Суженая из королевской оранжереи

Так прошло несколько часов. Холод отступал. Не быстро, но ощутимо. Воздух перестал быть ледяным лезвием в лёгких, превратившись просто в прохладный. А потом… послышалось слабое потрескивание. Я подняла голову.

Из одной из ниш, где инженеры заменили кристалл, повалил не дым, а густой, золотистый пар. Тепло, настоящее, физическое тепло, впервые за долгие годы коснулось стеклянных стен. Иней на них поплыл, заструился мутными ручейками.

– Осторожно! – крикнул один из инженеров. – Давление выравнивается!

Гидеон что-то отдал приказ, и люди засуетились у других ниш. В оранжереи запахло озоном, раскалённым камнем и… надеждой.

И тут свет – тот самый тусклый, зимний свет – пробившийся сквозь очищенное от инея стекло, упал на центральную грядку. На почерневшие стебли погибшей «Снежной розы». И я увидела то, чего не замечала раньше.

У самого основания, почти у земли, прячась под опавшей листвой, торчал короткий, толстый, живой шип. Не почерневший. Зелёный. А из трещины в почве рядом с ним пробивался росток. Хилый, бледный, но упрямый.

Она не умерла. Она сбросила всё лишнее, отступила в самую сердцевину и ждала. Ждала тепла.

Я не помню, как вскочила и подбежала. Присела, не обращая внимания на грязь, и осторожно, как драгоценность, обхватила пальцами этот росток. Его магия была слабой, как биение сердца птички, но она была. Живая.

– Что нашли?

Я вздрогнула. Гидеон стоял прямо за мной. Я не слышала его шагов. Теперь его тепло чувствовалось не в метре, а в сантиметрах от моей спины. Я обернулась, и наше взгляды встретились. Я была на уровне его пояса, и мне пришлось задрать голову. Его лицо, с резкими тенями от падающего света, казалось высеченным из гранита.

– Она… жива, – прошептала я, и голос предательски дрогнул. – Роза. Она не погибла.

Он наклонился, и его крупное тело нависло надо мной, отбрасывая тень. Я инстинктивно отпрянула, но не было в нём угрозы – только интенсивный интерес. Он протянул руку – ту самую, сильную, со шрамами, – и не тронул росток, а провёл большим пальцем по краю трещины в почве.

– Упрямая, – произнёс он, и в его низком голосе прозвучало что-то вроде уважения. Потом его взгляд поднялся с земли на моё лицо. – Как и её хозяйка.

Наши глаза снова встретились. На этот раз он смотрел не оценивающе, а… пристально. Как будто видел не просто грязную практикантку, а того, кто нашёл жизнь там, где все видели смерть. В зелени моих глаз, должно быть, отразилось то же потрясение, что и в его тёмных. Воздух, между нами, согретый работающей системой, вдруг показался густым, трудным для дыхания.

Он первым отвёл взгляд, резко выпрямившись.

– Кельвин! – его голос снова стал командным, разрывая натянутый момент. – Перенаправь часть тепла сюда, на центральную грядку. Плавно. Не шокировать.

Он отдал ещё несколько распоряжений, а потом, уже собираясь уходить с инженерами, обернулся ко мне.

– Система выйдет на полную мощность к утру. Мёртвых зон не останется. Остальное – на тебе, Снегобуйная.

На пороге он задержался. – И смени одежду. Ты промокла насквозь.

Только после его ухода я осознала, что действительно сижу в луже талого инея, и мои колени и рукава пропитаны ледяной водой. А по спине, где он стоял так близко, всё ещё бегали мурашки – но уже не от холода.

Я осталась одна в оранжерее, которая потихоньку переставала быть склепом. Тепло от работающих кристаллов мягко обволакивало кожу. Я подошла к очищенному окну. На дворе начиналась новая метель, снег валил густой стеной. Но здесь, внутри, был свой, отвоёванный микроклимат.

Я посмотрела на крошечный зелёный росток, затем на свои грязные, но тёплые руки. Потом взгляд сам собой потянулся к двери, за которой исчезла тёмная, мощная фигура принца.

Он был загадкой. Властный, резкий, привыкший командовать. Но он прислал не дворцовых лентяев, а боевых инженеров. Он увидел в погибшей розе то же, что и я. И он заметил, что я промокла.

Это было опасно. Гораздо опаснее ледяных чар в корнях. Потому что это заставляло не злиться, а… интересоваться. А интерес, как я знала по учебникам биомантии, – это первый корень, из которого прорастает нечто большее.

Я встряхнула головой, словно отгоняя назойливую мошку. Нет. Моя задача – растения. Только растения.

Но, возвращаясь к столу, чтобы записать в свиток «Обнаружен живой побег Снежной розы, необходима осторожная стимуляция», я не могла не добавить про себя: «И наблюдение за непредсказуемыми факторами среды. В лице наследного принца».

Глава 4

Утро началось не со света, а с гула. Низкого, настойчивого, пронизывающего стены и заставляющего вибрировать стеклянные сосуды на полке. Я лежала с открытыми глазами, прислушиваясь. Это был не ветер. Это был звук работы – множества голосов, лязга железа, глухих ударов. Двор пробуждался, готовясь к чему-то большому. К празднику. К Новому году, до которого оставалось меньше трёх недель.

В оранжереи, благодаря усилиям инженеров Гидеона, было уже не леденяще, а прохладно. Воздух потерял ту убийственную сырость, обретя почти весеннюю свежесть. На стеклах больше не было густого инея, только причудливые узоры по краям, которые таяли на глазах под лучами редкого зимнего солнца. Система обогрева работала, и это было чудом, которое я чувствовала каждой клеткой кожи.

Я подошла к своему первому пациенту – Инейному первоцвету. Вчера вечером я аккуратно, почти с молитвой, пересадила его из каменной чаши в неглубокий керамический горшок со специальным субстратом. Теперь я замерла, затаив дыхание.

Серебристые листочки, ещё вчера сжатые в дрожащий комочек, слегка развернулись. Они лежали, как раскрытые ладошки, ловя рассеянный свет. И в самом центре розетки, защищённое ими, набухло крошечное, не больше булавочной головки, образование цвета светлого нефрита. Бутон. Он был.

Я не улыбнулась. Я выдохнула. Длинно, с таким облегчением, что у меня потемнело в глазах. Первая маленькая победа. Она была моей. Только моей. Не Гидеона с его инженерами, не таинственных благодетелей. Моей.

Эйфория длилась ровно до того момента, пока я не повернулась к центральной грядке, где вчера обнаружила росток розы. Моё сердце, только что расправившее крылья, камнем рухнуло вниз.

Росток… исчез.

Нет, его не выдернули. Земля вокруг не была потревожена. Но сам он, тот хилый, бледный, но живой побег, был… черен. Не почерневший, как старые стебли. А именно черен. Безжизненно-матовый, будто его окунули в чернила или выжгли изнутри. Он торчал из земли жалким, мёртвым шипом.

Я рухнула на колени, не чувствуя удара о камень. Нет. Нет-нет-нет. Это не могло быть естественным. Не могло! Вчера вечером я сама проверяла его магию – слабую, но стабильную. Я поднесла дрожащие пальцы, но не посмела коснуться. Вместо этого я вонзила их в землю рядом, запустив щупальца своего сознания вглубь.

И наткнулась на то же самое. Только не лёд. Хуже.

В почве, на глубине ладони, пульсировал крошечный, ядовито-зелёный сгусток чужеродной магии. Он не замораживал. Он отравлял. Медленно, коварно, высасывая не тепло, а самую жизненную силу, саму волю к росту, оставляя после себя вот этот инертный, мёртвый уголь. Это был не примитивный осколок. Это была целенаправленная, злая порча.

Я выдернула руку, будто обожглась. В ушах зазвенело. Кто? КТО? Главный садовник Мертин? Он труслив, как сказал Гидеон. Кто-то из завистливых учеников? Но это… это требовало знаний. Злых знаний.

Паника, холодная и липкая, поползла по спине. Они не остановятся. Они будут уничтожать всё, к чему я прикоснусь. Моя работа, моя практика, моё будущее – всё будет превращено в прах.

Мне нужно было рассказать кому-то. Но кому? Дворцовым стражам? Они рассмеются. Главному садовнику? Он лишь злорадно пожмёт плечами. Оставался только один человек, который уже раз показал, что относится к этому не как к досадной помехе, а как к преступлению.

Принц Гидеон.

Мысль о том, чтобы снова идти к нему, просить помощи, была горше полыни. Я ненавидела эту зависимость. Ненавидела то, как он смотрел на меня – то оценивающе, то с непонятной теплотой. Но ненавидела я ещё больше того, кто решил играть с жизнями, вверенными мне.

Я не пошла его искать. Я не знала, где он. Вместо этого я сделала единственное, что пришло в голову. Я взяла чистый клочок пергамента, обмакнула перо в чернила и написала крупно, чётко, без обращений и церемоний:

«Центральная грядка. Снежная роза. Отравление магией увядания на корневом уровне. Не лёд. Не случайность. Намеренная порча. Р. Снегобуйная».

Я свернула записку, не дав чернилам высохнуть, и почти побежала к выходу. У двери, как и вчера, дежурил тот же усатый стражник. Он лениво жевал краюху хлеба.

– Вам что? – буркнул он, увидев моё, должно быть, перекошенное лицо.

– Принцу Гидеону. Срочно, – я сунула ему записку. – От практикантки Снегобуйная.

Он взял её двумя пальцами, брезгливо посмотрел, сунул за пояс.

– Дойдёт, как дойдёт. Он на тренировочном плацу с утра. Не до ваших цветочков.

Я хотела что-то крикнуть, схватить его за шиворот, трясти. Но сжала кулаки и, развернувшись, побрела обратно в оранжерею. «Дойдёт, как дойдёт». Значит, жди. А пока ждёшь – работай. И старайся не сойти с ума, глядя, как гибнет то, что ты только вчера спас.

Я вернулась к первоцвету. Его бутон был моим якорем. Я села рядом, скрестив ноги, и просто смотрела на него, пытаясь унять дрожь в руках. Я сосредоточилась на его тихой, нарастающей жизненной силе, пытаясь взять от неё каплю спокойствия.

Не знаю, сколько прошло времени – час, может, два. Дверь открылась с привычным уже скрипом, но на этот раз не впустила шум и суету. Вошёл он. Один.

Гидеон был в лёгком, пропотевшем на тренировке полотняном полушубке, наброшенном поверх простой рубахи. Волосы, тёмные и влажные, были сбиты на лоб. Дышал он ровно, но глубоко, и от него волнами исходило тепло и запах – конского пота, свежего снега, натруженных мышц и чего-то острого, пряного, может, мази для разогрева. Он выглядел… настоящим. Непричёсанным, мощным, немного диким. И очень опасным.

Он молча подошёл ко мне, его тёмные глаза сразу нашли мои зелёные. В них не было ни насмешки, ни раздражения. Была та же сосредоточенная суровость, что и вчера.

– Где? – спросил он коротко.

Я молча указала на центральную грядку. Он двинулся туда, и я, поднявшись, последовала за ним, чувствуя себя тенью.

Он опустился на корточки возле почерневшего ростка так же, как и я. Но его движения были лишены моей осторожности. В них была уверенность хищника, исследующего добычу. Он не стал копать землю. Он просто положил ладонь на поверхность, прямо над тем местом, где я чувствовала порчу. Глаза его прикрылись.

Я наблюдала. Видела, как напряглись мышцы на его широкой спине под тонкой тканью, как скула выдалась вперёд. Он что-то искал. Не магией жизни, нет. Чем-то другим. Более грубым, прямым. Магией земли? Но не в моём понимании. Это было похоже на то, как стучат по стене, ища пустоты.

Через минуту он открыл глаза. Взгляд его был холодным и твёрдым, как речной булыжник.

– Ты права. Не лёд. Гниль. Наведённая, – он произнёс это спокойно, как констатируя факт. – Следов на поверхности нет. Значит, заложили через поливную систему. Или кто-то с доступом знает скрытые ходы под грядками.

– Что делать? – спросила я, и мой голос прозвучал осипшим от бессилия.

– Сначала – сохранить то, что ещё можно, – он поднялся, и его тень снова накрыла меня. – У тебя есть план изоляции? Чтобы эта гадость не расползлась?

Я кивнула, мысленно лихорадочно перебирая заклинания из курса защиты растений.

– Могу попробовать создать барьер из чистой соли и золы. Это остановит распространение, но не нейтрализует само ядро.

– Делай, – приказал он. – Я пока поищу, откуда оно могло прийти.

Он отошёл к стене, начал внимательно изучать паутину почти невидимых керамических трубок, подводивших воду к грядкам. Его движения были методичными, профессиональными. Он знал, что ищет.

Я бросилась к своему запасу. Соль, зола, связующие травы. Я насыпала круг вокруг погибшего ростка, шепча заклинания стабилизации и отсечения. Мои пальцы дрожали, но голос был твёрд. Магия послушно текла из меня, вплетаясь в сыпучие материалы, создавая невидимый, но прочный купол отчуждения. Это отнимало силы, но давало иллюзию контроля.

Когда я закончила, выпрямившись и смахивая со лба пот, Гидеон стоял у дальнего конца грядки. Он держал в руках небольшой, с палец длиной, обломок какой-то трубки. Внутри она была покрыта чёрным, липким налётом.

– Нашёл, – сказал он, подходя. – Заткнули старую дренажную отводку этим. – Он показал мне обломок. – Яд медленно растворялся с каждым поливом. Умно. Подло, но умно.

– Кто мог это сделать? – спросила я, глядя на эту маленькую, мерзостную вещицу.

– Тот, кто имеет доступ к старым чертежам водоснабжения оранжереи. Или тот, кто работал здесь много лет назад, – он отбросил обломок. – Мертин? Возможно. Но ему не хватило бы духу. Хотя… – он умолк, его взгляд стал отсутствующим, будто он перебирал в уме лица и возможности. – Есть кое-кто. Бывший ученик Мертина. Выгнанный лет пять назад за воровство семян. Он мог помнить систему. И он определённо зол на весь мир.

– И что теперь? Вы его найдёте? – в моём голосе зазвучала надежда, которой я стыдилась.

Гидеон посмотрел на меня. И в его тёмных глазах внезапно промелькнуло что-то тяжёлое, усталое.

– Я попытаюсь. Но, Снегобуйная, – он произнёс мою фамилию не как титул, а как… имя. Грубовато, но без насмешки. – Ты должна понимать. Двор – это не академия. Здесь доказательства часто ничего не значат. Здесь важнее влияние, связи, выгода. Наказать вора – просто. Найти заказчика, если он есть и если он силён… сложнее.

Это было первое, что он сказал мне, звучавшее не как принц, а как человек, уставший от игры, правила которой ему отвратительны, но которой он вынужден следовать.

– Значит, они могут продолжать? – прошептала я.

– Значит, тебе нужно быть начеку, – поправил он. Его взгляд скользнул по моему лицу, по скрещённым на груди рукам, будто оценивая, выдержу ли я это. – И значит, я буду заглядывать сюда чаще.

Последняя фраза прозвучала не как обещание помощи, а как предупреждение. И как что-то ещё. Что-то, от чего по коже пробежали мурашки, несмотря на работающее отопление.

Он снова стал принцем – отстранённым, собранным.

– Продолжай работу. Барьер хорош. Завтра привезут новые, защищённые трубки для замены. А пока поливай вручную. Из проверенных источников.

Он повернулся к выходу, но на полпути обернулся. Его взгляд упал на горшок с Инейным первоцветом.

– А это что?

– Первоцвет, – ответила я. – Он выжил. Даже бутон завязал.

Гидеон подошёл ближе. Наклонился. Его крупная фигура затмила свет, и тень упала на хрупкое растение. Он не прикасался к нему, только смотрел. Потом его взгляд перешёл на меня.

– Значит, не всё безнадёжно, – произнёс он. И вдруг, совершенно неожиданно, уголок его рта дрогнул в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку. Не торжествующую, а… одобрительную. – Молодец, Снегобуйная.

И он ушёл, оставив меня стоять в центре оранжереи с бьющимся, как пойманная птица, сердцем. От его слов «молодец» стало тепло и неловко. От мысли о том, что он будет «заглядывать чаще» – тревожно и… противоречиво радостно.

Я подошла к столу, чтобы записать события. Но перо замерло в воздухе. Вместо отчёта я начертала на чистом краю свитка: «Принц. Помощь или наблюдение? Гниль в корнях и улыбка за бутон. Кому верить?»

За окном снова закружился снег. Где-то в городе наряжали главную ёлку, звенели бубенцы саней. А я стояла в своём стеклянном мире, где росли не только растения, но и странные, колючие ростки сомнения, страха и чего-то ещё, что было пока слишком слабо, чтобы назвать его по имени.

Глава 5

После ухода Гидеона оранжерея погрузилась в гулкую, звенящую тишину, которую не могли заполнить ни потрескивание нагревающихся стёкол, ни далёкий гул дворцовой жизни. Его слова «молодец» висели в воздухе, как одинокая снежинка, не знающая, куда упасть. Они были тёплыми. И от этого – подозрительными.

Я пыталась вернуться к работе, к своим спискам и ритуалам, но пальцы не слушались, а мысли путались. Каждый шорох заставлял вздрагивать – ждала ли я нового саботажа или нового визита? И что было страшнее?

К полудню я решила, что сойду с ума, если не выйду из этого стеклянного колпака хоть на час. Нужен был свежий воздух, настоящий, колючий, не пропущенный через фильтры дворцовых стен. И материалы для новых защитных барьеров – то, что не доверю дворцовым службам. Я натянула плащ, плотно завязала капюшон и, стараясь быть незаметной, выскользнула в сторону служебных ворот, ведущих не на парадный двор, а в запутанный лабиринт хозяйственных построек и дальше – к Зелёному рынку, где торговали всем, от корма для лошадей до редких магических компонентов.

Ветер встретил меня яростным шквалом, забивая снегом в лицо и пытаясь сорвать капюшон. Я наклонила голову и зашагала, увязая в свежевыпавшем, неутоптанном снегу. Воздух пах дымом из сотен труб, ледяной рекой и… свободой. Грубой, неудобной, но своей.

Рынок кишел жизнью, вопиюще контрастирующей с мёртвой тишиной оранжереи. Крики торговцев, рёв скота, звон монет, пряные запахи специй и глинтвейна. Я затерялась в толпе, чувствуя странное облегчение от того, что я здесь никто. Просто девушка в поношенном плаще с корзинкой.

Я торговалась за мешок древесной золы особой породы дуба, выискивала кристаллы кварца для анкеровки защитных кругов, придирчиво нюхала пакеты с высушенными корнями мандрагоры – нужна была не лютая, кричащая сила, а тихая, стойкая. Пока я считала медяки в кошельке, до меня донеслись обрывки разговора двух мужчин у соседней палатки со сбруей.

– …ну и вломили же ему сегодня на плацу, – хрипло смеялся один, поправляя шапку. – Сам видел. Его высочество в грязь лицом не ударил, но и лёгкой прогулки не получил.

– С кем? С кем спарринговал? – оживился второй.

– Да с этими щенками, своими же выпускниками Нерейд вызвал. Говорят, после вчерашней истории с той северянкой в оранжереи зол ходит. Ищет, кому бы ребра посчитать.

У меня похолодели пальцы, сжимавшие монеты.

– Какая история? – не удержался второй мужчина.

– А чёрт его знает. Шепчутся только. Будто бы девку там обидели, пакостник какой-то растения портил. Принц вчера туда наведался, а сегодня на плацу – как демон. Лорда Эрвина сына, того, что по магии земли, так отделал, что тот хромает. Будто с ним и был разговор.

Я отшатнулась от прилавка, будто обожжённая. Сердце заколотилось где-то в горле. Он… он что, мстил за меня? Избивал людей на основании подозрений? Это же чудовищно! Это не помощь, это тирания!

Я, не помня себя, бросилась прочь с рынка, почти бегом, не обращая внимания на косые взгляды. Мне нужно было увидеть его. Спросить. Прекратить это безумие.

Дворец встретил меня все тем же холодным безразличием. Часовые у ворот пропустили мой пропуск, даже не взглянув в лицо. Я летела по коридорам, срываясь в неизвестном направлении, пока не наткнулась на молодого пажа, тащившего поднос с пустыми кружками.

– Плац! Где тренировочный плац?! – выдохнула я, хватая его за рукав.

Тот испуганно тыкнул пальцем в сторону массивной дубовой двери в конце галереи. – Т-там, сударыня, но сейчас…

Я уже не слушала. Я распахнула дверь.

Шквал звуков, запахов и энергии ударил мне в лицо. Пространство под высокими сводами было огромным. В воздухе висела взвесь из пыли, пара и магии. Где-то звенели мечи, где-то глухо ударяли посохи о щиты, где-то раздавались сдавленные крики и короткие команды. И в центре этого ада, на главном песчаном кругу, был он.

Гидеон. Без полушубка, в простых штанах и туго облегающей тело светлой рубашке, промокшей насквозь и прилипшей к рельефу мышц спины и плеч. Он сражался с двумя противниками одновременно. Не на мечах. На кулаках. Его движения были не фехтовальными па, а чем-то более древним, жестоким и эффективным. Блок, жёсткий удар корпусом, короткий апперкот. Один из противников, молодой дворянин с испуганным лицом, отлетел, хватаясь за бок. Второй попытался атаковать сзади. Гидеон, будто у него были глаза на затылке, резко развернулся, поймал его руку, провернул и, не применяя явной магии, просто силой бросил на песок. Тот рухнул с глухим стоном.

Всё это заняло секунды. Гидеон стоял, тяжело дыша, пар клубился от него в холодном воздухе плаца. Его волосы были мокрыми, лицо разгорячённым, а в тёмных глазах горел тот самый холодный, нечеловеческий огонь, который я видела, когда он говорил о наказании. Он был прекрасен. И ужасен. Как буря.

Он поднял взгляд и увидел меня в дверях.

Наше взгляды встретились через весь шумный зал. В его глазах что-то дрогнуло – удивление, затем что-то вроде досады. Он что-то крикнул одному из своих людей, кивнул в мою сторону и направился ко мне, на ходу натягивая сброшенный на барьер плащ.

Я стояла, вжавшись в косяк, не в силах пошевелиться. Теперь, вблизи, я видела всё: капли пота, стекающие по виску в линию щетины, ссадину на скуле, мощную линию шеи, уходящую под мокрую ткань рубахи. От него исходило жаркое сияние только что потраченной силы, и запах – соли, кожи, мужского пота и железа – был настолько ошеломляющим, что перехватило дыхание.

– Что случилось? – спросил он, останавливаясь в шаге. Его голос был низким, хриплым от напряжения. – В оранжереи что-то не так?

– Нет… то есть да, но не это… – я запуталась, глядя в его тёмные, всё ещё полные боевой ярости глаза. – Я была на рынке. Слышала разговоры. Вы… вы избили сына лорда Эрвина?

Его лицо окаменело. Вся теплота, весь пар, казалось, испарились, оставив только гранит.

– Это не твоё дело, Снегобуйная.

– Это моё дело, если это делается под предлогом защиты меня! – вырвалось у меня, и голос задрожал от нахлынувших эмоций. – Вы не можете калечить людей из-за слухов! Это… это беззаконие!

Он шагнул вперёд, и я инстинктивно отпрянула, наткнувшись спиной на холодную стену. Он не прикоснулся ко мне, но наклонился так, что его лицо оказалось в сантиметрах от моего. Я могла видеть каждую чёрную ресницу, каждый след усталости под глазами.

– Беззаконие, – повторил он тихо, и в его голосе зазвучала опасная, ледяная усмешка. – Ты думаешь, здесь, за этими стенами, правда ищется в книгах и устанавливается судьями? Здесь правда – это сила. А справедливость – это демонстрация того, что даже тень угрозы тем, кто под моей защитой, будет уничтожена. Жестоко и публично. Чтобы другим неповадно было.

– Я не просила вашей защиты! – прошептала я, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу. Не от страха. От чего-то другого. От близости этой сырой, необузданной силы.

– Но ты её получила, – отрезал он. Его взгляд упал на мои губы, потом снова поднялся на глаза. – Нравится тебе это или нет. И пока ты в моих стенах и работаешь на корону, это будет так. Я не терплю пакостей у себя под носом. И не потерплю, если их цель – ты.

Его слова должны были возмутить. Но они… обволакивали. Грубо, властно, но создавали призрачное, несомненное чувство безопасности. Как будто за моей спиной встала гора, готовая смести любого.

– А если вы ошиблись? Если этот человек не виноват?

– Тогда он получит золото и извинения. А виновный, когда найдётся, – получит вдесятеро больше, – ответил Гидеон без тени сомнения. Он выпрямился, и напряжение между нами ослабло, сменившись просто физической близостью двух тел в узком проходе у двери. – Тебя это шокирует. Простые, грубые решения. Но это единственный язык, который понимают крысы, прячущиеся в стенах. Теперь, если всё в порядке в оранжереи, у меня ещё есть дела.

Он повернулся, чтобы уйти, но я, движимая внезапным порывом, протянула руку и схватила его за предплечье. Мускулы под моими пальцами были твёрдыми, как сталь, и обжигающе горячими. Он замер, медленно обернувшись. Его взгляд упал на мою руку, затем на моё лицо.

– Не делайте так больше, – сказала я, глядя ему прямо в глаза, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул. – Пожалуйста. Я не хочу, чтобы из-за меня…

Я не договорила. Он смотрел на меня, и в его тёмных глазах буря постепенно угасала, сменяясь сложным, непрочитанным выражением.

– Ты хочешь справедливости по учебникам, – произнёс он наконец. – Хорошо. Но мои методы останутся моими методами. А твоя задача – следить за своими растениями. И за собой. На рынок в одиночку больше не ходи. Возьмёшь кого-то из гвардии или сообщишь мне.

Это был приказ. Но прозвучал он уже не так резко.

– Я не ребёнок, – пробормотала я, отпуская его руку.

– Нет, – согласился он неожиданно. Его взгляд скользнул по моей фигуре, и в нём снова мелькнуло то самое оценивающее, тёплое выражение, что было в оранжерее. – Совсем не ребёнок. В этом-то и проблема.