скачать книгу бесплатно
– Ну вот, Карла, сегодня же поговори о своих новых обязанностях горничной с доньей Хулией. И пусть твои занятия танцами с моей дочерью будут носить самый серьёзный характер. Справишься?
– Конечно, сеньор.
– Со мной тебе не будет грустно, – заверила Карлу Алетея Долорес.
Когда за служанкой закрылась дверь, дон Эрнесто сказал:
– Раз уж мы заговорили о том, что рано или поздно приходит пора чему-то учиться, то я должен представить вам, мои милые дети, вашего учителя и духовного наставника, – он сделал полуоборот к неподвижному и молчаливому старцу. – Будете звать учителя – padre Алонсо.
При этих словах графа старик склонил голову и снова выпрямился.
– Padre Алонсо научит нас читать? – спросил Рафаэль Эрнесто, обращаясь к отцу.
– Друг мой, обо всём, чему вас научит padre Алонсо, он поговорит с вами сам. Я лишь хочу показать комнату, где вы теперь будете заниматься. Думаю, что уже сейчас можно провести первое занятие. Не так ли, padre?
– Безусловно, сеньор, – немного надтреснутым голосом ответил старик.
Чувствовалось, что он испытывает сильное волнение, но всеми силами пытается это скрыть.
Рафаэль Эрнесто и Алетея Долорес переглянулись и, без слов поняв друг друга, подошли к padre Алонсо и взяли его за руки:
– Пойдёмте, padre.
– Мы так рады, что у нас теперь есть учитель.
– Обещаем слушаться!
Старик растроганно заморгал и благодарно сжал прохладными ладонями маленькие тёплые руки.
Первый урок у padre Алонсо Алетея Долорес запомнила надолго и потом не раз пересказывала его бабушке Хулии.
– Сегодня я поведаю вам притчу о сеятеле, – сказал padre, когда дон Эрнесто ушёл, а дети сели на стулья за большим столом.
– Что такое притча? – сразу спросил Рафаэль Эрнесто.
– Это иносказательный рассказ: говорится об одном, а подразумевать надо другое. Рассказ этот нравоучителен. О сеятеле – самая первая притча Спасителя. Вот как её передаёт в евангелиях Матфей[12 - Евангелие от Матфея, 13:3—9.]: «Вот, вышел сеятель сеять, и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы. И поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши слышать, да слышит».
В этой притче дороге уподобляются люди, нравственно огрубевшие. Слово Божие – семя – не может проникнуть в их сердца: оно как бы падает на поверхность их сознания и быстро изглаживается из их памяти, нисколько не заинтересовав их и не вызвав в них никаких духовных возвышенных чувств. Каменистой почве уподобляются люди непостоянные в своём настроении, у которых добрые порывы так же неглубоки, как тонкий слой земли, покрывающий поверхность скалы. Такие люди не способны ради Божественной истины жертвовать своими интересами, изменить привычный образ жизни, начать неуклонную борьбу со своими дурными наклонностями. При первых же испытаниях они падают духом и соблазняются. Говоря о тернистой почве, Христос имеет в виду людей, обременённых житейскими заботами, людей, стремящихся к наживе, любящих удовольствия. Житейская суета, погоня за призрачными благами, как сорная трава, заглушает в них всё доброе и святое. И, наконец, люди с чутким к добру сердцем, готовые изменить свою жизнь согласно учению Христову, уподоблены плодородной земле. Они, услышав Слово Божие, твёрдо решают следовать ему и приносят плод добрых дел, кто в сто, кто в шестьдесят, кто в тридцать крат, каждый – в зависимости от своих сил и усердия.
Заканчивает Господь эту притчу знаменательными словами: «Кто имеет уши слышать, да слышит». Этим заключительным словом Господь стучится в сердце каждого человека, призывая его внимательнее заглянуть в свою душу и понять себя: не подобна ли его душа бесплодной почве, покрытой лишь сорной травой? Даже если это так, то не следует отчаиваться. Ведь не годная для посева почва не обречена навеки оставаться такой. Старание и труд земледельца могут сделать её плодородной. Так и мы можем и должны себя исправить постом, покаянием, молитвой и добрыми делами, чтобы из духовно ленивых стать благочестивыми и добродетельными.
Завершив своё объяснение. Padre Алонсо осенил себя крестом и подумал: «Да простит меня Господь за то, что осмеливаюсь толковать Его слова. Всё-таки сейчас я зовусь «духовным наставником», а значит, обязан пояснить…».
– Как это замечательно! – прервала его мысли Алетея Долорес. Подперев щёку рукой, она мечтательно смотрела куда-то в потолок.
– Padre Алонсо, я хочу не только слышать Слово Божие, но и читать его, – сказал Рафаэль Эрнесто и весь напрягся, будто ожидая отказа.
– Этим мы сейчас и займёмся на уроке грамоты… сын мой, – успокоил его учитель. – Но, может быть, вы устали, и следует отдохнуть?
Дети дружно запротестовали. Тогда padre Алонсо достал откуда-то из-под стола небольшую квадратную доску, выкрашенную в чёрный цвет, и мелом написал на ней первую букву латинского алфавита…
…Проходили дни и недели. Дети занимались охотно, были дисциплинированны и понятливы. Рафаэль Эрнесто не расставался с книгой о Сиде Кампеадоре, преодолевая одну страницу за другой. Оказалось, что у мальчика превосходная память: он запоминал наизусть многие строки поэмы и часто повторял их, разгуливая по дорожкам сада или крепостной стене.
А вскоре у padre Алонсо появилась ещё одна ученица.
Глава VI
С каждым днём Мауре всё больше нравилась жизнь на новом месте. Карлос водил её и к плотникам, и к оружейникам, и в конюшню, и в кузницу… Но больше всего воображение девочки поразили большие ткацкие станки и обилие разноцветных толстых и тонких нитей.
Все слуги и мастеровые уже знали, что у Росы Валадас живёт маленькая мавританка, с любопытством встречали её появление и делали попытки поговорить с нею. Однако Мауру понимал только Карлос, а она понимала только его, и люди шутили: «К нам идёт иностранная принцесса, а с нею – переводчик». Но Маура, беря пример со своего друга, уже не боялась общего внимания и оживлённо жестикулировала, вставляя в свою речь недавно выученные слова. Порою они приходились совсем не к месту, и слушатели покатывались со смеху, а Маура смотрела на них и тоже начинала смеяться.
Только один человек отнёсся к девочке-мавританке враждебно – горшечник Муньо. Он выставил её за дверь мастерской и долго громко ругался:
– Привёз сеньор какую-то погань! Лучше бы сына моего привёз! Куда он его девал, моего старшего? Вместо себя подставил?
– Опомнись, Муньо! Что ты говоришь?! – попытались остановить дерзкого его товарищи.
– А что я говорю? – не унимался тот. – Почему сам сеньор не погиб? Значит, трус! За спины других прятался, таких, как мой сын! Ненавижу я всех этих сеньоров!
– Да ты завидуешь богатству и титулу нашего графа! – догадался один из гончаров.
Муньо совсем взбесился и полез в драку. Еле-еле его успокоили. Гончары и без того не любили вечно насупленного Муньо, а теперь, когда он оскорбил всеми любимого графа, и вовсе отвернулись от него…
– Надо бы окрестить ребёнка по нашему обычаю, – сказал как-то Росе старший конюх Пабло Лопес.
– Да я уже спрашивала некоторых мужчин, искала крёстного отца для девчушки, а они только отшучиваются. Видно, не хотят родниться, а дитя разве виновато, что у мавров родилось?
– Сама-то ты взяла бы её к себе в крестницы?
– Чего ж нет? – пожала плечами Роса. – Месяц-другой, и Карлос научит её лопотать по-нашему, а кабы окрестить, так и добрая бы христианка получилась. Хоть малая, а от работы Маурита не бегает: и веник схватит, и миски на столе расставит… А ты что спрашиваешь, Пабло? За девочку беспокоишься или её крёстную матерь себе в подружки выбираешь? – Роса лукаво прищурилась. – Ты мужик ничего, видный, впору кузнецом быть, а не хвосты лошадям крутить. Поди, холостяцкая жизнь надоела?
– Роса, – Пабло смущённо затоптался на месте. – Как я могу думать о женитьбе? Сама посуди. Сорок лет на одних только коней гляжу, разве я могу полюбить женщину больше, чем этих тонконогих красавцев? – он указал могучей рукой в сторону конюшен. – Так что… если не брезгуешь со мной породниться, то давай окрестим твою Мауриту.
– Слава тебе, Господи! – обрадовалась Роса. – Хоть один согласился. Сегодня же спрошу разрешения у дона Эрнесто.
_________________
– Где это вы пропадаете? – встретила Роса детей, которые снимали у порога свои деревянные башмаки. – Я вас всё утро искала, думала уж, и к обеду не придёте.
– Мой с..смотреть нитки ч..чертить т… тряпка б… большо-о-ой! – сказала Маура с восторгом и сделала обеими руками круг в воздухе.
– Она говорит, что ей понравилось, как вышивали на большом куске полотна, скатерть вроде, – снисходительно пояснил Карлос и зевнул. – Ох, и устал я с нею! Побегать охота, а она: сиди да сиди у швей, сказано – девчонка!
– Карлос, никак Маурита заикается? – испуганно спросила Роса, впервые заметив странное повторение звуков в речи девочки.
– Ну да, а ты что, мама, до сих пор не догадалась?
– Я думала, у них такой язык, ну, у мавров этих, – растерянно проговорила Роса. – А сейчас гляжу, и наши слова у неё во рту застряют… Пресвятая Дева! Вот несчастье-то! Видать, до смерти было напугано дитя… Да вы садитесь, садитесь! Бери лепёшку, Маурита. Сейчас похлёбку подам…
Роса смотрела, как дети быстро и весело работают ложками, и качала головой, поражённая своим открытием.
В дверях появился Хорхе, немного опоздавший к обеду.
– Мама, я слышал, вы с Пабло собираетесь крестить Мауриту?
– Да, сынок, дон Эрнесто сказал, что можно завтра пойти к padre Игнасио… Ой, Хорхе! – Роса всплеснула руками от внезапно промелькнувшей мысли. – Завтра же зайдём к Безумной Хуане, чтобы пошептала или чем там, не знаю, избавила девчушку от заикания.
Безумной Хуаной называли знахарку и ворожею, жившую на краю деревни Ла Роса.
– Только она и может помочь, – согласился Хорхе. – А знаешь новость, мама?
– Какую, сынок?
– Что сеньорита Алетея Долорес взяла к себе Карлу?
– Да, Хорхе, прачки говорили. У графини золотое сердце, – с теплотой произнесла Роса. – Хорошие у нас сеньоры, дай им, Господь, здоровья. Храни их, Дева Мария, от бед и несчастий, а заодно и нас всех не покинь милостию Своею!
После крестин, совершённых по христианскому обычаю деревенским священником, Роса Валадас и Пабло Лопес отправились вместе со своей крестницей к ворожее, прозванной Безумная Хуана.
Жила Безумная Хуана на краю деревни, почти у самого леса. Несмотря на необычное прозвище, никто не считал знахарку лишённой ума, напротив, к ней торопились обратиться, если вдруг заболела корова или поросёнок, если у крестьянина на месте пореза образовался нарыв, если закашлял ребёнок и по многим другим поводам.
Суеверный страх у крестьян вызывало то, что Хуана могла точно предсказать судьбу и неблагоприятные явления природы, поэтому раньше её в деревне не любили, называли за глаза «вороной», «вещуньей бед» и грозились расправиться.
Нашлись злые люди, не упустившие случая отомстить знахарке.
Было это лет пять назад. То ли у кого-то сдохла корова, несмотря на все усилия Хуаны вылечить её, то ли она отказала какому-нибудь парню в просьбе приворожить девушку, никто толком не знал. Только однажды padre Игнасио нашёл Безумную за воротами церкви, избитую и бесчувственную. Позвав людей, он перенёс её в свою каморку и долго выхаживал с помощью добровольных помощниц.
Хуана поправилась, но стала сильно припадать на одну ногу, и теперь ходила с клюкой. А хуже всего было то, что за время её болезни в замке Ла Роса случилось несчастье: умерла молодая сеньора – Эсперанса, которую Хуана всегда выделяла из толпы девушек, очень любила и пророчила ей богатую и счастливую жизнь.
Когда ворожея узнала о смерти Эсперансы, она была глубоко потрясена и до вечера, впрямь, как безумная, твердила каждому встречному: «Она не должна была умереть, её звезда такая яркая! Посмотрите на небо, звезда до сих пор не погасла! Только потускнела… Это проделки Дьявола! Эх, если бы я тогда знала, если бы у меня были силы!.. Ну, погодите же, изверги рода человеческого!..»
А ночью неожиданно скончались сразу трое мужчин, полные сил и здоровья…
Говорили, что Безумная Хуана отомстила за себя. Но только одна ворожея знала, что трое её обидчиков поплатились совсем за другое – за смерть Эсперансы.
С тех пор люди стали бояться её и обходить стороной. Но отношение к колдунье изменилось после одного случая.
Дети прятались от дождя под большим деревом и вдруг увидели, что к ним торопливо ковыляет Безумная Хуана. «Уходите, быстро уходите!» – издалека закричала она и даже бросила в детей свою клюку. Едва те отбежали, как в дерево ударила молния, и оно загорелось, а дети и с ними Хуана кубарем покатились по земле от удара неведомой страшной силы.
Родители спасённых чад с благодарностью принесли Хуане целые корзины со снедью.
Хотя ворожею по-прежнему побаивались, но зато теперь уважали и принимали её вещие слова со смирением, не называя их «карканьем вороны». Так случилось, что родственники погибших воинов задолго до возвращения отряда знали о кончине своих близких и во время панихиды не испытывали той острой боли, которую испытали матери и вдовы из замка: время успело немного заглушить их боль.
Вот к этой ворожее и направлялись сейчас за помощью для бедной Мауриты её крёстные отец и мать.
Дверь открыла седая, сморщенная старуха, по облику настоящая ведьма, какими обычно представляют и рисуют служительниц тёмных сил: седые косматые брови нависали над острыми, живыми чёрными глазами; на горбатом носу сидела большая бородавка; от тонких губ беззубого рта во все стороны расходились глубокие морщины. Трудно было определить её возраст. На первый взгляд казалось, что колдунье не меньше ста лет.
Роса никогда не видела Безумную Хуану так близко и теперь оробела.
– Добрый день, Хуана, – с трудом выдавила она из себя, в душе жалея, что решилась сюда прийти.
– День сегодня добрый, – ответила та скрипучим, будто несмазанная телега, голосом.
Маура ухватилась за Пабло, стоявшего неподвижно, в оцепенении.
– Проходите, коли пришли, – усмехнулась Хуана краешком губ и скрылась в глубине своего жилища, оставив дверь открытой.
Повинуясь какой-то неведомой силе, все трое шагнули через порог.
Внутри деревянной хижины, крытой камышом, горел очаг. Густой дым наполнял тесное помещение. Стены почернели от копоти. Узкие оконца без стёкол хозяйка заткнула тряпками и пучками соломы. Вся обстановка состояла из грубо сколоченного стола, нескольких скамей вдоль стен и сундука для хранения одежды. Над огнём был подвешен чугунный котелок, в котором булькала то ли вода, то ли какая-то похлёбка, а может быть, и снадобье, потому что хижина, если не считать дыма, была наполнена пряным запахом сухих трав, которые висели пучками на стенах в большом разнообразии.
– Вот, Хуана, наша Маурита, – чтобы как-то перебороть страх, проговорила Роса. – Она… заикается вроде. Не поможешь ли?
– Садитесь вон там, – указала Безумная Хуана на скамью в дальнем углу хижины, – а девочку давайте сюда.
Маура всё так же цеплялась за Пабло, но встретившись глазами с ворожеей, вдруг покорно отпустила его рубаху и молча подошла к самому очагу, не отрывая взгляда от старухи. Та усадила её на плетёный коврик и, не оборачиваясь, приказала Росе и Пабло:
– Что бы я ни делала, сидите, не шевелитесь.
Затем она протянула дрожащую руку вперёд и, держа её ладонью вниз над головой Мауры, заговорила:
– Вижу… падают люди… всюду кровь… Ага! Ближе! К ногам ребёнка катится голова женщины… должно быть матери… А вот благородная рука с длинным копьём. Она закрывает дитя от глаз Смерти… Но эта мёртвая голова! Она мешает языку девочки свободно двигаться… Ты её забудешь! Ты всё забудешь!
Неуловимым жестом Хуана достала откуда-то предмет, похожий на маленькую лейку. Затем, по-прежнему не сводя чарующего взгляда с широко раскрытых глаз Мауры, подбросила в огонь сухое полено.
– Смотри! – крикнула вдруг она и резко повернула девочку за плечи.
На стене плясали отсветы пламени. Колдунья сдёрнула с себя платок и начала трясти им почти над самым огнём, одновременно дуя в «лейку».
Роса и Пабло, так же, как их крестница, увидели на стене огромного дракона. Он двигался и разевал пасть, из которой вылетали резкие, жуткие звуки. Вот дракон взмахнул хвостом и повернулся прямо к Мауре, стараясь проглотить её. Девочка закричала и упала на коврик.
Роса хотела вскочить, но одеревеневшие ноги не слушались; хотела закричать: «Что ты делаешь с ребёнком?», но язык отяжелел и не двигался.
А дракон вдруг пропал. Хуана склонилась над девочкой, сделала ещё какие-то движения трясущимися руками у неё над головой, затем провела ладонью по лицу Мауры, и та очнулась, поднялась и, сидя на коврике, удивлённо огляделась вокруг. Её взгляд остановился на Росе.
– Мама, мой видеть сон, – сказала Маура со счастливой улыбкой. – Хорошо сон – цветы, большой облако… Мой плавать облако. Хорошо, мама! – повторила она.
– Это она меня… мамой-то?.. – пробормотала Роса, и вдруг слёзы потоком полились из её глаз.
Маура вскочила и подбежала к ней.
– Это твоя мама? – растерянно спросил девочку Пабло, указывая на Росу.
– Карлос говорить «мама» – Маура говорить «мама», – объяснила та, обнимая Росу за колени.
– Не допытывайтесь у неё о прошлой жизни, – услышали они скрипучий голос Безумной Хуаны. – И берегите её от Быка.
– От быка? – в один голос переспросили Пабло и Роса.
