Суженая из королевской оранжереи

И он ушёл, растворившись в полумраке плаца, оставив меня стоять у двери с трясущимися коленями, с запахом его кожи на пальцах и с кашей в голове.

Возвращаясь в оранжерею, я не чувствовала холода. Внутри всё горело. Ярость на его высокомерие смешивалась с трепетом от его силы и с мучительным, стыдным теплом, которое разлилось по жилам после его последних слов и того взгляда.

В оранжереи я сбросила плащ и, не раздумывая, подошла к баку с поливной водой. Зачерпнула пригоршню ледяной воды и плеснула себе в лицо. Капли потекли по шее под одежду. Нужно было остыть. Взять себя в руки.

Я подошла к столу. Рядом с моими свитками лежал небольшой свёрток в грубой бумаге. Я не оставляла его здесь. Осторожно развернула.

Внутри лежали несколько кристаллов дымчатого кварца – идеальных для анкеровки защиты, именно тех, что я искала на рынке. И небольшой, изящный флакон из тёмного стекла с серебряной пробкой. Я открыла его – внутри была густая, почти чёрная мазь с запахом полыни, мяты и чего-то минерального. Мазь от ушибов и растяжений. Дорогая, эффективная. Та, что используют военные маги.

Ни записки, ни объяснений. Только эти две вещи, положенные с безмолвной, подавляющей заботой, которая не спрашивала разрешения.

Я сжала флакон в руке, чувствуя, как гладкое стекло впивается в ладонь. Он следил за мной. Или приставил кого-то. Он знал, что я ходила на рынок, знал, что искала. И он… позаботился.

Это было невыносимо. Это вторжение в мою самостоятельность, мою волю. И в то же время… это было первое за долгое время проявление заботы, которое не требовало ничего взамен. Кроме, возможно, покорности.

Я поставила флакон на стол. Потом взяла его снова. Не применять же её было глупо. На рынке я действительно подвернула ногу, поскользнувшись.

Сидя на своей походной койке, втирая ароматную, согревающую мазь в щиколотку, я смотрела на кристаллы кварца, лежащие на столе. Они переливались в свете магических ламп, как замёрзшие звёзды.

Он был бурным океаном, в котором тонули все правила. Он ломал, владел, навязывал. И где-то в глубине, под слоями льда и гнева, в нём пряталось это… внимание. Опасное, как пропасть, и манящее, как огонь в стужу.

Я погасила лампу и легла в темноту, слушая, как завывает ветер снаружи и тихо потрескивают нагретые стёкла. Сегодня я боялась не саботажника. Я боялась его. И, что было хуже, я начинала бояться той части себя, которой его дикая, грубая забота почему-то не казалась ужасной.

Глава 6

Вьюга пришла неожиданно. Сначала это был просто усилившийся ветер, завывавший в щелях рам, потом первые хлопья, закружившиеся за стеклом. А к вечеру она обрушилась на дворец всей своей яростной мощью. Белая тьма. Мир за стёклами оранжереи растворился в хаотичном мельтешении снега, сквозь которое не пробивалось ни луча света от факелов, ни очертаний стен. Это была слепая, немая стена, отрезавшая меня от всего.

Я закончила наносить последние защитные руны с помощью кварца, подаренного Гидеоном. Кристаллы, закреплённые в земле по периметру особо ценных растений, мерцали тусклым, но стабильным светом – живой барьер против любой чужеродной магии. Работа успокаивала, заглушая тревогу, поднимавшуюся вместе с воем бури.

Когда я попыталась открыть дверь, чтобы пройти в свой флигель, порыв ветра едва не вырвал массивное полотно из рук. Снег хлынул внутрь, закрутился на каменном полу ледяной пылью. В двух шагах ничего не было видно. Путь длиной в сто ярдов до жилого корпуса превращался в смертельную ловушку. Можно было заблудиться, замёрзнуть, упасть и сломать ногу, и никто не заметил бы до утра.

Я с трудом захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной, слушая, как стихия бьётся в стёкла, словно хочет войти. Оставаться здесь. В огромной, пустой, тёмной оранжереи. Одна.

Разумом я понимала, что это безопаснее, чем идти сквозь метель. Но инстинктивно боялась этой тишины внутри, контрастирующей с рёвом снаружи. Боялась призраков собственного воображения в длинных, уходящих во мрак коридорах зелени.

Я вернулась к своему рабочему столу, зажгла все магические светильники, какие были. Их жёлтый, неровный свет отбрасывал гигантские, пляшущие тени от кадок и деревьев, превращая знакомое пространство в лабиринт чудовищ. Холод, несмотря на работающие кристаллы, начал понемногу пробираться внутрь, вытесняя тепло из дальних уголков.

Нужен был огонь. Настоящий. Я вспомнила про камин – огромную, старинную конструкцию из резного камня в нише у дальней стены, которую я до сих пор игнорировала, считая её частью декора. Подойдя, я обнаружила, что она не только настоящая, но и подготовленная: внутри лежала аккуратная поленница сухих дров и бересты. Следы чьей-то заботы. Может, тех же инженеров?

Дрожащими от холода (или от нервов) руками я попыталась сложить поленья, чиркнула огнивом. Береста вспыхнула весело, огонь перекинулся на щепки, затрещал, начал пожирать сухое дерево. Оранжевый свет заполнил нишу, и первая волна драгоценного тепла коснулась моего лица.

Это стало центром. Моей новой крепостью. Я притащила своё одеяло с койки, подушку, поставила рядом кувшин с водой и остатки хлеба. Устроила нечто вроде лагеря. Чувство беззащитности немного отступило. Я была Ранн Снегобуйная. Я ночевала в горных пещерах во время снежных штормов. Я переживу и эту ночь.

Устроившись поудобнее спиной к тёплому камню, я уставилась на пламя, давая его гипнотическому танку успокоить нервы. Шум метели превратился в далёкий, монотонный гул. В тишине оранжереи стали проступать другие звуки: тихое потрескивание дерева в огне, еле слышный шелест листьев где-то в темноте, моё собственное дыхание. И где-то глубоко внутри – стук сердца, учащённый и тревожный.

Я думала о Гидеоне. О его силе, грубой и неукротимой, как эта вьюга. О его глазах, в которых буря сменялась чем-то непрочитанным, когда он смотрел на меня. О его подарке – мази, которая сейчас лежала в моём кармане и пахла им – пряной полынью и чем-то глубоким, мужским. Мысли путались. Страх смешивался с любопытством, злость – с тем странным теплом, которое разливалось по груди при воспоминании о его словах «не ребёнок».

Внезапно я услышала звук. Не ветер. Чёткий, тяжёлый удар в дверь. Один. Два. Три.

Кто? В такую погоду? Страх сдавил горло. Саботажник? Решил, что я одна и беззащитна?

Я схватила кочергу у камина – жалкое оружие, но лучше, чем ничего, – и прижалась к стене, глядя в сторону входа. Дверь открылась, впустив вихрь снега и… крупную, занесённую снегом фигуру в тёмном плаще. Он с трудом захлопнул дверь, отряхнулся, и пламя камина выхватило из мрака знакомые черты.

Гидеон.

Он стоял, тяжело дыша, счищая с себя пласты снега. Его плащ, брови, ресницы были покрыты толстым слоем инея. Он выглядел как снежный великан, явившийся из самой сердцевины бури.

– Снегобуйная? – его голос прозвучал хрипло от холода.

Я вышла из тени, всё ещё сжимая кочергу.

– Я здесь.

Он повернулся, и его взгляд нашёл меня у камина. Что-то в его позе – усталая расслабленность больших мышц – сказало мне, что он не пришёл с угрозой.

– Чёртова погода, – просто сказал он, скидывая промокший плащ и вешая его на выступ камина. Под ним оказалась та же простая рубаха и штаны, что и днём на плацу. – Когда началось, я вспомнил, что ты, наверное, здесь. Не дошла бы до флигеля.

– Я и не пошла, – ответила я, опуская кочергу, но не выпуская её из рук.

– Умно, – он одобрительно хмыкнул и подошёл к огню, протянув к нему большие, сильные руки с покрасневшими от холода пальцами. Свет пламени играл на рельефе его предплечий, на мокрой от снега ткани, прилипшей к груди и плечам. От него исходил холод, но и мощная, животная энергия. – Принес тебе кое-что. Пока не замёрз.

Он полез в глубокий карман своих штанов и достал… не оружие, не приказ. А небольшой, потертый металлический термос и свёрток в ткани.

– Глинтвейн, – пояснил он, откручивая крышку. Пряный, тёплый запах корицы, гвоздики и вина мгновенно наполнил пространство у камина, смешавшись с запахом дыма и его мокрой шерсти. – И булочки с корицей от дворцовой кухни. Сегодня пекли к ужину.

Он протянул термос и свёрток мне. Я осторожно взяла их, чувствуя, как тепло ёмкости проникает сквозь перчатки. Это было так неожиданно, так… просто, что я не нашлась, что сказать.

– Спасибо, – пробормотала я наконец.

– Не за что, – он опустился на пол по другую сторону камина, прислонившись спиной к каменной скамье, и закрыл глаза, подставив лицо теплу. В дрожащем свете его черты казались менее резкими, усталыми. Темные круги под глазами, напряжение в уголках рта. Принц, несущий тяжесть короны. Человек, уставший от своего дня. – Самому захотелось согреться, а одному пить скучно, – добавил он, не открывая глаз.

Это была явная ложь. Или полуправда. Но сказано было так легко, что придраться было невозможно.

Я села на своё одеяло, открутила крышку термоса и сделала маленький глоток. Напиток обжёг губы, разлился по телу тёплой, сладковатой волной, согревая изнутри. Это было невероятно. Я закрыла глаза, наслаждаясь ощущением.

– Как дела с защитой? – спросил он, не меняя позы.

– Готово. Кварц помог. Спасибо, – ответила я, и на этот раз благодарность прозвучала искренне. – Никаких новых… вторжений не было.

– Хорошо, – он открыл глаза и посмотрел на огонь. Пламя отражалось в его тёмных зрачках, делая их живыми, почти золотыми. – Завтра метель должна стихнуть. Пришлю людей расчистить путь.

– Вы… вам не обязательно было приходить, – сказала я осторожно. – Я бы справилась.

Он повернул голову и посмотрел на меня. Длинный, изучающий взгляд.

– Знаю, – произнёс он просто. – Ты явно из тех, кто справляется. Но иногда… не обязательно делать всё в одиночку.

Эти слова задели что-то глубоко внутри, какую-то старую, замёрзшую струну. Я откусила кусочек булочки, чтобы не отвечать. Она была мягкой, ароматной, идеальной.

Наступило молчание, но не неловкое. Его заполняли треск огня, вой ветра и странное, новое ощущение – не одиночества, а уединённости вдвоём. Отгороженности от всего мира снежной стеной.

– Ты скучаешь по северу? – неожиданно спросил Гидеон.

Вопрос застал врасплох.

– Иногда, – призналась я после паузы. – По честному холоду. По буранам, которые можно переждать в пещере у огня, зная, что снаружи – только ты и стихия. Никаких… – я запнулась.

– Никаких дворцов, интриг и пакостников в дренажных трубах? – закончил он за меня, и в его голосе прозвучала усмешка.

Я кивнула.

– Здесь всё сложнее. Даже холод какой-то… липкий.

Он тихо засмеялся. Звук был низким, приятным, и от него по моей коже побежали мурашки.

– Это потому, что он пропитан сплетнями и завистью. Самый едкий вид холода.

Мы снова замолчали. Я допила глинтвейн, чувствуя, как расслабляется тело, а острые углы страха сглаживаются. Он сидел, раскинув длинные ноги, одна рука лежала на согнутом колене. Я впервые разглядывала его без спешки и помех. Широкие ладони, покрытые сетью мелких шрамов и мозолей. Мощная шея, сильные сухожилия, напрягавшиеся, когда он поворачивал голову. Он не был просто «накачанным». Он был функционально сильным, как рабочий бык или… воин. И в этой расслабленной позе была какая-то дикая, неосознанная грация.

– А тебе нравится быть принцем? – сорвалось у меня, и я тут же укусила язык. Что со мной? Вино?

Он не оскорбился. Он задумался, глядя в огонь.

– Это не то, что может нравиться или не нравиться, – сказал он наконец. – Это факт. Как твоя магия земли. Ты можешь не любить копаться в грязи, но ты это делаешь, потому что это – ты. Я – Гидеон. Наследный принц Трайна. В этом есть долг. Есть власть. Есть… одиночество. – Он произнёс последнее слово так тихо, что его почти заглушил треск полена.

Я смотрела на его профиль, освещённый пламенем. В этот момент он не был ни командующим, ни мстителем. Он был просто мужчиной, уставшим от тяжести, которую сам же и нёс.

– Моя магия… она тоже иногда одинока, – сказала я, сама удивляясь своим словам. – Все ждут, что ты заставишь цвести сады. Никто не хочет слышать, как плачет погибающее дерево.

Он повернулся ко мне. Его взгляд был тёплым и очень внимательным.

– Я слышал, – повторил он свои слова из первого дня. – Помнишь?

Я кивнула, чувствуя, как по щекам разливается румянец.

– Вы многое подслушиваете, ваше высочество.

– Гидеон, – поправил он мягко. – Здесь, у огня, в такую ночь, можно просто Гидеон. А подслушиваю я только то, что стоит услышать.

Наши взгляды встретились и сцепились над пламенем костра. Воздух, между нами, снова стал густым, но на этот раз не от напряжения, а от чего-то иного. От понимания? От признания в друг друге чего-то родственного – двух одиноких существ, нашедших временное пристанище от своих бурь.

Он первым отвёл глаза, потянулся и встал, его тень гигантски взметнулась по стене.

– Мне пора. Утром совещание, – сказал он, и в его голосе снова появились нотки официальности, словно он снова надевал доспехи. Он накинул всё ещё влажный плащ. – Ты будешь в безопасности здесь. Дверь изнутри на засов. Утром придут.

– Хорошо, – сказала я. – Спасибо. За… всё.

Он кивнул, уже направляясь к выходу. У двери обернулся.

– Спи спокойно, Ранн.

И он исчез в снежном вихре, захлопнув за собой дверь.

Я долго сидела, глядя на то место, где он только что был. «Просто Гидеон». И «Спи спокойно, Ранн». Не «Снегобуйная». Ранн.

Термос в моих руках всё ещё хранил тепло. Я допила последние капли, завернулась в одеяло и улеглась лицом к огню. Вой ветра уже не пугал. Он стал просто фоном, белым шумом. Внутри было тихо и тепло. И странно спокойно.

В голове не было места для анализа, для подозрений, для страха перед завтрашним днём. Было только тепло огня, сладкое послевкусие глинтвейна на губах и эхо его низкого голоса, назвавшего меня по имени. Я заснула под этот звук, и мне не снились ни снежные бури, ни чёрные ростки. Снился тёплый свет и чувство, что где-то там, за стеной, кто-то сильный знает, что я здесь, и этого… достаточно.