Не/смотря ни на что. Махонька и Гном

Мальчик влюбился в своего нового питомца с первого звука, с первого поглаживания по его мягкой шелковистой шерстке. Мишка оказался животным, полным энергии, готовым целыми днями играть и бегать. При этом он не поддавался дрессировке и вел себя непослушно. Вначале это смешило Ольгу, у которой не было возможности уделять собаке много времени. Позже поведение шпица стало ее злить, а спустя месяц она вообще пожалела об этом приобретении. Мишка взял моду, тихонько подкравшись к Ване, бросаться ему под ноги – этот шустрый комочек обожал активные игры. Мальчик падал на пол, больно ударяясь о стены, пол, мебель то локтем, то коленом, то головой. Был бы парнишка зрячим, он бы заранее замечал Мишку и был готов к его кувыркам и кульбитам, а так… Так получал синяки, ссадины и шишки.

«Вам нужно избавиться от вашего „медвежонка“, – сказали Ольге в травмпункте, накладывая гипс на большой палец, вывихнутый Иваном при очередном падении на выставленную перед собой руку. – Иначе не быть Ванюшке пианистом. К тому же, в следующий раз может случиться и сотрясение мозга».

Пришлось подарить шпица внуку Владимирской, продолжавшей заниматься с Ваней, несмотря на его поступление в музыкальную школу. Ольга же вынесла для себя урок: «Больше никаких животных! У сына – очень ранимая психика. Он тяжело переживает потерю каждого домашнего питомца: долго не может успокоиться, плачет, плохо спит. Пора ему начинать общаться со зрячими ровесниками.

Ольга понимала, что сыну придется жить в мире, приспособленном для зрячих людей, общаться с нормально видящими детьми, которые будут проявлять к нему повышенный, не всегда доброжелательный, интерес. Что адаптация в любом детском коллективе будет зависеть от его коммуникабельности и умения вести диалог. Причем, вести его так, чтобы, с одной стороны, не настроить против себя окружающих, а, с другой, отстоять свои границы и добиться поставленных целей. «Когда нет друзей-товарищей – нет и конфликтов, – размышляла женщина. – Но оградить ребенка от травматичного общения – не всегда значит ему помочь. Он должен сам научиться разруливать свои конфликты и непонятки.»

Но ребята хороводиться с незрячим соседом не торопились. Ваня тоже не лез к ним со своей дружбой. Он просто боялся подойти к кому-нибудь из них, чтобы познакомиться. Ольга пыталась сделать это вместо него, но «контакт из-под палки» к дружбе не приводил. «Зрячие» соседи не принимали Ваньку в свою стаю, как, впрочем, и его коллеги по вокальной студии «Соловейки». И если последнюю ситуацию Ольга объясняла обычной детской завистью: Ваня был солистом, а остальные ребята – стоящим за его спиной хором, то поведение соседских детей ее обескураживало. Вся надежда была на музыкальную школу.

Но и там сближения с ребятами не получилось – после уроков все торопились домой и вместе собирались лишь на занятиях по музыкальной литературе, хоре да на отчетных концертах. А потом Иван был моложе всех, а малявок, даже зрячих, старшие не особо привечают. «Ладно, буду пока единственным Ванькиным другом, – решила Ольга. – Главное, чтобы он не охладел к музыке, и чтобы педагоги не разочаровались в его способностях».

С последним, слава богу, все было в порядке. Педагоги любили незрячего ребенка, отмечая его старательность, усидчивость, любознательность. «У Вани – талант от бога, – твердили они в один голос. – Научиться играть, не зная нотной грамоты, рассчитывая исключительно на слух и музыкальную память, это почти невероятно! Представляем, какие колоссальные усилия ему приходится прикладывать для того, чтобы выучить даже небольшую композицию».

Сам же мальчик вовсе не считал, что он перенапрягается, поскольку с Владимирской уже прошел программу первого класса. Над интонацией и введением звука педагог музыкальной школы работала с ним, как с обычным зрячим ребенком. Единственным отличием было то, что она клала свою руку на ручку Вани, чтобы показать ему, каким движением нужно играть. Иногда просто брала пальчик ребенка, и сама делала им движение, а Иван старался максимально точно его повторить.

В музыкальной школе он учился не только игре на фортепиано. Он изучал сольфеджио, вокал, музыкальную литературу. На последней юный музыкант просто запоминал материал и отвечал его так же, как и зрячие дети. Он рассказывал педагогу правила, строил аккорды, отгадывал, какую мелодию она играет. На занятиях по вокалу было то же самое: слова и мелодию произведений Ваня учил на слух. Учитель рассказывал парнишке об интонации, звуках, дыхании, мышцах, которые участвуют в пении. Все наставления педагога он впитывал, как губка. Ольга была рада такому результату, да и медики одобряли его занятия музыкой, поскольку последняя развивает память и мелкую моторику.

Несмотря на столь юный возраст, Иван ничуть не тяготился музыкальными занятиями, он их обожал. Это учебное заведение было единственным местом, где ребенок находился без родительницы. Ольга с вязанием в руках ждала его в коридоре, и у Вани создавалась иллюзия, что он, как обычный ребенок, самостоятельно пришел в музыкалку и потом самостоятельно вернется из нее домой. Ездил же он однажды без мамы вместе с ребятами на экскурсию в областную филармонию, где будущие музыканты сначала слушали концерт, а потом прошли за кулисы. Там им позволили прикоснуться к альту, контрабасу, арфе. Ваня был в полном восторге, ведь, в отличие от остальных учеников, он понятия не имел, как эти инструменты выглядят. А тут такая удача!

Мальчик постоянно грезил самостоятельностью. Ему не нравилось гулять, держась за мамину руку. Он утверждал, что не споткнется и не упадет, поскольку «чувствует», как близко к нему расположено дерево, стена или иное препятствие. Да, дома, где он знал каждый миллиметр, Ваня отлично ориентировался и ни обо что не ударялся. Но это дома. На улице же Ольга крепко сжимала руку сына, панически боясь, что, почувствовав свободу, тот ушибется, поранится, будет укушен бродячей собакой или попадет под колеса какого-нибудь зазевавшегося автомобилиста.

Ребенка это тяготило. Он с точностью до шага знал дорогу в парк, в магазины, в детскую поликлинику. А еще на большом расстоянии по запаху определял местонахождение булочной, кофейни, аптеки. Мог безошибочно сказать, какую еду приготовили сегодня соседи по лестничной площадке. Самым удивительным для Ольги было то, что Ваня на расстоянии, без единого слова, «узнавал» соседей по дому. «Они ходят и пахнут по-разному, – объяснял паренек матери. – Борька из восьмой квартиры бежит вприпрыжку и пахнет чесноком. Баба Нина из второго подъезда шаркает ногами и пахнет жареными семечками. Ритка Бутман цокает каблуками, пахнет цветочным дезодорантом и мятной жвачкой. Ольга Петровна с шестого этажа прихрамывает и пахнет своими псами – Тузом и Валетом.

– А как хожу и пахну я? – поинтересовалась Ольга.

– Ты ходишь тихо, плавно, как кошечка. А пахнешь крепкой чайной заваркой, медом, сдобными булочками и шампунем с крапивой

– А папа?

– Папа ходит вразвалочку, как медведь. Громко топает, будто гвозди в пол заколачивает. Пахнет он пивом, сигаретами и бензином…

– Ты по нему скучаешь?

– Нет, – дернул Ванюша плечиком. – Он меня не любит. Вот пусть и сидит в своем БелАЗе, и летом к нам не приезжает.

Олег и не собирался. Проскуринск он уже давно не посещал, писем не писал. Звонил лишь под Новый год и первого марта – в день рождения Ивана, чтобы задать дежурный вопрос: «Как дела?» и услышать лаконичное: «Хорошо». Деньги, правда, высылал исправно. Меньше, чем вначале, но в пределах своей старой водительской зарплаты. Ольга не обижалась, понимала, что это уже не длительная командировка, а самое настоящее ПМЖ. Что ему нужно содержать новую семью и самому как-то жить в своем алмазном Мирном. Единственный вопрос, который ее озадачивал: почему Олег не просит развода?

Сама она ему об этом даже не заикалась. Шел 1990-й год. Страну лихорадило: начались массовые беспорядки и межнациональные конфликты, парады суверенитетов, забастовки на шахтах. Опустели прилавки, нарастал хаос, людей охватывало ощущение безнадеги. Жизнь становилось все труднее и скуднее. Какой тут развод? Особенно если учесть, что алименты Олега могут оказаться гораздо меньшими, чем его теперешние «добровольные взносы».

4

Осенью Ваня должен был отправиться в школу. Ольга призадумалась: специального учебного заведения для незрячих в Проскуринске не было, возить его каждый день в областной центр было накладно и долго. Это в какую же рань нужно ежедневно будить ребенка, чтобы успеть к половине девятого на занятия! О том, чтобы оставлять там сына на всю неделю не могло быть и речи. «Он, конечно, мальчик самостоятельный: ест с помощью ножа и вилки, постель застилает, комнату свою убирает, моет за собой посуду, даже пирожки вместе со мной лепит, – размышляла женщина, – но оставлять его надолго с чужими людьми я пока не готова. Опять же, здесь – музыкальная школа и вокальная студия. Если Ваня всю неделю будет в Уралграде, с ними придется расстаться. Попытаемся подать документы в обычную школу».

В последнюю Ваню взяли с испытательным сроком. Там он не проучился и недели. В четверг Ольгу пригласил к себе в кабинет директор школы.

– Вот что я вам скажу, Ольга Петровна, – с некоторым смущением произнес он, – по сути, родители незрячего ребенка могут подать документы в любую школу, и мы не имеем права им в этом отказать. Но, если честно, в «массовой» школе инклюзия не работает – учителям просто не хватает нужных навыков. Ничему мы здесь Ваню не научим. Поставим тройки, учитывая его прилежное поведение, и все. А он так и будет все время сидеть за партой, боясь выйти из класса даже на перемене. Сегодня, например, его в коридоре сбили с ног шестиклассники, несясь со всех ног в столовую. Нечаянно, конечно, но он ушибся, здорово напугав своего классного руководителя. Не можем же мы наказывать детей за то, что они – дети. Согласен, он не по годам сообразителен, у него прекрасный словарный запас, парень хорошо считает, замечательно поет и декламирует стихи, но есть же еще математика с множеством формул, чтение, письмо, рисование, физкультура. Наш эксперимент по внедрению Вани в зрячий коллектив был плохой идеей.

– И что же нам теперь делать? – срывающимся голосом произнесла Котельникова.

– Варианта только два: домашнее обучение и специализированное заведение для незрячих и слабовидящих детей. Я бы вам порекомендовал второе. В интернате Ивана обучат шрифту Брайля, предоставят ему специальные учебники с выпуклыми буквами и иллюстрациями, научат ориентироваться в пространстве, ходить с тростью без сопровождающего, прорабатывать внутренние страхи и еще много чего, жизненно необходимого для его социализации. Единственный минус – это то, что программа обучения в специализированном заведении рассчитана на двенадцать лет.

Хорошо подумав, Ольга подала документы в райсобес на оформление сына в областной интернат для инвалидов по зрению, решив, что будет ежедневно возить его на занятия, а потом забирать обратно. «Таким образом, он будет успевать посещать еще и музыкальную школу, – резонно рассудила женщина. – С вокальной студией, конечно, придется распрощаться, но это не смертельно. В интернате наверняка имеется собственный хор, и Ванин талант найдет там свое применение».

– Мам, как выглядит моя новая школа? – поинтересовался мальчик, войдя в пахнущее свежим ремонтом помещение.

– Это – красивое темно-желтое трехэтажное здание, сынок. При входе, светится вывеска «Препятствие». Длинный коридор оснащен направляющими поручнями, за которые можно держаться. На высоких потолках тихо гудит целая батарея длинных белых ламп дневного освещения, таких же, как в детской поликлинике. Большие окна выходят в дикий парк. Стены коридора обшиты мягким коричневым дерматином. Таким же, как входная дверь в нашу квартиру. Сейчас мы подходим к ведущей наверх лестнице. На ее перилах шрифтом Брайля выбиты номера этажей. Вот потрогай! Это – единичка, значит, первый этаж. Первая и последняя ступеньки лестницы окрашены в белый цвет для тех деток, которые, хоть и плохо, но все-таки видят. А еще, Ванюша, мы идем с тобой сейчас по резиновой дорожке-ориентире, ведущей с первого этажа на второй и выше. Приближаемся к кабинету директора интерната Ильи Федоровича Воробьева. Он нас с тобой уже ждет.

Директор оказался невысоким лысым мужчиной лет пятидесяти, одетым в темно-синий костюм-тройку, белоснежную сорочку и синий галстук.

– Ну, здравствуй, Иван Котельников. Добро пожаловать в наш интернат! – протянул он новенькому руку, и тот тут же ее пожал.

– Ты совсем не видишь? – заглянул директор в протянутое ему Ольгой направление из райсобеса.

– Совсееем! Зато у меня нюх, как у служебной собаки – могу на таможне работать. Не верите?

– Нууу… даже не знаю, – засмеялся Воробьев.

– Хотите, докажу?

В глазах мужчины засветились огоньки любопытства.

– Хочу!

– У вас дома есть кот, вы часто берете его на руки и гладите. Сегодня вы завтракали яичницей и пили кофе со сгущенным молоком, а вчера вечером чистили свои ботинки гуталином. Вы пользуетесь мятной зубной пастой и одеколоном «Саша» – такой есть у моего папы. А совсем недавно сосали карамель «Раковые шейки». А еще вы дышите с присвистом. Наверное, у вас – астма, как у нашей бывшей соседки бабы Лиды.

– Ваня! – одернула Ольга сына.

– Нет-нет, парень совершенно прав, – согласился с услышанным Илья Федорович, доставая из кармана ингалятор. – У него уникальные нюх и слух. Он еще ста зрячим фору даст.

Наш интернат – не «массовая» школа. В среднем, здесь учатся не более двухсот человек. В первом классе обучают брайлю, ориентировке и подготовке к школьной программе. У нас – очень сильные преподаватели. Поэтому после двенадцатого класса выпускники специнтерната нередко поступают в вузы. После десятого же – идут учиться на массажиста в медицинский колледж.

Здесь Ване будет довольно комфортно, поскольку незрячие детки находятся в среде себе подобных. А еще в учебном заведении, которое наши ребята в шутку называют «слепухой», имеется собственный небольшой кинотеатр и кабинет окулиста. В последнем школьники получают аппаратное лечение: магнит, лазер, цветостимуляцию, электростимуляцию, денас. Туда можно прийти на перемене и посидеть на нужных аппаратах.

Воробьев снял телефонную трубку и, пшикнув себе в рот ингалятором, сказал кому-то:

– Пригласите ко мне в кабинет Сергея Сергеича. Его здесь ждет новый воспитанник – Иван Котельников.

Вскоре в кабинете появился высокий худой мужчина неопределенного возраста в синем сатиновом халате, надетом поверх джинсов и турецкого джемпера с надписью «Boys Team». На носу у него были очки с толстыми дымчатыми стеклами. «Стало быть, Ванькин воспитатель не понаслышке знаком с проблемой плохого зрения, – подумала Ольга. – Оно и к лучшему».

– Здравствуй, Ванюша! – похлопал мужчина парнишку по плечу. – Меня зовут Жучков Сергей Сергеевич. Давай мне руку – пойдем знакомиться с ребятами. В нашем классе вместе с тобой будет девять человек, шесть мальчиков и три девочки. Все очень доброжелательные и дружные. Они тебе понравятся. А мамочку мы отпустим домой, отныне ты у нас – почти самостоятельный.

– Нет-нет! – всполошилась Ольга. – После уроков я его заберу, а завтра утром привезу снова. Ване требуется домашнее питание, закаливание и лечебные процедуры. Кроме того, сын посещает музыкальную школу и вокальную студию, которую нельзя пропускать – он у нас солист.

– Хозяин – барин, – развел руками директор после того, как Иван с Жучковым удалились. – Но вы, Ольга Петровна, должны понимать: если над слепым ребенком все время трястись, он будет потерян как личность. В результате чрезмерной опеки незрячие дети не умеют самостоятельно передвигаться, боятся города, отгораживаются от общества. Ване нужно заводить друзей, быть в гуще событий: мы ездим на экскурсии, в музеи, на концерты, в планетарий и дельфинарий. У нас, в интернате, есть хор, музыкальная и драматическая студии, спортивные секции. Имеются опытные врачи, физиотерапевт и массажист. Здесь ребятам никто не говорит, что они чего-то не смогут, не расслабляют их жалостью. Основной посыл педагогов заключается в том, что им нужно работать в десять раз больше, чем зрячим.

– Я все понимаю, Илья Федорович, – приложила Ольга руки к груди, – но все-таки позвольте нам привыкнуть к новому образу жизни. Пусть Ваня окончательно адаптируется в интернате, а пока мы поездим к вам из Проскуринска.

– Как знаете, голубушка, как знаете, – пожал плечами Воробьев. – Лично я не стал бы тратить на автобусы и электрички два часа в сутки, но вам, конечно, виднее.

Первый день занятий оставил у мальчика массу впечатлений. От новой школы он был просто в восторге. По дороге домой Ваня без умолку рассказывал матери о своем знакомстве с трафаретом Брайля и грифелем-шильцем для прокалывания бумаги. Об учебных пособиях и чучелах животных, которые можно распознавать на ощупь. О том, что наставники учат ребят бережному отношению к своим ушам и рукам, рекомендуя не слушать громкую музыку и уже при пяти градусах тепла носить перчатки. О таком важном предмете, как домоводство, на котором их будут учить готовить, пришивать пуговицы, стирать и гладить. «А еще, мам, в интернате есть столярная мастерская, где мы будем забивать гвозди, строгать, сверлить и пилить, – восторгался Ваня. – Скоро мы с Сергеем Сергеевичем будем самостоятельно изготавливать деревянные шкатулки, а девочек будут учить плести макраме и делать украшения из бисера. Правда, здорово?»

Ольга с облегчением вздохнула – она очень боялась, что сыну в интернате не понравится, что его будут там обижать или игнорировать. «Может, и впрямь на будущий год Ванька будет оставаться на пятидневке, посещая Проскуринск лишь в выходные дни и каникулы, – подумала она. – Тогда я могла бы устроиться на работу. Времена нынче такие, что на деньги, присылаемые Олегом, уже не проживешь. А пока куплю-ка я в рассрочку вязальную машину оптимальной конфигурации и дам в местные газеты объявление о приеме заказов на изготовление трикотажной одежды».

5

Вскоре Ваня полностью адаптировался в новом коллективе, он изучил в здании каждый закоулок и бесстрашно носился по коридорам вместе с остальными ребятами. Через полгода после начала занятий мальчик полностью овладел шрифтом Брайля.

– Мам, представляешь, в этом шрифте – всего шесть точек, а с их помощью можно изобразить и буквы, и цифры, и ноты, и даже знаки препинания! – восхищался парнишка. – Хочешь, я и тебя научу? Нужно просто продавливать шильцем бумагу, оставляя на ней бугорки. «Писать» нужно на обратной стороне листа справа налево. Затем листок переворачивается, и текст читается слева направо!

Так Ольга стала осваивать «слепецкую грамоту» вместе с сыном, чтобы иметь возможность помогать ему с домашними заданиями. А нагрузки у Вани были совсем не детские: сразу после уроков в интернате они к трем часам мчались в музыкальную школу, где в понедельник и четверг у него были занятия по фортепиано, в среду – сольфеджио и музлитература, в пятницу – хор.

Во вторник, ближе к вечеру, приходила Владимирская и два часа занималась с мальчиком индивидуально, ведь впереди маячил отчетный концерт. А еще были походы к массажисту и физиотерапевту, потом – домашние задания, сон и снова – час езды в Уралград и час обратно. Когда, просыпая, они опаздывали, приходилось брать такси. Ольга очень уставала, а Ваня – нет. У него в подобной нагрузке была потребность. Но к концу учебного года и его утомил этот бесконечный марафон, и он стал все чаще проситься остаться на выходные в интернате. Парню очень хотелось участвовать во внеклассной жизни коллектива.

Несколько раз Ольга разрешила ему это сделать. Радости Ивана не было предела. В первый раз он научился играть с ребятами в шоудаун, настольную игру, в которой незрячий игрок должен забить клюшкой мяч в ворота соперника.

Во второй – воспитанников интерната повели на концерт музыкальной группы «Nautilus Pompilius». Возможность вживую услышать любимых исполнителей стала для Ивана настоящим праздником. Он потом еще долго напевал: «Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон. Ален Делон, Ален Делон пьет двойной бурбон».

В третий раз был культпоход на передвижную выставку «Эрмитажа», на которой были представлены уменьшенные тактильные копии древних египетских саркофагов, известных полотен и скульптур, и незрячие ребята имели возможность понять их форму и содержание на ощупь. Ваня взахлеб делился с мамой впечатлениями о портрете Огюста Ренуара «Девушка с веером»:

– Ты даже не представляешь, какие твердые и шероховатые масляные краски на ощупь! Я трогал каждый фрагмент картины: платье, руки, приоткрытый рот девушки, ее глаза и челку. А как художник прорисовал складки веера и пышного воротника натурщицы! Это вообще… Экскурсовод сказала, что веер поражает живописными цветовыми переливами, почти, как радуга. Потом она вспомнила, что мы незрячие, рассмеялась и пояснила: «Радуга, ребята, – это такая большая небесная световая арка… ну… как воротник, на котором один материал плавно перетекает в другой», и я себе сразу ее представил.

Слушая сына, Ольга припомнила рассказ своей вузовской преподавательницы по зарубежной литературе, которая ездила по турпутевке в ГДР: «В Дрезденской картинной галерее у „Сикстинской мадонны“ Рафаэля собралась группа слепых людей, на лицах которых был отблеск восхищения. Они так много знали и слышали об этой картине, что испытывали от нее тот же восторг, что и зрячие». «Какое счастье, что Иван приобщается к мировой культуре, – подумала женщина. – Интернат для незрячего – это палочка-выручалочка, похлеще, чем белая трость.»

А в мае была экскурсия в городской дельфинарий, ставшая для Вани самым сильным жизненным впечатлением.

– Ма, я катался на дельфине! – заорал мальчик, едва увидев Ольгу. – Ты только представь, он весит двести сорок килограммов и плавает со скоростью пятьдесят километров в час! Я держался за его плавник, и мы с ним носились по бассейну. Дельфины издают такие забавные звуки! Они умеют свистеть, жужжать, скрежетать, щелкать и чмокать. Эти зубастые симпатяжки очень любят играть с детьми. А какая у них гладенькая кожица! Когда дельфинчик двигается, она растягивается! Вот бы и у людей так! Наш доктор, Анна Владимировна, сказала, что мы еще не раз посетим дельфинарий. Я так рад!

Спустя неделю Ольга получила от сына очередную порцию информации.

– Ма, а ты знаешь, зачем слепые носят темные очки? – с загадочным видом произнес Иван.

– Полагаю, из эстетических соображений, сыночка. – Из-за повреждения мышц глаза взгляд незрячего человека может быть блуждающим и несколько пугающим для окружающих.

– Не только! – рассмеялся мальчик. – Во-первых, это – защита от солнца. У многих из нас глаза очень чувствительны и остро реагируют на солнце и яркие лампы. Во-вторых, – это защита от механического воздействия. В-третьих, темные очки и белая трость – это элементы обязательной экипировки незрячих в общественных местах. Для остальных людей они являются сигналами того, что перед ними – слепой человек, и надо проявить осторожность. Это нам наш врач, Анна Владимировна, рассказала. А еще она обучала нас распознавать цвета. Вывела всех на солнце и сказала, что тепло, которое мы ощущаем – красное. Что красный цвет обжигает, что это – цвет жары, стыда и гнева. Потом она знакомила нас с голубым цветом, предложив погрузить руки в холодную воду. Анна Владимировна сказала, что голубой – это всепроникающая прохлада и ощущается он, как отдохновение. А зеленый, представь себе, это – мягкая листва и влажная трава, которые мы тоже трогали. Он ощущается как сама жизнь. Мам, оставь меня в интернате еще на недельку. Хорошо?

И Ольге пришлось всерьез задуматься о смене места жительства. Если они переедут в Уралград, не будет необходимости ежедневно утомлять ребенка двухчасовыми поездками. Можно будет отдать Ваню в специализированную музыкальную школу, где, кроме инструментов, есть еще и вокал, который ему нравится больше всего.

А потом в большом городе – совсем иные возможности для развития «особенного ребенка» и иная социальная среда. В Проскуринске же нет ни реабилитационного центра, ни библиотеки для слепых. Нет пандусов и слишком высокие бордюры. Не везде в транспорте объявляются остановки. Прилегающие территории не благоустроены: дороги разрыты, канализационные люки часто до половины открыты, на железнодорожной платформе – уйма каких-то ям и трещин. Как незрячему при такой ситуации добираться до учреждений, находящихся в областном центре? До старости с мамой за ручку?

По этому поводу и по поводу невозможности третий год получить путевку на санаторно-курортное лечение Ольга даже была на приеме у «отцов» города, но в ответ услышала:

– У нас в стране – уйма незрячих. Всех не облагодетельствуешь. Рекомендуем вам переехать в деревню Русиново под Калугой. Это – поселение для слепых. Там, на улицах, установлены поручни и звуковые светофоры. С 1948-го года функционирует предприятие легкой промышленности «РУСиНовоПак», где четыре дня в неделю незрячие работники собирают медицинские пипетки. Тут вам и трудоустройство для вашего парня, и жилье, и социальная среда. Недавно там построили школу, заложили реабилитационный центр…