Вороний остров

Болтов на ней не было, но косяк у нее был крепкий, металлический.

Вполне возможно, что дверь укреплена, но Ребекка решила рискнуть. Она сделала шаг назад и приготовилась ударить под дверной ручкой, туда, где находилась замочная скважина. «Я всегда целился чуть ниже дверной ручки, – говорил им отец. – И я всегда бил по двери не пяткой, не носком, а всей стопой. Только так, если не хочешь уехать оттуда на скорой!» Ребекка задержала дыхание и нанесла удар.

Ничего не произошло.

«Бить надо в ту же сторону, в которую дверь открывается», – говаривал отец.

Ребекка еще раз внимательно посмотрела на дверь. Наружу та открываться никак не могла, этому препятствовал стальной каркас. Ребекка собралась с силами и ударила еще раз.

Лодыжку пронзила острая боль.

– Вот дерьмо! – в сердцах воскликнула она.

Она подумала о том, чтобы вынести дверь плечом.

А потом вспомнила: «Никогда не бейся в дверь плечом, это бесполезно. Я знал одного копа, который навалился на дверь боком со всей дури, и он потом четыре недели не мог нормально повернуть голову. Не зря же мы в таких случаях используем стингер». Тогда отец рассказал им, что стингер – это специальный штурмовой таран тридцати пяти фунтов весом и длиной в тридцать дюймов.

Ребекка вернулась к машине и взяла тяжелый домкрат, а заодно и разводной ключ.

Настало время заняться задней дверью. Ни домкрат, ни разводной ключ не были идеальными инструментами – насколько она понимала, лучше всего подошел бы ломик или тяжелый массивный гвоздодер, но уж придется обойтись тем, что есть.

«Особого умения для того, чтобы сломать висячий замок, не нужно, – подумала она. – Только грубая сила».

Она со всей силы обрушила домкрат на висячий замок, но тот устоял.

Она взялась за домкрат плотнее, так что пальцы побелели, и ударила еще раз. Замок жалобно зазвенел, крутанулся и провалился внутрь металлической скобы, которую запирал. Теперь добраться до него стало труднее, а скоба стояла намертво.

«Видимо, придется разбить окно», – подумала Ребекка.

На первом этаже было три окна, затем шла ржавая пожарная лестница к аварийному выходу на втором этаже, а потом еще три окна. Все окна были забраны металлическими решетками с тонкими, но крепкими прутьями. «Зачем?» – удивилась Ребекка. Для чего нужны решетки на острове, на многие мили удаленном от всего света? Даже когда общежитие работало, на острове почти никого, кроме его обитателей, не было. Но потом со стороны океана послышался грохот. Она посмотрела в сторону моря и поняла, что этот пугающий звук издают разбивающиеся о берег волны. Море выглядело неспокойным, хотя ветер сегодня нельзя было назвать сильным. Он шевелил мусор: рваные сети, куски фанеры, кофейные стаканчики. А в сильный шторм вместо этих предметов полетят кирпичи, куски черепицы и камни. От них оконное стекло защитить помещения общежития не сможет. Значит, решетки установлены не от воров, а от ударов стихии.

Ребекка снова подумала о том, каково здесь будет зимой. Что, если остров окажется на пути урагана?

Что, если в это время она все еще будет в этом проклятом месте?

Она решительно взялась за домкрат обеими руками и подбодрила себя: «Давай, давай, ты справишься!»

Она что есть силы ударила домкратом по замку. А потом колотила еще и еще. Наконец, ей пришлось остановиться: плечи у нее ходили ходуном, сердце вот-вот готово было выскочить из груди, дыхание стало прерывистым, а по спине потек пот. «Какого черта я ломлюсь в это здание?» – промелькнуло у нее в голове. Ночевать она здесь не собиралась. Ведь спасатели прибудут с материка, поэтому она должна оставаться в магазине в Хелене. Только оттуда она увидит их судно, когда оно появится в гавани. Тогда что она здесь делает?

«Мне нужны припасы, мне нужна одежда, мне нужны одеяла. – Она крепче ухватилась за домкрат. – Мне нужно открыть эту чертову дверь во что бы то ни стало!»

Несмотря на невыносимую боль в руках, она вновь принялась бить по замку, скрипя зубами от напряжения. Удары ее потеряли мощь, домкрат норовил выскользнуть из вспотевших ладоней, а ветер бросал пряди волос ей прямо в лицо.

Но когда Ребекка уже собралась сдаться, удача наконец-то улыбнулась ей.

Замок издал тихий звон, дужка его отвалилась, и он упал на землю прямо к ее ногам.

Трэвис

«Всем привет. Меня зовут Луиза Мэйсон».

Фрэнк Трэвис сидел в наушниках, отгородившись ими от шума и гула, который постоянно стоял в помещении для детективов и инспекторов. Женщина на экране его телефона улыбалась прямо в камеру. Экран его мобильного телефона был маленький, но такую прекрасную, широкую и искреннюю улыбку не увидеть было невозможно. На видео Луиза Мэйсон застегнула на все пуговицы рабочий комбинезон в пятнах краски, собрала волосы в пучок на макушке и широким жестом обвела пространство вокруг себя: «А вот моя мастерская!»

Ей было тридцать пять лет, на шее у нее виднелась маленькая татуировка в виде звездочки, а ее волосы были покрашены в ярко-розовый цвет. На водительских правах, которые Трэвис загрузил из базы данных, цвет волос был черным или темно-каштановым, но за время между выдачей прав и съемкой этого видео Луиза перекрасилась. Удивительно, но этот безумный цвет ей шел. Она была из породы тех людей, которым идет все, что бы они ни пробовали. И вообще везет по жизни. До определенного момента…

На видео она стояла посередине большого и просторного лофта и показывала на стену, на которой висело множество полотен. Еще несколько картин до сих пор стояли на мольбертах, как иллюстрация непрерывности творческого процесса. Живопись Луизы Мэйсон относилась к тому виду искусства, который Трэвис не понимал в принципе, но он честно и добросовестно прочитал все, что нашел о ее работах, карьере, выставках и инсталляциях, и теперь знал, что очень многим ее творчество по вкусу. Всего за три недели до своего исчезновения она продала живописное полотно под названием «Смотрим на вещи шире!» за 458000 долларов.

Тем временем с экрана Луиза рассказывала о картинах и скульптурах, которые находились в ее мастерской, и об инсталляции, которую она сделала для филиала Музея современного искусства в Лонг-Айленде. Когда художница пропала, открытие отложили на два месяца, но в конце концов семья обратилась к руководству музея с заявлением, что открытие выставки соответствовало бы последней воле Луизы, если бы было точно известно, что она погибла. В итоге Трэвису удалось попасть на вернисаж. Народу было очень много – репортажи об исчезновении Луизы Мэйсон только подогрели интерес публики и вся экспозиция выглядела словно некие чудовищные поминки. Трэвису не понравились ни гости вернисажа, ни экспонаты, но ему удалось поговорить с друзьями и дальними родственниками пропавшей.

Впрочем, ему это не помогло.

Трэвис снял наушники, и гул голосов полицейского участка вновь стал слышим. Рядом с ним на стене висели две фотографии Луизы – на одной она была с розовыми волосами, а на другой, снятой раньше, ее волосы были ближе к их натуральному цвету. Изображение на более раннем фото немного потускнело, а уголки загнулись. Впрочем, старое фото было необходимо для организации полноценных поисков: хотя розовый цвет волос был частью имиджа Луизы, она, по словам родственников, красилась в шатенку или в брюнетку между появлениями на публике и записями роликов для показа на YouTube.

В вечер своего исчезновения она была брюнеткой.

Рядом с фотографиями Луизы висел стандартный постер, составляемый на пропавших. Фото и описание: «Луиза Мэйсон, пол: женский, белая, возраст 35 лет, рост 5 футов и 8 дюймов, вес 130 фунтов[7], телосложение худощавое, волосы черного или темно-каштанового цвета, глаза карие. Последний раз ее видели 23 сентября 2021 года». Дальше был указан прямой телефон Трэвиса в отделе розыска пропавших. Оригинал-макет постера был составлен Фрэнком через две недели после исчезновения Луизы, когда дело передали в их службу из 9-го участка. До этого, несмотря на протесты семьи, полицейские Ист-Виллидж пребывали в полной уверенности, что Луиза специально уехала из города, никого не предупредив, чтобы отдохнуть от своих родных и друзей, либо «приурочила» свое исчезновение к открытию персональной выставки, чтобы раздуть шумиху в СМИ и привлечь публику. Трэвису понадобилось всего лишь поговорить по одному разу с каждым из родственников, чтобы понять, что эти две версии не выдерживают никакой критики. Луиза была единственным ребенком в семье, отношения ее с родителями складывались наилучшим образом, и ни при каких условиях она не уехала бы надолго, не предупредив их.

Если с тем, что исчезновение не подстроено ею самой, Трэвис разобрался быстро, то дальше начались сложности – оказалось, что в деле нет вообще никаких следов и зацепок. Фактов было немного: 23 сентября в шесть часов вечера Луиза пришла на благотворительный прием, организованный в отеле в Ист-Виллидж, что подтверждалось показаниями свидетелей. Что произошло с ней по окончании приема, было неясно. В распоряжении Трэвиса был только кадр из записи ужасного качества с камеры наблюдения в баре отеля, где она была запечатлена беседующей – или возможно беседующей – с неизвестным мужчиной. Почти в то же время ее мобильный телефон был запеленгован вышкой сотовой связи в квартале от отеля. Это произошло в девять часов вечера.

В 21:10 ее телефон выключился и больше уже никогда не включался.

Трэвис сходил в гостиницу и опросил персонал, потом созвонился со всеми приглашенными на благотворительное мероприятие и с его организаторами. Никто не помнил, когда Луиза ушла из отеля тем вечером. Он вернулся с ордером и забрал записи с других камер наблюдения, но зона охвата была не та, которая ему требовалась, и эти камеры Луизу, покидающую здание, не зафиксировали. Таким образом, на текущий момент у Трэвиса было только размытый снимок художницы в баре отеля за пятнадцать минут до ее исчезновения. Да и никто бы не поручился, что это именно она. Тем вечером волосы у нее были черного цвета, а не розового, что затрудняло опознание, и еще ракурс был не самый удачный. Трэвис пришел к выводу, что перед ним Луиза, только сравнив линию волос и контур бровей.

Данные, полученные от оператора сотовой связи, ясности не внесли. Луиза в последнее время перезванивалась и обменивалась сообщениями только с теми, кто был в списке ее контактов, а в день своего исчезновения общалась по телефону исключительно с теми друзьями и родственниками, с которыми Трэвис уже переговорил и которых вычеркнул из списка возможных подозреваемых или причастных к ее исчезновению. Сперва внимание детектива привлек молодой человек, с которым Луиза начала встречаться за несколько недель до пропажи и который сопровождал ее на тот самый роковой благотворительный прием. Однако этот след оказался ложным: поклонник Луизы подтвердил, что пришел вместе ней в отель, но внезапно был вынужден покинуть ее, так как кого-то из его близких увезла скорая помощь и он срочно поехал в больницу. Данные мобильного телефона, снабженного функцией GPS-позиционирования, подтвердили показания молодого человека, равно как и записи с камер в стационаре, а также смс, которое он послал Луизе с извинениями, предупредив, что задерживается. Сообщение было отправлено в 21:31, но Луиза его так и не прочитала, поскольку ее телефон был выключен уже добрых двадцать минут.

В общем, с учетом всех обстоятельств было вовсе не удивительно, что это дело Трэвиса так и не отпускало. Он провел беспрецедентно тщательный поиск вполне благополучной женщины, у которой не было никаких оснований рвать связи со своим окружением и которую никак нельзя было отнести к категории сбежавших из дома подростков либо людей, страдающих деменцией.

В ее деле были одни только вопросы без ответов.

Фрэнк Трэвис встал из-за стола и потянулся, разминая ноющие суставы. Правое колено предательски щелкнуло, когда он не торопясь двинулся в комнату отдыха. Здесь в углу стояла кофемашина, которая выдавала сотрудникам вполне приличный кофе, и, пока напиток готовился, он проверил свой телефон. В то время, когда он смотрел видео с Луизой, ему звонили. Неотвеченный звонок был от его бывшей жены Наоми, которая затем прислала сначала текстовое, а потом и голосовое сообщение.

Трэвис их проигнорировал.

Вместо этого он посмотрел в окно. Стоял мрачный декабрьский день, ветер с Ист-Ривер бросал в оконное стекло пригоршни снега. От холода у Трэвиса ныли бедренные и коленные суставы – последствия спортивных травм, полученных им за время игры в американский футбол. Кроме того, после операции на плече он чувствовал постоянную боль в ключице.

– Как жизнь, Трэв? Что ты такой грустный?

Трэвис повернулся – к нему шла его бывшая напарница Эми Хаузер. Сейчас ей было уже хорошо за сорок, и она по-прежнему отлично выглядела и стильно одевалась, как и в бытность своей службы в отделе розыска пропавших. Она была идеальным напарником – всегда сохраняла спокойствие, относилась к коллегам с уважением, задавала вопросы по существу и стремилась учиться новому. Однажды вечером Фрэнк и Эми здорово надрались в баре у рыбного рынка, и она поведала Трэвису о том, что росла без отца. Он сидел и слушал историю ее жизни, не перебивая. Они с Наоми вырастили двух детей – сына Марка и дочь Габриэль, – которых Трэвис горячо любил и не скрывал своих отеческих чувств. Не нужно было быть психологом, чтобы разгадать подтекст: для Эми Хаузер ее старший напарник стал своего рода заменителем отца. С тех пор прошло много лет.

– Здравствуй, Эми! – поприветствовал он ее.

– Ты все еще старательно тянешь лямку даже в последние дни службы? Узнаю старину Трэвиса!

– Ну, конец службы – еще не конец жизни… – Он поднял чашку с кофе в шутовском тосте. – Твое здоровье, Эми!

Она засмеялась, глядя, как, хлебнув кофе, он пожевал губами, словно бы смакуя восхитительный вкус напитка, а потом спросила:

– Чем будешь заниматься после того, как настанет твой великий день?

– Как-то пока не особо задумывался, – солгал он.

– Не смеши меня, – конечно, она ему не поверила. – Собираешься отпраздновать на всю катушку?

– А что, выход на пенсию положено праздновать?

– А то ты не знаешь? Особенно когда ты оставляешь службу таким бодрым сорокапятилетним красавцем.

Он улыбнулся:

– С математикой, Хаузер, у тебя всегда было не очень.

– Что, неужели ты старше, напарник?

– Ну, если мне сорок пять, тогда тебе всего пятнадцать.

– А выглядишь не дряхлее шестидесяти, Трэв, – подмигнула ему Эми.

– Ну, шестьдесят мне еще не исполнилось, так что я по-прежнему весь в работе.

– Расследуешь что-то особенное?

– Люди так и норовят исчезнуть перед самым моим уходом на пенсию.

Он, по обыкновению, отшучивался, но Хаузер прекрасно знала, что ее бывший напарник имеет в виду дело Луизы Мэйсон. Они обсуждали ее загадочное исчезновение через пару недель после того, как расследование поручили Фрэнку, когда столкнулись друг с другом в коридорах штаб-квартиры нью-йоркского полицейского управления. Интерес Хаузер был чисто умозрительный – она давно получила повышение и перешла в отдел особо тяжких преступлений. Трэвису оставалось служить неделю с небольшим, и дело Луизы Мэйсон было единственным нераскрытым.

– Я недавно проходила мимо и заметила, что ты глаз не мог отвести от одной ее картины, – проговорила Хаузер, махнув рукой в сторону его рабочего стола. – Я, честно говоря, такое искусство не понимаю.

– Да в этом деле не только картины абстрактные, – заметил Трэвис. – Я вообще перестал в него врубаться.

– Ну, та картина была не абстрактная. Я, кстати, потому тогда не подошла, что увидела, как ты в нее словно бы погрузился, Фрэнк. Ты был, как говорится, на своей волне. Не хотела тебе мешать.

Он сразу же понял, о какой картине идет речь. Она называлась «Широкий взгляд на мир» и была единственной работой Луизы, в которой он увидел смысл: смутный силуэт человека на вершине горы, взирающего на пространство у ее подножья, где собралась толпа, которой нет ни до чего дела. Нет дела и до наблюдателя.

Вот и ответ, почему он не смог смириться с тем, что дело Луизы не закрыто.

На своем полотне она изобразила его жизнь после выхода на пенсию.

– Получается, что ты уже почти три месяца бьешься и все без толку? – спросила Хаузер, возвращая Фрэнка к реальности. – Теряешь хватку с годами, старина Трэв?

Он усмехнулся, потому что знал, что на самом деле она так не думает.

– Хочешь это дело обсудить? – спросила Хаузер.

– Да не особо, – ответил Трэвис, отхлебывая кофе. – Наверное, я на нем слишком зациклился. Надо просто, что называется, отпустить ситуацию.

Хаузер не сводила с него внимательного взгляда.

– Ну, считай ты ее отпустил, – задумчиво изрекла она и замолчала.

Больше говорить было не о чем.

Потому что в глубине души оба знали правду.

Трэвис это дело так не оставит.

* * *

В то же самое время, когда Фрэнк Трэвис прощался с Эми Хаузер и шел обратно к своему столу с чашкой чуть теплого кофе, в полутора милях отсюда Ник Тиллман стоял на 8-й улице наверху лестницы, ведущей на станцию метро, и в руке у него был одноразовый предоплаченный телефон.

Он набрал номер, который знал наизусть.

В ожидании ответа на его звонок он не спускал глаз с проплывающей мимо толпы, зорко следя за тем, не появится ли в ней знакомое лицо.

– Слушаю вас, – раздался женский голос в трубке.

– Это я, – проговорил Тиллман.

Возникла пауза. Ветер поменял направление и швырнул снег в лицо Тиллману. Он сделал шаг назад, прячась в вестибюле от непогоды.

– Новости есть? – спросил голос в трубке.

– Все по-старому.

– Без изменений?

– Без.

Еще одна долгая пауза.

– Этот тип, Трэвис, он не создаст трудностей?

– Он через неделю в отставку уходит. – Тиллман повертел головой и убедившись, что его никто не слушает, добавил: – Нет повода для беспокойства. Я сделаю так, что он точно будет знать, куда ему смотреть. Укажу, так сказать, правильное направление.

– Хорошо, – только и ответила женщина.

А потом отключилась.

Ранее

Ребекка отнесла телефон Гарета в мастерскую в Дайкер-Хейтс, чтобы разблокировать его, соврав, что забыла код. Ей сказали, что код можно взломать, но велика вероятность того, что телефон полностью перезагрузится из-за того, что модель устаревшая, и никакая информация не сохранится. «Готовы рискнуть?» – спросил ее мастер.

– Да.

– Точно?

– На все сто процентов, – заверила мастера Ребекка и отправилась с девочками в кафе-мороженое на 13-й авеню, где взяла Кире молочный коктейль. Пока Хлоя спала в прогулочной коляске, Кира оживленно делилась впечатлениями о книге, которую им читали в детском саду.

Через сорок пять минут она вернулась в мастерскую.

– Удалось сохранить несколько сообщений в электронной почте, – сказал ей компьютерщик, – но, как я и предупреждал, при перезагрузке много контента стерлось. У этих старых мобильников нет функции сохранения резервных копий в облаке, но иногда включается режим записи сообщений в случайном порядке.

– Как это «в случайном порядке»? – Ребекка забрала у него телефон.

– Полная неразбериха! У вас тут сохранились письма, которым года два, но есть и более свежие. Отдельные цепочки писем при перезагрузке прервались. Готовьтесь к тому, что могут быть сообщения, которые вы отсылали, но не ответы на них. Я же сказал, модель устаревшая, от них можно ожидать чего угодно.

Найдя на экране символ электронной почты, Ребекка нажала на него и разочарованно вздохнула: после сброса до заводских настроек сохранилось только одиннадцать сообщений. И на первый взгляд ни одно из них не представляло интереса. Она посмотрела на адрес аккаунта – [e-mail], потом на имя, набранное рядом с ним.

Уиллард Ходжес.

Кто это, черт возьми, такой?

Она поблагодарила мастера и поспешила домой. Как только Ребекка переступила порог, она сразу же отправила девочек в гостиную и заняла их игрушками, а сама пошла на кухню и принялась пролистывать сообщения в телефоне. Большинство из них были рекламными: программы лояльности от магазинов одежды, о которых Ребекка никогда не слышала, сообщение от винодельни на севере штата о наличии у них помещений для проведения конференций, подтверждение от билетного сервиса о бронировании мест на игры «Джайентс»[8], пароль к подписке на порносайт. Последнее могло иметь отношение к Гарету – почему бы и нет, – но остальное ему не очень-то подходило. Его компания имела собственную ложу на стадионе «Джайентс», и он каждый год часто бывал на играх вместе с клиентами. Зачем же ему самому бронировать билеты на них? Он не пил вина, поэтому поездка на винодельню вряд ли могла его привлечь, магазины одежды были слишком шикарными, скорее бутиками, а в них он обычно не одевался. Естественно, Гарет мог воспользоваться для аккаунта фальшивым именем, но уверенность Ребекки в том, что телефон принадлежит мужу, была поколеблена.

Она положила телефон и подвинула к себе ноутбук, чтобы кое-что проверить, но тут в кухню зашла Кира:

– Мамочка, кушать хочу!

– Сейчас, малышка, одну минутку.

Кира схватила Ребекку за брючину и принялась тянуть изо всех сил, негодуя, что внимание ее мамы занято чем-то посторонним. Ребекка посмотрела на дочь, та уставилась в ответ. Настоящая дуэль взглядов!

Ребекка сдалась первая – она улыбнулась Кире, посадила ее к себе на колени и поцеловала в макушку. Потом из-за двери проверила, как там Хлоя: та лежала на своем коврике и бодро двигала ручками и ножками, стараясь дотянуться до подвешенной сверху игрушки. Кира принялась бить ладошками по клавиатуре ноутбука.

– Стоп-стоп-стоп, моя принцесса, не надо так делать, – Ребекка тотчас ссадила Киру на пол. На экране были результаты поиска по запросу «Уиллард Ходжес». На первом месте значилась страница из «Википедии» о политике, известном в 20-х годах XIX века, дальше шли ссылки на сайты поиска предков и на малопопулярные блоги, которые сегодня никто уже не вел.

«Пора прекратить эти безумные поиски, пока я сама себя не довела до сумасшествия!» – подумала Ребекка и захлопнула крышку ноутбука.

* * *

Но остановиться в своих поисках она уже не могла.

В ту ночь Гарет опять явился домой очень поздно. Она повернулась в кровати к нему лицом, но не открыла глаз и притворилась спящей, когда почувствовала, что от него пахнет виски и сигаретами.

Не прошло и десяти минут, как муж уже храпел.

Ребекка, напротив, лежала без сна, мучаясь сомнениями и не решаясь сделать того, чего страстно желала. «Не хочу больше никаких подозрений, никакого недоверия. Хочу забыть, что вообще нашла телефон», – мысленно твердила она.

Но забыть никак не получалось.

В конце концов она села в кровати и отбросила одеяло. Гарет не пошевелился. Она беззвучно босиком дошла до комнаты девочек, заглянула и убедилась, что обе крепко спят. Тогда Ребекка спустилась на первый этаж. Куртка, бумажник, ключи от дома и рабочий мобильник Гарета валялись на столике в прихожей. Она взяла телефон и принялась изучать его содержимое. Она уже делала это раньше, еще до того, как нашла неизвестный мобильник в машине, но сейчас более внимательно просмотрела все контакты, электронную почту, историю поиска в интернете и галерею с фото. В адресной книге не было никого по имени Уиллард Ходжес, в почте – никаких писем с аккаунта [e-mail], в мессенджерах никаких сообщений от этого или похожего ника. Для работы Гарет использовал Dropbox, который она тоже проверила, и теперь просматривала календарь в поисках чего-то необычного. Ничего, только встречи и совещания одно за другим. Впрочем, Гарет мог использовать имя коллеги, чтобы зашифровать под ним любовницу, обозначить совещанием свидание в ресторане или в мотеле.

«Наверное, у меня уже паранойя», – подумала Ребекка.

Скорее всего, телефон, который она нашла, принадлежал кому-то из клиентов Гарета, его друзей или коллег по работе, либо вообще малознакомому человеку, которого он подвез. Обычно Гарет ездил на машине вместе с клиентами на игры «Джайентс» пару раз в месяц. Он рассказывал, что частенько вез обратно тех, кто жил по пути в Джерси-Сити или в Хобокене. Что, если телефон просто выпал у такого человека из кармана?

А если нет?