скачать книгу бесплатно
Однажды Кристин поставила ему Эллу Фитцджеральд с ее «ушедшим мужчиной». После первого прослушивания песня ему не понравилась. И даже больше: он пребывал в смешанных чувствах, с остаточным шоком ошарашенно переживая отголоски последних аккордов. Его сознание, будто, заполнили взбитой смесью из отвращения и изумления, и оно отказывалось принять такую пищу, пытаясь отторгнуть незнакомую субстанцию. Аран не мог даже назвать песнью эти до неприличия растянутые завывания убитой горем женщины от смерти своего мужчины, бросаемые от низких до высоких нот на одном единственном дыхании. Когда Кристин заглянула к нему, он сидел с широко открытыми глазами, смотря в неопределенную точку в стене, и только вымолвил невнятное:
– Я не понял ничего.
Тогда, на удивление посетителям в зале, она поставила эту песню второй раз, специально для Арана. Он, слушая ее с закрытыми глазами, уже не разделял на ноты и не вдумывался в скелет мелодии. Он просто пропустил композицию через себя, через каждый свой нерв, через каждую клетку, и прочувствовал каждый стон отчаяния и боли старого человека, который говорит о своем неумолимом горе. После этого он мог слушать только одну эту песню Эллы Фитцджеральд «Моего мужчины не стало» снова, и снова, и снова, впадая в гипнотическое состояние под звуки скрипок и виолончели, не в состоянии наслушаться вдоволь.
Музыка отвлекла его. Захватила его сознание в той части, где не можешь разорваться между вечными трагедиями и позволением вдохновению поглотить твое существо – где нужно выбирать. Аран был неспособен одновременно и цепляться за свои мучительные самобичевания и переживания, и пытаться держаться на плаву маленьких жизненных радостей. Музыка его увлекла. Во время своих исследовательских открытий новых звуков, новых человеческих голосов, новых музыкальных построений он по-настоящему забывал про «мир за этими стенами», лучшее определение которому было бы «мир за этими звуками».
Стоя у стен университета, раскуривая сигарету, теперь в его мысли, помимо плохих предчувствий от предстоящей учебы, еще короткими вспышками вкрадывались отдельные ноты нераспознанных мелодий, и все будто немного преображалось.
Он слушал Нэта Гоббинса только частью сознания, другой – пребывая в флегматичном состоянии, не слушая ничего вообще. И именно той, флегматичной стороной, он обратил внимания на Артура Гарда и поймал себя на мысли, что не получал никаких язвительных замечаний или пренебрежительного отношения на протяжении уже нескольких дней. Собственно говоря, Гард вообще перестал замечать Арана, как и кого-либо еще вокруг себя. Аран вытащил сигарету изо рта и сдвинулся чуть вбок, чтобы мимо Гоббинса всмотреться в направляющегося в университет Артура вместе с Лейлой. Он был полностью поглощен какими-то своими мыслями, не замечая ничего вокруг. Один из его последователей, Стефан Барич, выкрикнул его имя несколько раз, прежде чем Артур вернулся к реальности и отреагировал на звук собственного имени.
Никогда не обращавший внимания на других людей и свято следовавший своему же принципу оставаться как можно незаметнее для других, сейчас Аран стал чаще посматривать на Гарда, гадая, что стряслось на этот раз у него. В коридорах он мог просто сидеть и мрачно смотреть в одну точку, ни с кем не разговаривая, после занятий как-то отрешенно направлялся к машине – чаще с водителем в приложение, судя по всему, чтобы избегать собственного вождения. И что самое необычное, теперь Гарда часто можно было застать сидящим на бетонном ограждении в компании друзей и с сигаретой в руке, но при этом задумчиво и хмуро глядящим на небо.
Рассеянно пожав руку своему приятелю, Артур снова ушел в свои удручающие мысли, но, кажется, почувствовав на себе чей-то взгляд, уже в воротах поднял затуманенные глаза и встретился взглядом с всматривающимся в него Араном. Так же отрешенно, без привычной неприязни или высокомерия, он рассеянно спросил на ходу:
– Чего тебе, Рудберг?
Аран снова закрыл свой рот, даже если и собирался что-то сказать, и лишь отрицательно покачал головой: ничего. Нэт обернулся на Артура, удивленный этим вопросом и молчаливым ответом, и услышал в свой адрес:
– А тебе, Гоббинс, чего?
– Ч-что? Я н-не…
Артур не стал дожидаться его ответа, не замедляя свой ход, и снова опустил голову в глубоких раздумьях.
– Нэти, оставь, – слегка ударил он тыльной стороной ладони в грудь Гоббинса. – Чего к человеку пристал?
Гоббинс резко повернулся к Арану с удивленным и даже радостным видом и заявил, что наконец Аран стал прислушиваться к его советам подражать профессору Новаку, который утверждает, что дипломатия и уход от конфликтов иногда помогают не поднимать на поверхность то, что не в твою пользу. Впервые услышав от Арана совет не разжигать конфликт, как он обычно делал, а дипломатично оставить как есть, не отвечая на агрессию, Гоббинс пришел в полный восторг и отдельными слогами долго говорил о положительном влиянии Новака, пока Аран не выдержал и не перебил его:
– Нэт. Нэт. Нэ-эт, – он на секунду замолчал, наклонив голову и с сигаретой во рту просто глядя на сокурсника. – Слушай хорошую музыку, Нэт.
В любом случае, что бы ни происходило в жизни Артура Гарда, он, в отличие от Арана или в противовес убеждениям и повсеместным советам Кристин как знающего психолога, делиться своими проблемами ни с кем не собирался и предпочитал так же угрюмо и болезненно держать все в себе.
Погрузиться в мимолетное забвение посредством музыки, чтобы на время забыть о мире реальном, Арану удалось ненадолго. Как бы он ни старался претвориться, что окружающего нет, нельзя было надеяться на постоянный самообман как на спасение, даже если он своим решением отказался в один из выходных поехать с братом к родителям, только чтобы продлить свою иллюзию. Лежа в кровати и смотря в потолок, медленно вдыхая аромат кофе из стоящей на полу рядом с кроватью кружки, он ни о чем не думал и ничего не хотел делать. Все его накопившиеся дела: стирка вещей, безраздельно не принадлежащих ему, уборка в квартире, не являющейся его настоящим домом, выполнение домашних заданий по учебе, никогда не бывшей его стремлением в жизни – ни одно из его обязательств не являлось его собственным желанием. Зная, что в эту самую минуту Овид сидит в кругу его семьи, делится новостями и слушает новости Руви и родителей, Арана не испытывал даже зависти. Страшная, эгоистичная мысль пришла ему в голову: а что если и семья тоже не так уж и полноценно является его семьей? Он тут же почувствовал пронзающий укол совести и вмиг прогнал нечестивые мысли.
Когда Овид вернулся от родителей, он востребовал компании брата за чашкой кофе – третьей по счету для Арана за тот вечер – и долго рассказывал ему о семейном обеде.
– …и она на школьную ярмарку все-таки его сделала! Ты представляешь? Все там всякие макеты домов выставляли, цветы и фрукты в корзинах, а наша Руви выставила слепленную из теста фигуру Франкенштейна! Говорят, он здорово там смотрелся. Эх, я не видел! Вот если бы не твои задания и рефераты, ты бы смог сегодня со мной поехать…
– М, учеба есть учеба.
– Да, папа сказал, что правильно, что остался делать домашнюю. Только ведь недавно с прошлыми долгами разобрался еле-еле. Уж новых точно нам не надо.
– Нам? Кому это, нам?
– Ну, я имею в виду, – усмехнулся Овид, – ну, ты понял.
Овид посмотрел в окно, и на фоне белой стены его профиль прорисовывался как идеальная модель для художника. Кудрявые черные волосы обрамляли, как венок, его греческо-еврейское лицо, большой нос с легкой горбинкой выступал вперед, и его кончик сиял отблеском от кухонной лампы. Аран представил, как яростно бы художник исчерчивал карандашом лист бумаги, пытаясь передать его густые брови, наползающие на черные глаза с ярким блеском.
– Ты, кстати, новость пропустил одну сегодня, – вывел его из раздумий Овид, который все еще смотрел в окно. – То есть, это не совсем новость, так, планы на жизнь. Мою.
– Что такое? – спросил Аран, переводя взгляд с его носа на его левый глаз, который был ему виден в профиль.
– Ну. Мы с Мари подумываем в будущем начать жить вместе. Вот…
Аран наморщился и слега наклонил голову, пытаясь обратить взгляд брата на себя:
– То есть… что, она сюда переедет?
Овид чуть растянул губы и наклонил голову, подбирая правильные слова:
– Нет. Это значит, что я, скорее всего, когда-нибудь съеду.
Аран почувствовал, как холод неожиданно обдал его тело, а затем резко сменился волной жара. Овид сейчас посмотрел на брата:
– Это еще, конечно, не решено, но я подумал, что лучше я скажу тебе сейчас, чтобы потом, в будущем, такого сюрприза не было. Чтобы ты был готов.
Все, что Аран смог подобрать в качестве реакции, был лишь короткий понимающий кивок. На самом деле он даже думать об этом не хотел. Что ждет его: поиск однокомнатной квартирки, которую он все равно не сможет потянуть? Или еще хуже: возвращение к родителям домой?
Не желая ни говорить, ни думать об этом, Аран оправдательно объяснил брату, что учебы еще невпроворот, поставил чашку в раковину и заперся в своей спальне.
Он злился, что все негативное в его характере: его беспредельное чувство вины, его страхи того, что выхода нет, его неспособность найти точку соприкосновения с близкими людьми, которые отдаляются все дальше и дальше – въелись в его сущность настолько глубоко, что какой-то фразы, какого-то намека на будущие перемены хватает на то, чтобы затмить в нем все то малое, но светлое, что он нашел в своей жизни. Он вмиг потерял интерес к своим увлечениям, вернее сказать, к своему единственному, но как раз потому крайне ценному увлечению музыкой, понимая, что не может оценить ни ноты, пока внутри него трепещется боязнь неизбежных перемен.
Чувствуя потребность отвлечь себя хотя бы на несколько часов, только бы лишь облегчить тяжесть необоримой давящей ноши где-то в районе груди или даже в горле, он уже на следующий день словил в кафетерии Сима, спросив о его планах после занятий до вечера.
– Айда куда-нибудь, Рудберг! – весело выкрикнул Сим. Его жизнерадостность была заразительна, но и она была в той же категории, что и все попытки Арана отвлечься: временным забытьем, не решающим его реальных проблем. Но несмотря на это, Аран был рад и благодарен другу детства за его компанию в довольно дорогом ресторане, где они решили потратить «кучу денег».
Там, сидя за дальним столиком, поедая салаты без главных блюд, они много шутили, громко смеялись, привлекая к себе внимание посетителей и обслуживающего персонала, и на какое-то время могли почувствовать себя центром мира, где молодость и открывающиеся возможности не имеют границ. И именно там в какой-то момент Аран, вытирая слезы смеха и все еще отдуваясь, увидел своего сокурсника, Артура Гарда, должно быть в компании своего отца: так они были похожи своими густыми черными волосами и даже холодными взглядами. По инерции улыбаясь, Аран уже забыл про смех. Ему было любопытно видеть Гарда вместе со своим отцом. Однако они, похоже, получали не такое удовольствие от своего обеда, как два друга. Артур сидел с низко опущенной головой и потирал глаза, и сквозь спадающие на лоб густые волосы Аран видел на его лбу морщинку хмурости. Его отец что-то без перерыва говорил ему, и что бы это ни было, Гарду младшему явно было не так приятно это слушать. Он тяжело вздохнул и отвернулся к окну, уставившись невидящим взглядом прямо в стекло, а не за него, а потом перевел глаза прямо на Арана, будто снова почувствовав на себе чей-то любопытный взгляд. Аран поднял руку, чтобы махнуть в приветствии, но сегодня Артур Гард был больше похож на себя самого и привычно своему давнему отношению к Арану раздраженно отвернулся снова к окну.
– Кому это ты? – обернулся Сим.
– Да так. Никому, обознался, – Аран почувствовал толчок знакомой ответной неприязни к высокомерному сокурснику.
Но Аран действительно видел, что у Артура какие-то проблемы, и, возможно, причина его проблемы – сидела сейчас рядом с ним. Буквально на несколько мгновений Аран позволил себе отвлечься от беседы с другом и задуматься о схожих ситуациях в их жизни. И, возможно, как раз потому Гард проявил свою эмпатию к Арану после рассказа о его семейных неурядицах, что это напомнило ему о его собственных.
Отец Артура требовательно постучал своей вилкой по тарелке сына, призывая его вернуться к обеду и не отвлекаться.
Может, Арану и хотелось в глубине души отплатить Гарду за ту помощь, которую он оказал ему, только вот ему самому хватало проблем, и при таком упадническом настроении вряд ли он мог подбодрить другого человека и заверить его словами, что «все будет хорошо». Выходя из ресторана, Аран смотрел на сокурсника, которого и недолюбливал и которому и сочувствовал одновременно. Потерявший фокус взгляд Артура говорил о том, что он краем глаза видит выходящего Арана, но даже не удостоил его взглядом.
– А, сам разберется, – пробормотал себе под нос раздраженный Аран, махнув в воздухе рукой.
Свою злобу на презрение Гарда он подавил на следующий день, как только увидел его в университете. Оставалось лишь догадываться, через какие переживания проходил он накануне вечером или ночью, но по внешнему виду Артура можно было явно сказать, что ничего легкого и приятного. Он сидел на подоконнике в коридоре до начала занятий, немного в стороне от своих приятелей и Лейлы, опустив голову и обхватив ее обеими руками, упершись локтями в колени и запуская пальцы во взлохмаченные волосы. Намотанный поверх расстегнутого черного пальто шарф сбился чуть в сторону, и по какой-то причине сегодня Гард предпочел выпустить рубашку наружу, а не заправить в брюки. Такие небрежные мелочи меняли облик Артура до неузнаваемости. Он ни на кого не смотрел и ни с кем не разговаривал. Аран задержался буквально на секунду в дверях аудитории, бросив изучающий взгляд на сокурсника, но сбился с мыслей после язвительного комментария Стефана Барича:
– Рудберг, чего встал? Опять забыл, в какой тебе кабинет, как на первом курсе?
– Не, он просто потерял своего Гоббинса и страдает от одиночества! – подхватил Кан Руфус.
Все парни громко засмеялись, девушки принялись весело шептаться, посматривая на Арана, но он по-прежнему стоял и сбоку обеспокоенно смотрел на Гарда, которому, казалось, не было дела до их разговоров. Он даже не пошевелился, сидя на подоконнике и спрятав лицо от наблюдателей, поглощенный собственными тяжелыми мыслями.
Аран прошел в аудиторию и направился к своему ряду, где успокаивающе привычно уже сидели Лора и Бейб.
После лекций он не стал просиживать в библиотеке, зная, что не сможет написать ни слова по теме, и вместо этого направился по дороге в сторону работы, намереваясь просидеть оставшиеся три часа или в парке или где еще, откуда не видно здания университета.
Не спеша вышагивая вдоль улицы, изредка пиная камни или городской мусор, Аран не смотрел по сторонам, но только себе под ноги, сунув руки в карманы брюк и выглядывая на земле особо понравившиеся листья. Пару раз он нагибался, чтобы поднять те или другие, разглядеть их прозрачность и утонченную хрупкость, и снова отпускал их, как отпускают бабочек ловцы насекомых своим сочком, когда, наконец, налюбуются расцветкой крыльев. В очередной раз нагнувшись к новому сухому кленовому листу, Аран поднялся на ноги и, не сводя с него изучающего взгляда, сделал два шага вперед и едва не натолкнулся на какого-то человека, стоящего у него на пути, облокотившегося о стену. Он поднял глаза, чтобы извиниться, но увидел Артура Гарда. Первой мыслью было язвительно отшутиться, что теперь не Аран, а сам Гард появился на пути, но он оставил все шутки, глядя на сокурсника. Артур стоял спиной к кирпичной стене, опустив голову и сунув руки в карманы пальто, а когда поднял глаза, то Аран увидел, что они слегка блестели – то ли от недосыпа, то ли от слез, – а бледное лицо выражало ничего, кроме поверженной усталости. Гард смотрел на Арана тем же мучительным взглядом, полным отчаяния и боли, каким сам Аран как-то смотрел на него во время своего мимолетного приступа слабости, пока громил металлической трубой все вокруг себя. Ветер раздул волосы Артура, и они после оживленного метания наконец стихли и мягко спали на его лоб, скрывая блеск в глазах.
– Арти? – почему-то снова назвал его так Аран. Его голос был обеспокоенно тихим и настороженным. – Ты как?
Гард несколько секунд не сводил с Арана тяжелого хмурого взгляда, а потом снова опустил голову. Только после недолгого молчания он все же вымолвил убитым голосом, будто спрашивал совета, как можно умереть быстро и безболезненно:
– Хочешь пиццу?
Рот Арана был чуточку приоткрыт, но он пожал плечами и ответил:
– Давай.
Артур вытащил руки из карманов и слегка оттолкнулся ими от стены, уже не глядя на Арана, и направился дальше по улице. Аран последовал за ним, сохраняя полное молчание и нейтралитет. Посматривая время от времени на мрачного Гарда, он пытался учуять в воздухе намеки на опасность или внезапную раздражительность, которых ожидал от сокурсника в любой момент, но, похоже, ждал их зря. Сейчас Артур, будто, даже и забыл вовсе, что уже идет в компании другого человека: он снова был поглощен какими-то мыслями, и взгляд его темных глаз был полностью расфокусирован.
Свернув за угол, они дошли до пиццерии напротив набережной, и Аран почувствовал облегчение от того, что больше не нужно было находиться на промозглой улице. Заняв столик у стены, но не у окна, они некоторое время просто молча смотрели в меню или по сторонам. Лично Аран предпочитал сидеть всегда у окна, но Гарда это, кажется, задевало в плане какой-то мужской гордости, судя по его небрежному: «Ну уж нет, это только для всяких парочек», потому он согласился и на этот ничем не примечательный столик, откуда ничего не было видно.
– Я ничего в пицце не понимаю, – признался Аран после минуты изучения бесконечного списка разновидностей блюд.
Артур промолчал. Он даже не смотрел в меню. Он был прикован серьезным взглядом к залу пиццерии, но при этом не замечал ничего определенного. Однако, когда подошла молодая официантка в кружевном бордовом фартуке, он без тени раздумья тут же произнес:
– Нам пиццу барбекю и два кофе. Черный.
Девушка что-то ответила, с улыбкой косясь на Артура, явно с ним заигрывая, но он более не удостоил ее вниманием, уставившись отстраненным взглядом в стол.
Аран чувствовал себя странно. В нем все еще кипели прошлые негодования и злость за унизительные моменты, и он совершенно не понимал, чего от него хотел Гард сейчас. Решив не задавать никаких вопросов, чтобы вновь не разжигать искру раздражения в своем сокурснике, он просто изредка переводил ненавязчивый взгляд с Артура на посетителей и обратно к нему. Было странно находиться в компании популярного и элитного студента, страдающего излишним самолюбием и высокомерием, и он, словно, пытался удостовериться, что это ему не снится, заставляя себя снова и снова смотреть на Гарда, который сейчас подпер кулаком подбородок и с легкой грустью молча водил глазами по соседним столикам. Столько раз порываясь разговорить Гарда, чтобы хоть чем-то помочь ему, в данный момент Аран верил, что это плохая идея, потому что у них нет ничего общего и говорить им было не о чем. Они действительно из разных миров, так что рассчитывать на нормальный человеческий разговор не приходилось. Однако только он успел об этом подумать, как Артур произнес:
– Я больше не могу с этим бороться. Сдаюсь.
Аран открыл рот, но не нашел, что сказать, и выжидающе и очень внимательно чуть искоса смотрел на своего странного собеседника. Артур убрал руки со стола и с тоской посмотрел Арану в глаза:
– Я не могу держать в себе это, мне нужно кому-то выговориться.
Аран едва успел подавить мимолетную улыбку, вспомнив слова Кристи. Но все же успел про себя отметить, что обязательно расскажет ей, что она была права. Он лишь понимающе кивнул в ответ.
Гард снова нахмурился и отвернулся, будто не хотел видеть, кто ему достался в качестве слушателя, и с легким раздражением произнес, глядя в зал:
– Ты мне должен, Рудберг.
Аран кинул на него взгляд исподлобья, но молчал.
– Потому и… Мне нужно с кем-то поговорить, и выбрал я тебя по двум причинам. Первая – ты мне должен. Я знаю, что ты не расскажешь никому мой секрет, потому что я знаю твой. Один – один. Сравняем счет, так сказать.
– Думаю, справедливо, хотя я бы и так не рассказал, – не зная, как отнестись к такому заявлению, пробормотал Аран, стараясь держать себя в руках и не вспылить.
– А вторая причина, – не обратил внимания на его комментарий Гард, – это…
– Мне просто некому рассказать? – с усмешкой предположил Аран. – Считаешь, что я так одинок, что не найдется, кому мне рассказать?
– Нет, Рудберг, не то! И перестанешь ты уже когда-нибудь делать выводы за меня?
– Да, да, конечно, продолжай, – отмахнулся Аран. Держать себя в руках получалось все труднее.
– А во-вторых, это если ты даже кому-то расскажешь, никто просто не поверит тебе. Не поверит, что сам Артур Гард делится своей личной жизнью с каким-то Рудбергом.
– Хм, – сжал губы Аран, пару раз кивнув. Он втянул носом воздух и силой воли постарался успокоить себя. Они некоторое время еще молчали. Им принесли кофе, и Аран снова поймал себя на мысли, что смотрит на свою кружку с чрезмерным вниманием, будто ожидая, что она взорвется прямо на его глазах.
– Кстати, – уже спокойнее проговорил Артур, сбоку следящий за отвлеченностью Арана, – о том, чтобы счет сравнять и быть на равных. Я тоже тебе должен.
Аран с непониманием следил за тем, как он, не глядя, залез рукой в свой кожаный портфель, висевший на спинке стула, и, пошарив в нем, извлек оттуда свою серебристую ручку и положил перед ним на стол.
– Забирай.
Аран медленно поднял взгляд с ручки на Гарда и почувствовал, как на его лице проступает торжество собственной правоты. Он даже не притронулся к канцелярской вещице и, закусив губу, вглядывался в собеседника.
– И зачем? – ему не нужен был никакой пишущий предмет. Все, что хотел Аран, лишь понять, для чего Артуру необходимо было забирать его ручку. На лице Гарда вновь прорисовалось горделивое самолюбие.
– А у меня никогда в жизни не было дешевой пластиковой ручки. С колпачком, – подчеркнул он с особой важностью, наполовину высмеивая Арана, наполовину серьезно. – Я же не мог позволить себе прийти в канцелярский магазин и прямо так, у всех на глазах попросить себе дешевую ручку. А я ведь привык получать все, что хочу. И тут какую-то ручку и не могу…
Аран открыл рот, чтобы сказать, что делает ему одолжение и дарит свою ручку просто так. Но потом за доли секунды он посмотрел на эту ситуацию символично. Дело было ведь не в ручке, а в принципе равенства. Арану не нравилось чувствовать себя все это время обязанным Гарду, и наконец он может вернуть ему долг таким же разговором. И не стоит ко всему прочему добавлять новых долгов чести. Если это важно для Артура, то пусть они оба действительно будут на равных. Больше никаких обязательств и долга. Равный счет во всем. И он молча дотянулся до серебристой тяжелой ручки и сунул ее себе в карман. Решив немного разрядить обстановку, Аран пошутил:
– А ты знаешь, что если на холоде она перестанет писать, то к ней можно поднести спичку, и она снова будет работать?
– Серьезно? – снова сбоку, чуть хмурясь, переспросил Артур. – Вот это вещь. Я ее сегодня же в свой позолоченный футляр положу и на пьедестал посреди комнаты.
Аран невольно усмехнулся:
– Тебе если еще чего-то надо, карандаш там, резинку стирательную, ты обращайся всегда.
– Обращусь, – с тем же хмурым видом, но уже более расслабленно отозвался Гард.
Когда принесли пиццу, они не сразу стали есть. Артур все еще пребывал в странном угнетении, то и дело глубоко вздыхая и окидывая пиццерию взглядом без особой надобности. А Арану то и дело становилось не по себе от этого молчания, и, не зная, как помочь ему разговориться, он лишь смотрел на Гарда и ничего не делал.
– Тот твой приятель, – неожиданно заговорил Артур, вроде как желая просто нарушить тишину, – ну, с которым вы в ресторане были и тогда, в столовой…
– Сим? Его Симон зовут.
– Я его в университете видел несколько раз.
– Он на машиностроительном учится. Это мой друг детства.
– О чем вы обычно с ним говорите?
– О чем? – Аран задумался. – Да в общем-то ни о чем конкретном. Так, больше шутим только. Смеемся.
– М. А с кем ты обычно говоришь?
