Заговор против Сталина

«А вчера была не одна?» – промелькнула резонная мысль.

Но ураган страстей уже захлестнул. Девушка стащила с него карабин, куда-то его отбросила. Все остальное он стаскивал сам. Разве не этого он подспудно желал? Легким движением Мирабель скинула с себя сорочку, снова вцепилась в него. Оба рухнули в неприятно пахнущие мешки. Теплое тельце обвило его, страсть накрыла с головой.

Это продолжалось недолго, но казалось, прошла маленькая жизнь. Павел опомнился – да, он шел за этим, но пора и честь знать! Партизаны в деревне, выполняют боевую задачу, а он тут нежится! По законам Советского Союза он точно заслужил трибунал. Расслабились на заграничном курорте, товарищ майор!

– Мирабель, все, хватит, я еще приду.

Девушка смеялась, целовала его. Потом неохотно отстранилась и встала с мешков. Лежавший на полу фонарь освещал ее стройные ноги. Павел поднялся, прижал ее к себе и крепко поцеловал, чтобы не обижалась. Но та и не думала обижаться. Прильнув к нему, судорожно гладила ему плечи. Приятная истома ползла по утомленным членам.

– Ты хороший, Поль, – прошептала Мирабель, поднимая блестящие глаза. – Приходи чаще, я буду тебя ждать. И не бойся, что отец может что-то подумать – мы сделаем так, чтобы он думал только хорошее.

Последние слова остались загадкой. Что она хотела сказать? Оторваться от девушки было трудно, но не навек же они расстаются?

Павел лихорадочно одевался, ползал по полу, отыскивая карабин. Рядом ползала Мирабель и смеялась, когда они ударялись лбами. Он привел себя в форму, она тоже натянула сорочку, пригладила волосы и уже не дышала, как после марафона.

Послышались встревоженные голоса, звучал то мужской голос, то женский.

– Ой, – воскликнула Мирабель. – Кажется, родители проснулись. Сделаем вид, что ничего не было?

«Вот именно, не будем подрывать мою репутацию», – подумал майор. Порой он поражался своему поведению – достукались, товарищ контрразведчик, нет на вас товарищеского офицерского суда!

Мирабель подняла фонарь и потянула Павла из закутка. Он спотыкался, ни черта не видел. Она вела его, как слепого, по запутанным переходам.

В кухне горел приглушенный свет, занавески были задернуты. Подслеповато щурился едва одетый Бернар Дюссо, куталась в платок заспанная Рене. В этот час ничто не мешало хозяину вооружиться ружьем и влепить в проем порцию дроби, но он не стал этого делать.

– Святой Иисусе, как вы нас напугали… – забормотала Рене. – Мы слышали, что в подсобках кто-то есть, хотели уже бежать туда…

Бернар был крайне удивлен. Он с сомнением посматривал то на Павла, то на дочь. Мирабель весьма усердно делала невинное лицо, Павел тоже создавал себе должный образ, но чувствовал, как краска заливает лицо. А ведь этот мужик имеет полное право угостить его дробью.

– Он постучал, я услышала, открыла… – потупилась в пол Мирабель.

– Прошу прощения, мадам и месье, – вежливо сказал Павел. – Опасался стучать в дверь, решил зайти с черного хода. Там было заперто, хорошо, что Мирабель услышала.

– Да, у нашей дочки неплохой слух, – помявшись, допустил Бернар и расслабился. – Правильно, Поль, что вы не пошли через двор. Сейчас это делать опасно… А вас не узнать, – Бернар улыбнулся. – Тот измученный, испуганный оборванец, что спрятался в нашем сарае, и тот, кем вы стали… – хозяин отступил на шаг, смерил посетителя с ног до головы. – Вы воюете в отряде Жака Вермона, я слышал об этом. Посыльный сообщил, что у них новый боец из России. Рад за вас, Поль, значит, мое мнение о вас не оказалось ошибочным. Передавайте привет Вермону.

– Можете лично передать, – улыбнулся Романов. – Вермон здесь, в деревне.

От этих слов смертельно побледнела Рене, Бернар насторожился, а Мирабель испуганно прижала ладошку ко рту.

– Что вы хотите сказать, Поль? – пробормотал Бернар. – Мы думали, вы пришли один, тайным образом…

Волосы зашевелились на затылке – в чем дело?

– Я не один, Бернар. – Павел невольно понизил голос. – Вы, наверное, слышали, что мы отбили нападение карателей в Зеленом ущелье. Вражеский отряд был полностью разгромлен. Но Вермон принял решение сменить место пребывания отряда. На это имеются резонные причины. По дороге он решил зайти в Соли – запастись продуктами и теплой одеждой. Часть отряда пошла к дому Анри Любера, другие остались в поле, а я завернул к вам. Нам сообщили, что каратели ушли из деревни.

– Вот черт… – Бернар схватился за голову.

– Это неправда, – побледневшая Рене едва расклеила губы. – Солдаты СС только сделали вид, что уходят. Когда стемнело, они вернулись в деревню и разместились в здании управы и в нашем магазине. Мы побоялись туда заходить – представляем, во что они его превратили.

– В доме Анри Любера может быть засада, – прошептал Бернар. На него было страшно смотреть, мужчина позеленел от ужаса. – Любера сдали соседи. Его не стали арестовывать, но к его дому приставили стражу… Господи Иисусе, что же вы наделали…

– Подождите, но уже прошло минут пятнадцать! – встрепенулся Павел. – Они уже дошли до Любера!

«Или попали под наблюдение», – уколола мысль. Каратели не спешат, окружают, уменьшают риски.

Он впал в оцепенение. Не может такого быть! Вермон не ребенок, чтобы клюнуть на такую удочку. Надо бежать, предупредить!

Далеко в деревне взорвалась граната. Мирабель ойкнула. Захлопали ружейные выстрелы, застрочил пулемет. Павел застонал – какого черта, товарищи партизаны?!

Он бросился бежать, но Бернар схватил его за руку:

– Остановитесь, Поль, ваше присутствие ничего не изменит, вас убьют.

– Останься! – ахнула Мирабель и схватила майора за вторую руку. – Пожалуйста, останься, не ходи туда, мы тебя спрячем!

В глубине деревни разгорелся настоящий бой. Возможно, партизан не удалось застать врасплох, и они дали отпор. Но долго ли продержатся против превосходящих сил? Мысли метались, душило отчаяние. Он вырвался, прикрикнул:

– Так, без паники! Быстро собирайтесь всей семьей и уходим! Быстро! У вас минута!

– Поль, тогда уходи, не думай про нас, – рассердился Бернар. – Я важное лицо в деревне, держу магазин и пользуюсь уважением. Мы вне подозрений. Мы дружим с полицейскими.

– Бернар, вспомни, как на тебя смотрел Арсен Дюрье, когда мы вечером уходили из магазина, – задрожала Рене. – Я помню этот взгляд. Они точно что-то подозревают, но пока не действуют, понимают, что мы не бросим хозяйство.

– Какая чушь, Рене! – вскричал Бернар. – То, что ты видела, называется «у страха глаза велики». Меня ни в чем не подозревают. И мы действительно не можем бросить хозяйство. У нас маленький ребенок… Уходите, Поль, все будет в порядке. Постарайтесь спастись, уведите людей.

Совершенно не было времени их уговаривать, звуки боя приближались. Эти французы подчас упрямее русских! Сердце сжалось. Он медленно пошел к выходу, боясь повернуться спиной. В память врезались умоляющие глаза Мирабель. Она уже не делала вид, что этот парень ей безразличен, и тянула к нему руки. Рене обняла дочь за талию. Набравшись решимости, Павел выпрыгнул в открытую дверь и припустил по запутанным переходам.

За глиняной оградой гремели выстрелы. Небо покрылось серостью, наступил предрассветный час. Но темнота еще сохранялась. Несколько человек бежали вдоль дороги, оборачивались, стреляли. В полумгле сверкали вспышки автоматных очередей – погоня висела на хвосте.

– Не стреляйте! – гаркнул Павел. – Это я, Поль!

Он рухнул на колени и передернул затвор.

– Поль, какого черта?! Где тебя носит?! – прокричал Марсель, падая рядом.

– К Дюссо зашел…

– Мы нарвались на засаду! – в голосе парня сквозило отчаяние. – Поведение Любера сразу мне не понравилось – он словно замороженный был. Пока сообразили, нас уже стали окружать… Жак Вермон первым погиб.

«А ты в это время с девчонкой развлекался», – мелькнула постыдная мысль. Впрочем, чем бы он помог?

Несколько партизан отступали вдоль дороги, отстреливаясь. Одному не повезло, он упал, схватившись за живот, и тоскливо завыл. К нему кто-то бросился, опустился на колени, но случай, видимо, был безнадежный – боец не стал вытаскивать товарища и припустил дальше. Из десятка посланных в деревню остались человек пять.

Рядом кряхтел Марсель, бил навскидку, совсем не целясь. Павел бросился за ближайшее дерево, сел на колени и стал выискивать мишени.

Из серой хмари проявлялись очертания солдат СС. Они перебегали, прижимались к заборам. Заработал вражеский пулемет, но быстро заткнулся – видимо, боялись зацепить своих. Автоматчики наступали густо, строчили не переставая. Если это и был всего лишь взвод, то весьма усиленный.

Павел стрелял, передергивал затвор, выбивал пулю за пулей. Он кричал Марселю, чтобы уходил, мол, нечего тут делать. Парнишка колебался, но потом подхватил карабин и побежал, пригибаясь к земле. Мимо, тяжело дыша, пробегали люди – Энди Грир, Джузеппе Манчини, кто-то еще… Где Генка с Брянцевым? Они, кажется, оставались в поле… Павел продолжал вести огонь, пока не опустел магазин. Он опомнился, побежал догонять своих. И снова отметил несуразность в поведении партизан: справа овраг, туда надо прыгать, а не выбегать в поле!

Тучи заволокли небо, снова стало темно – спасибо природе. Трое или четверо добрались до края поля, попадали в траву. Стрельба за спиной усиливалась, эсэсовцы подбирались ближе. Они не лезли на рожон, действовали осторожно, но уверенно. Подтащили пулемет, ударила раскатистая очередь.

На краю поля возились оставшиеся в запасе партизаны. В деревню на верную смерть они не пошли, решили прикрывать огнем товарищей, да так прикрывали, что Павел едва не получил от них пулю. Он катился по траве, ругаясь в полный голос.

– Не стрелять! – закричал Генка Кривошеев. – Это наш, ослепли, черти?!

Партизаны поднялись – так было сподручнее вести огонь. Кто-то упал, сдавленно вскрикнув, но остальные не обратили внимания и начали отстреливаться. Заработал пулемет, пули ураганом накрыли деревенскую улицу. Партизаны прокопались, и немцы такого не ожидали, залегли, прижались к заборам. Несколько тел остались на дороге. Вражескому пулеметчику стало неуютно на юру. Он отстрелял ленту, схватил пулемет за ствол и стал перетаскивать его в безопасное место. Ковальский не унимался, продолжал долбить.

– Отходите к лесу! – кричал Павел. – Умереть хотите прямо здесь?

Люди колебались, но вскоре стали пятиться. Ковальский ругался – заклинило затвор, вот же пся крев! И куда подевался весь приобретенный боезапас? За несколько минут израсходовали практически все! Бойцы вставляли последние магазины, откатывались.

Нескольких человек потеряли уже за пределами деревни. Немцы снова настырно лезли. Ахнул Ковальский – вот так сюрприз! – и повалился с пулей в груди. Павел вставил в карабин последнюю обойму. В полный рост уже никто не стоял, люди прятались в траве от шквального огня.

Раздалось надрывное дребезжание: по дороге со стороны деревни ехали мотоциклы. Это определенно не к добру! Началась паника, люди разбегались.

– Павел, давай на холм! – орал Кривошеев. – Там до леса двести метров – уйдем!

Ведь советовал же Вермону затаиться на том холме и выслать разведку в деревню! За высотой местность пересеченная, овраги – есть реальный шанс уйти!

Уже никого не было видно, выжившие партизаны попрятались, отползали. Приближались два мотоцикла. Пулеметчики самозабвенно крошили стебли травы.

Первый мотоцикл остановился за околицей, второй его обогнал, вылетел в поле и запрыгал по кочкам. Пули летели веером. Страшно взвыл смертельно раненный боец – кажется, Марсель.

Павел приподнялся. Прямо на него летел мотоцикл с тремя солдатами. Ствол пулемета изрыгал вспышки пламени. Он рухнул обратно, жар ударил в голову. Пальцы машинально вырвали гранату из подсумка. Другого выхода не было, кроме как подорвать себя вместе с этими чертями. Он заблаговременно вырвал чеку и прижал рычаг к ребристому корпусу лимонки. Боеприпас не слабый, на всех хватит. Он ждал, затаив дыхание, пот катился по лбу… Но мотоциклист его не видел. Майор сел.

Не пришел еще его час – мотоцикл внезапно сменил направление. Кто-то кинулся прочь – не выдержали нервы. Заулюлюкал пулеметчик, рассмеялся хриплым смехом мотоциклист. Нет большего удовольствия, чем преследовать беспомощных людей! Мотоцикл открылся правым боком, и Павел бросил гранату, да с такой силой, что чуть не вывернул конечность. Граната упала в нескольких метрах от переднего колеса. Мотоциклист что-то заметил, но успел лишь разразиться воплем. Все происходило как в замедленной съемке. Граната рванула в тот момент, когда на нее наехало колесо мотоцикла.

Зрелище было эффектное. Заднюю часть мотоцикла подбросило в воздух, мотоциклиста вышвырнуло из седла. Взмыли в воздух оторванные элементы конструкции. Отвалилась люлька, пулеметчика придавило перевернувшейся коляской, и он свернул шею.

Павел повалился в изнеможении. Выходит, поживем еще? Да и некомфортно как-то помирать на чужбине…

Выжившие партизаны восторженно закричали, стали швырять гранаты куда попало – в отличие от патронов, этого добра хватало. Летели в воздух советские «РГД» и германские «колотушки» с удлиненными ручками. Часть поля, прилегающая к дороге, покрылась пеленой разрывов.

Второй мотоциклист не рискнул уходить с дороги. Пулеметчик оборвал стрельбу, мотоцикл развернулся и подался в деревню – весьма вовремя, экипаж могло зацепить осколками. Проехав метров пятьдесят, он снова развернулся. Спрыгнул пехотинец, сидевший сзади, стал стрелять из автомата. Пулеметчик перезаряжал пулемет.

Из деревни прибежали пехотинцы, залегли у края обрывающейся дороги. Партизаны продолжали швырять гранаты – сообразили, что только в этом их спасение. Над полем зависли клубы дыма.

Павел кричал по-русски, потом повторял то же самое на французском:

– Все к холму, там самая выгодная позиция! До леса рукой подать, а если полезет противник, можно закидать его гранатами!

Еще не рассвело, черные тучи клубились над деревней. Смрадный дым забирался в горло. Несколько человек бежали к холму. Кричали немцы – боялись забираться в поле, ждали, пока дым рассеется, а чтобы без дела не сидеть, стреляли, причем наобум.

Павел лез на холм, задыхался. Ноги подкашивались, часть пути пришлось ползти. На покатой вершине все было изрыто, валялись камни, торчал куцый кустарник. Он перевалился в канаву, минуту приходил в себя. Видел только небо, оно покачивалось, уплывало в неизвестном направлении.

Неподалеку сверзился Брянцев, стал кашлять, схватившись за сердце.

– Где Кривошеев? – выдавил Романов.

– А хрен его знает, – простонал «сбитый летчик». – Вроде бежал… Подожди, дай отдышаться, потом разберемся.

– Здесь я, мужики… – простонал из соседней канавы Генка. – Хреново мне, сейчас это небо нас раздавит…

– Ты уж его придержи чем-нибудь.

Павел опять повалился на спину. Кашель душил.

Справа кто-то лез, но со стоном упал в расщелину и завозился. На поле стреляли, дым развеялся. Завелся, затарахтел мотоциклетный мотор. Кричали немцы, но голоса их отдалялись.

Романов выполз на косогор, протер глаза. Их щипало от дыма, картинка расплывалась. Неподалеку возился Брянцев – тужился, словно на горшке. За ним возникла взъерошенная голова Генки, завертелась, забегали воспаленные глаза.

– Головы уберите, а то отстрелят, – посоветовал Павел.

Дым развеялся. По полю продвигалась цепь солдат. Иногда звучали выстрелы – добивали раненых и просто стреляли в мертвых для надежности. Подтянулись еще два мотоцикла, стали носиться кругами, расширяя радиус. Внезапно на другом конце поля разгорелась перестрелка – кто-то не добежал до леса и был обнаружен. Из ложбины несколько раз выстрелили, потом оттуда вылетела и разорвалась граната. Немцы открыли по ложбине шквальный огонь. Ближайший мотоцикл сменил направление, стал набирать скорость. Тарахтел пулемет, шлифуя косогор. Опять прогремел взрыв – видимо, загнанный смельчак себя подорвал. Немцы осторожно подошли, встали на краю ложбины, но потом потянулись обратно. Трое приблизились к опушке, но в лес войти не решались.

– Пусть думают, что мы в лес убежали, – проворчал Брянцев. – Ей-богу, не осталось больше сил воевать. Да и нечем… Черт бы побрал этих французов – вроде храбрый народ, воюют как могут, но кто же так планирует операции? Дилетантство чистой воды.

– Так они и есть дилетанты, – отозвался Генка. – Много навоюешь, если всю жизнь их карабинерами командовал? Вот демонстрацию трудящихся разогнать или смотр какой-нибудь устроить – это пожалуйста… А ты молодец, контрразведчик, – расщедрился на похвалу Генка. – Лихо тот мотоцикл завалил, у меня аж слюнки от зависти потекли. А танк так же сможешь?

– Да хоть линкор.

– Другой нынче СМЕРШ пошел, – усмехнулся Брянцев. – Не только дела фабриковать, но еще и воевать их учат.

– Если выйдем отсюда, Николай, рассмотрю вопрос, не дать ли тебе в морду, – пообещал Павел. – Хочешь – верь, хочешь – не верь, но за все годы я ни разу не сфабриковал ни одного дела. Примитивно мыслишь.

– Ладно, не обижайся, – поморщился Брянцев. – Просто судьба сводила с особистами, невеселые это были встречи. Мешаются, вредят, выискивают в тебе червоточину, а эта штука в любом человеке есть, только копни. В самих особистах ее тоже достаточно. Ладно, проехали, чего уж там. Давай думать, как из этого дерьма выбираться.

Слева кто-то прятался. Справа тоже шевелилось двуногое существо – прямо за Генкой Кривошеевым.

– Что у нас с патронами? – спросил Павел.

– Ничего, – отозвался Брянцев. – Совсем. Лично у меня одна граната и нож, которым я первой же твари горло перережу.

– А у меня две гранаты, – подал голос Генка. – Одну, если можно, себе оставлю, ладно?

Защищаться было нечем. Оставалось молиться, чтобы их не обнаружили. Пехотинцы продолжали блуждать по полю, начали смещаться к холму. Возникла мысль бежать на другую сторону и катиться пулей вниз до леса – кто-нибудь да выживет. Но пришлось отказаться от этой затеи – один из мотоциклов двинулся в обход холма и через пару минут уже бороздил просторы за спиной. Брянцев глухо ругался, согнувшись в канаве. Пехотинцам было лень сюда идти, они закурили, внимательно разглядывая холм. Рычал мотоцикл, огибал возвышенность.

Павел распростерся на дне расщелины и грыз сухую ветку. Русские парни себя не выдадут, но что у остальных на уме? Несколько человек рядом, нервы могут не выдержать… Но все было тихо.

Ветер доносил смех солдат. Гибель товарищей их не шокировала – разве не счастье умереть за фюрера?!

Наконец мотоциклетный треск затих. Появились основания для сдержанного оптимизма. Павел аккуратно высунулся. Солдаты уходили в деревню – тоже навоевались! Мертвых мотоциклистов накрыли брезентом, уносить не стали – их позднее заберут соответствующие службы. Три мотоцикла пылили к центру Соли.

Павел облегченно вздохнул и повалился в канаву.

– Вот и сходили за хлебушком, – прокомментировал ситуацию Генка. – Хорошо, хоть кто-то остался… Эй, народ, вылазь! Уже можно…

Павел продублировал призыв на всех известных ему языках. Кашель мешал говорить.

– Ну ты даешь, – присвистнул Генка. – И по-аглицки можешь, и по-французски… И по-немецки, поди, шпаришь, как по писаному. Ни в какой стране не пропадешь!

– Главное, что по-русски пишу без ошибок, – пробурчал Романов.

Из соседней канавы перебрался перепачканный черт с горящими глазами. Он сел на корточки, стал пытаться оттереть с головы липкую грязь, но только ее размазал. Вскоре черт превратился в британского майора Энди Грира.

– Приветствуем, сударь, в вашем лице хищный капиталистический мир, – оскалился Кривошеев. – Чертовски рады, что вы еще с нами.

Генка ни слова не разумел по-английски, как и этот «черт» – по-русски. Но на войне все прекрасно понимают друг друга. Британец со вздохом похлопал Генку по плечу и отвернулся.

За Гриром перелез Джузеппе Манчини – безмолвный, скорбящий, с расцарапанной щекой. Он привалился к откосу и уставился в небо.

– Макаронник, все понятно, – ухмыльнулся Брянцев. – А там кто шевелится слева от тебя, майор?.. А-а-а, лягушатник…

В канаву сполз молодой Марсель Лерон – в разорванной одежде, весь окровавленный, с болтающимся на ремне пустым подсумком. Павел помог ему спуститься.

– Тебя не убили, Марсель?

– А что, похоже, что меня убили? – огрызнулся парень. – Кровь не моя – Филиппа Готье. Он за мной бежал, а ему затылок прострелили. А я как раз обернулся. – Паренька вырвало, он долго и надрывно кашлял, держась за горло.

Люди подавленно молчали. Из всего отряда уцелело шестеро. В наличии несколько гранат и ни одного патрона. Люди угрюмо смотрели, как немецкие солдаты с чувством выполненного долга возвращаются в Соли. Шевелиться не хотелось.

– Можем в поле выйти, – пробормотал Генка. – «Маслят» пособираем – у кого-нибудь наверняка найдем.

– В поле не пойдем, опасно, – отрезал Павел. – Если засекут, то второй раз точно не повезет. Выждать надо, пусть фрицы в деревне успокоятся.

– Поль, я не понимаю, о чем ты говоришь, – пожаловался Грир. – Мы можем выйти в поле, собрать оружие…

– Да идите вы лесом! – отмахнулся Романов. – Умные какие!.. Хотя делайте что хотите – я вам не командир.

Успокаиваться оккупанты не желали.

Уже достаточно рассвело. В Соли гремели выстрелы. Ветер донес крики.

Павел напрягся – происходило что-то неприятное. Беспокойство усилилось, когда на городской дороге показались люди. Это были деревенские жители – едва одетые мужчины и женщины, уличенные фашистами в связях с партизанами. Кучку гражданских охраняли эсэсовцы, гнавшие людей прикладами. Кто-то возмутился и за это получил двойную порцию. Завыла женщина на утробной заупокойной ноте.

Волосы на голове зашевелились, Павел вцепился ногтями в дерн, грязный пот хлынул со лба – он узнал Бернара Дюссо! Мужчина прихрамывал – видимо, ему перебили ногу, – но передвигался самостоятельно и постоянно оглядывался. Ком вырос в горле – за ним брели Рене и Мирабель, толком не одетые, в ночных сорочках, только платки набросили на плечи, чтобы не замерзнуть. Рене держала на руках младенца, спотыкалась. Старшая дочь обнимала ее за плечи. Это точно были они, на зрение майор не жаловался.

Дурные предчувствия усилились. Кучка людей приближалась к околице. Солдаты покрикивали – их голоса отчетливо разносились в утреннем воздухе. Люди жались друг к другу. Женщина продолжала завывать. В поле их не повели, развернули к оврагу.

Люди стояли на краю и растерянно озирались. Половина из них не имела отношения к партизанам.

Бернар обнял своих женщин, что-то им сказал.

Процедура не затянулась – несколько солдат выстроились в шеренгу и открыли автоматный огонь. Кто-то падал в овраг, кто-то – с краю. Мирабель пошатнулась, взмыли в небо распущенные волосы, подкосились ноги. В отличие от своих родителей, она не упала в овраг, а осталась лежать на краю. Солдаты невозмутимо вешали автоматы на плечи. Приблизилась кучка людей в штатском с повязками на рукавах – местные полицаи. Стали добивать раненых из карабинов. Трое встали на краю обрыва и открыли огонь по тем, кто лежал внизу.

Павел сполз на дно канавы. Стучали зубы. Когда он стал таким чувствительным?.. Мирабель льнула к нему, пушистые волосы щекотали лоб, на губах еще сохранялся вкус ее поцелуев. Он был бессилен что-то изменить и ненавидел себя, проклинал… Эти французы тоже хороши – ведь он предлагал Бернару бежать вместе! Но французская самоуверенность заткнет за пояс даже самоуверенность русскую.

– Павел, ты в порядке? – опустился на колени Кривошеев. – Знал кого-то из них?

– Знал… Надо идти туда, Генка! – вдруг заволновался Павел. – Вдруг они еще живы? Мы должны проверить…

– Уймись, – поморщился партизан. – Сам же видел, как их добивали… Слушай, это та девчонка? – осенило Генку. – Ну в ночнушке, с распущенными волосами… Вот черт, понимаю, друг…

Самое страшное, что Генка действительно понимал. И все понимали, познали на своей шкуре, что такое потеря близких.

На его глазах умерла на перевернутой шлюпке Нина Ушакова, теперь эта забавная французская девчонка, доставившая ему столько прекрасных минут… Он застонал, погрузил лицо в ладони.

Но через десять минут майор уже был в норме. Люди сидели кучкой на дне канавы. У Грира сохранилась пачка «народных» французских папирос, она пошла по кругу – люди давились кашлем, но курить не бросали. Один Марсель не курил, сидел в стороне и тоскливо смотрел на товарищей.

– Некурящий? – повернул к нему голову Павел. Парнишка кивнул. – Бывает.

– Ты откуда родом, парень?

– Из Марселя.

Наверное, стоило улыбнуться: Труффальдино был родом из Бергамо, Тартарен – из Тараскона, а Марсель – из Марселя.

– Что делать будем, господа? – спросил Грир.

– Что он спросил? – встрепенулся Кривошеев.

– Ладно, буду вашим переводчиком, – вздохнул Павел и покосился на Джузеппе: – А ты прости, я по-вашему ни бельмеса – как-то не успел. В общем, так, товарищи… или господа – мне уже без разницы. Покойный Вермон вел нас к горе Манжино, в окрестности деревни Конте. Не вижу причин менять маршрут, как шли, так и пойдем. Только в Соли по понятным причинам уже не будем возвращаться. Кто-нибудь знает, где эта гора?