Гулливер в стране лилипутов

Глава четвёртая

Нашего героя подвергли тщательному досмотру

Чтобы дать мне возможность скорее выучить язык страны, император предоставил в моё распоряжение семерых самых лучших наставников. Было также приказано, чтобы рядом со мной ежедневно объезжалось как можно больше лошадей. Это делалось для того, чтобы животные поскорее привыкли к виду движущейся башни, то есть меня, и перестали пугаться.

Изучение иностранных языков всегда давалось мне легко, поэтому и здесь я быстро добился успеха. Император сам иногда присутствовал на уроках и помогал мне, так что очень скоро я уже мог довольно свободно объясняться с ним. Так я узнал, что оказался на острове, а государство это называется Лилипутией. Я, конечно, не раз умолял императора вернуть мне свободу, даже смиренно становился перед ним на колени, но он объяснил, что эта просьба может быть удовлетворена только со временем и что это в значительной степени зависит от меня самого, от моего поведения. Во всяком случае, я должен был прежде торжественно поклясться, что настроен мирно и испытываю дружеские чувства к жителям страны. Кроме того, предварительно вооружившись терпением, я должен был позволить им обыскать все мои карманы.

– Я хорошо знаю, – прибавил император, – что мы можем это предпринять только с вашего согласия, поэтому рассчитываю на ваше великодушие и чувство справедливости. Всё, что будет изъято ради безопасности, вы получите обратно, перед тем как покинуть нашу страну, или же вам будет возмещена стоимость этих вещей.

Мне, конечно, ничего не оставалось, кроме как согласиться. Я с подобающей вежливостью принял пришедших ко мне двух чиновников и по очереди засунул в каждый карман. Они тщательно обыскали меня с головы до ног и представили императору отчёт, который я привожу здесь.

«После самого основательного, точного и добросовестного досмотра нами были найдены в карманах Человека-Горы (я так перевёл употреблённые в отчёте слова «Куинбус Флестрин») следующие предметы (их мы подробно перечисляем и описываем):

1. Кусок грубого холста того сорта, из которого мы изготавливаем большие паруса, величиной с ковёр, что покрывает парадный зал вашего величества (это был мой носовой платок).

2. Большой серебряный ящик, крышку которого мы не смогли поднять даже совместными усилиями, поэтому приказали это сделать Человеку-Горе. После этого, как честно исполняющие свой долг чиновники, мы влезли в ящик и тотчас провалились по колено в тёмную пыль. Она распространяла такой ужасный запах, что нам пришлось вылезти и прервать дальнейшие изыскания на полчаса, поскольку мы неудержимо чихали. Мы посчитали эту пыль страшным оружием в руках Человека-Горы. Если бы он вздумал рассыпать её по резиденции вашего величества, то вся жизнь, промышленность и торговля остановились бы и государственный строй нарушился, потому что все жители поголовно стали бы неудержимо и долго чихать (это была моя табакерка с нюхательным табаком).

3. Толстая пачка сложенной плотной белой материи с изображёнными на ней чёрными знаками – может быть, письма (записная книжка, в которой я вёл дневник).

4. Что-то вроде бруска из плотного материала величиной в полтора человеческих роста, с рядом кольев, направленных в одну сторону. Весь предмет напоминает кусок садовой решётки наподобие той, что окружает парки вашего величества, и служит, по всей вероятности, своему владельцу для расчёсывания волос (совершенно правильное предположение).

5. Две высоких, в рост человека, железных трубы, укрепленных на громадном деревянном блоке. У основания каждой – непонятные железные фигуры. Узнать от владельца назначение этого предмета мы не смогли, так как он ещё недостаточно владеет нашим языком (это был мой пистолет).

6. Много круглых плоских предметов из белого и красного металла. Белые диски, очевидно, из серебра, величиной приблизительно с мельничный жёрнов и такие тяжёлые, что мы вдвоём не могли их поднять. О тяжести этих предметов можно составить представление по тому, что один упал на ногу верному слуге вашего величества, производившему досмотр, и раздавил пальцы (это были деньги).

7. Два чёрных бруска такой высоты, что со дна кармана мы с большим трудом дотянулись до их вершин. В каждом из этих брусков имелись громадных размеров стальные лезвия. Мы приказали Человеку-Горе продемонстрировать предназначение этих подозрительных и явно очень опасных предметов, и из его объяснений сделали вывод, что один он употреблял для бритья бороды, а другой – для разрезания хлеба, мяса и пр. (это они поняли совершенно правильно).

8. Крайне удивительная машина, состоящая наполовину из серебра, наполовину – из прозрачного вещества и имеющая форму головки сыра. На одной стороне этой машины мы увидели изображение непонятных знаков и два копья, одно из которых медленно двигалось само собой, как будто живое. Мы хотели дотронуться до этих копий, но наши пальцы натолкнулись на некую преграду – прозрачную и очень твёрдую. Ещё раньше, как только мы спустились в этот карман, нас поразил оглушительный шум, будто исходивший из кузницы или водяной мельницы. Мы решаемся утверждать, что предмет этот действительно является каким-то прибором, а не идолом, которому великан поклоняется. Он сказал нам, что всегда вынимает его из кармана для совета, прежде чем начать что-либо делать. Нельзя также исключать, что мы тут имеем дело с незнакомым в нашей стране животным. В пользу этого говорит то, что владелец держит его на привязи на толстой цепи. Он называет это чудо на своём странном, грубоватом языке «часы» (совершенно верно).

9. Большая плотная сеть, какие используют наши рыбаки, но в ней оказалась не рыба, а несколько кусков жёлтого металла. Если это золото, то представляет значительную ценность (мой кошелёк).

Кроме вышеуказанных предметов, обнаруженных в карманах, мы также нашли у незнакомца саблю, раз в семь длиннее человеческого роста, и мешок с двумя отделениями, в каждом из которых могли бы свободно поместиться двое-трое подданных вашего величества. В одном из отделений было много металлических шаров величиной с человеческую голову, вроде тех, которые используют наши атлеты во время своих представлений. В другом – множество крупных чёрных зёрен(это была моя пороховница)».

Прочитав этот отчёт, император подъехал ко мне во главе отряда в триста солдат и дружески попросил выдать всё найденное.

Прежде всего он хотел заполучить саблю, поэтому я отстегнул её от пояса и вынул лезвие из ножен. Впечатление это произвело ошеломляющее: у солдат вырвался крик ужаса. Я взмахнул лезвием, и, несмотря на лёгкую ржавчину, оно ярко блеснуло на солнце. Лилипуты опускали головы, будучи не в силах вынести этот ослепительный блеск. Подобное чувство, наверное, испытывает жаворонок в гнезде со своими птенцами, когда косарь, широко взмахивая косой, проходит над ними. Только император – и то с трудом – сохранил хладнокровие и побледневшими губами приказал мне бросить саблю на землю.

Я исполнил его приказание, но сотрясение почвы при этом было так сильно, что стоявшие поблизости подпрыгнули как кузнечики, а лошади кавалеристов заволновались, встали на дыбы и закусили удила, покрывая их пеной. После этого монарх потребовал, чтобы я показал железные трубы, скреплённые деревянным блоком. Я достал пистолет, объяснил его предназначение, зарядил (порох, благодаря непромокаемой пороховнице, оказался совершенно сух) и, попросив императора не пугаться, выстрелил в воздух. Последствия были такие, как будто палили из пушки. Сотни людей упали на землю как мёртвые, со многими женщинами случился обморок, император хоть и удержался на ногах, но задрожал всем телом, закрыл глаза, побледнел как полотно и весь взмок от пота. Он молча, жестами приказал мне выдать все эти вещи, и я передал ему пистолет и заряды, предупредив, что порох надо старательно оберегать от огня. Отдал я и все другие предметы, перечисленные в описи.

Относительно часов присутствовавшие тут учёные высказали одиннадцать разных мнений, и каждый горячо отстаивал свою собственную догадку. В колечко часов просунули толстое бревно, и двое сильных рабочих унесли их. Мне удалось сохранить в потайном кармане, который чиновники не обнаружили, лишь очки, подзорную трубу и карманный компас. Эти предметы не представляли интереса для лилипутов, и я оставил их у себя.

Глава пятая

Установление доверительных отношений и оказание взаимных любезностей

День ото дня отношение ко мне становилось всё более дружеским как со стороны императора и армии, так и от всего народа страны лилипутов, и я начал надеяться, что скоро получу свободу. Жители понемногу перестали бояться и, в конце концов, начали смотреть на меня как на некий увеселительный аттракцион, предмет для развлечения. Ежедневно с утра до вечера меня осматривали целые толпы народа под руководством специальных проводников, которым за это платили. Мой лоб и ладони служили местом для танцев, но самую большую радость я приносил любителям горных восхождений. Им доставляло особенное удовольствие карабкаться на меня без лестницы, влезать на носки моих башмаков, когда я лежал, или вползать в узкие и опасные ущелья моих карманов, рискуя быть раздавленными при каком-либо моём непроизвольном движении. Если же я лёжа сгибал колено и поднимал ногу, то получалась высокая горная вершина, с которой многочисленные посетители, взбиравшиеся на неё, могли любоваться прекрасными видами. Самые же смелые туристы влезали на меня, когда я стоял. Такая экскурсия занимала несколько дней, и ночевать им приходилось в одном из моих карманов. Находились даже такие храбрецы, которые, добравшись до моего темени, просили, чтобы я поднял вверх руку, и карабкались по ней к кончикам пальцев.

На этой страшной высоте воздух, конечно, был для них слишком разреженным и холодным: у них начиналось головокружение, учащённое сердцебиение, и они спешили спуститься вниз.

Но самым бесцеремонным образом со мной обращались дети: играли в прятки у меня в волосах и в бороде, с носа съезжали на салазках и не прочь были превратить глаза в катки. В рукавах, карманах, ушах и ноздрях они играли в солдатики и в разбойников, постоянно теряясь в этих громадных и неведомых пространствах, и жалобно пищали и плакали, когда не знали, как выбраться из рукава или из-под жилета. Наконец дошло до того, что несколько мальчуганов затеяли разводить у меня в волосах костёр, чтобы испечь в огне яблоки, но это было уже слишком, и я решительно запретил им подобные забавы. Моя жалоба императору на чрезмерную назойливость посетителей была принята и удовлетворена. После этого император нашёл нужным устроить развлечение и для меня.

Сам он был большим поклонником канатных плясунов. Этим искусством обычно занимались те, кто стремился занять высокую должность или заслужить благосклонность двора. Чтобы достичь успеха, не требуется ни благородное происхождение, ни хорошее воспитание: достаточно только с юных лет начать изучение танцевального искусства на канате. При открытии вакансии на высокую должность пять-шесть кандидатов подают императору прошение разрешить им принять участие в представлении, которое происходит в присутствии его величества и всего двора. Тот, кто исполнит самый высокий прыжок и не упадёт при этом, и занимает вакантную должность. Довольно часто даже первые министры получают приказ продемонстрировать свою ловкость, чтобы показать императору, что они сохранили свои таланты и способности. Государственный казначей Флимнап пользовался славой самого талантливого плясуна, потому что сумел подпрыгнуть на туго натянутом канате на целый дюйм выше всех остальных лордов империи. Такое зрелище устроили и для меня: на страшной высоте – двенадцать дюймов над землёй – был протянут канат не толще нашей нитки, на котором предстояло танцевать всем, кто ждал от императора какой-либо милости.

Имелось при дворе и ещё одно развлечение: его величество собственноручно держал перед собой вытянутую палку, и через неё прыгали или под ней пролезали его сановники и придворные. Если им предстояло прыгать, то палка поднималась как можно выше, а если подползать, то, напротив, опускалась как можно ниже. Самый терпеливый и сноровистый получал голубой шёлковый шнурок; следующий по ловкости – красный, и третий – зелёный. Эти шнурки, как знаки особой доблести, победители обвязывали вокруг пояса. Надо заметить, что в окружении императора было очень мало чиновников и придворных, не обладавших по крайней мере одной такой наградой.

Шло время, и наконец не только люди, но и лошади перестали меня бояться: стали охотно подчиняться команде перепрыгнуть через мою руку, – а один из императорских наездников даже научился перескакивать на лошади через ногу в сапоге.

Упражнения на лошадях подали мне идею – в награду за доставленное удовольствие устроить для императора увлекательное представление. Я попросил принести мне несколько палок высотой два фута и толщиной в мой палец. Сейчас же главному лесничему было приказано срубить подходящие деревья, и на другой день их привезли мне на шести подводах, запряжённых восемью лошадьми каждая. Я воткнул несколько этих палок в землю таким образом, чтобы они образовали квадрат. Каждая сторона квадрата была длиной приблизительно с мою руку до плеча. На концы этих палок я натянул туго, как барабан, свой носовой платок, а из палок потоньше устроил наверху по краям барьер высотой с мой мизинец. Получился роскошный плац-парад. Тогда я попросил у императора эскадрон его лучших кавалеристов и посадил их одного за другим с лошадьми и всей амуницией на свой плац. Там они, разделившись на две колонны, с удивительной ловкостью и точностью принялись совершать самые разнообразные трюки. Я невольно вспомнил оловянных солдатиков, которыми играл в детстве, но те не были живыми и не могли передвигаться сами. Я тут же решил, что, когда мне будет возвращена свобода и я вернусь домой, непременно привезу своим детям целый полк этих живых солдатиков.

Император был в восторге от ловкости и храбрости своей кавалерии, даже набрался решимости и позволил мне поднять его на плац, где лично принялся командовать. После этого император разрешил мне поднять его так высоко над плацем, чтобы можно было видеть всё сверху от края до края. Императору так понравилась панорама этих военных упражнений, что он захотел вознаградить меня чем-то особенным – подарком, который удивил бы даже меня. Он приказал привести из своего зоологического сада самого большого слона и с величайшим напряжением воззрился на меня, ожидая, какое впечатление произведёт на меня этот колосс. Действительно, это был замечательный экземпляр величиной с крупную таксу, и император горделиво спросил, доводилось ли мне видеть когда-нибудь что-либо подобное. Я сердечно поблагодарил за подарок, сказал, что действительно никогда не видел такого огромного слона, взял его в руки и погладил. Кажется, его величество был этим немного раздосадован.

Через несколько дней после этого к императору явился гонец с известием, что на берегу, примерно в том месте, где я вышел на сушу из моря, найден странный круглый предмет, похожий на небольшой купол цирка, с широкими круглыми краями. Размеры предмета таковы, что им можно накрыть актовый зал университета, а высота равнялась человеческому росту. Предмет, по-видимому, неодушевлённый. Приближались к нему с большой осторожностью, потом взобрались на него, постучали по нему палками и убедились, что он полый. Внутри, по-видимому, никого нет. Предмет этот, очевидно, принадлежит Человеку-Горе, и по желанию его величества будет немедленно ему доставлен.

Я сразу понял: это не что иное, как моя шляпа, которая потерялась во время шторма, хоть и держалась на шнурке. Я попросил доставить шляпу мне и на другой же день увидел, как пять дюжих ломовых лошадей, понукаемых криками и кнутами погонщиков, с ржанием и пыхтением тащили шляпу ко мне. Впрочем, ржание этих лошадей напоминало трели наших жаворонков, сопение и фырканье походило на стрекотание кузнечиков, а щёлканье кнута – на лёгкий треск лопающегося горохового стручка. С шляпой моей обошлись, конечно, не очень деликатно: в ней попросту проделали две дыры и зацепили за них крючки, верёвки от которых были прикреплены к упряжи лошадей. В таком виде мой несчастный головной убор протащили по камням и ухабам около полумили.

Глава шестая

Триумфальное шествие и торжественный договор

Император лилипутов одержал в разных войнах немало побед и каждый раз по окончании войны возвращался в свою столицу через роскошные триумфальные ворота. Он очень любил торжества, и вот ему пришла в голову мысль, чтобы я изобразил такие триумфальные ворота, равных которым ещё никогда никто никому не воздвигал. Мне надлежало подняться во весь рост и расставить ноги как можно шире, а император во главе своей армии должен был на глазах супруги торжественно, как победитель и триумфатор, пройти между ними. Я, конечно, охотно согласился, и главнокомандующий тотчас получил от императора все необходимые приказания.

Генерал этот, старый почтенный вояка с толстыми, как дождевые черви, усами и внушительным басом, похожим на писк древесной лягушки, благоволил ко мне и даже любил. Под его руководством войска были расставлены в обычном порядке: пехота по двадцать четыре человека в ряд, а кавалерия по шестнадцать, – и стройные колонны под звуки музыки с развевающимися знамёнами и блестящими штыками торжественно промаршировали подо мной: три тысячи человек пехоты и тысяча кавалеристов! Предварительно мне пришлось починить своё платье, которое пришло в беспорядок, и, так как у меня не было ни иголки, ни нитки, пришлось взять для этого штык у одного из кавалеристов и кусок каната у канатного мастера. Торжества эти, несомненно, доставили много удовольствия императору и императрице, но не могу сказать этого про себя: прохождение войск длилось более полутора часов, и мне всё это время пришлось неподвижно стоять в напряжении, расставив ноги. Несколько раз я готов был от усталости сдвинуть ноги, но этим я, вне всякого сомнения, потерял бы расположение правителя, а оно было очень нужно, так как я страстно хотел получить свободу.

Я настойчиво продолжал добиваться её постоянными просьбами и письменными прошениями, и император наконец вынес этот вопрос на обсуждение сначала в небольшом совете своих министров, а затем и в государственном совете. Все высказались в пользу моего освобождения, кроме главного адмирала Скиреша Болголама. Человек этот, мрачный и строптивый, хотя и очень дельный, невзлюбил меня с самого начала, не знаю, за что.

После очень долгих увещеваний и он согласился на моё освобождение, но лишь настояв, что сам составит условия, при которых это станет возможным. Вскоре он явился ко мне в сопровождении целой толпы чиновников и зачитал милостивую императорскую грамоту о даровании мне свободы, которую я приведу в переводе:

«Бимбул Голбасто Момарем Эвламе Гурдило Шефин Мулли Алли Гуэ, великий и всесильный император лилипутов, дающий счастье и внушающий трепет всему миру, владения которого простираются более чем на пять тысяч блустругов (площадь, которую я легко мог бы обойти за два с половиной часа) и достигают крайних пределов земли; царь над всеми царствующими, более могущественный и великий, чем сыны породы людей, ноги которых упираются в центр земли, а головы достигают солнца; к ногам которого припадают по первому его мановению правители мира; который радостен и светел как весна, милостив как лето, плодороден как осень и грозен как зима: он, великий и всесильный монарх, предлагает Человеку-Горе, недавно появившемуся в нашей прекрасной стране, следующие условия, в исполнении коих он должен дать торжественную клятву и которым должен всегда неотступно следовать».

Это было вступление. Условия же выдвигались следующие:

«1. Человек-Гора не может покинуть нашу страну без письменного на то разрешения, снабжённого государственной печатью.

2. Человек-Гора не имеет права входить в нашу столицу без разрешения. Жители должны быть предупреждены о его приходе за два часа, чтобы у них была возможность при желании запереться в домах.

3. Он должен ходить, сидеть или лежать лишь на главных и широких проезжих дорогах, но отнюдь не на полях или пастбищах, и во время своих прогулок обязан самым тщательным образом следить, чтобы не раздавить кого-либо из наших подданных, а также их животных и имущество.

4. Если его величеству понадобится послать особенно спешное донесение куда-либо, то Человек-Гора должен принять на себя обязательство в таких случаях сажать гонца с лошадью в карман и переносить к месту назначения, а если нужно, то таким же образом доставлять ответ.

5. Человек-Гора обязан помогать в свободное время нашим подданным рубить деревья, строить дома и корабли и вообще быть везде полезным по мере своих сил и способностей.

6. За два месяца он должен обойти всю нашу страну и точно определить её размеры.

7. После того как даст торжественную клятву в исполнении всех этих обязательств, Человек-Гора может рассчитывать ежедневно получать пищу в таком количестве, какое употребляют каждый день четыре тысячи девятьсот тринадцать наших подданных, а также пользоваться свободным доступом к нашей высочайшей особе и надеяться на полное к нему благоволение и милость.

Дворец Бельфаборак, 12-й день 91-го месяца нашего правления».

Из текста было видно, как сказалась при составлении этой грамоты злоба, которую питал ко мне адмирал: именно благодаря ему мне предложили условия, которые не доставили ни радости, ни особенного почёта, но я примирился с этим, сказав себе, что то же самое произошло бы, появись в нашей стране, на моей родине, такой же великан, каким я был для лилипутов.

Главное – я страстно жаждал свободы, поэтому не задумываясь торжественно поклялся в исполнении всех условий. Давая клятву, я, по нашему обычаю, поднял вверх правую руку, а потом проделал ритуал, принятый в стране лилипутов: надо было взять правую ногу в левую руку и правую руку прижать к голове, касаясь пальцами темени и уха. Как только эта церемония завершилась и мои цепи были сняты, я упал на колени перед императором, чтобы выразить ему свою признательность. Этот жест вызвал такое сильное движение воздуха, что его величество пошатнулся и почувствовал себя дурно. К счастью, милостивый монарх скоро пришёл в себя и выразил надежду, что из меня получится полезный слуга и что я сумею заслужить все те милости, которые могли быть оказаны мне в будущем.

Я полюбопытствовал, почему мне назначено количество пищи, равное тому, что потребляют четыре тысячи девятьсот тринадцать лилипутов, и один из чиновников объяснил мне, что, по сделанным вычислениям, я ровно в семнадцать раз толще и, следовательно, должен быть в семнадцать раз шире и во столько же – выше каждого лилипута, а семнадцать, умноженное само на себя и ещё раз на семнадцать, даёт в результате четыре тысячи девятьсот тринадцать. По этим расчётам я должен был сделать вывод, как высоко развита наука в стране лилипутов.

Глава седьмая