скачать книгу бесплатно
– Мариш, а ты бы хотела все время ходить здесь в школу, как другие дети? – пристально глядя на дочь, спросила Света.
– А ты опять уедешь к своим подругам?
– Нет, мы будем жить все вместе, но только здесь, без нашей тайги. Так бы ты хотела?
– Это было бы здорово! – запрыгала Маришка. – Все вместе, с бабушками и без тайги! Ура!
Василиса
Здесь, «через дорогу», был совсем другой мир – серый и призрачный. Там пахло кипяченым молоком и манной кашей, слышались детские голоса, смех и пение, – тут пахло лекарствами и старостью. По коридорам ходили, словно во сне, седовласые женщины, шаркая тапками. Тяжело опираясь на палки, вышагивали хмурые старики.
«Похоже, на один из кругов ада – содрогнулась Василиса. – Уж, лучше попы на горшках, чем это подобие жизни».
Она уже готова была развернуться, когда услышала приятный женский голос:
– Вы пришли, кого – то навестить?
В коридоре стояла высокая молодая женщина: светлые волосы подколоты в высокую прическу, на серое платье, закрывающее колени, наброшена пестрая шаль, туфли на устойчивом каблуке, как у пожилой тетки.
«Зачем она так себя старит? Лет двадцать прибавила. А ведь ей нет и сорока! И наряд такой откопала, не иначе, в бабушкином сундуке».
– Здравствуйте, я пришла узнать насчет работы. Может, вам нужны помощники?
– Конечно, нужны! А у вас медицинское образование?
– Нет, у меня консерватория.
– Ой, – девушка прикрыла рот ладошкой, но потом ее серые глаза просияли. – А знаете что, у меня есть полставки методиста по культурной работе! Деньги небольшие, да у нас больших и не бывает. Но вы можете взять еще и полставки уборщицы, если вы не против.
– Я – за, – вздохнула Василиса.
– А я, как раз, недавно думала, что хорошо бы, если бы у нас звучала музыка. Старики наши любят, когда звучат знакомые мелодии. А по радио сейчас одна «попса», как сейчас модно выражаться; по телевизору прямо сводки боевых действий передают, а потом это обсуждают громко с руганью. Никакого позитива для пожилых людей. А они в положительных эмоциях очень нуждаются, им это жизнь продлевает, – как с трибуны строгим голосом вещала девушка.
– А вас как зовут?
– Простите, не представилась – Виолетта Бенедиктовна. Я здесь заведующая. А вас как величать?
– Меня зовут Василиса Юрьева.
– Очень приятно. А знаете, что? Давайте приступим прямо сейчас. Вы не против?
– К чему?
– К вашим обязанностям. А то они без дела маются. Завтрак давно закончился, а обед еще не думал начинаться, – помните, как у Вини Пуха? – засмеялась собственной шутке Виолетта. Пройдемте в наш «Красный уголок» – это мои старики так его называют. Там стоит наш инструмент.
«Красным уголком» служила двадцатиметровая комната с несколькими пластиковыми стульями и круглым желтым столом, а инструментом называлось старое расстроенное пианино – марки «Красный октябрь». Пожелтевшие клавиши, к которым робко прикоснулась Василиса, недовольно отозвались глухим тусклым звуком, словно возмущаясь, по какому такому поводу потревожили их старческий сон.
Василиса попробовала сыграть своего любимого Листа, но «Грез любви» не получилось. Несколько клавиш западало, остальные каждый раз задумывались: «А стоит ли выдавать звук?» В беспомощности она повернулась к Виолетте, но та стояла с блаженной улыбкой, а за ее спиной одуванчиками белело несколько седых голов, покачиваясь в такт музыке.
Послышались робкие аплодисменты, одобрительный шепот.
– Видите, как мои подопечные соскучились по хорошей музыке? Можете дать концерт прямо сейчас.
– Но инструмент сильно расстроен. Он не звучит. Нужен настройщик. – Залепетала Василиса.
– А где водятся настройщики? И сколько они могут стоить?
– А знаете, я приведу вам хорошего мастера. И он сделает свою работу, как благотворительность, – тряхнула головой Василиса. – Есть у меня знакомые музыканты.
Светлана
– Свет, ну я только туда и обратно, ты даже не заметишь, что я уехал, – уговаривал жену Павел Кротов.
– Почему я не могу поехать с тобой. Я же нужна тебе там. Кто будет вещи собирать? Тебе же некогда будет, ты будешь дела сдавать.
– Свет, я все успею. Не двадцать четыре часа же я буду занят.
– Ну, Паш, ну почему нам стало так сложно общаться друг с другом? Я пытаюсь объяснить тебе прописные истины, а ты делаешь вид, что меня не понимаешь. На самом деле ты все прекрасно понимаешь: и что тебе без меня не справится, и что будет сложно, и что скучать будешь, даже когда занят. А вечером будешь приходить в пустой холодный дом. Я с тобой еду.
– Свет, а дети? – выдал очередной козырный аргумент Павел. – Я большой, я все могу пережить, а они опять будут думать, что мама их бросила, и начнут болеть. А если еще и я уеду? Что с ними будет?
– Дети уже привыкли к бабушкам и прекрасно обойдутся без нас недельку.
– А если что – то затянется? И нас не будет намного дольше?
– А что может затянуться? – с тревогой спросила Светлана. – Ты же на вертолете полетишь из Красноярска?
– Ну, на вертолете, конечно. А вдруг вертолет сломается и придется ехать на машине?
– Паш, какая машина? Даже на вездеходе туда сейчас не проехать. Там дорог нет. Я с тобой хочу, – заскулила Света. – Я не могу без тебя дышать. Мои глаза слепнут, когда тебя не видят.
Павел подошел к жене и нежно прижал ее к себе, чувствуя, как стучит ее сердце, как тихо трясутся плечи, не в силах подавить подступающие рыдания.
– Любимая моя девочка. Как же я счастлив, что у меня есть ты. Я постараюсь закончить все быстро, не буду заставлять тебя ждать. А вещи можно и не собирать. Новые купим.
– Нет, Паш, там много нужных вещей, ты даже не представляешь. Вот я бы и рассортировала: какие можно оставить, а какие надо забрать с собой. Лучше бы ты остался в армии, тогда бы можно было не расставаться.
– Ну, уж, как получилось. Но иногда я и сам жалею, что все так вышло. В армии порядка больше, субординация строгая. А, может, нам вернуться?
– А так можно, Павлик?
– Не думал над этим.
– Я знаешь, что придумала: сейчас созовем семейный совет и решим: вместе нам лететь или они без меня не останутся.
Но совет созывать не пришлось. К маленькому кашляющему Дениске присоединилась с высокой температурой Маришка. На бабушек надежды было мало.
Татьяна
– Вам придется подождать, – обратился к Тане пожилой полицейский с пышными черными усами и добрыми лучиками – морщинками в уголках карих глаз, когда Николай Сорокин привез в полицейское управление перепуганную Татьяну.
Всю дорогу она безрезультатно пыталась дозвониться до мужа, телефон которого оставался «вне зоны доступа».
Коля Сорокин – доброй души паренек, искренне старался выяснить: не попадал ли прошлой ночью в аварию господин Пупсоев со своим «Мерседесом». Но сведений таких полицейские не имели. Свекрови звонить Таня боялась, чтобы не расстраивать пожилую женщину.
Но все – таки ей казалось, что с Мишей ничего не случилось. «У него всегда и все хорошо»! – твердила про себя Таня, как молитву, успокаивая то ли себя, то ли взывая к небесам.
– Пройдемте, гражданка, – вышел из своей прозрачной конторки пожилой полицейский, когда Коля Сорокин отрапортовал ему, что задержанная Пупсоева доставлена в отделение. – Что у вас в сумочке? – покосился он на дорожную сумку Татьяны, куда она собрала несколько личных вещей по совету Сорокина.
– Пижама, тапочки, зубная щетка и кружка. Да, еще книжка и несколько шоколадок. – Перечислила задержанная.
– В санаторий собрались? – удивился полицейский.
– Нет, в тюрьму, – тяжело вздохнула Таня. – Только это все нелепая ошибка, понимаете, товарищ? Скорость да, я превышала, но только чтобы оторваться от погони. Я вот, Коле Сорокину это объясняла. А чтобы сбить человека и скрыться с места преступления – этого не может быть.
– А, так это вы сбили бедную женщину? – насупился стражник. Его добрые лучики у глаз моментально разгладились, и выражение лица тут же сделалось суровым, а взгляд подозрительным. – Эх, вы, барынька, а у нее бедняжки маленькие дети, да без отца…
– Да никого я не сбивала, честное слово, – писклявым голоском начала Татьяна, почувствовав, как предательские слезы – вечные спутники женской слабости, мешающие другим, более весомым аргументам, начали скапливаться где – то внутри. (И себя было жалко и слово «барынька», вроде ласковое, а ударило по душе – не заслужила. Напрасно с ней так).
Полицейские тоже это почувствовали, и поспешили избавить себя от тягостного зрелища плачущей женщины.
– Пройдемте за мной, гражданка, – строгим голосом выкрикнул усатый полицейский и поспешил по темному коридору, выкрашенному зеленой краской.
«Вот странно, столько сейчас отделочных материалов, а у них, как в старину краской выкрашены стены. Да еще и такой жуткой – темно – зеленой. А откуда я, интересно, знаю, как были выкрашены стены тюрьмы в старину?» – машинально подумала Татьяна, следуя за широкой спиной. Почему – то сильно пахло чесноком, Тане даже хотелось зажать нос, чтобы не слышать этот жуткий запах. И не то, чтобы она не любила чеснок, но он был смешан с чем – то противным, резким.
Слезы, готовые водопадом пролиться и омыть грязный казенный пол, высохли, превратившись в горечь и обиду.
– С кем я могу тут поговорить? – гневно обратилась Таня в спину своего конвоира. – Кто может адекватно реагировать на объективные жалобы? Кто должен проверять факты и разбираться в происшедшем? – звучал один вопрос за другим.
Полицейский остановился и недоверчиво посмотрел на Таню.
Та ли это беззащитная барынька, что пять минут назад была готова затопить их своими слезами? Которую хотелось пожалеть, да отпустить – сразу поверив в ее невиновность. Теперь за спиной возвышалась злобная фурия, считающая, что все в этом мире существует только для нее.
А таких Василий Степаныч не любил. На дух не переносил, и жалеть не собирался.
«Сейчас мы ее закроем, где погрязнее, – злобно подумал Степаныч. – И дежурный сегодня Ганин. Не человек, а мусор настоящий. Разбираться: кто прав, кто виноват – не будет. Ему главное дело закрыть, чтобы начальству доложить, а там, хоть трава не расти».
Но взглянув на поникшую барыньку, устыдился своих мыслей. Тридцать лет прослужив в доблестной милиции, в полиции вот уже пять лет, Василий Степаныч не очерствел душой, жалел всех несчастных – озлобившихся или заблудших.
Правда, камеру для нарушительницы выбрал самую паршивую: холодную, сырую, без окошка. Может, Ганин ее и выпустит, но чтобы в воспитательных целях, пусть посидит пару часиков, помучается.
Резкий запах узкой, как пенал камеры, сильно ударил в нос. Чесночный, по сравнению с этим, сразу показался вкусным. Таня беспомощно обернулась на своего конвоира:
– А сколько мне тут сидеть?
– Ждите, пока следователь не придет.
– А, может, я в коридоре подожду? Я не убегу никуда, честное слово.
– Положено вас задержать, вы, можно сказать, многодетную мать жизни лишили на своем «Мерседесе».
Слово «Мерседес» Степаныч выплюнул. Не мог он понять: как можно за машины такие деньги выбрасывать и где их можно заработать честным трудом.
Таня, вздохнув, полезла в сумку за телефоном, но Степаныч, уже сделав два шага к выходу, развернулся и забрал из рук потерпевшей сумку.
– Это следователь будет решать, что вам из вещей оставить. У меня в дежурке пока постоит.
– Но я же имею право на звонок, – робко вспомнила Татьяна фразу из многочисленных фильмов о преступниках и стражах закона.
– Только в присутствии следователя, – парировал, знающий законы Степаныч, и, нарочно гремя ключами, долго копался в замке.
– Василь Степаныч, – молчавший до этого Коля Сорокин, решил вступиться за свою подопечную, – а зачем ты ее в камере закрыл? Могла бы и в коридоре подождать.
– А убежит? Ты доставил, я за нее расписался, значит, несу ответственность. Мне, что прикажешь – ее к себе наручниками приковать? У меня своих дел полно, – глядя в немытый пол, бубнил Степаныч, понимая, что палку перегибает.
– Да не виновата она, мне кажется! – вздохнул Коля.
– Не нам с тобой решать. Кажется, не кажется, а это суд будет приговор выносить, на основании расследования. Вот ты свой институт закончишь, и будешь судить, а не на кофейной гуще гадать.
– Ох, когда я еще его окончу!
– Надо, Коленька. А то так в дежурке и просидишь свой век, как я – неуч.
Василиса
Настройщика прислала мама, даже не спрашивая, каким образом ее дочь связана с Домом престарелых.
Василиса помнила этого седого сухонького старичка, каждый месяц приходившего в их дом настраивать дорогой старинный рояль. Казалось, он был таким еще тогда в дни ее беззаботного детства.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич! – встретила Василиса его на пороге своей новой работы.
Несколько старушек, оживленно зашаркали тапками, с интересом поглядывая на новое лицо.
Лицо, несмотря на свой невысокий рост, любило длинные пальто и галстуки – бабочка. Смотрелось на низкой фигуре все немного комично, но это Александра Сергеевича не смущало.
Пройдя со своим неизменным чемоданчиком в Красный уголок, и увидев, с чем придется работать, настройщик встал в ступор и пару минут буравил пианино взглядом, словно тореадор, определяя: как долго продержится бык, и сколько с ним надо будет повозиться.
– Александр Сергеевич, вы хотя бы западающие клавиши верните, а с остальными я справлюсь, – взмолилась Васька, понимая трудность поставленной задачи. – Это «Красный октябрь», – зачем то пояснила она, – еще советский.
– Я вижу, – прошелестел настройщик и взял несколько аккордов.
Аккорды не удались, изобразив какофонию.
– Н – да, – прокомментировал Александр Сергеевич и отвернулся к окну. Ругаться в его семье, было не принято.
– Не сможете? – загрустила Василиса. Она уже представляла, как будет играть для стариков, как они будут ждать ее прихода.
– Мои предки настраивали инструменты в Зимнем дворце, и никогда от трудностей не бегали. – Сверкнув глазом из – под седых бровей, воскликнул Александр Сергеевич.
