Вороний остров

– Что это за мать, которая не соизволила появиться на похоронах своего ребенка? – повторяла она.

Джонни только пожимал плечами. Из них троих он единственный верил в прощение и искупление.

Когда он оканчивал школу, он встречался с девушкой по имени Джулиза, которую боготворил. Их роман продолжался шесть месяцев, а потом она ему изменила. Поступила совершенно непростительно, о чем Ребекка и Майк твердили ему в один голос. Но Джонни без колебаний возобновил с ней отношения, стоило только девушке раскаяться в своем поступке.

Ребекка навсегда запомнила их с братом телефонный разговор на эту тему. Она позвонила ему из Лондона, вернувшись с национального легкоатлетического чемпионата школьников, в котором участвовала, поскольку была весьма разносторонней спортсменкой и старалась не ограничиваться только плаванием. Тогда на дистанции 1500 метров она показала время хуже, чем за неделю до этого. Она возвратилась в интернат расстроенная, смертельно усталая, а тут еще и заявление брата… Одним словом, их разговор закончился тем, что Ребекка перестала деликатничать и прямо сказала, что он, Джонни, ведет себя как тряпка и Джулизе ничего не стоит вновь и вновь подло обманывать его.

Ответ Джонни ее поразил.

– Ты не права, Бек, – спокойно сказал он. – Просто я даю ей шанс поступить правильно.

Такой вариант Ребекке даже в голову не мог прийти.

Что касается их матери, Джонни дал ей все шансы. Во всяком случае – мысленно.

Возможно, так было потому, что Джонни помнил Фиону лучше всех остальных ее детей, хотя скорее всего на самом деле в его памяти хранился не образ реальной женщины, а некий выдуманный им миф. Кто знает? Впрочем, когда малолетняя троица собиралась там, где отец не мог их услышать, Джонни принимался красочно описывать Ребекке и Майку их мать. Как позже поняла Ребекка, то знание о своей матери, которым, как ей казалось, она обладает, на самом деле исходило от Джонни.

Разговоры всегда велись по одному и тому же сценарию:

– Как она выглядела? – задавала свой любимый вопрос Ребекка, которая по возрасту не могла вспомнить о своей матери ничего, кроме легких шагов и летящих прядей волос цвета осенних листьев.

И Джонни всегда терпеливо отвечал: «Она была высокого роста, примерно пять футов девять или десять дюймов. Знаете, сколько это?» Ребекка и Майк неизменно качали головами, и тогда Джонни шел к шкафу в комнате Ребекки. «Примерно вот досюда», – говорил он и вставал на цыпочки, чтобы показать, пока подростком не дорос до того самого места. «И она была очень стройной», – добавлял он.

– Мама была красивой?

– Очень красивой. Папа говорил, что она – само очарование! И лицо у нее было очень бледным, но при этом она не казалась больной. Оно как будто бы светилось в темноте, как у Анжелы.

Анжела была одной из кукол Ребекки.

Ребекка тогда спрашивала: «У нее были рыжие волосы, правда?» – хотя знала, что ответом будет «да». Ведь это было то единственное, что она действительно помнила о своей матери.

– У нее были волосы цвета осени, – мечтательно произносил Джонни.

«Уже тогда было ясно, что он станет писателем!» – думалось Ребекке впоследствии, в пору их юности. К этому времени разговоры о Фионе почти совсем прекратились, а если вдруг и случались, то велись совсем в другой тональности.

– Чтоб она сдохла! – восклицал Майк.

– Майки, прекрати!

– Почему нет, Джон?

Они называли брата полным именем только тогда, когда речь шла о чем-то очень серьезном.

– Она – твоя мать!

– Нет, Джонни, она мне не мать. И тебе не мать! Она перестала ею быть, когда бросила нас. Пусть у нее и волосы цвета осени, как ты говоришь. Ты и дальше будешь втирать нам всякую херню, как мы сидели кружком и как она с нами играла. Но скажи мне, для чего она это делала? Чтобы через десять минут встать, уйти и выкинуть нас из своей жизни?

– Мы не знаем, почему она ушла.

– А зачем нам это знать, Джонни? Важен результат – она нас бросила! Только это и имеет значение.

– Ты не прав!

– Она никогда не вернется, Джонни, и в этом все дело. Неужели ты не понимаешь?

И тогда все замолкали, а Джонни и Ребекка обменивались многозначительными взглядами. После этого на какое-то время о Фионе забывали.

Но не совсем…

Полностью вычеркнуть ее из памяти у них не получалось…

9

Строптивый гаечный ключ, как живой, выскользнул из рук Ребекки.

– Вот дерьмо! – в сердцах воскликнула она.

Машина находилась под навесом заправочной станции, а Ребекка стояла на коленях рядом с колесом. «А вот и тяжелая работа, которой нужно гордиться», – подумала она, погружаясь в который раз в мир воспоминаний, помогавших ей в самые трудные времена.

Ее семья, ее дочки, ее дорогие девочки…

«Я должна, нет, просто обязана вернуться домой! Иначе они решат, что я их бросила».

Мысленно проговорив эти слова, она вновь взялась за гаечный ключ и принялась отвинчивать последнюю гайку, которая никак не хотела поддаваться. В это же время воспоминания одно за другим разворачивались в ее сознании, как пленка семейного видеофильма. Вот она собирает пышные кудри Киры в пучок на макушке, и они превращаются из водопада, свободно спадающего на спину, в фонтан, а дочка вновь и вновь хватается руками за свою новую прическу…

И тут Ребекка снова вернулась к реальности – на заправку.

Она осознала, как темно стало вокруг, даже несмотря на то, что фары джипа были включены. За пределами площадки перед заправкой стояла непроглядная тьма.

Стиснув зубы и напрягая все мышцы, она вновь взялась за работу и постаралась отогнать беспокойные мысли, порождаемые темнотой, но поймала себя на том, что вглядывается в окружающий ее мрак. Она знала, что прямо напротив станции находятся какие-то старые здания, за ними – океан, город справа от нее, а лес – слева, хотя ничего этого сейчас видно не было.

«Не было в моей жизни ночи темнее», – подумалось Ребекке, и она почувствовала, как невольно покрывается холодным потом.

А потом она увидела, – нет, даже скорее почувствовала – какое-то движение.

Ребекка замерла, тихо положила гаечный ключ на землю и медленно выпрямилась, не сводя глаз с того места, где, как ей показалось, что-то шевелилось. Некоторое время до нее не долетало никаких звуков кроме шума ветра, а затем внезапно ветер стих, и в наступившей тишине как будто бы что-то щелкнуло несколько раз.

Что это было?

Кто или что может издавать такие звуки?

Она посмотрела вниз на спущенное колесо, на запаску, ждущую своей очереди рядом на земле, на домкрат, поддерживающий машину с этой стороны. Она не смогла бы развернуть «чероки» так, чтобы фары осветили то место, откуда исходил звук.

«А хочу ли я направить туда свет?» – подумала она, потому что вновь услышала щелчки и стук, повторявшиеся снова и снова, почти через одинаковые промежутки времени.

– Эй! – выкрикнула она. – Кто здесь?

Ветер вновь задул и выкатил из тени в круг света ветку внушительных размеров. Второй порыв потащил ее по асфальту к заправочной колонке. Потом ветвь замерла футах в двадцати от Ребекки, вся перекрученная и размочаленная на одном конце в том месте, где ветер оторвал ее от ствола дерева.

А затем все кругом стихло.

Значит, звуки издавала ветка?

Ребекка всмотрелась в темноту, пытаясь разглядеть что-то еще, любой намек на новое движение, но теперь покой и тишина вновь воцарились вокруг заправки: стена тьмы высилась вокруг, ничем не нарушаемая и неприступная.

«Давай-ка быстро смени колесо и убирайся отсюда подобру-поздорову!» – скомандовала себе Ребекка.

А что потом?

Какой во всем этом смысл? Что случится, даже если она сумеет поменять колесо? Она сядет в машину и укатит с острова? До материка сто одна миля и бескрайние просторы Атлантики.

Людей тут нет.

Больших и малых судов в водах вокруг острова тоже.

И в течение ближайших пяти месяцев здесь никто не появится.

10

На второй день она проснулась от звука капель. Угол магазина, где на полках оставались шоколадные батончики, заливало дождем через дыру в потолке.

Наверное, ночью она плакала, и слезы высохли у нее на щеках, оставив соленые разводы. Уже проваливаясь в сон, она продолжала думать о своих дочках, о том, как напугает их ее отсутствие, об их страхе и непонимании происходящего. И не просто непонимании, а даже хуже – о том, что когда-нибудь, войдя в сознательный возраст, они решат, что Ребекка их бросила.

– Я обещала вам, что вернусь, – пробормотала она, прежде чем забыться сном. – И я сдержу слово.

Полночи она провела в автомобиле при включенном двигателе и обогревателе, но потом испугалась, что сожжет весь бензин. Она не имела ни малейшего представления о том, есть ли хоть какой-то запас бензина в колонках на заправке, а для того, чтобы узнать это, ей нужно будет включить генератор и, возможно, взломать офис на станции. Ее единственным опытом взлома на острове было разбитое окно того самого магазина, где она сейчас находилась.

Сначала она была почти уверена, что рано или поздно на острове появятся спасатели. Очевидно, что Ноэлла или Гарет заявили о ее пропаже, что полиция уже в курсе и предпримет все необходимые действия. Но теперь ее глодал червь сомнения. Не исключено, что ей потребуется какой-то запасной вариант, новый план действий.

Так или иначе, она просто обязана вернуться домой.

Вернуться к Кире и Хлое.

А прямо сейчас ей нужна чистая и теплая одежда. Ей нужна нормальная еда, а не только шоколад. Ей нужно хоть как-то пополнить запас воды, потому что она выпила уже четыре из восьми банок содовой, хранившихся в магазине. Чтобы согреться, ей нужен обогреватель, одеяла. Из того, что рассказывал Джонни, она запомнила, что на острове больше нет гостиниц или пансионов, поскольку все они закрылись или просто были брошены владельцами много лет назад. Немногочисленные команды рыболовецких судов и любители экстремальной рыбалки останавливались в двух общежитиях. Эти заведения никак нельзя было назвать роскошными, но там она хотя бы сможет найти матрас и одеяла.

Она также должна лучше разобраться в географии острова, чтобы понять, куда ей следует направиться: в магазине карт не было, а если бы ей удалось найти хоть одну, она бы попробовала понять, куда пропал Джонни, где можно найти пищу и укрытие от непогоды. Она могла бы воспользоваться навигатором джипа, но там были обозначены только дороги и ничего больше.

Она подошла к окну и посмотрела на небо: снова пошел дождь. Она слышала шум океанских волн, но не могла увидеть их, потому что окно располагалось слишком высоко.

«Успокойся! – приказала себе Ребекка. – Этот кошмар не может продолжаться вечно».

Ранее

Что сделала Ребекка с найденным в машине мобильным телефоном? Ничего, она просто его спрятала. Когда Гарета не было дома, она достала его и обнаружила, что телефон защищен цифровым паролем и у нее в любом случае нет доступа к его содержимому. Потом она еще долго перебирала в уме все возможные объяснения тому, как телефон оказался в автомобиле, например, что муж подвозил кого-то постороннего и тот уронил мобильник под переднее сиденье, но в глубине души чувствовала: телефон точно принадлежит ее мужу. Беременность давалась ей нелегко, и она так и не придумала, что ей делать с неожиданной находкой.

Когда у Ребекки уже заметно начал расти живот, она решила, что лучше всего ей ничего не знать. Вот родится ребенок, и их жизнь поменяется в корне. А пока пусть все идет так, как идет.

Но вопросы, оставшиеся без ответов, никуда не делись.

Они остались висеть в воздухе, и рано или поздно что-то должно было случиться.

* * *

«Я хочу в ближайший год брать как можно меньше дежурств», – проговорила Ребекка.

Они стояли друг напротив друга на кухне, на столе валялись детские игрушки и стояли неубранные тарелки с остатками еды. На часах была половина одиннадцатого, и в углу на стойке тихо потрескивал бэби-монитор, передававший информацию из спальни Киры.

Лицо Гарета потемнело: «Ты что, издеваешься?»

Ребекка молча смотрела на мужа, положив руку на живот. До родов оставалось всего семь недель, и у нее болело все: спина, ноги…

– Об этом не может быть и речи, – заявил Гарет. – Что тебе только в голову пришло?

– И почему же это невозможно?

Он отступил назад и мрачно рассматривал Ребекку, словно какое-то диковинное животное. Галстук у него был распущен и болтался на шее, а один из концов подола рубашки неопрятно выбился из брюк. Они давно – много недель – не стояли друг рядом с другом вот так близко, и Ребекка впервые поймала себя на мысли о том, что Гарет здорово постарел. Глаза его потухли, морщины обозначились резче обычного, а кожа на лице была нездорового серого цвета.

– Потому что, – он говорил медленно, словно втолковывая очевидное ребенку-несмышленышу, – мы не можем себе этого позволить, Бек. Если ты перестанешь работать, я останусь единственным кормильцем в семье. Вся нагрузка будет на мне и только на мне. Дошло? У меня сейчас и так море проблем, и еще одной – с деньгами – мне только не хватало.

– Мы вполне можем себе это позволить, – спокойно проговорила Ребекка.

– Но ты же не будешь ничего зарабатывать, Бек!

– Нам не надо будет платить за няньку или за группу в яслях. И мне кое-что удалось скопить.

Гарет нахмурился:

– И как это понимать?

– Мне платили сверхурочные, которые я откладывала.

– И ты мне ничего не сказала?

– Вообще-то я тебе говорила, но ты, похоже, меня совсем не слушал. – Она принялась загружать посудомойку. – Мне удалось накопить такую сумму, которая позволит нам спокойно прожить целый год, и тебе не нужно будет вкалывать на работе как сумасшедшему. И потом, я ведь не собираюсь совсем отказываться от дежурств, просто буду брать их столько, чтобы нормально ухаживать за Кирой и ее сестрой, когда она родится. УЗИ показывает, что у нас точно будет девочка. Через год я попробую поступить на штатную должность в какую-нибудь больницу или клинический центр.

– Святая простота! Ты считаешь, что тебя такая работа ждет-дожидается?

– Нет, Гарет, я прекрасно понимаю, что найти место в штате будет непросто, но жизнь – вообще сложная штука. – Она посмотрела на мужа и увидела, что он качает головой, но не в знак согласия, а потому что закипает от злости, но решилась продолжить свою мысль. – Да, устроиться на штатную должность здесь в Нью-Йорке, во всяком случае в травматологии, действительно непросто, даже если бы я и хотела. А я не хочу. Я нашла прекрасно оплачиваемые места в Оклахома-сити и Форт-Ворте. А в Северной Дакоте меня могут взять, представь себе, заведующей отделением! Может быть, переедем туда, Гарет? Вдруг там нам будет лучше?

– Ты что, считаешь себя самой умной?

Она поставила последнюю чашку в посудомойку, закрыла дверцу и выпрямилась.

– Нет, не считаю. Но я хочу попробовать что-то изменить. И хочу оставаться с девочками так долго, как только смогу, хотя это будет непросто.

Гарет сузил потемневшие глаза и презрительно бросил:

– Непросто?! Это ты правильно сказала. Только вот кому? Пока я буду вкалывать целыми днями, чтобы мы могли платить по счетам, ты будешь заниматься йогой, медитировать и отовариваться в бутиках. Неплохо придумано! Ты расслабляешься дома, пока я…

– Вообще-то воспитывать детей – это тоже работа.

– Какая же это работа?! Ничего подобного!

– Ничего подобного? – Ребекка почувствовала, как все ее тело напряглось. – Мне не послышалось? Ты правда так сказал? Давай тогда я наберу себе дежурств в больницах выше крыши, а ты будешь сидеть дома с детьми. Ты ведь умеешь им менять подгузники…

– Памперсы.

– Один черт.

– Бек, ты уже двадцать лет в Америке живешь. У нас тут говорят «памперсы».

– И что?

– Нет, вы только посмотрите на нее! Она вся такая из Великобритании…

– Но я ведь и правда оттуда, Гарет.

– А мы здесь говорим «памперсы», и ты это прекрасно знаешь.

– Ну и какая разница?

– А вот, представь себе, есть разница. Очень даже имеется!

Она не ответила. Это было смешно, глупо и мелочно, и он знал, что поступает не по-мужски, но был зол на нее и попытался обидеть побольнее. Когда они только начали встречаться, он сказал ей, что отец у него итальянец, а она пошутила, что «Гарет Руссо» звучит не очень-то по-итальянски, и он ответил, что мама у него родом из Уэльса. Он постоянно твердил, как ему нравится ее английский акцент, а теперь вдруг вздумал попрекать ее британским происхождением. Переведя дыхание, Ребекка подняла глаза на мужа и спокойно сказала: «Все просто: либо ты меня поддерживаешь – либо нет».

Гарет уставился на нее, а потом выбежал из кухни.

Позже Ребекка поняла, что вот тогда-то фасад их брака и дал трещину, чтобы потом окончательно развалиться. Оставшееся время до рождения Хлои Гарет приходил домой очень поздно и сразу шел в спальню, не говоря ей ни слова. Когда ее с Хлоей выписали домой из роддома, он не выказал особой радости. Отправляясь утром на работу, он мог зайти и посмотреть на девочек, но иногда шел прямо к выходу, как будто бы он не имел перед ними никаких обязательств или вообще забыл, что они живут с ним под одной крышей.

Очень скоро от него снова стало пахнуть виски, а потом и чужими духами, и, когда Хлое исполнился месяц, Ребекка вытащила на свет божий найденный ею в машине мобильный телефон из своей старой шкатулки для драгоценностей. Она точно знала, что Гарет туда не заглядывает. И вот теперь она глядела на заставку на экране, куда нужно было ввести пароль, и вспомнила, как легко Гарет тогда принес извинения из-за отсутствия на похоронах ее отца и как она подумала, что он кается в чем-то гораздо более серьезном.

Так ли это было? Что ж, есть только один способ выяснить.

Она должна каким-то образом разблокировать телефон.

11

В который раз она выбралась из магазина через окно, спрыгнув на помойный бак. Руки у нее дико болели, их было буквально не поднять. Посеревшие от гаечного ключа ладони пахли металлом. Накануне она так сильно сжимала инструмент, чтобы снять колесные гайки, что разогнуть пальцы с утра было сущей мукой. И спала она плохо – ей было холодно и тревожно – она все время вспоминала загадочные звуки в ночи у заправки. Они точно отличались от шума, с которым ветер тащил ветку по асфальту.

Это было что-то другое.

Вообще в дневное время она чувствовала себя увереннее, а когда ночевала в магазине, лишь неверный свет фонарика давал ей хоть какое-то чувство комфорта. Но на заправке чернота была абсолютной. Поэтому она сказала себе, что больше никогда не выйдет ночью без фонарика.

Стоя на крышке мусорного бака, она посмотрела вниз на гавань, где у причалов по-прежнему не было ни одного судна, а затем повернулась, чтобы взглянуть на Мейн-стрит. Пожалуй, название это было чересчур пышным, ведь то была никакая не «главная улица», а всего лишь лента асфальта, вдоль которой тянулись брошенные дома. Глаза Ребекки нашли изъеденный ржавчиной щит-указатель на склоне холма – там выцветшими черными буквами значилось название городка.

Хелена.

Это название невольно всколыхнуло давние воспоминания: Ребекка ходила в школу с девочкой по имени Хелена. В начальной школе они были лучшими подружками и часто гостили друг у друга. А потом отец Хелены заболел, и девочка отсутствовала в школе целую неделю, потом целый месяц, а затем еще один, пока все не узнали, что Хелена с семьей переехала в Йоркшир. Спустя несколько дней отец Ребекки увидел, как она вечером украдкой плачет в своей комнате, а когда спросил ее, что случилось, та ответила, что виновата в том, что Хелена уехала.

– О чем ты толкуешь, малышка? – удивленно спросил он и сразу постарался успокоить дочь: – Как это может быть твоей виной?

– Люди, которых я люблю, всегда покидают меня.

Ребекка вернулась в реальность и, оторвав взгляд от указателя, спрыгнула с мусорного бака. Она двинулась вниз по Мейн-стрит, разглядывая дома по обе стороны улицы. Когда остров процветал, то, по словам Джонни, здесь были и кафе-мороженые, и закусочные, где подавали крабов, и семейные ресторанчики, но сейчас все было заброшено и заколочено, как и магазин, в котором спала Ребекка. Честно говоря, это был не совсем магазин, а просто деревянный сарай.

«Весь этот остров – словно призрак», – подумала она.

После урагана «Глория» ни одно здание не было толком отремонтировано. Часть домов была оставлена как есть, то есть в полуразвалившемся состоянии. Наверное, причина крылась в изоляции острова – до него было три часа на пароме от Монтаука, сто с лишним миль через океан. Похоже, про этот кусок земли жители материка просто-напросто забыли, как будто бы он никогда не существовал. С ноября по март на острове вообще никого не было, а в остальное время иногда отдыхали экипажи рыболовецких траулеров и появлялись немногочисленные ученые-биологи, изучающие морские формы жизни. «Да и кому в принципе сюда потребуется приезжать?» – подумала Ребекка, садясь в джип.

Тогда почему она приехала?

Она скользнула за руль и закрыла дверь. «Я здесь из-за Джонни, – подумала она. – Потому что я любила его и потому что он был моим братом».

«Нет, не так, – оборвала она сама себя. – Он – мой брат. И он жив!»

Ребекка решительно включила зажигание.

Стараясь спасти салон джипа от дождя, она заделала разбитое с пассажирской стороны окно куском брезента, который нашла на заправочной станции. Позже в магазине она обнаружила под прилавком рулон прозрачного пластика, которым хотела заменить брезент, чтобы иметь справа более или менее нормальный обзор.

Однако, тронувшись в путь, она мало смотрела по сторонам. Перед глазами вставали образы Киры и Хлои. Вот Кире два с половиной года, и она бегает за ярким пляжным мячом на заднем дворе, а вот Хлое восемь месяцев, и маленькая розовощекая крепышка самозабвенно тянет в рот любимого жирафа Киры… Вдруг все силы, которые Ребекка черпала от уверенности в том, что ее ищут и непременно спасут, исчезли. Вместо них ее захлестнуло и переполнило чувство утраты.

Наверное, по малолетству Хлоя не так остро реагирует на ее отсутствие. Но как быть с Кирой? За два с половиной года ее жизни мать и дочь ни одной ночи не провели порознь.

«Сосредоточься на дороге», – приказала она себе.

Шоссе шло вдоль моря, и взгляд ее переместился на тонкую серую линию на горизонте, едва различимую за клубами тумана. Там – материк, оттуда кто-то обязательно прибудет на остров.

«И ты сможешь вернуться домой, – твердо сказала себе Ребекка. – Сможешь вновь обнять своих малышек…»

12

Общежития, где жили рыбаки в путину, находились на северной стороне острова, на самом берегу. Между этими неказистыми двухэтажными зданиями было расстояние в несколько миль, слово они не желали терпеть соседства друг с другом. Одно смотрело своими окнами на океан, а другое на центральную часть острова, где находилась его высшая точка – гора Нуйяша.

В реальности «высшая точка» выглядела не особенно впечатляюще и возвышалась отдельным пиком среди довольно плоского ландшафта. На склоне Нуйяши виднелось несколько домов, но все они явно были заброшены и превратились в руины.

Ребекка подогнала джип к первому из общежитий и вышла. Дождь больше не лил, а только моросил, но было по-прежнему холодно, и когда она выбралась из теплого салона автомобиля на утренний холод, то невольно подумала: «Если здесь в ноябре уже такая холодина, то что же будет в январе?»

Эту мысль она решительно отогнала прочь. В январе ей здесь делать нечего!

Но легко ли не думать о зимних холодах, о том, как бороться со стужей, когда выпадет снег, поднимутся ураганные ветра и зима полностью вступит в свои права, если уже сегодня изо рта у нее вырывается пар от дыхания? «Стоп! – сказала себе Ребекка. – Надо сосредоточиться на том, что мне предстоит здесь и сейчас». Она принялась медленно обходить здание общежития. У него оказалось две двери: задняя была закрыта на висячий замок, а передняя – на обычный врезной.

Она вернулась к передней двери и принялась разглядывать замочную скважину. Казалось бы, проще справиться с таким замком, чем с тяжелым амбарным на задней двери, но она знала, что на деле это не так. Да, в фильмах и сериалах герои ударом ноги лихо вышибали запертые двери, но именно такие эпизоды больше всего возмущали ее отца как профессионала. Ребекка вспомнила, как он всякий раз начинал ворчать: «Ты не можешь вот так подойти и выбить запертую дверь. Чушь собачья! Если перед тобой входная дверь со стальным крепежом, то ты, конечно, можешь ее пнуть со всей силы, но дело кончится разрывом связок и свернутой лодыжкой. Да, можно ударить по двери ногой, но для того, чтобы прислушаться к звуку. Если услышишь, как трещит дерево, значит у тебя есть шансы, а если звук глухой, то у тебя проблема. А если на двери видны крепежные болты, то у тебя очень большая проблема». Ребекка посмотрела на дверь.