Сон в красном тереме. Том 1

– Жена Цзя Чжэня приглашала меня завтра к себе, – продолжала Фын-цзе. – Предвидятся на завтра какие-нибудь дела?

– Это все равно, – проговорила госпожа Ван. – Обычно, когда она приглашает тебя вместе с нами, ты, конечно, чувствуешь себя стесненно. Поскольку сейчас она приглашает только тебя, ясно, что она делает это умышленно, чтобы ты могла свободно развлечься. Придется тебе съездить, чтобы не обидеть ее.

Фын-цзе кивнула.

О том, как Ли Вань, Тань-чунь и ее сестры навестили по обычаю вечером родителей и разошлись по своим комнатам, мы здесь рассказывать не будем.

На следующее утро Фын-цзе причесалась, умылась, доложила госпоже Ван, что уезжает, и пришла попрощаться с матушкой Цзя. Когда Бао-юй услышал, что Фын-цзе едет во дворец Нинго, ему тоже во что бы то ни стало захотелось туда. Фын-цзе пришлось согласиться и подождать, пока он переоденется. Потом они вдвоем сели в коляску и отправились во дворец Нинго.

Жена Цзя Чжэня, госпожа Ю, и жена Цзя Жуна, госпожа Цинь, в сопровождении целой толпы служанок и наложниц встретили их у вторых ворот.

Госпожа Ю немного пошутила с Фын-цзе, затем взяла за руку Бао-юйя, и они вместе направились в дом отдохнуть. Госпожа Цинь подала чай.

– Зачем ты меня пригласила? – спросила Фын-цзе, обращаясь к госпоже Ю. – Может, ты хочешь меня чем-нибудь угостить? Если есть что-нибудь вкусное, подавай сразу, а то у меня дела!

Госпожа Ю не успела ответить, как в разговор вмешалось несколько женщин.

– Если б вы не приехали, дело другое, – сказали они. – А раз уж вы здесь, то ждите!

Пока они разговаривали, вошел Цзя Жун и справился о здоровье Фын-цзе.

– Разве моего старшего брата нет дома? – спросил Бао-юй.

– Он уехал за город к своему батюшке справиться о здоровье, – ответила госпожа Ю и после небольшого молчания добавила: – Тебе, наверное, скучно? Зачем ты сидишь здесь? Пошел бы прогулялся!

– Сегодня тебе повезло, – добавила госпожа Цинь. – Ты выражал желание повидаться с моим младшим братом – он как раз приехал и сидит в кабинете. Почему бы тебе не пойти к нему?

Бао-юй охотно согласился, и госпожа Ю тотчас же приказала служанкам:

– Идите с господином и присматривайте за ним!

– Если уж на то пошло, – перебила Фын-цзе, – почему не пригласить твоего брата сюда? И я бы с ним познакомилась.

– Ладно, ладно! – остановила ее госпожа Ю. – Тебе это ни к чему! Он не похож на детей из нашего дома, которые привыкли держаться свободно. Брат моей невестки никогда не встречался с такими «грубиянками», как ты. Потом, чего доброго, еще будет над тобой потешаться.

– А разве он посмеет смеяться надо мной, если я не буду смеяться над ним? – полюбопытствовала Фын-цзе.

– Он очень робок, – добавил Цзя Жун, – никогда не видел большого общества, и я уверен, что вы в нем разочаруетесь, тетушка.

– Тьфу! Глупости какие! – возмутилась Фын-цзе. – Пусть он будет хоть сам черт, все равно хочу его видеть! И не болтай больше! Если сейчас же не приведешь его, получишь хорошую затрещину!

– Зачем вы сердитесь, тетушка? – искоса взглянув на нее, произнес Цзя Жуй. – Сейчас приведем его, и делу конец.

Фын-цзе улыбнулась. Цзя Жун вышел и вскоре действительно вернулся в сопровождении мальчика.

Мальчик был строен, несколько худощавее Бао-юйя, с бледным красивым лицом и алыми губами. Манеры у него, пожалуй, были изящнее, чем у Бао-юйя, и только робостью и стыдливостью он немного напоминал девушку. Смущаясь, он обратился к Фын-цзе и, невнятно бормоча, справился у нее о здоровье.

– Как раз тебе под стать! – весело сказала Фын-цзе, подтолкнув Бао-юйя.

Затем она наклонилась вперед, пожала руку мальчика, усадила его рядом с собой и стала не торопясь расспрашивать, сколько ему лет, давно ли он учится, и узнала, что его зовут Цинь Чжун.

Женщины и девушки-служанки, пришедшие с Фын-цзе, видя, что она встречается с Цинь Чжуном впервые и не подготовила подарки, которые в соответствии с этикетом положено подносить при первой встрече, поспешили сообщить об этом Пин-эр.

Пин-эр, давно зная, что Фын-цзе находится в близких отношениях с госпожой Цинь, выбрала на свое усмотрение кусок материи, две маленькие золотые пластинки «кандидата, выдержавшего экзамен на высшую степень»* и велела служанкам немедленно отнести все это во дворец Нинго.

– Слишком ничтожный подарок! – сказала Фын-цзе.

Госпожа Цинь поблагодарила. Вскоре все покушали, и госпожа Ю, Фын-цзе и госпожа Цинь сели играть в домино. Но об этом мы подробно рассказывать не будем.

Между тем Бао-юй и Цинь Чжун безо всяких церемоний завели беседу. Как только Бао-юй увидел Цинь Чжуна, у него появилось такое ощущение, словно он что-то потерял. Мысли одна глупее другой теснились в его голове.

«И бывают же в Поднебесной такие люди! – думал он. – Стоило мне встретиться с ним, как я чувствую себя перед ним грязной свиньей или паршивым щенком! Какая досада, что я родился в этой богатой и знатной семье. Если б я жил в какой-нибудь бедной ученой семье, мы давно подружились бы с ним, и я мог бы считать, что не напрасно прожил жизнь. Я по происхождению знатнее его, но шелк и парча, которые я ношу, облекают человека никчемного, как сухой пень или гнилое дерево: нежнейшая баранина, которую я ем, тончайшие вина, которые я пью, наполняют мою грязную утробу, ничем не отличающуюся от помойной ямы и сточной канавы. Два слова – «богатство» и «знатность» – губят меня!..»

Цинь Чжун, который видел, что Бао-юй внешностью и манерами выделяется среди других, одевается в шелка, носит на голове украшенную золотом шапку и окружен прелестными служанками и красавцами слугами, тоже думал:

«Поистине неудивительно, что старшая сестра целыми днями расхваливает его. Я же, как назло, родился в бедной семье и не могу стать его другом. Для меня счастье хоть одно мгновение побыть рядом с ним!..»

Так они оба предавались глупым размышлениям.

Бао-юй спросил Цинь Чжуна, какие книги он прочел. На его вопрос Цинь Чжун ответил правдиво и откровенно. Чем дальше, тем оживленнее становился разговор, тем большую симпатию чувствовали они друг к другу.

Вскоре подали чай и фрукты.

– Вина мы пить не будем, – объявил Бао-юй госпоже Цинь, – пусть поставят нам фрукты на маленький кан во внутренней комнате, и мы пойдем туда, чтобы не мешать остальным.

С этими словами он встал и вместе с Цинь Чжуном удалился во внутреннюю комнату.

Пригласив Фын-цзе к чаю, госпожа Цинь вошла во внутреннюю комнату и предупредила Бао-юйя:

– Дядя Бао-юй, твой племянник молод и неопытен, если он будет грубо выражаться, скажи мне, а на него не обижайся! Правда, он застенчив, но упрям и строптив.

– Ладно, я знаю, – засмеялся Бао-юй.

Госпожа Цинь сделала еще несколько наставлений брату и лишь только после этого вышла и присоединилась к Фын-цзе.

Через некоторое время от Фын-цзе и госпожи Ю пришла служанка спросить, не требуется ли чего-нибудь Бао-юйю.

Бао-юй ответил, что ему ничего не нужно, и продолжал расспрашивать Цинь Чжуна о его жизни дома.

Цинь Чжун рассказывал ему:

– Наш домашний учитель в прошлом году отказался от места, а отец мой уже стар, здоровье его подорвано, кроме того, он завален служебными делами и никак не может подыскать другого учителя. Мне все это время приходилось сидеть дома и повторять пройденное. Но чтобы занятия шли успешно, надо, по крайней мере, иметь одного или двух товарищей, с которыми можно было бы обсуждать прочитанное…

Не дождавшись окончания рассказа, Бао-юй перебил Цинь Чжуна:

– И в самом деле! А у нас в семье есть своя домашняя школа, и если кто-нибудь из родных не в состоянии нанять учителя своим детям, их посылают в эту школу. Там в большинстве учатся дети и младшие братья наших дальних родственников. Так как мой учитель уехал к себе на родину, я совсем забросил занятия. В этом году отец захотел послать меня в школу, чтобы я там повторял пройденное, пока не возвратится учитель и мы не сможем продолжать занятия дома. Но бабушка сказала, что в домашней школе слишком много детей и, наверное, они все балуются. Да и несколько дней я проболел. Так что со школой пришлось отложить. Оказывается, этим же обеспокоен и ваш отец. Почему бы вам не сказать отцу, когда вы вернетесь домой, что вы будете ходить в нашу домашнюю школу? Я бы составил вам компанию, и для нас обоих была бы польза.

– Мой отец еще раньше жаловался, что трудно содержать учителя, – с улыбкой сказал Цинь Чжун. – Он говорил также, что здесь есть хорошая бесплатная школа, но для того, чтобы туда поступить, надо посоветоваться с господами и попросить у них содействия. Только у господ дел много, неудобно приставать к ним с такими мелочами. Если вы действительно меня устроите, второй дядя, разве я не стану делать для вас все, даже мыть тушечницу и растирать тушь? Вдвоем нам не придется скучать. Это будет великолепно, если мы всегда сможем встречаться и беседовать друг с другом. Этим мы доставим утешение родителям и сами познаем радость дружбы.

– Не беспокойтесь, не беспокойтесь, – прервал его Бао-юй. – Мы скажем об этом мужу вашей сестры и супруге господина Цзя Ляня. Потом вы поговорите со своим батюшкой, а я все объясню бабушке, и можно не сомневаться, что дело уладится.

Пока они договаривались, незаметно наступило время зажигать лампы. Бао-юй и Цинь Чжун вышли в комнату, где сидели все остальные. Игра в домино окончилась. Когда произвели подсчеты, оказалось, что госпожа Ю и госпожа Цинь проиграли на угощение, и все сговорились, что это угощение состоится послезавтра. Потом был подан ужин.

– Надо бы послать двух слуг проводить Цинь Чжуна, – сказала госпожа Ю, заметив, что уже совсем стемнело.

Женщины-служанки вышли передать приказание, а Цинь Чжун встал и начал прощаться.

– Кого послали провожатым? – осведомилась госпожа Ю у служанок.

– Хотели послать Цзяо Да, – ответили те, – да он напился и обругал нас!

– Ну зачем вы его беспокоили? – с укором произнесли госпожа Ю и госпожа Цинь. – Этого чудака никуда нельзя посылать! Вечно вы его задираете!

– Все говорят, что вы слишком уступчивы, – не выдержала Фын-цзе. – Разве полагается так распускать слуг?

– Неужели ты не знаешь этого Цзяо Да? – изумилась госпожа Ю. – Даже господин Цзя Чжэн прощает ему многое, и твой старший брат Цзя Чжэнь все ему спускает. Ведь Цзяо Да в молодости четырежды бывал в походах с самим Нинго-гуном, на плечах вынес его с поля боя, вытащив из кучи убитых, и этим самым спас ему жизнь. Цзяо Да голодал, но где-то добывал пищу и приносил ее своему господину. Два дня у них не было воды, и он достал полчашки для господина, а сам пил конскую мочу. За эти заслуги ему так и благоволят. Когда жив был Нинго-гун, он относился к Цзяо Да с особым вниманием, кто же из нас теперь захочет обижать его?! Да и сам он уже старик, не заботится о своем добром имени, знай себе пьет вино, а как напьется, начинает ругать всех без разбору. Я давно говорила управляющему, чтобы его больше ни с какими поручениями не посылали – пусть спокойно доживает свой век. А вы опять вздумали посылать его!

– Почему же я не знаю этого Цзяо Да? – удивленно спросила Фын-цзе. – По-моему, у вас просто не хватает решимости. Почему вы не отправите его куда-нибудь подальше в деревню? – И затем обратилась к служанке: – Наша коляска готова?

– Ждет вас, – был ответ.

Фын-цзе встала, попрощалась с хозяевами и вышла, держа Бао-юйя за руку.

Госпожа Ю и остальные проводили их до большого зала. Всюду ярко пылали светильники, на красном парадном крыльце в ожидании стояла прислуга.

Цзяо Да, воспользовавшись отсутствием Цзя Чжэня, успел напиться и первым делом принялся на чем свет стоит ругать и поносить главного управляющего Лай Эра:

– Мошенник! Злодей! Слабых обижаешь, а сильных боишься! С хорошими поручениями других посылаешь, а как только среди ночи кого-нибудь проводить, суешь меня! Ублюдок! Черепашье отродье! Горе-управитель! Не на свое место ты сел! Ты же мне, господину Цзяо Да, в подметки не годишься! С кем за последние двадцать лет считался господин Цзяо Да? Уж конечно, не с такими выродками, как все вы тут!

Когда Цзя Жун вышел проводить Фын-цзе к коляске, Цзяо Да бранился особенно яростно, и никто не мог его унять. Цзя Жун не вытерпел, несколько раз прикрикнул на него и, когда это не подействовало, коротко приказал:

– Связать! Завтра протрезвится, тогда спросим, какого черта он лез на рожон!

Какое там! Что стоил Цзя Жун в глазах Цзяо Да? Цзяо Да еще бросился к Цзя Жуну с возгласами:

– Братец Цзя Жун! Брось свои барские замашки! О таких молокососах, как ты, и говорить нечего, когда даже твой отец и дед не задирали нос перед Цзяо Да! Кого вы должны благодарить, что стали чиновниками, пользуетесь славой и богатством? Цзяо Да! Твой предок, положивший начало вашему роду, только благодаря мне когда-то остался в живых, а вы сейчас, вместо того чтобы благодарить меня за доброту, вздумали передо мной изображать хозяев! Лучше молчи, а то скажешь слово, и мой белый нож покраснеет от твоей крови!

Фын-цзе, уже сидевшая в коляске, с возмущением сказала Цзя Жуну:

– Почему вы не расстанетесь с этим дебоширом? Как вы его терпите? Ведь если узнают родные, друзья, они станут смеяться над вами и говорить, что у вас в доме нет никакого порядка.

– Совершенно верно, – поддакнул Цзя Жун.

Видя, что Цзяо Да уж слишком разбушевался, несколько слуг набросились на него, свалили с ног, связали веревкой и хотели тащить на конюшню. Цзяо Да разъярился еще больше, помянул крепким словом самого Цзя Чжэня, а затем стал кричать, что пойдет в храм предков оплакивать своего господина – Нинго-гуна.

– Он, наверное, и не представлял себе, что могут народиться такие скоты! Воры, снохачи распроклятые! Ваши бабы ваших же малолетних братьев «подкармливают»! Думаете, я не знаю? Только если «сломалась рука, вы прячете ее в рукаве»!

Тут уж он стал выражаться совсем неприлично, и перепуганные до смерти слуги поспешили туже затянуть на нем веревки, а чтобы заставить его замолчать, набили ему в рот земли и конского навоза.

Фын-цзе и Цзя Жуну все было прекрасно слышно, но они делали вид, будто ничего не слышат. И только Бао-юй, сидевший в коляске рядом с Фын-цзе, не вытерпел и спросил:

– Сестра, ты слышала, он говорил «снохачи»? Что это такое?

– Не болтай глупостей! – прикрикнула на него Фын-цзе. – Старый хрыч напился и несет всякую околесицу, а ты не только прислушиваешься к его словам, но еще начинаешь расспрашивать, что да как! Вот погоди, расскажу матушке, посмотрим, погладит ли она тебя по головке!

Перепуганный Бао-юй стал упрашивать ее молчать.

– Дорогая сестра, я больше никогда не произнесу этого слева, – пообещал он.

– Вот и хорошо, – смягчилась Фын-цзе и, чтобы окончательно успокоить Бао-юйя, добавила: – Когда вернемся домой, сразу расскажем бабушке, что мы пригласили Цинь Чжуна учиться у нас в школе – пусть она пошлет кого-нибудь сообщить об этом учителю. Для нас сейчас это самое главное.

Пока они разговаривали, коляска уже вкатилась в ворота дворца Жунго.

Кто хочет знать, что было дальше, пусть прочтет следующую главу.

章节结束

Глава восьмая,

повествующая о том, что видел Бао-юй на золотом замке и как Бао-чай узнала о чудесной яшме

Между тем Бао-юй и Фын-цзе возвратились домой, навестили старших, а затем Бао-юй рассказал матушке Цзя, как ему хотелось бы устроить Цинь Чжуна в домашнюю школу, ибо тогда у него появился бы друг и товарищ по учению, который ему подавал бы пример. Он искренне восхищался характером и манерами Цинь Чжуна, который, по его мнению, вполне заслуживал того, чтобы его любили и жалели.

Фын-цзе со своей стороны, желая помочь Бао-юйю, добавила:

– Цинь Чжун как-нибудь придет вам поклониться, бабушка!

Матушка Цзя осталась очень довольной этим. Фын-цзе воспользовалась моментом и пригласила ее пойти посмотреть спектакль, так как матушка Цзя, несмотря на свой преклонный возраст, увлекалась театром.

Через день госпожа Ю тоже пришла приглашать матушку Цзя, и та, взяв с собою госпожу Ван, Дай-юй и Бао-юйя, отправилась во дверец Нинго смотреть представление.

В полдень матушка Цзя вернулась домой отдыхать. Госпожа Ван, любившая покой и тишину, не преминула последовать ее примеру. После их ухода Фын-цзе заняла место на главной циновке и, ничем больше не стесненная, от всей души веселилась до самого вечера.

Бао-юй, проводив матушку Цзя домой и дождавшись, когда она легла спать, вышел от нее и хотел снова пойти смотреть спектакль, но ему казалось неудобным беспокоить госпожу Цинь. Вспомнив, что Бао-чай больна и в последние дни вынуждена сидеть дома, Бао-юй решил навестить сестру, так как все это время не видел ее.

Идти из дома прямо к ней через небольшую калитку в задней стене он не решался, ибо опасался, что кто-нибудь попадется ему на пути и начнет докучать или же встретится отец, что еще более некстати. Пришлось идти окольным путем.

Мамки и няньки, сопровождавшие Бао-юйя, думали, что он будет переодеваться, но совершенно неожиданно для них он появился в прежнем наряде и направился ко вторым воротам. Мамки и няньки бросились за ним, решив, что он снова отправится во дворец Нинго смотреть спектакль. Однако Бао-юй, дойдя до проходного зала, неожиданно свернул на северо-восток, обогнул сзади главный зал и скрылся. Тут, как назло, навстречу ему попались два молодых повесы из приживальщиков их дома. Одного звали Чжань Гуан, другого – Шань Пинь-жэнь. Увидев Бао-юйя, они со смехом бросились к нему. Один обхватил его за талию, другой потащил за руки.

– Ах, дорогой братец! – восклицали они. – Наконец-то мы тебя нашли – для нас эта встреча как дивный сон!

Поболтав немного, они удалились.

Одна из старых мамок окликнула их:

– Вы идете к старому господину?

– Да, да, – закивали они и, смеясь, добавили: – Старый господин отдыхает в кабинете «Сонного склона».

Тон, с которым все это было произнесено, рассмешил Бао-юйя. Однако он поспешил воспользоваться тем, что возле него никого не осталось, и со всех ног бросился в северном направлении, где находился «двор Душистой груши».

В это время главный смотритель кладовых У Синь-дэн и амбарный староста Дай Лян в сопровождении пяти приказчиков вышли из конторы и тут увидели Бао-юйя. Они сразу встали навытяжку. И только один торговый посредник Цянь Хуа, уже много дней не видевший Бао-юйя, подбежал к нему, опустился на колени и справился о здоровье. Сдерживая улыбку, Бао-юй подал ему знак встать.

Все остальные засмеялись и обратились к Бао-юйю со словами:

– Мы недавно видели, что вы прекрасно пишете квадратики[43], второй господин! Вот если бы вы написали и нам!

– Где вы их видели? – удивился Бао-юй.

– Во многих местах, – ответили ему. – Все ими восхищаются и приходят просить у нас.

– Это пустяки, можно сделать, – снисходительно сказал Бао-юй. – Только напомните моим слугам!

С этими словами Бао-юй двинулся дальше. Люди постояли, пока он отошел от них, затем разошлись.

Но не будем отвлекаться описанием второстепенных событий. Расскажем о том, что Бао-юй, попав во «двор Душистой груши», зашел к тетушке Сюэ и увидел, что та сидит вместе со своими служанками и что-то вышивает.

Бао-юй поспешил справиться о ее здоровье. Тетушка Сюэ прижала его к своей груди и с улыбкой сказала:

– Сегодня такая холодная погода, мой мальчик! Мы никак не ожидали, что ты придешь! Скорее садись на кан!

И она тут же приказала служанкам подать горячего чая.

– Разве старшего брата нет дома? – спросил ее Бао-юй.

Тетушка Сюэ вздохнула:

– Он как конь без узды – целый день бегает и никак не нагуляется. Разве он способен хоть день побыть дома?

– А как себя чувствует сестра? – снова спросил Бао-юй.

– Вот как раз кстати! – воскликнула тетушка Сюэ. – Спасибо, что ты о ней вспомнил и прислал служанок навестить ее! Она там, во внутренних покоях! Посиди с нею, у нее теплее, чем здесь, а я покончу с делами и приду поговорить с тобой.

Бао-юй проворно соскочил с кана и побежал к двери, завешенной красной шелковой занавеской. Резким движением руки он откинул занавеску и увидел Бао-чай, которая сидела на капе и вышивала.

Волосы ее, блестящие и черные, как лак, были сложены узлом. На девушке был медового цвета ватный халат, темно-красная безрукавка, шитая золотыми и серебряными нитями, и немного поношенная юбка из набивного сатина цвета пожелтевшего лука. Никакой роскоши, ничего кричащего – во всем изящество и простота.

Когда она была сдержанна в словах или молчала – ее считали глуповатой; когда она начинала приспосабливаться к людям – ей казалось, что у нее ничего не получается.

Бао-юй, стоявший на пороге, вперил в нее пристальный взгляд и спросил:

– Ты уже выздоровела, сестра?

Бао-чай подняла голову. Увидев Бао-юйя, она поспешно встала и со сдержанной улыбкой произнесла:

– Да, уже поправилась. Спасибо за внимание!

Она предложила Бао-юйю сесть на край кана и велела Ин-эр налить ему чаю.

Спрашивая Бао-юйя о здоровье старой госпожи, тети и сестер, Бао-чай не могла оторвать взгляда от золотой шапочки на голове юноши, которая была украшена драгоценными жемчужными нитями, и повязки на лбу, на которой были изображены два дракона, играющие жемчужиной. Бао-юй носил куртку с узкими рукавами, подбитую мехом из подпашин лисицы и покрытую узором из драконов, и украшенный бахромой пояс с вытканными на нем пестрыми бабочками; на шее висел замочек долголетия, амулет с именем и та самая «драгоценная яшма» – «бао-юй», которая при рождении оказалась у него во рту.

– У нас в доме целыми днями только и говорят о твоей яшме, – промолвила Бао-чай, – но я никогда не видела ее вблизи. Разреши мне посмотреть!

С этими словами она придвинулась к нему поближе. Бао-юй тоже придвинулся к ней, снял с шеи яшму и положил ее на руку Бао-чай. Она повертела яшму на ладони и увидела, что это камень величиною с воробьиное яйцо, сияет словно утренняя заря, белизной напоминает молоко и пронизан прожилками всех цветов радуги.

Дорогой читатель, ты, должно быть, уже догадался, что это был тот самый грубый, неотделанный камень, который бросили когда-то у подножья хребта Цингэн в горах Дахуаншань.

По этому поводу потомки в шутку написали такие стихи:

Переплавлявшая камни Нюй-ва– и та уж похожа на байку.А все ж таки вести об этом давнодошли и до далей бескрайних.Теперь разлучен он с присущим емуот века положенным ликом,И в кожаный был заключен он мешок,одной только вымысла силой.Недолго удачам идти вслед за ним– лишится сияния злато.Догонят их тяжкие вздохи – нефритпогаснет навек, невозвратно.Забытых костей громоздится горабезродных и безымянных.Гадать ни к чему – всем приходит пора —то дева и муж ее рядом.

На оборотной стороне этого грубого камня была начертана история его перевоплощения и письмена, выгравированные буддийским монахом с коростой на голове. Однако по размерам камень был настолько мал, что умещался во рту новорожденного младенца, и иероглифы на нем, следовательно, были чересчур мелкими, так что как бы ни напрягать зрение, их невозможно было прочесть. Поэтому камень впоследствии увеличился до таких размеров, что даже пьяный при свете лампы мог бы прочесть эти иероглифы.

Я поясняю все это для того, чтобы у читателя не возникло недоумения насчет того, какой же величины должен был быть рот у младенца, находившегося во чреве матери, если он оказался способным вместить такую большую вещь.

Осмотрев яшму со всех сторон, Бао-чай вновь повернула ее лицевой стороной кверху и вслух прочла:

Не знать ни разлук, ни утрат, ни потерь.Долгие лета и вечный расцвет.

На оборотной стороне камня была надпись, рассказывавшая о его свойствах:

Наперво – от наваждений избавить.Второе – оберегать от недугов.Третье – провидеть невзгоды и счастье.

Прочитав дважды, Бао-чай повернулась к Ин-эр и сказала:

– Что ты стоишь здесь и глаза таращишь? Наливай нам чай.

– Когда я услышала то, что вы прочли, мне показалось, что эти слова под пару тем двум фразам, которые выгравированы на вашем ожерелье, барышня, – хихикая, ответила Ин-эр.

– Так на твоем ожерелье тоже есть надпись, сестра? – удивился Бао-юй. – Я бы хотел посмотреть.

– Не слушай, что она болтает, – проговорила Бао-чай, – нет там никакой надписи.

– Дорогая сестра, зачем же тогда ты разглядывала мою яшму? – не отступал Бао-юй.

Бао-чай была не в силах от него отвязаться и, наконец, призналась:

– На моем ожерелье один человек выгравировал мне пожелание счастья, поэтому я его и ношу. Иначе какой был бы интерес таскать на себе такую тяжесть?

С этими словами она расстегнула халат и сняла с шеи блестевшее золотом и сверкавшее жемчугами ожерелье.

Бао-юй повертел замок. На нем с каждой стороны было выгравировано по четыре иероглифа, которые вместе составляли две фразы, содержавшие в себе предсказание счастья, и начертанные в соответствии со всеми правилами: