Утопия о бессмертии. Книга третья. Любовь и бессмертие

– Потому что стремление получить прибыль и потребность отдать обществу свой доход – это антиподы. Бизнес охотно идёт на благотворительность, если это выгодно, если благотворительность даст преференции в налогах, например, или сократит расходы на рекламу, вариантов много. Модной может стать благотворительная вечеринка с частными пожертвованиями, но это не те суммы, о которых ты говоришь.

– Я поняла, Серёжа. Ну что ж, значит, как и раньше, будем просить, будем устраивать модные вечеринки и престижные балы.

Вспыхивая золотыми искорками в глазах, Сергей смотрел на меня, как смотрел прежде, давно-давно, тем проникающим и влекущим взглядом, который с первых часов нашей случайной встречи в аэропорту стал для меня домом. Неожиданно для себя, я прошептала:

– Я люблю тебя.

В одно мгновение он оказался рядом.

– Лида…

Я потянулась к нему.

– Девочка… родная… дождался… – Выдернув меня из кресла, он стал покрывать поцелуями моё лицо, – Лидка… счастье моё…

Его губы твердели. Безуспешно стараясь добраться до груди, он нетерпеливо зарычал, поднял меня на руки и понёс через весь кабинет в соседнюю комнату.

Мы оба слишком торопились – приняв незабытую тяжесть его бёдер, я вскрикнула.

– Что? – всполошился он, – Что, Лида?..

Я засмеялась.

– Не торопись… ты… ты великоват без практики.

Стон наслаждения мы выдохнули одновременно. Поток огня, вначале слабый, пресекающийся ручеёк, с каждой конвульсией наших, истосковавшихся друг по другу тел, рос, пока не превратился в огненную лаву.

– Девочка… забыл… как… сладко с тобой…

– Лида, я забыл, как податливо твоё тело, – продолжал он выговаривать горечь разлуки, – я забыл шелковистость твоей кожи. Лидка, я забыл вкус твоего ротика. Зачем? Зачем мы выбросили восемь лет нашей жизни?

– Серёжа, жизнь мы не выбрасывали, на восемь лет мы утратили физические отношения. Всё это время мы были родителями, уважающими друг друга.

– Ты не жалеешь?

Я пожала плечами и поцеловала руку, ласкающую мою шею.

– Я тосковала, Серёжа. Безумно тосковала по твоим рукам, по ветерку твоего дыхания на моём лице, по стуку твоего сердца.

– Ты… была с кем-то? – спросил он и затаил дыхание, рука перестала ласкать и тоже замерла в ожидании.

– Я не блудлива, Серёжа.

Его рука вновь отправилась по своему маршруту.

– Я хочу только одного мужчину – тебя.

Я сидела у него на коленях, в его объятиях и смотрела на саму себя – счастливую, смеющуюся, в лёгком сарафане, с распущенными по плечам волосами. «Даже и не вспомню, где это я? Такое безграничное счастье в глазах… какое, видимо, мне уже не грозит». Я отвела взгляд от фотографии на стене, оттолкнулась от груди Сергея и подняла руки, ощупывая волосы.

– Мне пора идти.

Его рука скользнула от шеи вниз и, снизу охватив окружье, слегка взвесила грудь.

– Надеюсь, причёску переделывать не придётся? У тебя есть зеркало?

Он кивнул на боковую дверь.

– Там, в душевой.

Перекинув ноги через его колени, я на носочках побежала к двери, услышала хриплое: «Подожди», и не остановилась. Он настиг, обхватил со спины руками и, уткнувшись лицом в макушку, зашептал:

– Подожди… надышусь… запах… единственное, что у меня было. Я воровал его каждое утро… после скачки ты спрыгивала с Ярого, я вдыхал его, смешанный с запахами коня и ветра… ммм… желанный… сладостный…

В спину молотом билось его сердце. Он прижал мои бёдра к себе, я ощутила его возбуждение. Колени ослабли, и я забыла, что тороплюсь…

Паша сидел на первом этаже в кресле у лифта. Увидев меня, поднялся с недовольным бурчанием:

– Я уж стал сомневаться, не пропустил ли я тебя. Думаю, уснул незаметно Пашка, а Маленькая и ушла. – Он умолк, разглядывая моё лицо. Задумчиво произнёс: – Светишься вся. Помирились, что ли? – Тут его привлёк запах, исходивший от меня, Паша нахмурился, потянул воздух носом и спросил: – Маленькая, ты, вообще, где была?

Я засмеялась и устремилась к выходу из здания.

– В Шуркином доме.

– Где?

– Там всё в дыму, Паша, – замогильным голосом произнесла я и повела руками перед собой, – все норовят задом встретить, а скажешь: «Избушка, повернись ко мне передом», и опля, две головы из двери торчат, а одна хрипит: «Это она, я её видел!» А потом по указке второй головы, ты попадаешь к Богу своему и как ты ни понимаешь, что тебе нельзя, опять надругаются, там может быть только много, не одна ты, а нет у тебя сил на сопротивление – кончились, от одного только взгляда растаяли.

По мере того, как я говорила, Паша хмурился всё больше и, едва я умолкла, с тревогой спросил:

– Маленькая, с тобой всё в порядке?

– Нет, Паша! Я счастлива, и мне паршиво. Так паршиво, Паша! Но я справлюсь, милый.

Мотор машины уже работал. Я села в салон и обратилась к водителю:

– Володя, встреча через полчаса, опаздывать я не могу.

– Понял.

Я откинулась на спинку кресла и уставилась в окно. «Забыл… забыл и вкус, и как хорошо было… Как была одной из многих, такой и осталась».

После быстрого и ещё более страстного секса, чем в первый раз, я сразу же бросилась одеваться. Поглядывая на мою суету, Серёжа предложил:

– Поехали домой, Девочка.

– У меня встреча, Серёжа.

Я села на диван надеть сапоги, и он сделал ещё одну попытку:

– Вернись ко мне, Маленькая.

Я промолчала и поцокала в душевую к зеркалу, мысленно проклиная наглый звук каблуков, да и сами сапоги. Пока поправляла причёску, Сергей стоял в дверях, опираясь рукой о косяк, и наблюдал за мной.

– Ты стала ещё красивее, – произнёс он.

– Благодарю, Серёжа. – Взглянув на своё отражение в последний раз, я направилась к двери.

Он не посторонился и спросил:

– Что не так, Лида?

– Секс потрясающий, Серёжа. Спасибо. – Я поднялась на цыпочки и поцеловала его в щёку.

Он не шелохнулся.

– Серёжа, мне надо идти.

– Ты не ответила.

– Многое не так, Серёжа! Вот это не так, ты не позволяешь мне пройти.

Он посторонился, и я поблагодарила:

– Спасибо.

Прошла в кабинет, надела пальто, взяла сумку в руки. Не дойдя до выхода, остановилась и взглянула на него. Он стоял, опираясь на косяк рукой, теперь уже в проёме двери, ведущей из комнаты отдыха в кабинет.

– Серёжа, – я опустила глаза, – двери спальни по-прежнему для тебя закрыты. – И, взглянув ему в лицо, твёрдо повторила: – В спальню я тебя не приглашаю.

Открывая дверь в приёмную, я услышала глухой удар и, последовавший за ним, рёв:

– Света!

Я вздрогнула и посмотрела на секретаршу. Выскочив из-за стола, она метнулась на зов, я посторонилась, придерживая для неё дверь, сказала никому не нужное:

– До свидания, – и ушла.

У лифта стояла минут пять, вспоминая ласки и стараясь словами страсти: «сладкая… желанная…», стереть из памяти: «забыл… я забыл тебя…» Не получилось.

Моя деловая встреча не задалась с самого начала. Приехала я вовремя, а мой визави явился на десять минут позже, не один, а с партнёром, и оба изрядно захмелевшие. Михаил Александрович принёс извинения и за опоздание, и за нетрезвое состояние и предложил:

– Милая Лидия, красавица вы моя, давайте сегодня просто посидим, хорошо покушаем, выпьем, ближе познакомимся друг с другом. А завтра я сам приеду к вам в офис, и мы обсудим наши с вами дела. А? – Он смотрел умильными, утонувшими в отёчных веках, глазками. – Ну же! Не хмурьте ваш прелестный лобик и соглашайтесь.

Его партнёр присоединился к уговорам:

– Да-да, соглашайтесь, – вслед за Михаилом Александровичем повторил он и захихикал, показывая налипший на зуб листик зелени, – посидим, пообщаемся. Деловым людям всегда есть о чём поговорить за кружечкой коньячку.

«Какой неприятный мужичок, – с брезгливостью подумала я, глядя на его жёлтые, крепкие зубы в расщелине узких губ, – и петрушка эта на зубе, и эта «кружечка коньячку», и смех этот тухло пошлый…»

– Мне жаль, господа, я вынуждена…

– Нет-нет-нет, – мужичок схватил меня за руку, чуть выше локтя, – гусары отказов не принимают!

«О!» – закатила я глаза.

– Не капризничай, милая. Ну! Скажи мне, что ты хочешь? Хочешь шубку новую?

Я поморщилась.

– Михаил Александрович, оградите меня от пошлости вашего партнёра.

По-прежнему умильно глядя на меня, Михаил Александрович послушно воззвал:

– Рудик, оставь девушку в покое!

Рудик не отреагировал и, приблизившись дурно пахнущим ртом, зашептал:

– Дурочка, оставайся! Ты такая чистенькая, – он шумно потянул носом воздух, – свеженькая… я тебя всю, слышишь… всю-всю вылижу.

Я обхватила пальцами его запястье, в запястье чмокнуло, он вскрикнул, похотливое лицо ненадолго исказилось от боли, а потом с удивлением воззрилось на безвольно повисшую кисть. «Спасибо, Паша, – мысленно поблагодарила я, – за науку спасибо!», – встала и, взяв сумку, вежливо простилась:

– Приятного вечера, господа.

У входа в обеденный зал стоял Сергей, сузив глаза, разглядывал что-то или кого-то за моей спиной. Я подошла и повинилась:

– Ты был прав, надо было ехать домой.

Сергей молча взял меня под локоть и повёл прочь из ресторана. На парковке усадил в свою машину, Павлу и Володе велел ехать домой. Примерно через полчаса кружения по улицам, я поинтересовалась:

– Серёжа, куда мы едем?

Он пожал плечом.

– Катаемся.

– Я обещала малым забрать их из школы.

– Катя заберёт.

– Как ты руку разбил?

– Ударился. Лида, нам надо поговорить. Я хотел в Кресле Правды, но дома вряд ли удастся остаться на пару часов одним.

– Такой длинный разговор?

Он усмехнулся и в первый раз за всё время «катания» взглянул на меня.

– Два часа слишком длинно для разговора со мной?

– Тогда давай говорить. – Вздохнула я и отвела глаза.

Но Сергей уже въезжал на пустующую парковку перед маленьким ресторанчиком.

– Я не обедал. Пойдём поговорим, потом поедим. – Он помог мне выйти из машины и пошёл рядом, приноравливаясь к моему шагу.

«И как я могла предполагать, что мы половинки? – с дурацкой обидой не пойми на что, подумала я. – Мы слишком похожи. Я, когда сержусь, избегаю смотреть на него, он избегает касаться меня, оба оставляем только самый минимум, без чего уж вовсе нельзя обойтись. Стефан, как бы не был сердит, всегда схватит мою ладошку в руку. – Хотелось плакать. Я тоскливо обвела глазами вокруг. – Чёртов день! Чёртов, чёртов день!»

Из дверей ресторана вышел мужчина в строгом костюме, белой сорочке и галстуке цвета костюма. Он загодя распахнул перед нами дверь.

– Добрый вечер, барышня. Добрый вечер, Сергей Михайлович. Добро пожаловать!

За порогом ожидал другой мужчина – клон первого, повторивший слово в слово те же фразы приветствия, что и первый, но от себя добавил вопрос:

– Сергей Михайлович, отдельный зал желаете?

Мужчина сопроводил нас в помещение, интерьером напоминающее охотничий домик – два кресла перед камином, на полу мохнатая пятнистая шкура, у стены против камина диван, над ним развешаны рога то ли антилоп, то ли ещё кого, разной формы и разной длины.

Увидев это «великолепие», я растеряно оглянулась на Серёжу. Серёжа коротко сказал:

– Нет.

– Простите, Сергей Михайлович, – извинился сопровождающий, – пожалуйте в другой зал.

Другой зал был почти полной копией первого, но без трофеев. Те же кресла и диван, уютно потрескивающий дровами камин, дальше вглубь помещения – стол, сервированный на две персоны, покрытый белой крахмальной скатертью, грубо топорщившейся по углам, в центре стола квадратная ваза с тремя красными герберами.

Я подошла к угловой витрине с выставленной на ней разрозненной посудой прошлого века. Ярко синяя стеклянная сахарница семидесятых годов с крышкой и ручкой из металла (такая же была у моей бабушки) стояла в окружении гранёных стаканов в подстаканниках, тут же красовался фарфоровый молочник из пятидесятых с широким зевом и блёклым рисунком, тоже знакомый по прошлой моей жизни. Керамические узкогорлые кувшины для коньяка соседствовали с фарфоровыми фигурками теннисисток и фигуристок, а маленькие вазы из цветного стекла, предназначенные, вероятно, для букетиков ландышей или подснежников, уживались на одной полке с керосиновыми лампами. Осколки прошлого, ставшие предметами интерьера.

Служитель ресторана поинтересовался, открыть ли нам шторы, Сергей отказался, и он ушёл, пожелав приятного вечера.

– Где ты хочешь сесть? – спросил Сергей.

Я отошла от витрины и села ни диван. Сергей опустился рядом.

– Лида… – начал он и умолк. Повернулся ко мне с кривой улыбкой и признался: – С чего начать не знаю… Лида, мы восемь лет молчим. Я полагал, что время сотрёт болезненные воспоминания, но мои надежды не оправдались. По-видимому, я чего-то не понимаю и, чтобы понять, хочу задать вопросы. С предельной честностью отвечу на твои. Согласна?

Я равнодушно пожала плечом, у меня вопросов не было. Сергей спросил:

– Почему ты не сказала мне о беременности?

Я поморщилась: «Сколько раз я уже отвечала на этот вопрос!», но ответила:

– Я увидела тебя с ребёнком и женщиной, любимого тобой типа, и решила не обременять дополнительными обязательствами, не усложнять и без того драматичную ситуацию. Я отошла в сторону.

– Уступила?

– Что значит «уступила»? Ты не вещь. Это ты сделал выбор – у тебя была семья, ты завёл ещё одну. Я приняла твой выбор и сделала свой.

– Почему потом не сказала, когда узнала, что никакой «ещё одной» семьи нет?

– По той же причине. Ты сделал свой выбор, а то, что ты разочаровался в своём выборе, сути дела не меняло. Четыре года у тебя были отношения с другой женщиной. Есть и вторая, не менее значимая, причина… Я задам встречный вопрос. Предположим, я бы сказала о беременности, как бы ты поступил?

– Я бы не уехал.

Я кивнула.

– Именно! Мне надо было расстаться с тобой, иначе, я бы не справилась, и сейчас мы бы ненавидели друг друга, дети были бы издёрганы, семья бы развалилась.

– Почему?

– Потому что я знаю себя – моя ревность началась бы с расспросов, кончилась слежкой, слезливой жалостью к себе и постоянными упрёками тебе. Я хотела сохранить уважение и любовь между нами. Лишать детей общения с отцом, я не собиралась.

– Что ты имеешь в виду под «моим любимым типом женщины»?

– Когда я увидела тебя в атриуме, в первый момент я решила, что ты с Кариной. Потом сообразила, что для Карины женщина слишком молода. – Раздумывая, продолжать эту тему или нет, я уточнила: – Я могу говорить всё, что думаю?

Он развёл руками: «Конечно!»

– Ты совершил ошибку, когда от Карины ушёл, она – твоя судьба, единственная женщина, которой ты был верен.

– Чепуху говоришь, Лида! Я плохо помню Карину, да и ту женщину, если честно.

«Сегодня выяснилось, что ты и меня позабыл, – пронеслось у меня в уме, – так и хочется выразить сочувствие: женщин много, ты один».

– У меня не было «отношений четыре года», у меня вообще не было с ней отношений. У нас был секс один-единственный раз.

– Надеюсь, это был исключительный секс! Потому что этот один-единственный раз разрушил нашу жизнь. Обидно, если и секс был так себе!

Он несколько долгих секунд смотрел мне в глаза, взгляд его был тёплым, руки дрогнули, он, наверное, хотел обнять меня и почему-то остановился, не стал. Тихо вымолвил:

– Сколько в тебе боли, Лида.

Вот ведь какая дрянь – жалость к себе! Только посочувствуй кто, тут ты и расквасился! Я всхлипнула и пожаловалась на пережитое, но не изжитое:

– У меня не было возможности опуститься на дно своих чувств и по капле вычерпать обиду и унижение. Я не имела возможности оплакать крушение иллюзий. – Несмотря на слёзы, я улыбнулась. – Знаешь, когда жизнь разбивается вдребезги, это не самые безболезненные ощущения. И опыт предыдущих поражений бесполезен. Да и выплакать боль я не могла себе позволить, потому что позволь я себе слабость, жизни моих взрослых и нерождённых детей тоже бы разбились о твой один-единственный раз.

Стиснув челюсти так, что желваки прокатились под кожей, Сергей отвернулся и откинулся на спинку дивана. Сжатые в кулаки руки лежали на коленях, на правой начал кровоточить один из сбитых суставов. Я взяла обеими руками его кулак и подняла к губам, целуя костяшки, слизывала кровь. Не обращая на меня внимания, он заговорил:

– Помнишь, ты у Кати в комнате ночевала? Я злился на тебя. Я понимал, что ты с Катей, потому что Кате страшно, но всё равно злился. Почти месяц мы не были вдвоём, днём ты была занята, а вечером смотрела виноватыми глазами и уходила. Я выезжал на трассу и гонял, скорость успокаивала, позволяла взглянуть на ситуацию по-другому. Потом заболел Стефан. На этот раз секс у нас был, но сразу после ты уходила к Стефану. Я с ума сходил от ревности, шёл к двери подслушивать, знал, что ничего не услышу и всё равно подслушивал. Злился на твоё упрямство. Можно нанять нескольких, сменяющих друг друга, сиделок, но ты непременно сама хотела быть с ним. Я почти не спал, каждую ночь гонял до утра, но на этот раз скорость не помогала. Там на трассе я её и подцепил.

– Она что, придорожная проститутка?

Он поморщился.

– Нет. Она с кем-то поругалась, убежала и в слезах брела домой. Потом вы с Катей в очередной раз рассорились, ты искала утешения не у меня, а в объятиях графа, а Катя плакала на груди Стефана, и я опять никому не был нужен. Я зашёл к Максу, думая побыть с ним, Макс занимался разработкой какой-то программы, и я явно мешал своим присутствием. Я решил, что раз никому не нужен, поеду в гостиницу напиваться. Не помню, как я у неё оказался. Я вообще тот вечер не помню. Пришёл в себя только к полудню следующего дня в её спальне. А через пару месяцев она позвонила и рассказала, что я заявился к ней весь в соплях – плакал о какой-то женщине, она рассердилась и хотела меня выгнать, а я… в общем, теперь она беременна.

– Как ты понял, что ребёнок не твой?

– Я заходил к ним. – Он вновь поморщился. – Не к ней! Я старался быть отцом. Маме малыша самое большое счастье торговый центр посетить – поесть на фуд-корте, тряпок накупить, какую-нибудь дрянь в кинотеатре посмотреть. Дитя тоже ничем не увлечёшь – с рук не слазит, постоянно что-то сосёт, то палец, то соску, хнычет постоянно. Как-то книжку ему читал, вспомнил, какими были в этом возрасте Макс, Катя, подумал: какой-то не мой ребёнок, не в меня. – Он умолк, только сейчас обратив внимание на то, что я целую его ссадины, и отдёрнул руку. – Перестань! В общем… ей от меня только деньги нужны были, а я зачем-то дитя воспитывать взялся. Я те четыре года жил в состоянии отвращения к себе, противно было в зеркало смотреть – брезговал. И боялся. Бог мой, если бы ты знала, как я боялся, что ты узнаешь. Помнишь, я увидел тебя со Стефаном? Ты плакала, каялась, а я думал, как ситуацию себе на благо развернуть, рассказать про свой грех и ваш поцелуй в свою защиту использовать. Не знаю, как торг не начал?

Лида, я тебя ни разу не благодарил. Как тебе удалось не лишить меня уважения детей? Что ты говорила им? Как ты защитила меня? Я благодарен, Лида, что дети не изменили отношения ко мне.

– У тебя умные дети, Серёжа. – Я вздохнула. – Твой рассказ ничего не может изменить, всё это уже прошлое. Один случай, имевший последствия, а сколько их было и будет ещё?

– Не будет. А обо всём, что было, я расскажу.

– Зачем? – Я вяло пошутила: – Если ты обо всём будешь рассказывать, мы никогда разговор не кончим.

Моя невесёлая шутка не зашла, помолчав, Серёжа произнёс:

– Ещё одна измена была.

Я усмехнулась.

– Одна? А когда за один вечер несколько раз, это одна считается? Сколько в тебе вожделения, если ты не раз от одной женщины к другой в течение вечера бегаешь? Или это особый род возбуждения, когда прямо под носом у одной занимаешься сексом с другой?

Вначале Сергей посмотрел на меня с недоумением, потом глаза его зажглись сухим блеском гнева, едва слышно он… прошелестел, да, именно так! словно сухие листья нанизал слова во фразу:

– Лида, ты что несёшь?

– Ты не помнишь? Максу и Кате и полугода ещё не было. Николай привёз семью Михаила. Светлана – манкая, красивая, как она тебя хотела! В тот вечер ты и с ней, и со мной…

Схватив за плечи, он встряхнул меня так, что я клацнула зубами. Оттолкнул от себя и рванулся к камину. Встал, наклонив голову и вцепившись руками в каминную полку. Я смотрела, как под тканью пиджака ходят его лопатки. Подтянув к груди коленки, я обняла их руками и высохшим ртом прошептала:

– Серёжа, прости.

– Ты… ты соображаешь, что… говоришь? Ты… как Николай… ты… – Он шумно выдохнул и, переведя дыхание, продолжал спокойнее: – Ты что думаешь, я в своём доме? … Там, где мои дети? – Повернулся ко мне. – Я кто… по-твоему?

Убегая от его взгляда, я уткнулась лбом в коленки и попросила:

– Серёжа, давай прекратим этот разговор, хватит ворошить прошлое.

– Я никогда не был со Светланой. Как ты это себе представляешь? Светлана замужняя женщина, работает у меня в найме, живёт в моём доме, а я её по углам тискаю?

– Серёжа!

– Маленькая, я не сплю с теми женщинами, с кем у меня деловые…

– Прости!!! – заорала я, прерывая его.

Он умолк, и я поспешила пояснить:

– В тот день я была сама не своя, что-то чувствовала… вот и напридумывала. А когда узнала об измене, утвердилась в придумках…

Гнев его ушёл, он вновь сел на диван и уставшим голосом произнёс:

– Правильно чувствовала, в тот день я в первый раз тебе изменил. Как прежде, до тебя, после напряжённых переговоров минутная похоть, не задумываясь, без имён, без прелюдий. Пашка догадался, думал, расскажет тебе.

У меня перед глазами возник прямой взгляд Паши, в тот вечер он напомнил: «Я – рядом».

– Домой приехал, не мог смотреть тебе в глаза, целовать боялся. Ты в детской деток кормила, нежная, красивая, такая моя, родная… целуешь меня, в любви признаёшься… Стыд я, Лида, не знал, как скрыть, стыдно было, что слово нарушил. Хотел в тот же вечер в Кресле Правды покаяться и не решился… Только с тобой обнаружил, что я трус.

– А ты не боишься, что у тебя по всему свету, вот так, по минутной похоти, детей родных понабросано?

– Не боюсь! Я куда попало семя не сливаю.

Сузив глаза, Сергей долго молчал, глядя на языки пламени в камине. Сухо, отрывисто заговорил снова:

– Я виноват и жду прощения восемь лет. Я никогда не дам тебе развод. Я буду до самого своего конца биться лбом в твою дверь. Я буду ждать и надеяться, что ты смилостивишься и откроешь её. Я не могу представить свою жизнь без тебя. Если мы расстанемся, меня ждёт ад в сотни раз более страшный, чем тот, в котором я жил до встречи с тобой.

– Выходит, перед нами простая дилемма, надо всего лишь договориться, кого из нас двоих мы принесём в жертву.

Он нахмурился и посмотрел на меня.

– О чём ты?

– Если мы расстанемся, тебя ждёт ад, если я вернусь к тебе, ад ждёт меня.

– Почему?

Я протянула открытую ладошку.

– Дай презерватив.

Всего миг – его рука не дёрнулась, движения не было, было намерение. Он понял, что я заметила этот миг и замер. Я впервые видела, как Сергей краснеет.

– Похвально, что ты всегда готов к безопасному сексу! – усмехнулась я.

Я наблюдала за его лицом – стыд, униженность, возмущение, злость, желание обидеть сменяли друг друга, но он не позволил выплеснуться эмоциям. Я спросила:

– Теперь тебе понятно, как легко перейти от любви к ненависти? Представляешь, как бы здорово мы жили эти восемь лет?

– Я не могу поверить, что ты шарила в моих карманах.

– Я и не шарила.

Несколько мгновений он молчал и вдруг оглушительно расхохотался. Смеялся долго, до слёз. Достал платок и, утирая глаза, ещё некоторое время посмеивался.

– Серёжа, я не понимаю, что тебя насмешило. Мне не смешно. Мне опостылел наш разговор и, чтобы завершить его, я выскажу свой взгляд на нас и нашу ситуацию.

Демонстрируя внимание, Сергей развернулся ко мне всем торсом. Глаза его насмешливо блестели.

– Ты решил превратить всё в фарс? – спросила я.

Он оставил мой вопрос без ответа.

– Пусть так. – Я помолчала, раздумывая с чего начать. – О тебе. Я надеялась, что за время разлуки ты разобрался в себе. Сегодня поняла, что ты и цели такой не ставил. Да и зачем? Ты просто ждёшь, как охотник в засаде, ждёшь, потому что знаешь – я всё равно выберусь из укрытия, тоска заставит, сама позову. Что и случилось сегодня. При выборе случайный секс или наш брак, ты выбрал секс. Меня унижает, как дёшево ты меня ценишь. Меня и нашу жизнь. Ты не терпишь условностей в личной жизни, исповедуешь свободу выбора, и даже добровольно взятые на себя обязательства для тебя вторичны. Твой наркотик – вкус победы. Когда у тебя возникают сложности, будь то деловые переговоры или взаимоотношения в семье, проходное соитие – это некий победительный акт, некий маленький символ победы. И история со мной укладывается в эту формулу. Тебе не удалось заполучить меня в школьные годы, и именно неудача манила тебя много лет. Встретив меня, ты шёл к крайне важному для тебя ощущению полного обладания: «Ты – моя!» Фантомы прошлого не давали поверить в победу около пяти лет. Но как только ты понял, что я твоя, вкус победы ушёл, растворился в обладании. Сейчас ты всего лишь стремишься к возвращению своей собственности. Как только ты добьёшься прежнего полного ощущения обладания, вновь появятся причины для соития на ходу.