стефан!

Передо мной разверзлась бездна, более страшная, чем та, в которую когда-то хотел прыгнуть Стефан. Чернильный мрак, ни единого проблеска света!

Я собрала всю любовь, всю благодарность, какие испытывала к Стефану, и направила на эту огромную рану… залатать… хотя бы стянуть края… но даже и край мне не удалось нащупать. Я почувствовала помощь Сашки. В полном молчании она забралась на колени к Стефану и привалилась к его груди, он встрепенулся нежностью, на миг подсветив черноту, обнял её и склонил лицо к её головке.

Я продолжала бороться с мраком, как вдруг из бездны стали подниматься женщина и младенец. Черноглазая, со смущённой улыбкой на тонком, совсем ещё юном лице, женщина поддерживала под спинку мальчика с длинными лохматыми волосиками. Мать и дитя были связаны пуповиной. «Отпустиии, – простонала я, – Стефан, отпусти их. Каждый должен идти своим путём. О, Стефан, ты не позволяешь им жить, ты не позволяешь им перевоплотиться заново».

Он испуганно отозвался:

– Как? Как отпустить?

«Для начала словами. Скажи, просто скажи, что ты их отпускаешь. Поблагодари и отпусти. Ооо… – вновь застонала я, – прости их, милый! Прости им, что они ушли… ушли вдвоём и оставили тебя одного». Я услышала глухое, тотчас подавленное, рыдание. Сжав до боли мою ладонь, Стефан боролся с собой, боролся со своей обидой, обидой человека, безмерно любившего и безвозвратно оставленного любимой.

«Стефан, подожди! Подожди, милый! Вспомни, как ты любил свою девочку, свою Джамилу».

Стефан постепенно расслабился, от него к женщине потянулся ручеёк энергии, игривый и ласкающий. Я почувствовала его любовь и желание, лицо женщины страдальчески исказилось, и она вновь начала опускаться в бездну. «Он до сих пор занимается с ней сексом!», – догадалась я и прошептала вслух:

– Стефан, теперь отпусти её. Подари ей свободу! Помоги ей подняться из бездны.

Энергия Стефана изменилась. Вновь улыбнувшись, женщина начала подниматься. Любя всем сердцем, Стефан подталкивал её кверху, она поравнялась с моим взглядом и взмыла вверх, по-прежнему придерживая младенца под спинку. «Да, милый, да! Ты справился! Любовь вечна, Стефан! Пройдёт время, и вы снова встретитесь».

Я принялась латать его рану. Растерянный, опустошённый, он погрузился в тупое безразличие.

«Помоги мне, Стефан. Думай о тех, кого ты любишь, о живых думай!»

Чёрная пустота начала очень медленно заполняться живой энергией. Я смутилась, почувствовав вожделение Стефана. Запоздало остерегла: «Стефан! Саша». Он понял, заметался в образах, наконец, выправился и стал думать об Анюте, Романе, непоседливом Борьке. Меня до слёз тронула его глубокая сострадательная любовь к Кате, его восхищение Максом, его трепет перед Сашей и Ваней… неподдельная любовь к домочадцам и семье в целом. И ещё искреннее уважение к Серёже. Всё быстрее пустота заполнялась его привязанностью к разным объектам, вскоре образы с молниеносной скоростью сменяли друг друга – собаки, лошади, горы, его поделки и многое другое, вплоть до борща в глубокой тарелке. Я тихонько засмеялась и вздрогнула, увидев образ Даши, ненавистный и вызывающий брезгливость. «Ох!», – только охнула я и образ исчез. Потом мелькнул образ Жени. Я не успела удивиться, как и Женя исчезла. Последняя картинка – я, стоявшая спиной и расстёгивающая замок платья на спине, и, связанный с этим образом, липкий страх и отчаяние. И потом радость – он увидел меня, входившую в гостиную.

«Благодарю, Стефан. Я не умею передать, как бесконечно ты мне дорог».

Расколотая матрица Стефана обрела цельность, и я открыла глаза. Сашка уже покидала колени Стефана, деловито уведомив:

– Пойду к папе.

Я проследила взглядом за её перемещением и поблагодарила: «Сашка, спасибо за помощь!»

– Маленькая, – окликнула меня Маша, выкатывая из кухни сервировочный столик с супницей, – разливай рассольник. Сегодня все без обеда, может, кто жидкое на ужин захочет?

– Пойдём ужинать, Стефан, – позвала я и поднялась с кресла.

Семья будто очнулась от наваждения, зашумела, задвигала стульями, рассаживаясь вокруг накрытого стола. Маша оказалась права, «жидкое» захотели все, кроме Вани и меня.

Первую тарелку я налила Серёже и только следующую Максу. Домочадцы переглядывались между собой, пряча улыбки. Я открыто посмеивалась их радости, наливала рассольник и подавала полные тарелки в руки. Как всегда, глядя в глаза, желала приятного аппетита, и вдруг обнаружила, что вижу в глазах домочадцев то, в чём они вряд ли признаются. Савелий, например, был недоволен и даже раздражён. Я не разобралась в нюансах, но ему явно не нравилось наше с Серёжей примирение. Марго сердилась на Женю, а Женя, забирая у меня тарелку, мне улыбнулась, но думала обо мне нехорошо.

«Что же это? Я теперь не должна смотреть в глаза людям? Сашка смотрит в глаза. Может быть, она умеет не видеть, когда не надо видеть?»

– Что ты? – склонился ко мне Серёжа. – О чём задумалась?

Взглянув на него, я коротко хохотнула.

– Серёжа, я стала… господи, смешно сказать, я стала ясновидящей!

Ничуть не удивившись, он внимательно всматривался в моё лицо.

– Почему ты испугалась? Ты видишь будущее?

Я расширила глаза.

– Я что, могу ещё и будущее видеть? Неет, не пугай, будущее, к счастью, я не вижу. – Потянувшись к его уху, я прошептала: – Серёжа, я вижу, что люди думают… нет, не думают, а чувствуют. Я вижу, что люди чувствуют в тот момент, когда я на них смотрю. – Я захихикала. – От меня теперь ничего не скроешь, представляешь? Серёжка, страшно-то как! Сашка с Андреем как с этим живут?

– Чччи, Девочка, – он обнял меня, – успокойся. Разберёшься, научишься управлять новыми способностями. Что тебе положить? Рыбу будешь?

Глубоко вдохнув, я медленно выпустила из лёгких воздух.

– Буду. Ты прав, надо успокоиться.

Не чувствуя вкуса, я начала есть, одновременно проверяя состояние Андрэ и Стефана.

Андрэ быстро набирался сил, ему помогала Саша – не глядя на деда, она направляла на него поток любви. Стефан ещё не понимал своего нового состояния и знакомился с самим собой. Я ему ободряюще улыбнулась.

– Серёжа, а ты? – я снова взглянула на Серёжу.

– Что я?

– Ты тоже видишь?

– Вижу, но не анализирую. Примерно, так же, как чужой разговор – слышишь, а в смысл не вникаешь.

– А что ты видел, когда я со Стефаном работала?

– Я не смотрел Стефана, я видел тебя.

– И что ты видел?

Припоминая, он стал перечислять:

– Ужас, сочувствие, отвращение мелькнуло… – он лукаво взглянул на меня, – но больше меня заинтересовала смесь смущения и удовольствия. Тебе нравится, что Стефан тебя хочет?

– О! – Я в ужасе уставилась на него и шёпотом поинтересовалась: – Серёжа, как мы жить будем? У каждого человека есть потребность в личном пространстве, где чужое присутствие нежелательно. А мы теперь лишены убежища и внутри себя! – Я замолчала, поражённая открывающейся перспективой. – Серёжка, тотальный самоконтроль очень скоро сделает из нас психов! – и вновь захихикала. – Семейка психов – хорошенькая перспектива! Хотя, погоди, «внешний» самоконтроль теперь бессмыслен. Что толку демонстрировать выдержку, если видно, что ты злишься? – Я застонала. – Господи! Серёжа, малые с детства видят нас во всех подробностях, всё наше враньё…

– Маленькая, но, тем не менее, они нас любят.

– Они – Чистые Души, потому и любят! Что с нас взять, запутавшихся в тенётах Эго?

Сергей рассмеялся.

– Лидка, я всегда знал, что ты лицемерка. Увидев сегодня моё истинное я, ты перестала меня любить?

– Я – нет! А ты?

– Я люблю твои слабости. Я их и раньше видел.

Я прищурила глаза.

– Тогда… поцелуй меня!

Поцелуй случился продолжительным. Василич громко крякнул, выждал немного и спросил:

– Так это, Сергей Михалыч, горько, что ли?

Серёжа прерывать поцелуй не торопился и, нацеловавшись вволю, прерывающимся голосом ответил:

– Сладко, Василич, не оторвёшься! А ты-то позабыл, видать, сладость женского ротика, Машу что, уже и не целуешь?

– А он с коровами за день так нацелуется, что уже и не до Маши. Ты послушай его, Сергей Михалыч, он же только о коровах и говорит. Видать, и ночует с ними! – ответил за Василича Володя.

Все засмеялись, а Володя бросил взгляд на Ольгу, но та, не заметив ни взгляда его, ни шутки, переглядывалась с Павлом.

Перед десертом, я пришла на кухню заваривать чай. Маша убирала остатки салатов в холодильник и досадовала, что не догадалась испечь сладкого к чаю:

– И что в ум не пришло? Максим Сергеич с малыми в дом прибежал, сказал ведь мне, что с тобой и Сергей Михалычем всё в порядке. Я могла испечь чего-нибудь, успела бы. – Толкнув дверцу холодильника, Маша попятилась и бессильно опустилась на стул. – Ох, Маленькая, что промеж вас произошло-то, что Сергей Михалыч так заболел? Он крепкий, а тут… Ох, и испугалась я! – Маша заплакала. Я бросила своё занятие и обняла её. – Стефан пришёл белее волос своих, не сел, упал на диван. Я спрашиваю: «Что там? Как Сергей Михалыч?» Он глазами вращает и молчит. Ну, я и подумала, что всё… – Маша махнула рукой. – Хорошо, Оля побегла к домику узнать… – Она протяжно всхлипнула-вздохнула. – Оох, батюшки-светы.

– Устала сегодня ты, Машенька, переволновалась.

– Ничё, Маленькая. – Маша похлопала меня по руке. – Главное, что все живы. И граф, вишь, помирал совсем, а ты пришла, посидела с ним пять минут, он и ожил. Ещё лучше прежнего стал. Главное, Маленькая, что ты и Сергей Михалыч помирились. Теперь опять всё хорошо будет! Граф Андрэ сказал, что ты офис свой бросила?

– Бросила, Маша!

– Вот и хорошо! Дом без тебя пустой. И детям хорошо с тобой будет, и нам всем. Ваняткой сама займись, а то он всё с дедом, всё книжки, вишь, читают. Твои-то дети в эту пору на языках разных уже разговаривали, посуду мыли, Василичу помогали, да много, что уже умели.

– Хорошо, Маша, займусь.

– Ну ты не стой возле меня. – Она опять похлопала меня по руке. – Чай-то заваривай. Успокоилась я, с тобой и лекарств никаких не надо. – Она поднялась со стула. – А я сейчас варенье разное достану, рахат-лукум твой любимый, конфет положу. Завтра пораньше встану и торт испеку. Сергей Михалыч сказал, завтра гости будут. Ты-то какой торт хочешь?

Я пожала плечом, но Маше мой ответ и не нужен был.

– Я твой любимый сделаю, с бизе. Орехи НБ наколет. Максим Сергеич с бизе тоже любит. Узаконив свой выбор любовью главы семьи к бизе, Маша задумалась. И задумалась, вероятно, над тем, что глава семьи опять сменился. Услышав мой смешок, Маша рассмеялась сама и махнула рукой со словами: